Глава восьмая
ОСАЖДЕННАЯ КРЕПОСТЬ
Правосудие в осаде
Расположенный на площади Витторио Эмануэле Орландо, на границе исторического центра города, Дворец правосудия представляет собой любопытное смешение бетона и мрамора, которым тщательно облицовано все, что только можно. В конце марта 1984 года, то есть спустя около трех лет после начала войны «семей», это здание, остов которого напоминает гигантский бункер, сильно смахивало на осажденную крепость. К лестницам дворца были приделаны наклонные плоскости, так чтобы бронированные автомобили могли подъезжать прямо к входной двери. Когда-то вход во дворец был свободным. Теперь даже парковка автомобилей в окрестностях дворца была запрещена. Посетители и подсудимые должны были, переступив порог, пройти через ряды фотографирующей техники, а затем передать свой документ, удостоверяющий личность, бесстрастным полицейским для снятия с него копии. После чего можно было наконец перейти в огромный зал, который по будним дням был очень похож на растревоженный улей.
В главном холле Дворца правосудия с 9 до 13 часов проходило что-то вроде ярмарки мафиози. Именно здесь находились те «люди чести», которые могли в открытую показаться своим адвокатам. Первых можно было узнать по их бычьим шеям и манере одеваться, которая заключалась либо в следовании стилю нуворишей, либо в проявлении обычного сицилийского дурновкусия; их защитники в большинстве случаев были всегда хорошо одеты: летом — в льняные, зимой — в тонкой шерсти костюмы, с палермским лоском. Надо видеть, как они вели свои дела посреди Дворца правосудия, где их ожидали еще и близкие родственники убитых и пропавших мафиози. Делегации находившихся на нелегальном положении «семей», как правило, состояли из маленьких, одетых в черное старушек в сопровождении неразговорчивых деревенских баб.
В коридоре, ведущем вокруг холла налево, с десяток молодых людей окружают охрану, стоящую у входа в кабинеты следователей. Им всем примерно лет по двадцать пять, и в большинстве своем это карабинеры. У них довольно необычная униформа: джинсы «венеттон», рубашка от Черутти, а через плечо — портупея с кобурой из хорошей кожи, в которой хранится крупнокалиберное оружие, обычно 357-й «магнум». Снаружи они прохаживаются с автоматическими пистолетами в руке, готовые открыть стрельбу при малейшей опасности. Говорят, все они — чемпионы по стрельбе на звук. Пожелаем же им приятного и неопасного для жизни времяпрепровождения. Ночью и днем они начеку, чтобы защитить следователей и судей, которые благодаря своему мужеству и настойчивости стали смертельными врагами «людей чести». Мысль о том, что вам придется постоянно жить в присутствии этих парней, вечно стоящих за вашей дверью, будь то дверь в служебный кабинет или в туалет у вас дома, может напрочь лишить присутствия духа самого отпетого оптимиста.
— На Сицилии государство представляет горстка осажденных людей, — объяснял старейшина палермского суда консильере Рокко Кинничи. — Достаточно лишь выйти из этого бункера и пройтись по жалким улочкам, на которых каждый платит дань рэкетирам, потолкаться в этой наглой и ни во что не верящей толпе, где наемный убийца стоит всего несколько лир, чтобы понять, насколько одинок сегодня тот, кто борется против мафии.
Консильере Кинничи был человеком полным, скрывавшим свою железную волю под внешностью добродушного чревоугодника. Именно по его настоянию палермские власти возглавили крестовый поход против мафии. Его убийство продемонстрировало, что такое правосудие по-сицилийски.
Когда правительство мафии принимает решение, оно должно быть выполнено любой ценой. Так, в начале лета 1983 года Капитул решил, что консильере Рокко Кинничи должен быть уничтожен, без сомнения, потому что он «прижал» Папу, Микеле Греко. Как и всех других представителей власти, Рокко Кинничи нельзя было бы назвать легкой мишенью. Постоянно окруженный примерно пятью телохранителями, этот человек почти нигде не бывал. Для того чтобы получить возможность убить его, «людям чести» пришлось пойти на чрезвычайные меры. 29 июля 1983 года в 8 часов 08 минут, когда консильере Кинничи выходил из дома, автомобиль, начиненный по меньшей мере пятьюдесятью килограммами взрывчатки, взорвался, разнеся на части самого следователя, троих его телохранителей и привратника дома, в котором он жил.
