Палермская тюрьма Уччардоне, зажатая между широкой магистралью, ведущей к бетонной автостраде, и рядами плохоньких домишек, в которых ютятся те, у кого нет денег, чтобы платить за хорошую квартиру, фасадом обращена к порту Палермо. Ее корпуса тянутся с севера на юг. Выглядят они так же уныло, как и сто с лишним лет назад. Ничто здесь не изменилось со времени Бурбонов. За высокими стенами расположены три грязных и обшарпанных тюремных блока. Посреди центрального двора возвышаются обломки, бывшие некогда статуей Мадонны. Они со всех сторон окружены смоковницами, за которыми никто никогда не ухаживал; эта порушенная временем статуя со смоковницами венчает и без того унылый и безрадостный пейзаж.

В ту пору, о которой идет речь, тысячу двадцать пять заключенных Уччардоне несложно было разделить на две категории: большинство — неграмотная масса, полулюди, quaraquaqua, теснившиеся по пять-шесть человек в камерах, рассчитанных на двоих; вторая же категория — маленькая кучка людей, и в тюрьме сохранявших все права: когда им этого хотелось, они располагались в одиночных камерах, их охрана, секретари-телохранители ежедневно стелили им постель и следили за тем, чтобы пища для них доставлялась из лучшего ресторана города.

Человека, который 12 декабря 1972 года оказался в пенитенциарном заведении Уччардоне, без колебаний можно было причислить ко второй категории заключенных. Все в нем выдавало человека, настолько уверенного в себе, что уверенность эта доходила порой до самодовольства. Резкие, властные черты лица, нос, неудачно прооперированный хирургом-косметологом в Мехико, придавали ему вид индейца-мексиканца, тем более что кожа его забронзовела от солнечных и морских ванн. Ему было около сорока. Он любил демонстрировать окружающим, что вполне преуспел в жизни. Об этом свидетельствовал прежде всего выбор одежды. И хотя его пестрые сорочки не всегда соответствовали представлениям о хорошем вкусе, зато на них была вышита монограмма; а если синие джинсы сидели на нем не особенно ладно, зато на них всегда были ярлыки самых известных портных. Туалетная вода, лосьон после бритья, мыло, зубная паста — всякие, даже незначительные вещи у этого человека были только отменного качества. Его сокамерники и теперь вспоминают, что он имел обыкновение по-королевски дарить им наполовину использованные флаконы, тут же восполнявшиеся новыми, которые ему поставляли то ли неизвестные почитатели, то ли заботливые родичи. Но вовсе не из-за его широких жестов уважали и боялись заключенные Томмазо Бускетту, только что приговоренного более чем к десяти годам заключения по причине его принадлежности к мафии.

— Мой гордый и сильный характер, — объяснял Бускетта, — стал причиной того, что вокруг меня возник миф о том, будто я — опасный торговец наркотиками и жестокий и грубый мафиозный босс. Этот миф не имеет никакого отношения к реальности. Удивительнее всего то, что в него верили не только пресса и полиция, но и все, кто меня окружал. В тюрьмах на меня смотрели с уважением и тем большим страхом, чем спокойнее я держался. Мою сдержанность принимали за проявление могущества, упрочившегося в результате преступлений, которых я не совершал. И было бессмысленно пытаться убедить моих собеседников в обратном: чем больше я настаивал на своей невиновности, тем громче они смеялись.

Однако, хотя на протяжении долгих лет Томмазо Бускетта продолжал громко провозглашать, что ни к чему не причастен и что никакой мафии вообще не существует, ибо она — выдумка журналистов и полицейских, обращался он при этом к непосвященным, к тем, кто не знал о том, что организация, которой он верой и правдой служил тридцать лет, на самом деле называется «Коза ностра» («Наше дело») и что в разговорах между собой настоящие мафиози именуют друг друга «людьми чести».

Из тех, кто отбывал срок в Уччардоне в конце 1978 года, Томмазо Бускетта относился именно к той небольшой части заключенных, которые с гордостью могли сказать о себе, что принадлежат к палермской мафии. Томмазо Бускетта родился на виа Оретто, в двух шагах от Центрального вокзала Палермо, и в возрасте двадцати двух лет был принят в мафиозную «семью» Порта Нуовы, территория которой располагается примерно в километре от этого места и принадлежит к западной части города, простираясь от античного норманнского дворца до подножия горы Монреале. Склонность Томмазо к дурным компаниям привела к его разрыву с родителями, честными потомственными стекольщиками, от которых он легко отрекся ради более веселого общества разудалых преступников Порта Нуовы. То, что вначале можно было счесть за браваду развязного городского подростка, привыкшего пользоваться полной свободой, довольно скоро оказалось окончательным и бесповоротным выбором жизненного пути.

Томмазо Бускетта был из числа тех заключенных, стаж которых в мафии исчислялся десятилетиями. Его «сделали» (combinato, на языке мафиози) «человеком чести» — скорее на горе, чем на радость, — в один прекрасный день благословенного 1948 года. Причем «посвящение» было проведено в полном соответствии с правилами — как еще умели делать в те времена…

Как того требует обычай, церемония посвящения Томмазо Бускетты проходила в помещении, расположенном в квартале, который контролировала принимающая его «семья». Там-то и выслушал взволнованный неофит ритуальную речь, которую произнес опытный «человек чести», в то время как немного в стороне от них два других члена его будущей «семьи» ожидали ее окончания с естественным для свидетелей столь значительного события почтением.

