Несмотря на серьезную угрозу жизни, Сальваторе Конторно практически не изменил своих привычек. Что это было: недалекость? фатализм? Или, может быть, новая форма бравады, за которую ему и дали это экзотическое и одновременно насмешливое прозвище, Лесной Кориолан? После убийства главы его «семьи» и друга Стефано Бонтате и последовавших за ним других кровавых событий, о которых уже известно читателю, Сальваторе Конторно поставил перед собой задачу не поддаваться панике. Это было делом чести. Он продолжал жить с семьей, ничуть не таясь, хотя, помимо убийц, пущенных по его следу, за ним охотилась еще и палермская полиция, и его имя с некоторых пор постоянно фигурировало в широко распространяемых розыскных списках. Сальваторе Конторно только что был приговорен к двадцатишестилетнему тюремному заключению за организацию похищения одного промышленника на севере Италии, в самой богатой провинции Эмили.

Сальваторе Конторно знал, что из всех, кто его разыскивал, полицейских провести было проще всего: достаточно было только в определенные периоды не ночевать дома; когда в воздухе начинало пахнуть жареным, один из родственников всякий раз предоставлял ему убежище. Ради большей безопасности Конторно старался не слишком удаляться от своей территории (то есть от Бранкаччо), которая испокон веку находилась под контролем «людей чести». И если случалось так, что Сальваторе Конторно выходил за пределы этой территории, то только затем, чтобы оказаться в не менее дружественном месте, в тех зонах, которые контролировала «Коза ностра» и где у него не было иных врагов, кроме себе подобных.

Сальваторе Конторно, кажется, был убежден, что легко переиграет своих противников, если будет придерживаться следующих простых правил: не выходить из дому одному и никогда не ходить ни на какие встречи, даже с близкими друзьями. Что до остального, то он полагался на случай, и это, правду сказать, никогда его не подводило. По крайней мере так было прежде.

Конторно переживал избиение наиболее близких людей из своей «семьи» с завидным хладнокровием, и так продолжалось до вечера 25 июня 1981 года. На маленьком «фиате-127», принадлежавшем теще, таком простеньком, что его не смогла бы защитить никакая броня, Сальваторе Конторно выехал из квартала Бранкаччо, чтобы отправиться вверх, в горы, на высоту Палермо, в Чакулли, то есть на съедение волкам, во вражеский стан, чуть ли не в объятия человека, который столько сделал для того, чтобы Сальваторе Конторно и его близкие присоединились к навеки умолкнувшему большинству. Он ехал в царство Микеле Греко, Папы.

Сальваторе Конторно отправился в Чакулли не потому, что поддался на провокацию, и не потому, что был снедаем жаждой мести. В то время он только предполагал, какую роль сыграл Папа во всех этих кровавых разборках. Поездка его была вызвана совсем другими чувствами. Сальваторе Конторно выбрался из своего убежища, когда праздник еще не кончился. И направился вместе с женой Кармелой, сыном Антонио и его другом к своим престарелым родителям, которые и жили на улице Чакулли.

В молодости отец Сальваторе Конторно был членом мафии. До 1950 года Антонио Конторно входил в распущенную сегодня «семью» мафиози, которая контролировала часть территории Бранкаччо. После роспуска «семьи» по неустановленным причинам человек этот был «отстранен» от участия в деятельности мафии и с того самого времени и слышать не желал ни о каких «семьях», кроме его собственной, состоявшей из него самого, супруги и их отпрыска. И, кажется, Сальваторе Конторно действительно никогда не говорил со своим отцом о «Коза ностре», в которую сам вступил в 1975 году. По крайней мере он утверждает именно так.

Вступление в «Коза ностру» означало для него приобщение к диковинному миру, который никогда бы не открылся для него, если бы не судьба, приведшая его в ряды «людей чести».

И если уж Сальваторе Конторно получил возможность быстро войти в тесный круг «Коза ностры», то только благодаря дружбе и расположению к нему одного человека. Этим человеком был Стефано Бонтате, его шеф, который выказал к нему такое участие, что Сальваторе Конторно позволял себе прямиком обращаться к тому, не считаясь с мафиозной иерархией, которая существует между простыми «бойцами» и главой «семьи».