После смерти консильере Кинничи сотрудники палермского Дворца правосудия поняли, что отступать в любом смысле этого слова уже невозможно. Нельзя было дать задний ход машине правосудия: за последние четыре года они доставили слишком много неприятностей «людям чести». И если «Коза ностре» понадобилось бы убить любого из них, ничто не могло бы этому помешать. Это был бы лишь вопрос времени и средств.
Итак, не питая особых иллюзий, власти усилили меры по обеспечению безопасности внутри Дворца правосудия и создали команду следователей, которые должны были вести одни и те же дела. И жизнь пошла своим чередом. По утрам во дворце было все так же оживленно. В коридорах адвокаты продолжали сговариваться со своими клиентами, время от времени мимо них проходили следователи и судьи, окруженные телохранителями так плотно, что, казалось, они ожидали, что сразу по выходе из дворца на них непременно будет совершено покушение.
В послеполуденное время, когда во дворце становилось пустынно и «смотр» адвокатов и их подзащитных оканчивался, запертые в своих бронированных кабинетах следователи работали в полной тишине и полной тайне. Если у них не было назначено встречи с информаторами — полицейскими или служащими банков, — чиновники приступали к опросу обвиняемых или к очным ставкам.
Из всех чиновников, сидевших во Дворце правосудия, Джованни Фальконе был, несомненно, самым грозным для мафии города. Это был человек с виду очень мягкий, с небольшой бородкой, внешность и обходительность которого вызывали всеобщее восхищение. У Джованни Фальконе было больше, чем у кого бы то ни было во Дворце правосудия, причин оказаться в списке убитых. Не только оттого, что он был из тех, кто, не щадя жизни, отчаянно бросился на борьбу с мафией, но и потому, что ему еще и многого удалось добиться. Джованни Фальконе понял, что единственно верное средство победить «людей чести» — подорвать финансовую основу их деятельности, и ему удалось успешно провести целую серию банковских расследований, благодаря которым более чем против ста мафиози было возбуждено уголовное дело по факту торговли наркотиками.
Банковские расследования
Прежде чем целиком окунуться в бизнес, связанный с наркотиками, «Коза ностра» получала свои, хоть и тоже неправедные, но гораздо меньшие доходы от другой преступной деятельности. Раньше различные «семьи» жили благодаря рэкету, который они осуществляли в отношении торговцев каждого палермского квартала, а также благодаря спекуляции недвижимостью и контрабанде сигарет. И как бы ни были значительны доходы от такого рода деятельности, они были несопоставимы с теми прибылями, которые мафиози стали получать от торговли так называемыми тяжелыми наркотиками.
Захват в 1979 году в аэропорту Палермо чемодана, в котором находилось 600 тысяч долларов, в первый раз показал властям, каковы размеры доходов «Коза ностры». Если верить утверждениям американского Агентства по борьбе с распространением наркотиков, мафия выручает с каждого килограмма героина, присылаемого в Нью-Йорк, 250 тысяч долларов. Больше того. Поскольку, деля один килограмм героина, получают 33 тысячи доз, это равнозначно полутора миллионам долларов. Понятно, что при таком раскладе привлеченные легкими и быстро оборачиваемыми барышами очень многие торговцы недвижимостью, ювелиры и другие связанные с «Коза нострой» коммерсанты отказались от своей первоначальной деятельности в пользу торговли героином.
На заре 80-х годов на Сицилии действовало по меньшей мере пять подпольных лабораторий по производству героина, каждая из которых могла перерабатывать по 50 килограммов опия, производя соответствующее количество белого порошка, столь же чистого, сколь и смертельного. И хотя лаборатории работали не на полную мощность, предположительно две тонны наркотиков каждый год переправлялись в Соединенные Штаты, что составляло значительную долю всего потребления героина в США. В обмен на Палермо и окрестности пролился буквально золотой дождь, то есть десятки миллионов долларов.