Так началась церемония, которая, как утверждают, во всех деталях повторяет ритуалы инициации, установленные религиозной сектой поборников справедливости, которая называлась «Beati Paoli» («Благочестивые паолийцы») и действовала в Палермо в Средние века. Посвящающий начал свою речь с общих положений, обличая социальную несправедливость, проповедуя защиту вдов, сирот и семьи. Затем он заговорил о бесконечном «нечто», которого якобы достаточно для того, чтобы покончить с несправедливостями жестокого мира, в качестве уточнения довольствуясь следующим определением:

— Это нечто ставит перед собой целью защитить слабых и уничтожить несправедливость.

После чего посвящающий спросил у новичка, готов ли он перед лицом творящегося беззакония присоединиться к этому «нечто».

И когда юный Томмазо Бускетта ответил утвердительно, посвящающий попросил свидетелей уколоть указательный палец на левой руке неофита каким-либо острым предметом (в ту пору обычно для этой цели использовали колючку дикого апельсина) так, чтобы из пальца брызнула кровь и чтобы кровь эта капала на образок. Измазанная кровью иконка поджигалась прямо в руках у посвящаемого, который должен был, чтобы не обжечься, перекидывать горящий комок из одной руки в другую, пока огонь не угасал, повторяя клятву «Коза ностры»:

— Да сгорит моя плоть, как сгорает этот священный образ, если я нарушу мою клятву. — Так сказал и Томмазо Бускетта после того, как пообещал выполнять обеты «Коза ностры». Это был сицилийский вариант десяти заповедей, включающий, естественно, обет не красть и не возжелать жену ближнего своего.

Томмазо Бускетте повезло, так как в конце церемонии посвящающий не стал запечатлевать на его устах устрашающего поцелуя, как это делалось в других более могущественных «семьях».

Вот тогда, и только тогда посвящающий открыл юному Бускетте, что у этого «нечто» есть название — «Коза ностра» — и что организация под этим именем имеет структуру не менее жесткую, чем у самого тоталитарного из государств.

Томмазо Бускетте открылось, что у этой организации существуют сложнейшие разветвления, а потому, хоть мафия и насчитывает по всему миру не менее десятка тысяч членов, долгое время в глазах профанов она оставалась такой же загадочной, каким представлялся Африканский континент исследователям XIX века.

Ему было сказано, что в Палермо живут сотни «людей чести», каждый из которых принадлежит одной из «семей», и каждая «семья», в свою очередь, управляет своей тщательно разграниченной территорией, которая называется «бургада»; в то же время маленькие населенные пункты контролирует, ни с кем не делясь, одна отдельная «семья», которая и носит название этого населенного пункта.

«Семьи» «Коза ностры» к этому времени существовали уже во всех провинциях Сицилии, за исключением Мессины и Сиракуз; организация не замедлила распространить свое влияние на Неаполь, несмотря на то что эту территорию уже контролировали бандиты из каморры, и на Милан, где существовала собственная, менее организованная, но не менее специфическая группировка; а также на Турин и Рим, до тех пор не знавших организованной преступности.

Томмазо Бускетта узнал также, что каждая «семья» имеет своего главу, capofamiglia, которого регулярно избирают «люди чести»; у главы этого есть заместители, consiglieri, назначаемые им самим в количестве не более трех, если «семья» большая, и capidecina, «командиры отрядов», которые должны командовать «бойцами».

Каждый глава «семьи» регулярно участвует в выборах своего «начальника зоны», capomandamento, который потом представляет интересы его «семьи» в недрах той структуры, которую правильнее всего было бы обозначить, как правительство мафии.

Над «семьями» существует еще некий коллегиальный орган, называемый «Комиссией», или «Капитулом». Первоначально в Капитул входило не более десяти членов (называвшихся секретарями), каждый из которых представлял три территориально близкие «семьи». Каждый из заседающих в Капитуле назначается главами «семей» и представляет их интересы в течение трех лет. Капитул возглавляет шеф, демократически избираемый всеми его членами.

После того как посвящающий открыл ему тайны организации, он отвел Томмазо Бускетту в другое помещение, где его дожидался новый «крестный отец» Сальваторе Филиппоне, сын главы «семьи» Порта Нуовы, который должен был вести церемонию представления новичка.

Тридцать лет спустя Томмазо Бускетта частенько вспоминал эти годы ученичества в недрах принявшей его «семьи» с почтением и ностальгией, которые были бы даже трогательны, если бы речь шла не о банде преступников. Все эти годы он не мог без волнения вспоминать главу «семьи», величественного Гаэтано Филиппоне, «человека-брюхо», как все его называли, который раз и навсегда отказался обогащаться и продолжал бороздить Палермо на городском транспорте, несмотря на свой преклонный возраст (ему было семьдесят), в то время как в соответствии с его «должностью» ему были положены как минимум автомобиль, шофер и несколько человек охраны. А разве мог Томмазо Бускетта забыть его двойника, Джерландо Альберти, который вскоре стал одним из самых известных мафиози, прежде чем его арестовали в лаборатории по производству героина в начале 80-х годов!

И потом, у «семьи» были еще заместитель шефа и первый консильере, люди настолько утонченные, отмеченные таким добросердечием, которое Бускетта называет врожденным, истинным, старинным благородством, какого больше не встретишь. Эти двое были совсем другого пошиба, чем те мелкие жулики, с которыми Томмазо Бускетте доводилось по большей части вести дела.