Одним из доказательств небезразличного отношения к нему Стефано Бонтате было то, что он лично председательствовал на церемонии посвящения Сальваторе Конторно, и его доброжелательность к своему «крестнику» крепла день ото дня. А потому их частенько видели вместе, когда они погожим утром отправлялись пострелять дичь в зеленых рощах в глубине острова, кажется, где-то около Фикуцци, в двух шагах от Корлеоне, или в окрестностях Каккамо, где один из их друзей владел маленькой мельницей, стоявшей неподалеку от казармы карабинеров.

Часто Стефано Бонтате и Сальваторе Конторно встречались только для того, чтобы вместе пообедать. Надо сказать, что в это время Сальваторе Конторно был уже сыт по горло банкетами «людей чести». Через несколько дней после посвящения он участвовал в шумном застолье с десятком других сицилийцев в миланском ресторане. Немного позже его видели в замке Сан Никола, где собрались десятки «людей чести», чтобы послушать исполнителей, многие из которых были широко известны; они выводили рулады во славу какого-то «крестного отца».

Там-то, между двумя песнями, воспевающими итальянских забулдыг, Сальваторе Конторно подвели к одному знатному человеку, представлявшему цвет палермской аристократии, Алессандро Ванни Кальвелло Мантенья де Сан Винченцо. В Палермо, да и во всем мире этот человек был известен тем, что предоставил свой полуразрушенный дворец, Палаццо Ганчи, кинорежиссеру Висконти, который снял в нем несколько сцен для своей киноверсии «Леопарда»; в одной из них, знаменитой сцене бала, легкая Клаудиа Кардинале кружилась с ним в вальсе.

Когда короли и королевы Англии направлялись на Сицилию — в прежние времена это случалось чаще, чем теперь, — они непременно наносили князю визит. Так, Алессандро Ванни Кальвелло Мантенья де Сан Винченцо получил возможность принять у себя английскую королеву Елизавету II во время ее последнего визита на Сицилию.

Люди простые во всех отношениях, мафиози признавали только тот этикет, который был установлен в «Коза ностре». Князь тоже был членом мафии, а потому его представили Сальваторе Конторно без титулов, Но с ритуальной формулой, до ужаса плебейской: «Это то же самое». Надо сказать, что страсть к сектантству, кажется, была превалирующей в этой семье: легенда гласит, что в XVI веке один из Кальвелло, по прозвищу Бастард, был членом таинственного религиозного братства «благочестивых паолинцев», предполагаемого предшественника «Коза ностры».

Сальваторе Конторно был парнем из Чакулли. И у него было немало причин частенько наведываться туда. Там жили его родители, это нам уже известно. Но не только ностальгические воспоминания влекли его в этот маленький городок с недоброй репутацией. В отличие от различных кварталов Палермо или больших городов на севере Апеннин, власть «Коза ностры» здесь была настолько явной, что ее, казалось, можно было потрогать руками. На этом небольшом островке жили лишь те, чье присутствие было санкционировано местной «семьей» мафиози. Это означает, что место это было чуть ли не раем земным для тех сицилийцев, которые оказались вне закона, и все они могли рассчитывать на то, что обретут здесь временное убежище. В то время «сбиры» редко наезжали в Чакулли, а если они это и делали, то только большими отрядами, шумно, с вертолетами сопровождения, так что беглецам всегда хватало времени скрыться.

Сальваторе Конторно на редкость хорошо знал местность, прилегающую к Чакулли. Он знал, что вдоль единственной улочки городка простирались гектары цитрусовых, которые, превратившись чуть ли не в непроходимые заросли, спускались к морю. Каждый надел здесь охранялся высоким забором со всегда запертыми воротами, которые предназначались не столько для того, чтобы защитить от неблаговидных действий, сколько для того, чтобы ограничить возможности передвижения по данной местности.

Можно было безошибочно определить, свернув с главной улицы, что Чакулли сам по себе был лишь переплетением тропинок, троп, улочек, проселочных дорог, доступных только тем, у кого были необходимые ключи, которые позволяли отпирать разные ворота и калитки, разделявшие на части царство под названием «Коза ностра». Микеле Греко, Папа, решил, что для этой цели должны быть специальные ключники. Последних брали, конечно, из людей, заслуживших особое доверие большинства тех, кого в течение долгих лет разыскивала полиция. Когда случалось так, что кто-либо из ключников попадал за решетку, Папа немедленно менял замки на всех воротах. И такое не раз случалось в те не столь уж отдаленные времена, когда Сальваторе Конторно усердно посещал салон Микеле Греко.