Вначале, не слишком долго раздумывая, «люди чести» помещали наркодоллары на свои счета в банках, а то и прямо расплачивались за свои покупки зелеными бумажками с изображением Джорджа Вашингтона. Именно Фальконе первым заметил, какую ценную информацию могло дать изучение банковских счетов некоторых «людей чести» и тех сумм, которые по этим счетам проходили. Именно благодаря этому ему удалось загнать в угол торговцев недвижимостью, и не какую-нибудь мелочь, а Розарио Спатолу, пятого по богатству человека в Италии, двоюродного брата Сальваторе Инцерилло. Но самой знаменитой жертвой дотторе Фальконе стал, несомненно, мэр Багерии Микеланджело Айелло, который получил на один из текущих счетов около двух миллионов наркодолларов из банка с Багамских островов через одно швейцарское кредитное учреждение.
С начала проведения банковских расследований двадцать четыре карабинера днем и ночью обеспечивали безопасность Джованни Фальконе. Этот человек стал в Палермо легендой. Каждый знал, что для его пущей безопасности перед домом, в котором жил Джованни Фальконе, была поставлена бронированная будка, снабженная системой телеслежения. Весь город был в курсе личной жизни дотторе: каждый раз, когда он наносил визит своей невесте, квартал переходил на осадное положение. Утверждали даже, что, когда Джованни Фальконе купался, телохранители прохаживались взад-вперед перед ванной. Человек этот не был предоставлен самому себе даже на отдыхе. Для того чтобы отдохнуть, он вынужден был в августе отправляться на островок Азинара, остров Дьявола по-итальянски, расположенный на широте Сардинии. На острове этом была тюрьма, которая славилась своей охраной.
Ни на кого не похожий обвиняемый
30 марта 1984 года в 17.40 дотторе Джованни Фальконе в своем бронированном кабинете во Дворце правосудия собирался провести одну очную ставку, обещавшую быть очень интересной. Он пригласил участвовать в действе двух своих коллег. В кабинете также присутствовали два адвоката, их клиент (бывший коллега). Напротив него сидел молодой человек, немного взволнованный, с ужасными приключениями которого читатель уже знаком. Это был Винченцо Синагра, тот самый, который выполнял наиболее грязную работу в «семье» Корсо дей Милле, будучи чуть ли не непременным атрибутом «комнаты смерти».
Винченцо Синагра был арестован 11 августа 1983 года, потому что слишком уж зарвался. Читатель помнит, что он был человеком, оказывавшим самые разнообразные услуги «семье» Корсо дей Милле, которая в течение шести месяцев привлекала его к делам то по ликвидации трупов, то по вымогательству денег у торговцев. Но чем дальше шло дело, тем более требовательным становился его шеф, Филиппо Маркезе.
Так случилось, что за несколько часов до своего ареста Винченцо Синагра получил приказ убрать своего друга детства по имени Диего Ди Фатта, который был виновен в том, что выхватил из рук одной дамы сумочку, не спросив на то разрешения у кого-нибудь из членов «семьи», контролировавшей территорию. Винченцо Синагре неспроста предложили участвовать в убийстве Диего Ди Фатты: перво-наперво его, конечно, хотели проверить, а кроме того, он должен был послужить своеобразной «приманкой». Никогда Диего Ди Фатта не заподозрил бы своего закадычного друга, Винченцо Синагра же был, естественно, в компании своих братьев, Грозы и Антонино.