Первый, дотторе Маджоре, возглавлял клинику по лечению заболеваний мозга, прозванную Домом Солнца, если Бускетта, конечно, ничего не напутал в своих воспоминаниях. Второй, синьор Джузеппе Трапани, был дистрибьютором итальянского пива «Месина» на территории Сицилии; он частенько наведывался в мэрию Палермо, где занимал высокую должность, можно сказать ключевую, поскольку в его распоряжении были все муниципальные служащие и он определял экономическую политику города в этой сфере.

В противоположность тому, как все происходило в более поздние времена, «семьи» в ту пору были еще очень разборчивы в деле принятия в свои ряды новых членов. Число «бойцов» одной «семьи» не было ограничено: если основной состав в Корсо дей Милле тогда был самым значительным во всем Палермо, то «семья» Порто Нуовы со своими двадцатью членами выглядела рядом с Корсо дей Милле бедной родственницей. Бускетта довольно быстро обнаружил, что вокруг его «семьи» вращается неисчислимое количество людей, которые, хоть и не входят в ее состав, постоянно сотрудничают с мафиози, облегчая для последних проведение их операций, причем порой они частенько даже не подозревают об этом. Бускетта сообразил, что это и есть та самая «проницаемость», которая делает мафию столь могущественной.

Ад и рай «людей чести», тюрьма Уччардоне была местом, где завязывались самые надежные дружеские связи. У истоков всякой мафиозной дружбы стоял ритуал, чуть ли не основной в повседневной жизни «людей чести»: представление.

В тюрьме, как и вообще повсюду, «человек чести» никогда не обнаруживает своего истинного положения перед другими мафиози. Его всегда представляет некая третья сторона, то есть кто-то из тех, кого можно было бы назвать почетными членами «Коза ностры». Представление всегда проводится по одному и тому же сценарию, когда вслух произносится лапидарная фраза о том, что все присутствующие являют собой одно целое, то же самое (la stessa cosa). При этом подразумевается: все мы являемся частью одного и того же целого, «Коза ностры».

Из всех «людей чести», с которыми судьба свела его в Уччардоне, безусловно, наибольшее впечатление произвел на Томмазо Бускетту молодой Стефано Бонтате. После представления началась их неразлучная дружба, которая в конечном итоге и решила судьбу Бускетты.

Сын Паолино Бонтате, старого мафиози, который позволял себе прилюдно распекать депутатов парламента, не подчинявшихся его приказам, молодой Стефано в двадцать лет унаследовал от отца «семью», которая носит имя маленького поселка, притулившегося к берегу моря неподалеку от Палермо, Санта Мария ди Джезу. Его отец, которого скрутил диабет, вынужден был оставить пост главы «семьи», и именно на Стефано остановили свой выбор «люди чести», когда должны были избрать себе нового «крестного отца». Мудрый Стефано, который, если верить Бускетте, преданно заботился о больном отце и его брате, также страдавшем от диабета и даже лишившемся из-за этого зрения, в глазах закона оставался опасным торговцем героином, который возглавлял к тому же одну из самых могущественных «семей» острова.

Стефано Бонтате ни в чем не мог отказать Томмазо Бускетте. Сослужить ему службу было для него большой честью. И когда в 1975 году Бускетта подыскивал человека, который мог бы предложить его дочери Феличии подходящее свадебное платье, Стефано Бонтате не колеблясь направил ее к своему доверенному лицу, заместителю главы «семьи» Санта Мария ди Джезу — Пьетро Ло Джакомо, который в его отсутствие вел все дела.

Кроме того, что он был вторым человеком в «семье» после Стефано Бонтате, Пьетро Ло Джакомо еще владел несколькими магазинами готового платья, один из которых, расположенный напротив Центрального вокзала Палермо, специализировался на специфически сицилийских модных изделиях. Феличия отправилась в этот магазин, назвала имя своего отца, и Пьетро Ло Джакомо подарил ей роскошный свадебный наряд стоимостью миллион лир (около тысячи долларов), заплатить за который она бы не смогла, даже если бы очень захотела.

Восхищение, которое вызвал Бускетта у Стефано Бонтате, уважение, которое испытывали по отношению к нему другие «люди чести» в Уччардоне, в равной мере относились как к его харизме, так и к его славному прошлому. В 25 лет Томмазо Бускетта быстро поднялся по мафиозной лестнице от простого «бойца» до «командира отряда» и уже обзавелся отличной репутацией в кварталах Порта Нуовы. Репутация тем больше упрочилась за ним, что после более чем десяти лет подпольной деятельности полиция смогла инкриминировать ему лишь несколько мелких незаконных сделок (одна из которых — контрабанда трех тонн сигарет в 1956 году); подозревался он также в совершении двойного убийства, но никаких доказательств у полиции не было.

Чтобы составить представление о том, какой значительной фигурой был в «Коза ностре» в начале 50-х годов Томмазо Бускетта, следует заметить, что будучи простым «бойцом» он уже в ту пору часто посещал самых видных «людей чести». О его дружбе с Сальваторе Греко по прозвищу Пташка, главой «семьи» Чакулли и секретарем Капитула в начале 60-х годов, было известно даже в полиции. Примерно в то же время Томмазо Бускетта познакомился с главой очень влиятельной нью-йоркской «семьи», депортированным в Италию Сальваторе Луканья, или Счастливчиком Лучано.