Не будучи на самом деле близким другом Микеле Греко, Сальваторе Конторно все же имел обыкновение регулярно бывать в земельном владении Фаварелла, которое Папа превратил в место пирушек, если не сказать гуляний, доступное исключительно членам «Коза ностры» и их друзьям. Сальваторе Конторно тем более чувствовал себя польщенным, что хозяин широко распахнул перед ним двери своих владений, потому что он, конечно, знал: собрания правительства «Коза ностры», всемогущего Капитула, на протяжении шести лет проходили в этом же самом земельном владении Фаварелла. И Сальваторе Конторно был не единственным, кто частенько наведывался сюда. Далеко не единственным.

На протяжении нескольких лет Фаварелла как магнитом притягивала к себе десятки и даже сотни «людей чести», которые отправлялись сюда с не меньшим воодушевлением, чем паломники в Мекку. Здесь проводились встречи, пирушки, банкеты, завтраки, ужины. Будучи фанатом стрельбы на поражение, Микеле Греко дошел до того, что устроил посреди зарослей лимонника полигон, на котором «люди чести», надев звуконепроницаемые наушники, испытывали свою сноровку с помощью различных видов огнестрельного оружия. Именно на этом полигоне Сальваторе Конторно познакомился по меньшей мере с десятком «людей чести», которые представляли различные «семьи» города. И если чего и не хватало в земельном владении Фаварелла, то какой-нибудь вещевой лотереи, чтобы окончательно придать ему вид места отдыха и развлечений. Но в этой «папской» обители имелись и другие, гораздо более опасные аттракционы, которые хозяину этих мест с трудом удавалось скрывать от посторонних глаз.

Однажды Сальваторе Конторно подарил Микеле Греко охотничью собаку, и из-за этого ему случилось сделать открытие, которое непременно удивило бы его, не будь он «человеком чести». Псарня Микеле Греко находилась на окраине его владений. Для того чтобы попасть туда, нужно было миновать небольшой домик, который, кроме всего прочего, использовали для заседаний Капитула, и выйти на дорожку, что вела к стрельбищу. Метров через сто начинался перекресток, от которого разбегались в разные стороны дорожки и тропинки, соединявшие его с полигоном для стрельбы, с местами, где проводились банкеты, и с несколькими жилыми постройками. Именно неподалеку от этих бараков и держал свою свору Микеле Греко. С той стороны, откуда шел Сальваторе Конторно, он увидел в окошко одного из домишек нескольких «людей чести», которые колдовали над чем-то. Вид различных реторт, дистилляторов и горелок, тошнотворный запах, исходивший оттуда, и респираторы, в которых были занятые работой люди, подсказали Сальваторе Конторно, что за химические опыты тут ставятся. Можно было не сомневаться, что это была лаборатория по перегонке опия в героин. Микеле Греко не только не стал попрекать Сальваторе Конторно, который случайно вышел на одну из его лабораторий, но позволил ему еще и обойти окрестности. Ведь хотя Сальваторе Конторно и не был «бойцом» самого Папы, он тем не менее был «человеком чести». А в этом качестве он имел право увидеть то, что мало кому доводилось видеть.

Несколько месяцев спустя, поняв, что было глупо с его стороны обустраивать лабораторию по производству героина в таком людном месте, как Фаварелла, Микеле Греко решил разобрать реторты и дистилляторы и перевезти их в более пригодное для скрытной работы место, которое тоже находилось на подвластной ему территории. Папа распорядился перевезти лабораторию в соседнюю лимонную рощу, которая принадлежала семье Престифилиппо, его всегдашних союзников. Как в день переезда лаборатории, так и после, каждый раз, когда Сальваторе Конторно отправлялся к Престифилиппо, он обязательно сталкивался там с братьями Марсалоне: Рокко, Сальваторе и Джузеппе, которые, как ему было известно, были высококлассными специалистами по производству героина. Старший из Престифилиппо, впрочем, не особо скрывал свою причастность к преступной деятельности от таких проверенных людей, как Сальваторе Конторно. И последнему не раз приходилось слышать, как сыновья и племянники, принадлежащие к клану Престифилиппо, похвалялись бешеными барышами, которые они получали от торговли героином.