Ловушка сработала, как и было рассчитано. Диего Ди Фатта разъезжал на мотороллере по улочкам древней арабской части города, Кальсы, недалеко от порта, когда услышал, как Винченцо Синагра позвал его по имени. Он остановился и увидел Винченцо и Грозу, выходящих из «фиата-126». У него, конечно, не было времени подумать, зачем он мог им понадобиться. Подойдя к нему, Гроза выпустил ему в голову несколько пуль. Винченцо Синагра тоже открыл огонь, но в этот момент что-то на него нашло. Несмотря на все усилия, он не мог потом вспомнить, куда целился и в какую часть тела разрядил свой пистолет. В спешке он забыл свое оружие в «фиате», который они бросили недалеко от места преступления. В результате в тот же вечер все три брата были арестованы и отправлены в тюрьму Уччардоне.
Раскаяние
Спустя примерно восемь месяцев Винченцо Синагра оказался в кабинете следователя Джованни Фальконе как свидетель обвинения. Пережив ужас от воспоминаний о том, что ему довелось проделать, потрясенный убийством своего друга Ди Фатты, Винченцо Синагра согласился сотрудничать с полицией и правосудием, когда находился в психиатрической больнице Монтелупо Фьорентино в Тоскане. С тех пор ему много раз пришлось повторять свои показания судьям и полицейским. Именно это он готов был сделать и теперь, но на этот раз уже в присутствии «человека чести», которого он обвинял.
Винченцо Синагре пришлось пережить многие сомнения, прежде чем он решился давать показания против членов своей «семьи». Он пошел на это, как он говорил, не ради гипотетического наказания, которое должны были понести преступники, но в надежде заслужить прощение родственников погибших. Винченцо Синагра знал, на что способен его бывший «крестный отец», он знал, что Филиппо Маркезе пользуется услугами своих сообщников, сидящих даже во Дворце правосудия Палермо. Вот почему вначале Винченцо Синагра согласился рассказать все, что знает, только после того, как его вывезли с острова, когда он находился в пенитенциарном психиатрическом заведении, врачи которого пришли к заключению, что он вполне вменяем.
Одолев свои страхи, Винченцо Синагра согласился вернуться на Сицилию, чтобы указать следователям места, где происходили все те жуткие события, о которых он им рассказал. Кроме того, ему надо было еще ответить на вопросы, которые хотели задать ему несколько посвященных в дело следователей. До встречи с палермскими следователями он не знал имен большинства из них, но среди них было все же имя, которое он слышал уже много раз. Это было имя Джованни Фальконе.
Винченцо Синагра знал, что его шеф Филиппо Маркезе питал глубокую ненависть к этому человеку, в котором видел смертельного врага. Филиппо Маркезе считал Джованни Фальконе главной причиной тех репрессий, которым подверглись многие «семьи» «Коза ностры». Глава «семьи» Корсо дей Милле был убежден, что именно вмешательством таких, как Фальконе, объясняется тот факт, что итальянский парламент принял законы, предусматривающие конфискацию имущества у членов мафии.
Достояние «Коза ностры»
Гнев Филиппо Маркезе тем более понятен, если знать, что у «людей чести» очень развито чувство собственности. Тот факт, что «Коза ностра» была изначально организацией феодального типа, достаточно объясняет невероятную привязанность «людей чести» к земле. А потому нет ничего удивительного, что добрая часть денег, полученных от торговли наркотиками, была истрачена ими на приобретение роскошных вилл на палермском побережье, а также нескольких гектаров плодородных земель.
Так, генеральный секретарь Капитула Микеле Греко в течение нескольких лет стал одним из самых крупных землевладельцев острова. Намеренно или случайно, но одно из сельскохозяйственных обществ, которое Микеле Греко благодаря наркодолларам поставил на ноги, Derivati Elaborati di Agrumi, имело те же инициалы, что и подразделение американской полиции, призванное бороться с наркотиками: DEA.
Если большинство «людей чести», которые занимались контрабандой героина, владели впечатляющим числом вилл на Сицилии — по крайней мере по одной на каждое время года, — тем не менее случалось и так, что они размещали свое состояние за границей.
Пиццерии в Испании, латифундии в Латинской Америке — владения «людей чести» соответствовали их обыденным представлениям о жизни. Известен даже случай, когда «крестный отец» вместе с одним бандитом из Неаполя хотел купить сырный заводик в Нормандии.