Для Томмазо Бускетты было честью так близко общаться в течение десяти лет с человеком, ставшим живой легендой. Счастливчик Лучано возглавлял американскую «Коза ностру» в безумные времена сухого закона и был приговорен к пятидесяти годам тюрьмы накануне Второй мировой войны. Его освободили в 1947 году за услуги, оказанные союзникам: Счастливчика Лучано отыскала в тюрьме разведка военно-морских сил и попросила его помочь разоблачить сеть нацистских саботажников, действовавших в порту Нью-Йорка, а кроме того, содействовать успешному проведению высадки союзнических войск на Сицилии 10 июля 1943 года. В начале 50-х годов Счастливчик Лучано устроился в Неаполе, откуда он и организовал действовавшую бесперебойно более десяти лет контрабандную поставку сигарет и наркотиков.

Всякий раз, когда Счастливчик Лучано оказывался в Палермо, он обязательно встречался с неким Томмазо Бускеттой, который, можно в том не сомневаться, гордился оказываемой ему честью. Счастливчик Лучано во время этих встреч смог объяснить Томмазо Бускетте, в чем организация сицилийской мафии совпадает с организацией мафии американской. Разница была лишь в мелочах: если в Палермо двадцать «семей» ссорились из-за каждого клочка земли, то на весь гигантский Нью-Йорк приходилось всего пять банд, а на остальной территории Соединенных Штатов в каждом большом городе орудовало вообще по одной банде. В те времена между этими двумя организациями существовало единственное принципиальное различие: у американской мафии было правительство, у сицилийской — нет. Если Томмазо Бускетте не изменяет память, именно по инициативе Счастливчика Лучано и еще одного босса из американской мафии, Жозефа Бонанно по прозвищу Джо Бананас, сицилийская «Коза ностра» в начале 60-х годов обзавелась своим правительством. Что до остального, то обе мафии развивали свою деятельность в полной, а потому одинаковой безнаказанности.

Томмазо Бускетте практически незачем было опасаться «сбиров» (так на языке мафии называются полицейские), однако ему приходилось всегда быть настороже с такими, как он сам. В начале шестидесятых черные тучи нависли над горизонтом «Коза ностры», и Палермо, уже скандализованный серьезными разоблачениями в делах по продаже недвижимости, оказался на пороге первой «большой войны» между различными кланами мафии.

Долго потом журналисты старались вызнать как можно больше подробностей об этой войне, обагрявшей кровью улицы Палермо и его окрестностей на протяжении трех лет. В качестве причины начала войны называли историю с грузом наркотиков, частично разворованным до прибытия в порт Нью-Йорка к получателям из американской мафии. Бускетта и его подручные оказались одними из первых, кого затронули начавшиеся военные действия. События натолкнули его на невеселые размышления.

Глубинные корни «большой войны», проходившей в 60-е годы, как считает Бускетта, протянулись из недр самой мафии, а точнее, ее Капитула, заседания которого проходили все более и более бурно. В правительство «Коза ностры» в качестве представителей трех «семей» Палермо-Чентро вошли молодые волки, которые изо дня в день теснили своих старших собратьев, желая уничтожить их во что бы то ни стало.

Именно в такой напряженной обстановке и произошел инцидент, с которого, по словам Бускетты, все и началось. Речь идет о деле Ансельмо Розарио, или, точнее сказать, об истории Ромео и Джульетты в недрах «Коза ностры».

Ансельмо Розарио, молодой «боец» из «семьи» Порта Нуовы, влюбился в сестру Раффаэле Спины, «человека чести» «семьи» Ноче. Последний решительно отверг возможность союза двух молодых людей по причине, как он полагал, низкого происхождения претендента.

«Семейство» Порта Нуовы собралось в полном составе, чтобы обсудить создавшееся положение; юному Ансельмо присоветовали похитить избранницу своего сердца и поскорее убраться с острова подальше, чтобы спокойно скрепить брачными узами их союз. Томмазо Бускетта одним из первых поддержал эту идею.

Сказано — сделано.

И хотя Раффаэле Спина скрепя сердце согласился признать этот «мезальянс», это не было его последним словом. Когда речь идет о чести, сицилийцы умеют за нее постоять. Конечно, он не мог так просто даже пальцем тронуть «бойца» другой «семьи», не вызвав в ответ если не военные действия, то по крайней мере не менее кровавые меры. Но все было бы совсем иначе, если бы ему удалось заполучить нового родственничка под свое начало.

И вот на одном из заседаний Капитула зимой 1962 года Кальчедонио Ди Пиза, глава «семьи» Ноче, потребовал передачи Ансельмо Розарио под свое начало под предлогом того, что, создав новую семью, молодой человек покинул холостяцкое жилище в Порта Нуове и обустроил свой новый, уже семейный очаг в пригороде Ноче.

Это требование плохо согласовывалось с принципом неотъемлемости, исходя из которого судьбы отдельных мафиози при их посвящении определяются раз и навсегда. Если уж «Коза ностра» позволяла своим членам самим выбрать себе новых родителей, это вовсе не отменяло патриархальных традиций в мафиозных «семьях»: что бы ни случилось, кровная связь превыше всего.

Сальваторе Лабарбера, который представлял в Капитуле все «семьи» города, включая и «семью» Порта Нуовы, сославшись на традицию, решительно отверг требование Кальчедонио Ди Пизы, и его мнение поддержали, кажется, подавляющее большинство секретарей Капитула.

Дело не двинулось с места, и вдруг 26 декабря 1962 года Кальчедонио Ди Пиза был убит на площади Кампо Реале в Палермо в тот момент, когда он направлялся к табачному киоску. Выстрел из охотничьего ружья завершил жизненный путь «крестного отца» Ноче.