В последнее время торговля и производство героина на Сицилии получили такой размах, что, куда бы Сальваторе Конторно ни отправился, он повсюду натыкался на подпольные лаборатории. По иронии судьбы, Сальваторе Конторно даже какое-то время снимал строившееся помещение, расположенное недалеко от Палермо и являвшееся собственностью одного из его близких друзей, Марио Маршезе, который также обустроил в нем лабораторию по производству героина с разрешения «семьи» Корлеоне.

Незадолго до смерти Эмануэле Д’Агостино попросил Сальваторе Конторно проводить его до Багерии, где у него было назначено свидание с главой местной «семьи» Леонардо Греко, чтобы обсудить с ним некоторые вопросы, связанные с продажей наркотиков. Эмануэле Д’Агостино, так же как и Сальваторе Конторно, в то время находился под угрозой ареста. Он попросил последнего поехать с ним исключительно потому, что предчувствовал: у него могут возникнуть какие-то разногласия с компаньонами.

Оба они зашли в металлический ангар, который Леонардо Греко арендовал недалеко от Багерии, как раз перед автомагистралью, ведущей в Палермо. Главы «семьи» Багерии не было в ангаре, но он оставил там человека, который должен был проводить их к нему на небольшую виллу, затерянную, как и полагается, в зарослях цитрусовых. Им сразу стало ясно, что именно здесь «семья» Багерии устроила свою лабораторию.

На вилле было очень оживленно из-за присутствия здесь около десятка «людей чести», возившихся с большим числом целлофановых пакетов, содержавших почти сорок килограммов только недавно полученного героина. Химики колдовали над булькающими пробирками, в то время как остальные, одетые в темные костюмы, с нетерпением ожидали окончания работ.

Приход Эмануэле Д’Агостино и Сальваторе Конторно никого не смутил. Они уже знали Д’Агостино; им представили Конторно в соответствии с имеющейся у «людей чести» традицией. Сальваторе Конторно не совсем понимал, что происходит.

Когда один из химиков взял немного белого порошка и опустил его в булькающее содержимое пробирки, Конторно наконец догадался. Они были заняты тем, что определяли качество товара. Люди в темных костюмах, которые приветствовали его с сильным акцентом, несомненно, были покупателями. Понимая, что ему тут явно нечего делать, Конторно вышел; он сделал это с поспешностью, так как воздухом, насыщенным различными испарениями, было почти невозможно дышать.

Несколько минут спустя, в автомобиле, который увозил их в Палермо, Д’Агостино объяснил значение этой встречи.

— Те, кого ты сейчас видел, — сказал Д’Агостино, — американские покупатели. Они приехали, чтобы убедиться в качестве отправляемого к ним товара. В действительности речь идет не об одной партии, а о нескольких, которые они предпочитают взять сразу. Товар принадлежит нескольким лицам, которые решили переправить все в один раз. Лично моего героина полкило. Чтобы отличать различные партии, их пометили специальными знаками, в том числе клейкой лентой. В каждом пакете по пятьсот граммов.

Два дня спустя Сальваторе Конторно узнал из газет, что миланская полиция перехватила сорок килограммов героина в тот момент, когда они уже были готовы к отправке в Соединенные Штаты. Газеты умолчали, что эта операция была успешно проведена благодаря сведениям, полученным в результате удачного внедрения полицейских в одну из «семей» нью-йоркской «Коза ностры».

Как бы то ни было, для сицилийских «семей» потеря не была невосполнимой. Перехваченное количество героина представляло собой конечный продукт, полученный в результате нескольких дней работы одной лаборатории. А в то время, насколько это было известно Сальваторе Конторно, в Палермо и Мацара дель Валло на полную мощность работали по меньшей мере четыре лаборатории по производству героина. Если Микеле Греко всего лишь успешно торговал им дома, то его кузен Сальваторе Греко по прозвищу Сенатор, согласно данным Агентства по борьбе с наркотиками, был одним из самых крупных поставщиков героина на американский рынок.

Сальваторе Конторно оттого так тепло принимали в различных лабораториях по производству героина на острове, что он тоже участвовал в торговле наркотиками, причем его дела шли довольно бойко. Он снабжал нескольких оптовиков в Милане, а с недавних пор даже расширил свою деятельность и стал приторговывать еще и кокаином. Сальваторе Конторно очень волновало, как без риска доставлять этот продукт в Италию: узнав в Перу о возможности растворять кокаин в алкоголе, один мелкий сицилийский торговец предложил в таком виде и поставлять его в Италию в больших количествах с помощью одного летчика-француза. Хоть ему и не терпелось попробовать, у Сальваторе Конторно не было времени на эксперименты.