«Люди чести» не брезговали вкладывать свои наркодоллары и в промышленность Сицилии. Торговцы недвижимостью, ювелиры, торговцы предметами гигиены, фабриканты, производившие известь, открывали счета своих компаний благодаря подарку судьбы в виде наркодолларов. Следователи обнаружили, что промышленность Сицилии служила средством для отмывания наркоденег, вот почему и был принят закон, позволяющий конфисковывать имущество мафиози и их сообщников. Проявив себя одним из самых ярых сторонников принятия этого закона, следователь Фальконе применял его с большим рвением после того, как парламент наконец за него проголосовал.
Винченцо Синагра знал, что Филиппо Маркезе поручил нескольким своим людям следить за малейшими передвижениями следователя, чтобы устранить его. Но до настоящего времени главе «семьи» Корсо дей Милле не удавалось осуществить задуманное. Это не могло не вывести его из себя. Винченцо Синагра помнил, как Филиппо Маркезе сказал однажды Пино Греко, главе «семьи» Чакулли:
— Надо убить Фальконе, он начинает хватать нас за яйца.
То, что он сидел в кабинете у человека, который не только осмелился вывести из себя главу «семьи» Корсо дей Милле, но и смог уйти от его убийц, конечно, усиливало доверие Винченцо Синагры, которое он испытывал к Фальконе. А он в этом очень нуждался.
Дело в том, что задача, которая стояла в тот день перед Винченцо Синагрой в бронированном кабинете Дворца правосудия, была не из легких. Ему предстояла очная ставка с «человеком чести», а обвинять всегда тяжело, тем более человека, о котором ты точно знаешь: он опасен.
Адвокат или сообщник
Обвиняемый был толстый человек, который слишком часто моргал, чтобы скрыть нервный тик. По трагической иронии судьбы, человек этот вошел к следователю в наручниках и с конвоем, в то время как привык входить в этот кабинет совсем в другом качестве, в качестве защитника. Сальваторе Каракане, так его звали, был членом коллегии адвокатов города Палермо. Он сделал себе карьеру, защищая «людей чести» в городском суде, и должен был, среди прочего, заняться защитой интересов Винченцо Синагры. А этот самый Синагра обвинил его сегодня в том, что он является сообщником главы «семьи» Корсо дей Милле.
Составленный во время очной ставки протокол гласит, что первым слово взял обвиняемый.
— Я хотел бы, — сказал адвокат Сальваторе Каракане, — чтобы синьор Синагра повторил в моем присутствии те гнусные наветы, которые он счел возможным произнести в мой адрес, извратив то, что я ценю превыше всего: мою деятельность в качестве адвоката.
Легко можно представить себе возмущение, которое двигало адвокатом Каракане в момент, когда он произносил вышеприведенные слова, облеченные в юридически точные формулы. Дело было тем более серьезным, что речь шла о легальной защите «людей чести», которая вдруг оказалась под вопросом в кабинете следователя Фальконе.
Не будучи самым красноречивым в коллегии адвокатов, Сальваторе Каракане принадлежал к тому поколению, которое привлекало к себе растущее число потенциальных клиентов, мафиози, в ущерб своим старшим товарищам. Адвокаты новой мафии были людьми странными. Они знали, что защищать мафиози — верный способ сделать себе состояние в Палермо, однако они знали также, что это возможно только при условии, что ими всегда будут соблюдаться жесткие правила игры.
Одно из главных правил гласило, что адвокат никогда не должен говорить с подзащитным о деньгах. Об этом первыми должны были заговаривать «люди чести»; они сами называли сумму гонорара, который выплачивался регулярно и был довольно значительным. И когда «люди чести» говорили о расходах на свою защиту, они никогда не выказывали ни малейшего недовольства.
Но в то же время адвокат не должен был принимать слишком крупных сумм, отчасти из опасения сойти за сообщника подзащитного мафиози в глазах закона, но главным образом из страха перед теми возможными услугами, которых могут от него потребовать в обмен на впечатляющее вознаграждение.