Если верить Томмазо Бускетте, ни сама «семья» Порто Нуовы, ни кто бы то ни было из ее союзников не принимали участия в этом убийстве. И в то время как все полагали, что убийцами были именно они, «люди чести» из Порта Нуовы подозревали, что злодейское покушение было подстроено их недоброжелателями из Капитула, чтобы навсегда исключить «семью» из правительства «Коза ностры» и отстранить ее от дел. Вне зависимости от того, были Томмазо Бускетта и его товарищи виновны или нет, они попали в сложный переплет.

В начале 1963 года Томмазо Бускетту поставили в известность о том, что события в очередной раз приняли неблагоприятный оборот. В эти дни собрался Капитул, и секретари «Коза ностры» выразили свое недовольство. Они утверждали, что главным организатором убийства был не кто иной, как глава «семьи» Палермо-Чентре Анджело Лабарбера, «человек чести», который, несмотря на свой молодой возраст, был уже известен своей жестокостью и непримиримостью. Лабарбера был одним из союзников «семьи» Порта Нуовы, так что понятно, с каким беспокойством Томмазо Бускетта и его «братья» встретили известие о выступлении большинства членов Капитула.

События разворачивались с невероятной быстротой.

В начале января 1963 года, когда обвиняющая сторона стала приводить дополнительные факты, заседания Капитула превратились в судебный процесс. Тогда-то, по словам Томмазо Бускетты, он узнал, что Гаэтано Филиппоне, сын Сальваторе, внук и полный тезка почетного главы «семьи» Порта Нуовы, обвиняется в участии в покушении на Кальчедонио Ди Пизу. Гаэтано Филиппоне-младший напрасно твердил о своей невиновности, а Гаэтано Филиппоне-старший напрасно поставил на карту свой авторитет, скрепляя слово, данное внуком: никто в Капитуле им не поверил. Санкции против «семьи» Порта Нуовы были приняты незамедлительно.

Среди прочих правил, которые существуют в «Коза ностре» и с которыми ознакомился в день своего посвящения Томмазо Бускетта, есть одно, которое, как он понял, является фундаментальным: решения Капитула должны выполняться во что бы то ни стало. Вот почему, когда он узнал, что Комиссия решила первым делом распустить «семью» Порта Нуовы и лишить полномочий всех ее «людей чести», Томмазо Бускетта кожей ощутил, что самое время подать в отставку. И этого ему было бы нелегко добиться, если бы не вмешательство одного высокопоставленного друга. Впрочем, обо всем по порядку.

Какими бы неумелыми и бестолковыми ни были «сбиры» из палермской полиции, им все же удалось вменить в вину Томмазо Бускетте ту несчастную контрабанду. Конечно, это было не Бог весть что, но уже само ожидание суда вполне способно было отравить жизнь «человеку чести» из «семьи» Порта Нуовы. Тогда-то, в начале 60-х, у Томмазо Бускетты изъяли паспорт.

Но история на этом не закончилась, ибо Томмазо Бускетта отправился в центральный комиссариат полиции города Палермо, чтобы излить там свое негодование.

— Каждый может ошибаться в жизни, — якобы сказал Бускетта дежурному комиссариата, — но разве мы можем кого-либо презирать за это? С меня больше чем достаточно всей этой истории с сигаретами. Отец научил меня своему ремеслу. Я — стекольщик. Я хочу честно работать, но не могу, потому что у меня отобрали паспорт.

Некоторые журналисты утверждают, что служащий комиссариата, почему-то слишком взволнованный разговором, якобы тем не менее нашел в себе присутствие духа, чтобы осведомиться у Бускетты: неужели честному стекольщику необходим паспорт для резки стекол? Невозмутимый Бускетта отвечал ему в том смысле, что только за границей, во Франции или Бельгии, качество стекла как раз такое, которое обеспечивает стекольщику возможность честно выполнять свой долг.

Попытка не удалась. Став известным мафиози, Бускетта надолго лишился возможности путешествовать под своим настоящим именем.

К счастью для нашего «человека чести», у «семьи» Порта Нуовы в те времена были друзья, с которыми считались в Риме. И в один прекрасный день депутат от христианско-демократической партии Франческо Барбачча разразился гневным посланием на бланке парламента, адресованным шефу полиции города Палермо, с требованием, чтобы синьору Бускетте, «человеку, в котором я сильно заинтересован», как выразился почтенный Барбачча, выдали новый документ.

Так 23 мая 1961 года Томмазо Бускетта впервые взял в руки пахнущий краской паспорт, который двумя годами позже спас ему жизнь.

Какое-то время Томмазо Бускетта находился в Мексике, и именно там он узнал, что началась «большая война» и на улицах Палермо и его окрестностей льются потоки крови.

Прежде всего ему дали знать, что Сальваторе Лабарбера, представлявший в Капитуле интересы палермских «семей», исчез. Его труп так никогда и не нашли. И хотя Бускетте не довелось узнать, что в конце концов случилось с его экс-представителем, он с самого начала был убежден, что убийство Сальваторе Лабарберы, а речь шла без сомнения об убийстве, было делом, решенным между секретарями Капитула. Поскольку сам Сальваторе Лабарбера был также членом Чрезвычайной комиссии «Коза ностры», никакой другой орган мафии не мог приговорить его к смерти, не навлекая на себя чудовищных репрессий.