Частые встречи с десятками торговцев наркотиками подтвердили его догадку: единственная действительно серьезная проблема — это транспортировка. «Люди чести», занимавшиеся отправкой героина в Соединенные Штаты, не могли рассчитывать на те преимущества, которыми пользовались восточные контрабандисты, снабжавшие их опием. В распоряжении этих последних было несколько дорог, каждая из которых обеспечивала им полную безнаказанность. Если они переправляли товар морем, им достаточно было доставить его в один из ливанских портов, а вблизи сицилийских берегов, чтобы избежать таможенной проверки, перегрузить на принадлежавшие «Коза ностре» небольшие рыболовные суденышки; дорога же по суше была еще более надежной, так как пролегала через государства, не проявлявшие к контрабанде наркотиков никакого интереса, если не предположить обратное, как в случае с Болгарией.

И если перегонка исходного сырья в героин в лабораториях Сицилии также производилась с гораздо меньшим риском, чем можно было предположить, с поставкой конечного продукта в другие страны, особенно в Соединенные Штаты, дело обстояло совсем иначе.

Сальваторе Конторно знал, что обычно транспорт с грузом героина поручался одному «человеку чести», который отвечал за товар с момента отправки с острова до его прибытия на другой берег океана. Вес каждой партии зависел от возможностей «проводника»; обычно он исчислялся десятками килограммов. Нередко случалось так, что несколько «семей» объединялось, чтобы вместе отправить одну «посылку». В случае потери груза за неудачу отвечал лишь один человек: тот, кто его сопровождал. Он должен был провести дознание и наказать виновных в потере партии. При любых обстоятельствах он предоставлял о них отчет владельцам белого порошка.

Воображение отправителей подсказывало им все новые и новые варианты: героин помещали в мебель, рассовывали в контейнеры с обувью, прятали среди пластинок. Но Сальваторе Конторно знал одно действительно верное средство, с помощью которого всегда можно было доставить товар к месту назначения. Нужно было лишь сговориться с грузчиками аэропорта назначения, которые должны были незаметно изъять пакетики с героином до таможенного осмотра груза.

Это было тем проще сделать именно в аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди в Нью-Йорке, что на протяжении многих лет его контролировали несколько «семей» американской «Коза ностры» (Лукшезе, Гамбино). С помощью такой уловки сицилийские «семьи» всего за два года доставили в Соединенные Штаты несколько тонн героина.

Несмотря на огромные состояния, нажитые всего за несколько месяцев благодаря подобным операциям, «люди чести» в Палермо никак не могли оторваться от своей земли. Внезапно пришедшее богатство нисколько не отдалило их от этих маленьких городков, где они и продолжали жить, несмотря на риск, которому постоянно подвергались. Правда, беглецам здесь было вольготнее, чем в любом большом городе севера Апеннин, но здравый смысл подсказывал, что, сделав себе состояние, не следует медлить с отъездом в какую-нибудь латиноамериканскую страну, где можно спокойно доживать свой век под чужим именем и в полной безопасности. Тот же Сальваторе Конторно, которому, как говорят, удалось переправить несколько партий героина и удачно совершить не одно похищение, бесспорно, много раз уже мог сменить место обитания вместе с женой, детьми, родителями и прочей движимостью.

Почему он этого не сделал? Тайна, покрытая мраком. Должно быть, и в нем, как во всяком «человеке чести», прочно засело желание не покидать своей земли до тех пор, пока обстоятельства не вынудят его к этому. Несмотря на насильственную смерть многих членов «семьи», Сальваторе Конторно не мог решиться оставить этот гнусный квартал Бранкаччо, где вопреки всему чувствовал себя как рыба в воде. В этих настоящих джунглях мафии обитали последние оставшиеся в живых его друзья. Где же еще мог он ощущать себя настолько уверенно, чтобы противостоять своим врагам, чем в этом заслуженно пользующемся дурной славой грязном квартале?