Адвокаты должны были также обращать особое внимание на каждое свое слово, на тон, в котором они вели беседу с «людьми чести»; последние общались главным образом на жаргоне, и слова их, как мы уже говорили, были полны скрытого смысла; это могло повлечь за собой трагические недоразумения.
Ко всем этим сложностям отныне добавлялась еще и необходимость соблюдать величайшую осторожность. Поскольку с тех пор, как в Палермо и его предместьях началась война, судьи и полицейские пытались применить «тактику выжженной земли», чтобы изолировать «людей чести» от их сообщников. Вот почему некоторые адвокаты, как, например, Каракане, сами оказались теперь под прицелом у правосудия.
Во время допросов Винченцо Синагра показал, что господин Каракане был не просто защитником интересов Филиппо Маркезе, он назвал его советником «семьи», рекомендации которого «семья» учитывала во всех своих делах. Настало время подтвердить столь серьезные обвинения.
— Повторяю, что я познакомился с адвокатом Каракане, — сказал Винченцо Синагра, — когда приходил к моему брату (Грозе) и некоему Сальваторе Ротоло.
Для того чтобы придать показаниям Винченцо Синагры больше веса, ему был задан уточняющий вопрос, из ответа на который следовало, что он часто посещал вышеуказанных «людей чести» в «преступных целях».
Синагра рассказал, что нередко сопровождал Ротоло и Грозу до двери кабинета Каракане, где он и поджидал, пока они освободятся. Конечно, в самом этом факте не было никакого состава преступления. Уголовный кодекс не запрещал адвокату принимать в своем кабинете клиентов, даже если то были «люди чести». Дело принимало совсем совсем другой оборот, когда вышеуказанные клиенты имели столь скверную репутацию у властей и разыскивались полицией, как это было, например, с Филиппо Маркезе.
— Когда я приезжал навестить Филиппо Маркезе на виллу, которую я назвал выше, — продолжал Винченцо Синагра, — я часто видел его в обществе адвоката Каракане. Они имели обыкновение прогуливаться по саду.
Винченцо Синагра был не единственным свидетелем этих встреч главы «семьи» Корсо дей Милле и его защитника. При этом присутствовали многие «люди чести», что было явным «преступным деянием», как образно сказано в протоколе.
Защищаясь, Сальваторе Каракане заявлял, что его встречи с Филиппо Маркезе были чистой случайностью, и если он и отправлялся на указанную виллу, то исключительно с намерением поговорить с супругой главы «семьи» Корсо дей Милле, его клиента, который случайно оказывался там. Объяснение это было явно неудовлетворительным, тем более что Винченцо Синагра утверждал, что ни разу в жизни не видел синьору Маркезе, и ему можно верить. Может быть, для Сальваторе Каракане было бы лучше, если бы он признал факты, ссылаясь на то, что Филиппо Маркезе был его клиентом.
Если бы дело кончилось только этой очной ставкой, адвокату Каракане, возможно, удалось бы выйти сухим из воды. Многие его коллеги имели обыкновение встречаться в различных местах города с «людьми чести», находящимися на нелегальном положении, и можно даже с уверенностью сказать, что Сальваторе Каракане был не единственным адвокатом, который регулярно посещал Филиппо Маркезе.
В Палермо было уже около ста «людей чести», которые перешли на нелегальное положение. Из-за признаний, сделанных такими же «раскаявшимися», как Синагра, их число очень быстро росло. Как мы уже видели, жить в Палермо вне закона не представляло особого труда, но накладывало на человека определенные ограничения: так, например, следовало вести скромный образ жизни, чтобы не скомпрометировать тех граждан, которые были выше всяких подозрений и сопричастность которых к «людям чести» была совершенно немыслима. Что до остального, то людям, находившимся вне закона, вовсе не приходилось менять образ жизни и даже привычки. Мафиози ни в грош не ставили правосудие в своей стране, как и жизнь своих сограждан, а потому им недолго приходилось жить легально и гласно. Откуда и вытекало значение адвокатов.