Жизнь подтвердила правоту Бускетты: в последующие месяцы по приказу Капитула подавляющее большинство «семей» «Коза ностры» ополчились на оставшихся в живых представителей клана Лабарберы.

Именно тогда был тяжело ранен Анджело Лабарбера, глава «семьи» Палермо-Чентре, на которого было совершено покушение на другом конце Апеннин, в отдаленном пригороде Милана. Его люди, оставшиеся в Палермо, были перебиты все до одного, причинив, правда, серьезный урон своим противникам и, в частности, оставшимся в живых секретарям Капитула.

Сначала пал Чезаре Манцелла, влиятельный член Капитула, который сделал себе состояние в Соединенных Штатах и властвовал теперь над частью западного побережья Палермо. Манцеллу разнесло в клочья в результате взрыва начиненного взрывчаткой автомобиля в его вотчине Чинизи, маленьком приморском городке, расположенном километрах в двадцати от Палермо. Генеральный секретарь Капитула, Сальваторе Греко, маленький человечек по прозвищу Пташка, благодаря своей тщедушности избежал той же участи, в то время как третий начиненный взрывчаткой автомобиль, предназначенный еще одному секретарю Капитула, унес жизни семи карабинеров, которые были убеждены, что обезвредили его адскую машину. Было это в Чакулли, маленьком городке, расположенном на высоте Палермо. Рассказ о том живописном местечке нам еще предстоит.

«Люди чести» в Уччардоне проявляли интерес к Томмазо Бускетте не только из-за его прежних заслуг. Этот человек уже стал живой легендой, когда появился в палермской тюрьме.

Оставив Сицилию и переехав в Америку — в течение десяти лет его видели то в Соединенных Штатах, то в Канаде, то в Бразилии, — Томмазо Бускетта сумел проникнуть в узкий круг контрабандистов самого высокого разбора. Не имея никакой возможности привести достоверные факты, американское Бюро по борьбе с наркотиками утверждает, что он стал одним из королей наркобизнеса, а сицилийские судьи называют его «кокаиновым князем».

Кроме того, что такая характеристика его раздражала, хотя и способствовала усилению его влияния в мафиозных кругах, она послужила причиной высылки Томмазо Бускетты из Америки, которая последовала в 1970 году. Два года спустя его арестовали в Бразилии, и он был выдан как преступник властям Италии, где его приговорили к десяти годам тюремного заключения за преступления, совершенные им еще в 50-х годах (спекуляция и участие в деятельности преступных объединений). Бускетта вновь оказался среди тех, кого он оставил более семи лет назад. Встретившись со своим прошлым, он вновь окунулся в повседневную жизнь «людей чести».

Если заключение в тюрьму «человека чести» влекло за собой лишение возможности зарабатывать на жизнь и было внезапным, как крушение поезда, глава его мафиозной «семьи» должен был сделать все, чтобы обеспечить хотя бы минимальные доходы и ему, и его близким. Правда, так было не всегда, о чем и поведал позже Томмазо Бускетта. Надо заметить, что в том, что касается размеров получаемой компенсации, руководители «Коза ностры» никогда не придерживались твердых правил. И их нетрудно понять. Те из простых «бойцов», кто был не в состоянии обеспечивать собственное существование, будь то из-за отсутствия опыта или, наоборот, из-за своих преклонных лет, будучи ранеными или попав в тюрьму, получали минимальное ежемесячное содержание. Ясно без слов, что большинство «людей чести» получали от своей нелегальной деятельности такую прибыль, что не испытывали никакой потребности в компенсации, которую могла им выплачивать мафия. В начале 80-х годов, когда резко возросла контрабанда героина, нередко можно было видеть в банке, как мафиози получал наличными один или два миллиона долларов, переведенных на его счет каким-либо иностранным, чаще всего швейцарским банком.

Поиски записанных на бумаге правил поведения «людей чести» ни к чему не приведут. В мафии написанное не имеет никакого значения; ценны лишь слова и поступки. Здесь не ведется учет расходов и доходов, здесь нет списка членов организации и внутренних уложений, но вовсе не поэтому ветер легкомыслия и вседозволенности разметывает стройные ряды мафиози. Раз и навсегда закрепленные правила, определяющие, как должны вести себя «люди чести», передаются из уст в уста, и это единственная гарантия непреложности правил и обычаев «Коза ностры». В камерах Уччардоне Бускетта мог еще раз убедиться, насколько крепка и монолитна эта организация, которая сплачивает «людей чести» в одно целое. Намного более крепка и монолитна, чем если бы правила ее были определены каким-либо уставным документом.

Томмазо Бускетта хоть и не происходил из мафиозной семьи, безусловно, прекрасно владел неким новым языком, который помогал ему добиться понимания у таких, как он, и уважения у других заключенных. Если даже «люди чести» и используют идиомы, заимствованные из итальянского сабира или сицилийского наречия, значение, которое эти слова имеют на их особом языке, манера, в которой они обмениваются таинственными полуфразами, состоящими сплошь из недомолвок, делают их «семейный» круг еще более тесным и замкнутым.

Если это возможно, «люди чести» вообще не прибегают к словам. Но мир молчания, в котором они живут, полон многозначительных взглядов, кивков головы, движений губ, улыбок, всяких гримас и жестов, которые заменяют им слова.

Двое сокамерников Бускетты были арестованы в автомобиле. И прежде чем полиция обнаружила в «бардачке» автомобиля пистолет, им было достаточно обменяться одним взглядом, чтобы согласовать свое дальнейшее поведение. Один из них взял на себя оружие, в то время как другой утверждал, что ничего не знал о пистолете.