Зажатый между магистралью и морем, Бранкаччо не знает других границ. Нигде не указано, где начинается и где оканчивается этот злосчастный квартал со своими скопищами муниципальных домов с умеренной квартирной платой, других полуразрушенных зданий и дымящих заводов, загрязняющих побережье Палермо. Сальваторе Конторно чувствовал себя как дома среди этой духоты, этой пыли, исходящего от отравленного моря зловония и помоек, которых в Бранкаччо было немало. Он любил протискиваться на улице сквозь толпу таких же, как он, людей, которые лопали по утрам аранчине, странные оранжевые шарики, приготовленные из мяса, риса и сыра, жаренные на неизвестно каком масле; люди эти целыми днями разгуливали по улицам перед разместившимися прямо на мостовой мясными лавками, переходя из одного бара в другой, пробираясь к клеткам птицелова на площади Торрелунга поглазеть на пернатых и отворачиваясь от ароматных бочонков продавца маслин, в то время как за всегда опущенными шторами жены поджидали, когда же наконец они вернутся домой.

Здесь Сальваторе Конторно и ему подобные были королями. Их боялись мелкие предприниматели, на которых они время от времени наезжали, и уважали все те отверженные, ютившиеся в этих полуразрушенных, вредных для здоровья жилищах, часто сидя в них без света и всегда вынужденные ограничивать себя в потреблении воды; обитатели этих домов отличались тем, что спокойно разрушали и сжигали все, чему не могли найти применения; таков был этот жилой массив, то есть таковы были эти халупы, развалины которых можно видеть еще и сегодня.

«Люди чести» Бранкаччо, защищаемые местными жителями, невежеству, а может, глупости которых можно лишь дивиться, были убеждены, что «сбиры» сюда за ними не придут. Когда не так давно стали поговаривать о том, что неподалеку от их жалких домишек хотят построить здание комиссариата полиции, взбешенная толпа вышла на демонстрацию, словно этот нелепый проект угрожал нарушить общественный порядок.

Сальваторе Конторно знал, что в смысле безопасности Бранкаччо не был исключением. От прилегающего к морю квартала Аква ди Корсари до спального района Удиторе, через древнюю арабскую часть города под названием Кальса, — так, чуть ли не через весь город, — проходили границы территорий, контролируемых различными «семьями» мафии. В мирное время всякий уважающий себя «человек чести» мог свободно слоняться, как и любой добропорядочный гражданин. Во время войны все было совсем иначе, в чем и мог убедиться Сальваторе Конторно вечером 25 июня, немного времени спустя после встречи с родителями, когда собирался вновь залечь в свое логово в Бранкаччо, спустившись с высот Чакулли.

Это был обманчивый час для того, кто жаждал прохлады: мягкий солнечный свет ничуть не соответствовал влажной духоте, в которой утопал Чакулли; вечер обещал быть таким же жарким, как и день. Было чуть больше 19–30, время, когда во всех концах Сицилии заканчиваются родственные визиты. Сальваторе Конторно только что уселся в «фиат-127» вместе с Джузеппе Фольеттой, другом своего сына, который упросил, чтобы Конторно взял его с собой. Жена и сын Конторно уехали чуть раньше на другом автомобиле. Они должны были уже вернуться в Бранкаччо.

Спускаясь по дороге к Бранкаччо, Сальваторе Конторно ничего необычного не приметил. Он преспокойно миновал крошечный заводик по производству извести, служивший прикрытием для одного его знакомого, Франческо Мафары, «человека чести», который похвалялся, что является директором холдинга по продаже наркотиков. Конторно только что свернул направо, готовясь въехать в Бранкаччо, как вдруг целый ряд, на первый взгляд, безобидных деталей привлек его внимание.

Недалеко от моста, который соединяет автомагистраль Палермо — Катания, Сальваторе Конторно обогнал «фиат-127», который медленно, пожалуй, слишком медленно выруливал на дорогу и поравнявшись с которым он узнал одного из «людей чести» «семьи» Чакулли. Они поприветствовали друг друга.

Беглого взгляда в зеркало заднего вида для Сальваторе Конторно было достаточно, чтобы понять намерения «человека чести», который ехал все так же медленно.

В то время как Сальваторе Конторно достиг середины моста, он увидел справа от себя еще одного «бойца» «семьи» Чакулли, который наблюдал за ним из окна, расположенного на пятом этаже здания, стоящего недалеко от моста; окно это находилось практически на том же уровне, что и его «фиат». Может быть, в этом окне ждали именно его?