В порядке анекдота можно вспомнить, что именно благодаря тем же адвокатам «людям чести» удавалось быть в курсе бесконечных интриг, которые раздирали сообщество. Таким образом, и слух о смерти Филиппо Маркезе, без сомнения, небеспочвенный, начал циркулировать в этих кругах спустя всего четыре месяца после того, как некоторые защитники главы «семьи» Корсо дей Милле видели его в последний раз.
Часто навещая Филиппо Маркезе, Сальваторе Каракане был не более виновен, чем другие его коллеги. И если их не беспокоили, то лишь потому, что следователям не удавалось заполучить против них таких верных свидетельских показаний, как показания Винченцо Синагры, но это происходило еще и потому, что толстяк адвокат, кажется, временами серьезно превышал свои адвокатские полномочия. Доказательством тесной дружбы, которая связывала его с ужасным главой «семьи» Корсо дей Милле, были те жаркие объятия, в которые, по свидетельству Винченцо Синагры, они всякий раз при встрече заключали друг друга.
Поскольку правонарушение в виде объятий не предусматривалось Уголовным кодексом, в показаниях Винченцо Синагры должны были содержаться более веские обвинения, обосновывающие вызов в суд обвиняемого Каракане. Действительно, если верить бывшему верному помощнику Филиппо Маркезе, адвокат обеспечивал главным образом интересы «семьи», помогая тем ее «людям чести», которые в то время содержались в тюрьме Уччардоне.
«Люди чести» в Уччардоне
Преднамеренное убийство, за которое Винченцо Синагра и его братья были арестованы, относится к тем преступлениям, за совершение которых обвиняемых обычно держат в полной изоляции до вызова к следователю. Братья Синагра, помещенные в специально предназначенные для этого камеры, узнали, что в Палермо «изоляция» — пустое слово. Им не только передавали приветы от других «людей чести», содержавшихся в тюрьме, но у них еще и была возможность болтать как ни в чем не бывало.
Братья обсудили положение дел. Затем они обратились к делам «семьи». Там, на воле, жизнь стала еще более жесткой, чем прежде. Так, из уст своего брата Грозы Винченцо Синагра узнал, что Филиппо Маркезе приказал убить судебно-медицинского эксперта по имени Паоло Джаконе, виновного только в том, что он идентифицировал отпечаток пальца, который один из родственников главы «семьи» Корсо дей Милле имел неосторожность оставить на месте преступления.
Всего через несколько часов после ареста Винченцо Синагру посетили два «человека чести», Франческо Спадаро и Джузеппе Цанка, которые пришли, чтобы продиктовать ему инструкции шефа. У этих двух мафиози явно были очень важные сообщники, поскольку они не только пользовались относительной свободой передвижения в самой тюрьме, но, кроме того, имели еще и доступ к отделению, где находились одиночные. камеры.
— Будь спокоен, — сказали они Синагре, — мы свяжемся с тобой позже.
Немного спустя, то ли назавтра, то ли через день, оба они вновь пришли к Винченцо Синагре. И начали с того, что упрекнули его за забывчивость, имея в виду оставленный в машине пистолет, из которого он стрелял в несчастного Ди Фатту. Из-за этой ошибки и он, и его братья Гроза и Антонино оказались в трудном положении.
— Они сказали мне, — поведал позже Синагра, — что нужно сделать только одну вещь. По рекомендации адвоката Каракане мы должны были симулировать сумасшествие. Я должен был говорить: «Я хочу на рыбалку»; Антонино: «Я хочу' мою мать»; Гроза: «Я хочу лодку».
Эти простые фразы, повторяемые при всяком удобном случае перед судьями и полицейскими, повлекли за собой мгновенное изменение режима содержания братьев Синагра, которые были иммобилизованы, помещены в постели в ожидании тщательного обследования психиатра. Приказав им симулировать сумасшествие, руководители мафии знали, что делали: когда-то немалое число «людей чести», арестованных примерно при таких же обстоятельствах, были помещены в психиатрическую лечебницу, а затем освобождены, поскольку у них были обнаружены симптомы тяжелого заболевания мозга. Главное состояло в том, чтобы удачно вести свою роль. А это, несмотря на кажущуюся легкость, на самом деле было трудным делом.