После какого-то криминального «дела» несколько «людей чести» из одной «семьи» были арестованы. Перед тем как разойтись по камерам Уччардоне, один из них сказал остальным по-сицилийски: «Мы пропали». Те, кому он это говорил, поняли, что преступление совершил именно он и что сделал он это по распоряжению их «крестного отца». Но обычно «люди чести» вообще не говорят между собой в присутствии полицейских, а в случае необходимости употребляют лишь самые простые слова.

Сразу же по прибытии в палермскую тюрьму Томмазо Бускетта был предупрежден, что среди своих упорно ходят неприятные слухи о том, что руководители мафии вновь лишили его высокого звания «человека чести».

Через несколько лет после роспуска «семьи» Порто Нуовы Томмазо Бускетта и те из его друзей, кто остался в живых после «большой войны», были если не амнистированы, то, во всяком случае, восстановлены в своем почетном звании «людей чести». Но на этот раз дело было посерьезнее: решение о его исключении из своих рядов «люди чести» приняли по причинам, касающимся личной жизни «обвиняемого».

В самом деле, если досконально следовать законам «Коза ностры», Бускетта вполне заслуживал быть исключенным, причем не один раз. Он и сам признавал, что его слишком бурные любовные истории несовместимы с тем суровым кодексом чести, которому должны были следовать и он сам, и ему подобные. Но, черт возьми, нельзя же ради чести считаться мафиози отказываться от чести быть прежде всего мужчиной! Тем более что было и смягчающее обстоятельство: уже давным-давно санкции за такие прегрешения не применялись. А речь идет вот о чем.

В двадцать семь лет Томмазо Бускетта женился на синьорине Мелькьорре Кавалларро, но спустя несколько лет он решил, что Мелькьорра — прекрасная мать, и достаточно того, что она родила от него четверых детей, после этого Бускетта жить с ней перестал.

7 сентября 1966 года он женился в Соединенных Штатах на синьоре Вере Джиротти, а чтобы его не обвинили в двоеженстве (в то время в Италии еще не существовало закона, разрешающего развод), он сделал следующее представился в нью-йоркской мэрии под именем Мануэля Лопеца Кадены, именем, которое служило ему прикрытием на протяжении всего его пребывания в Северной Америке. Едва появившись в Соединенных Штатах, Томмазо Бускетта, который был примерным семьянином, тут же вызвал туда свою супругу и детей, чтобы иметь возможность заботиться о них, но категорически отказался жить с ними одной семьей.

Несколько лет спустя, в Рио, он вновь женился — на Кристине Джимарес. На этот раз для мэрии его имя было Паоло Роберто Феличи. Полагая, очевидно, что третье всегда самое лучшее, Томмазо Бускетта еще раз женился на Кристине Джимарес 15 октября 1978 года, на этот раз уже находясь в итальянской тюрьме. Это случилось сразу после развода с мадам Мелькьоррой Кавалларро. Превратности любви!

И хотя развод был наконец официально разрешен итальянским законодательством, для некоторых «людей чести» он оставался все же делом недопустимым, и их можно без колебаний записать в число тех, кто не умеет радоваться жизни. Но среди мафиози не все были такими: обычно человека «отставленного» все бойкотируют; однако большинство заключенных Уччардоне вели себя с Бускеттой как ни в чем не бывало. Бускетта истолковал их поведение как своеобразный плебисцит в свою пользу: он знал, что в некоторых случаях «люди чести» не могли позволить себе обойти строгий запрет на общение с провинившимся мафиози, даже если они считали несправедливым предъявленное ему обвинение и даже если при этом испытывали к изгою глубокое уважение. Это был уже не вопрос личной совести, но вопрос личной храбрости.

Правда, этой самой храбростью обладал далеко не каждый.

Большинство «людей чести» в Уччардоне считали необходимым быть представленными Томмазо Бускетте, но среди них нашлось двое таких, кто категорически отказался участвовать в церемонии представления. И, по злой иронии судьбы, оба эти человека были выходцами из «семьи» Томмазо Бускетты, то есть «семьи» Порта Нуовы.

То, что вопрос о его изгнании решен положительно, было тем более очевидным для Томмазо Бускетты, что в нарушение традиции глава «семьи» оказался совершенно не заинтересован в благополучном решении его участи. Он вовсе не занимался поисками адвоката и еще меньше интереса проявил к сумме гонорара за его защиту, словно «человек чести», оказавшийся в затруднительном положении, может и должен рассчитывать только на себя.

Человеком, который подтвердил Томмазо Бускетте, что вопрос о его исключении уже решен, был Гаэтано Бадаламенти, неотесанный мужлан, который тем не менее возглавлял «семью» Чинизи. Выходя из Уччардоне — ему оставалось лишь несколько месяцев до освобождения, — Гаэтано Бадаламенти улучил момент, чтобы передать Томмазо Бускетте новости с воли: он сообщил, что глава «семьи» Порто Нуовы, Пиппо Кало санкционировал его исключение, но в Палермо мнения разделились.