Несколько секунд спустя у основания моста, слева от виа Джафар, Конторно увидел третьего «человека чести» из «семьи» Чакулли. На сей раз он понял, что дело пахнет керосином. Этот третий был не кто иной, как Марио Престифилиппо, один из доверенных лиц Микеле Греко. Прислонясь к здоровенной стене, ограждавшей сад его отца, Марио Престифилиппо делал вид, что дышит воздухом.

У Сальваторе Конторно не было времени долго размышлять, почему «бойцы» Чакулли взялись прогуливаться вдоль виа Джафар именно в тот момент, когда он по ней проезжал: его внимание привлекла еще более красноречивая деталь. Прямо перед собой он заметил мотороллер с мощным и на удивление бесшумным двигателем. Мотороллер вырулил из тупичка, отделенного от моста тремя домами, и на полной скорости приближался к его «фиату».

Еще один цепкий взгляд — и Конторно мгновенно узнал человека, который ехал на мотороллере. Это был Джузеппе Лукезе, один из убийц «семьи» Чакулли. Сомнений больше не оставалось: именно его ожидали на мосту бравые «бойцы».

В этот вечерний час улица Джафар — одна из самых оживленных в Бранкаччо; тротуары кишмя кишат мужской частью населения, пришедшей сюда в поисках развлечений после напряженного дня: одни были заняты сиестой, другие — всякими семейными хлопотами; а самые бесшабашные купались в грязных, замусоренных прибрежных водах.

И сколько же было в этой толпе других «бойцов» в засаде? Сальваторе Конторно не мог даже примерно предположить их число. Было совершенно невозможно разглядывать лица в толпе. Правда, некоторых «людей чести» он все же заметил, но откуда было знать наверняка, каковы их намерения?

Мотороллер уже поднялся по мосту. И тогда Сальваторе Конторно увидел лицо пассажира, который сидел за спиной водителя. Теперь он знал человека, который должен был убить его. Это был глава «семьи» Чакулли Пино Греко. Он уже достал свой «Калашников» и нацелил его на Сальваторе Конторно.

Опередив автоматную очередь, Сальваторе Конторно переключил вторую скорость и, бросив руль, упал на своего спутника, втянув голову в плечи, надеясь не только защитить от пуль мальчишку, но и уцелеть самому. Мотор заглох, в то время как в ошеломляющем грохоте град пуль прошил кузов автомобиля, вдребезги разбив стекла. После этого наступила тишина.

Не теряя времени, Сальваторе Конторно поднялся и глянул в чудом уцелевшее зеркало заднего обзора.

Это было еще не все. Мотороллер замедлил скорость и описывал полукруг в двух десятках метров от прошитого пулями «фиата». Пино Греко перезарядил «Калашников». Джузеппе Лукезе нажал на газ, и мотор взревел. Они были готовы ко второму заходу.

Не обращая никакого внимания на панику, которая поднялась на тротуарах, где толпы людей бросились врассыпную, как стайки воробьев, Сальваторе Конторно завел мотор. Раненный в щеку юноша истекал кровью.

Сальваторе Конторно не знал, задело ли его самого. Во всяком случае, он не чувствовал боли. Не было времени ничего выяснять. Он нажал на педаль.

Сальваторе Конторно не потерял своего хладнокровия. Он даже сообразил, как выпутаться из этой истории. Прежде всего надо было выиграть время. Запертый в своем автомобиле, лицом к лицу с убийцей, Конторно, казалось бы, не имел никаких шансов остаться в живых.

Проехав метров сто, он резко затормозил. Едва автомобиль остановился, он буквально вышвырнул из машины парнишку, крикнув, чтобы тот сматывался, и поскорее. После чего сам вышел из машины. В правой руке он сжимал пистолет 38-го калибра, заряженный пятью пулями.

Прижавшись спиной к «фиату», Сальваторе Конторно приготовился встретить вторую атаку Пино Греко.

Положение было аховое. Вдалеке Конторно заметил странные маневры «БМВ», который ехал впереди него, когда началась стрельба. Едва отгремели первые выстрелы, «БМВ» дал задний ход. У Сальваторе Конторно хватило времени узнать человека, сидевшего за рулем автомобиля. Это был глава «семьи» Корсо дей Милле, «человек чести», который в этой части города заправлял всем и вся, Филиппо Маркезе по прозвищу Баклажан (Миличана); жестокость его могла сравниться разве что с жестокостью Пино Греко.

У Сальваторе Конторно не было времени следить за маневрами Филиппо Маркезе, мотороллер уже приближался. За ним следовал зеленый «гольф», за рулем которого, можно не сомневаться, сидел один из «бойцов» «семьи» Чакулли. Пино Греко умел вести дела. Он, должно быть, бросил на эту операцию по меньшей мере с десяток своих людей и несколько автомобилей.

Совсем как в современном вестерне, сжав в руке оружие, Сальваторе Конторно готовился встретить мотороллер, ожидая благоприятного момента, чтобы открыть огонь.

Сидя позади водителя, глотая встречный ветер, Пино Греко выстрелил первым. У него было больше патронов, да и оружие такое, из которого можно стрелять не целясь.

Почти одновременно с ним выстрелил и Сальваторе Конторно. Он вел прицельный огонь, а потому, как говорится, был обречен на успех.

Он увидел, как Пино Греко откинулся назад, раненный, несомненно, в грудь. Падая, он не выпустил из рук оружия и продолжал нажимать на гашетку. Очередь, пущенная снизу вверх, ударила в железную решетку закрытого магазина и рикошетом попала в стену в нескольких метрах над головой Сальваторе Конторно.

Только тогда Сальваторе Конторно понял, что легко ранен: осколки стекла порезали ему лоб, а одна из очередей вырвала клок волос. Вот какой он был счастливчик…

Сальваторе Конторно повернулся и побежал через лабиринт улочек Бранкаччо, странно притихших, в то время как до ночи было еще далеко.

Было самое время «делать ноги».

Сальваторе Конторно затаился в одной из своих берлог — а может быть, он нашел убежище в Риме? — и у него было достаточно времени, чтобы узнавать из газет, каковы первые итоги инцидента на мосту. Конторно, видевший, как упал Пино Греко, был убежден, что смертельно ранил его в грудь. Однако ни в одной газете не сообщалось ни о каких трупах, найденных на месте перестрелки. Может быть, «бойцы» «семьи» Чакулли унесли на себе тело своего шефа? Или он был всего лишь только ранен?

Ответ не замедлил себя ждать.

На другой день после перестрелки Пино Греко видели в плавках на одном из пляжей недалеко от Палермо. На его теле не было не только раны, но даже малейшей царапины. Когда об этом сообщили Сальваторе Конторно, он понял, что совершил непростительную ошибку, целясь Пино Греко в грудь. Идя в засаду, шеф «семьи» Чакулли не забыл поддеть под пиджак надежный пуленепробиваемый жилет, который и спас ему жизнь. Зная Пино Греко не понаслышке, Сальваторе Конторно отдавал себе отчет в том, что это была лишь отложенная партия. Теперь уже никогда, покуда жив Пино Греко, Сальваторе Конторно не будет знать покоя. Охота началась.

Пино Греко был странным охотником, замашки которого говорили о том, что он предпочитает обычному гону тактику выжженной земли. Говорили, что в гневе Пино Греко сначала разделался с шестью или семью близкими родственниками Сальваторе Конторно, которые были членами клана Мандалы, контролировавшего часть Корсо дей Милле и представлявшего главную опору Сальваторе Конторно в квартале Бранкаччо. Несомненно, что именно за гостеприимство, оказанное Сальваторе Конторно, или за помощь при побеге через несколько недель после засады на мосту были убиты его дядя, Гаэтано Мандала; сводный брат его тещи, Сальваторе Корсино; его двоюродный брат Франческо Мандала; его племянник Пьетро Мандала и муж его двоюродной сестры Каллоджеро Беллини.

Ходят слухи, что после того как Сальваторе Конторно был ранен во время перестрелки, его тайно лечил хирург госпиталя Чивико, профессор Себастьяно Бозьо. Он также был убит. Немного времени спустя Сальваторе Конторно имел смелость послать в палермскую ежедневную газету «Ора» телеграмму, в которой опроверг эти слухи и заявил, что никогда не встречал профессоре Бозьо и тем более никогда не лечился у него.

Скорее всего, телеграмму следует рассматривать не как документ, а как желание подразнить тех, кто готов был перевернуть вверх дном весь Палермо в надежде напасть на след улетевшей дичи. Ведь, не чувствуя себя победителем, Пино Греко решил ввести в действие все силы и средства ради того, чтобы добраться наконец до человека, которого отныне все «люди чести» города называли Кориоланом, или, по-сицилийски, Курьяно.