Томмазо Бускетта хорошо знал Пиппо Кало, ведь это именно он отобрал Пиппо для организации и он председательствовал на церемонии его посвящения. Какое же это унижение — быть изгнанным из рядов молодым человеком, который сделал свои первые шаги под его, Томмазо Бускетты, руководством! И Бускетта дал знать об этом Пиппо Кало, потребовав от последнего объяснений, поскольку только сам Кало и мог прояснить ситуацию. В мафиозной «семье» ее глава обладает всеми возможными правами, в том числе правом на доступ к информации. Это именно он является хранителем информации, известной лишь узкому кругу людей. Именно он ее передает; когда он находит нужным, он передает ее лишь тем членам «семьи», которых считает достойными своего доверия, и всегда в том объеме, который он сам определяет.

Спустя несколько дней после того, как Бускетта передал свою информацию для Пиппо Кало по разветвленным каналам связи, по которым заключенные сообщаются с волей (охранники, адвокаты, посетители…), Томмазо Бускетта получил ответ-опровержение. Пиппо Кало дал понять, что никогда не исключал Бускетту, и попросил не придавать значения тому, что говорит Бадаламенти, назвав последнего tragediaturt.

Для того чтобы понять значение этого оскорбления, которое может относиться лишь к «крестному отцу» мафии, следует ненадолго вновь возвратиться к кодексу поведения, регулирующему жизнь мафиози. Связь между «людьми чести» до такой степени регламентирована, что правила «Коза ностры» раз и навсегда определяют даже то, что следует считать правдой. Согласно этим правилам все, о чем «человек чести» заявит в присутствии более чем двух мафиози, — это правда, чистая правда и ничего кроме правды. Само собой разумеется, никто не заставляет «человека чести» говорить о таких же, как он, но, если он это делает и при этом публично лжет, он достоин наказания, и таким наказанием в наиболее очевидных случаях может быть в том числе и смерть. Такой человек не заслуживает более доверия к себе, и именно то на языке мафиози называется траджедьятури.

Когда между двумя мафиози из одной «семьи» возникает размолвка и нет никакого третьего лица, которое могло бы подтвердить или опровергнуть их слова, только «крестный отец» может вмешаться в их спор и решить, кто из них говорит правду. Когда сталкиваются два мафиози из разных «семей», их «крестные отцы» проводят встречу, чтобы разрешить спор, и если распря не затихает, в дело вмешиваются члены правительства «Коза ностры», Капитул, которому принадлежит верховная власть в организации.

Томмазо Бускетта знал, что, когда ты один, следует избегать разговоров с мафиози из другой «семьи», ибо всегда могут возникнуть какие-либо недоразумения.

Некоторое время спустя Томмазо Бускетта встретил в камере Уччардоне новичка, которого должны были судить в Палермо за убийство, совершенное им неподалеку от Агридженте. Человека этого, согласно традиции, ему представили. И после того как Бускетта узнал его имя — Джузеппе Ди Кристина, его звание (такое же, как у Томмазо), они перешли к разговору о серьезных вещах.

— Я — глава «семьи» Риези, — сказал ему этот человек и тут же, по-свойски назвав его по имени, добавил следующее: — Дон Мазино, вы должны навести порядок в ваших личных делах. Вас здорово критикуют в нашем кругу…

Когда в 1980 году судья по надзору из Турина дотторе Франко рассмотрел запрос об условно-досрочном освобождении, присланный адвокатами Томмазо Бускетты, он вынужден был скрепя сердце признать, что требование адвокатов было обоснованным. Томмазо Бускетте оставалось пребывать в заключении полтора года, поведение его в тюрьме Кунео, куда он был переведен за два года до этого, было примерным, а полиция Палермо, куда, в свою очередь, был послан запрос из магистратуры, не смогла вменить ему в вину ничего нового и лишь перечислила старые грехи. Томмазо Бускетта был отпущен под наблюдение полиции славного города Турина.

Возможно, он и теперь еще был бы в Турине, если бы начиная с первого же дня досрочного освобождения полицейские в штатском, совершенно не заинтересованные в том, чтобы укреплять ряды мафии в родном городе, не начали его преследовать. Повсюду, куда бы он ни шел, Томмазо Бускетта неминуемо натыкался на «сбиров», которые даже не утруждали себя тем, чтобы получше замаскироваться, и которые в любую минуту, когда им это приходило в голову, требовали, чтобы Бускетта предъявил им свои документы. У Томмазо Бускетты сложилось впечатление, что они ждут только повода, чтобы вновь его арестовать. К тому же всякий раз, когда полицейские проверяли его документы, они советовали ему «подобру-поздорову убираться из города, и поскорее».

Когда же Томмазо Бускетта пожаловался на их поведение дотторе Франко, у него сложилось неприятное впечатление, что рвение полицейских в магистратуре вызывало у последнего большое одобрение.

— Что вы хотите, я не могу мешать полиции выполнять их работу, — ответил ему дотторе Франко, воздев руки к потолку.

Вот почему Томмазо Бускетта покинул Турин и тайно вернулся в Палермо в то время, когда ему было необходимо всего-навсего выждать еще несколько месяцев для того, чтобы окончательно урегулировать взаимоотношения с правосудием в своей стране. Обстановка, которая сложилась к тому времени в Палермо, была не слишком обнадеживающей. Правда, ему вновь предстояло встретиться с сообществом «людей чести»: с Пиппо Кало, его новым шефом, о котором он еще не знал что и думать; со своим другом Стефано Бонтате; с невежей и «крестным отцом» Гаэтано Бадаламенти; со всеми остальными его компаньонами по заключению или давешними братьями по оружию. Ему предстояло вскоре, к ужасу своему, убедиться, что люди, занявшие ключевые посты в «Коза ностре», ведут безумную игру, прежде чем он и сам погрузился в сокровенные тайны Капитула.