Как это ни покажется странным после того, что мы узнали о Винченцо Синагре, но все, что он видел, и то, что он делал, позволило ему сохранить свой ум здравым. Необходимость изображать сумасшествие поставила в затруднение Винченцо Синагру, который присутствовал при множестве убийств через удушение, выбросил в море сколько-то трупов и взорвал еще больше лавочек строптивых торговцев. Хотя после убийства закадычного друга он все же начал бредить, а какое-то время спустя у него появились первые признаки настоящего душевного расстройства. Для него стало невыносимым проводить время привязанным к кровати в обществе своих братьев, находившихся в таком же положении, как и он сам. Время от времени их навещали «люди чести». Они вставали напротив окна палаты, в которой лежали связанные все трое братьев, и уговаривали их держаться:
— Для вас это единственный шанс выйти отсюда, — говорили они уходя.
Гроза объяснил Винченцо Синагре, что один из них — Джованни Бонтате, брат Стефано Бонтате, как мы уже знаем, убитого корлеонцами.
— Джованни Бонтате принадлежал к прежней мафии, — пояснил Гроза. — Он связался с нами, потому что у него не было выбора после смерти брата. Бонтате — влиятельное лицо, и он может очень часто вступать в контакт с адвокатами.
Как мы помним, Джованни Бонтате не был в хороших отношениях со своим братом Стефано, который возглавлял «семью» Санта Мария ди Джезу с конца 60-х до начала 80-х годов. Со смертью брата Джованни Бонтате не испытывал никаких затруднений, присоединившись к лагерю его противников. В то время, когда он уже находился в Уччардоне, Джованни Бонтате за лояльность был официально назначен преемником нового главы «семьи», и это событие было должным образом отпраздновано в тюрьме Палермо: в камерах, где сидели «люди чести», шампанское лилось рекой.
Джованни Бонтате, кажется, слишком уж близко к сердцу принял судьбу братьев Синагра, безусловно, по команде Филиппо Маркезе, их шефа. Так, в один из следующих визитов он пообещал Винченцо Синагре сделать все, чтобы помочь ему.
— Я передам тебе лезвие для бритья, — сказал ему Джованни Бонтате, — и ты сможешь нанести себе порезы, которые станут красноречивым свидетельством твоего сумасшествия.
Несмотря на эту заботу, Винченцо Синагра больше не мог изображать слабоумие. После непродолжительного пребывания в психиатрической больнице Святого Эразма в Неаполе Винченцо Синагра вновь вернулся в тюрьму Палермо, где его должны были обследовать дополнительно. На пределе сил Винченцо Синагра передал Джованни Бонтате устное послание через заключенного, работавшего в санчасти.
— Я больше не хочу строить из себя помешанного, — велел он сказать. Ответ не замедлил себя ждать.
Не так уж много времени прошло после этого, и вот два «человека чести» склонились над лежащим Винченцо Синагрой. Их лица были, должно быть, столь же ужасны, как и весть, которую они принесли.
— Ты будешь изображать сумасшедшего, — сказали они молодому человеку, — а если откажешься, тебе отрежут голову.
Винченцо Синагра мгновенно понял, что последние слова сказаны не просто так, что ими действительно обозначена та участь, которая ему уготована, если он откажется от роли сумасшедшего.
И напуганный Синагра продолжал бесконечно твердить о своем желании пойти на рыбалку всякий раз, когда его вызывали на допрос. В остальное время он лежал в своей кровати связанный, говоря с братьями все об одном и том же и бесконечно жалуясь на судьбу.
— Ты испортил нам жизнь, — сказал однажды Антонине Грозе. — Это ты ввел нас в твою новую мафию. И вот результат.
— Заткнись, — отвечал Гроза. — Не нервничай, все будет хорошо. Дядюшка Микеле знает, что надо делать.
Дядюшкой Микеле был, конечно, не кто иной, как глава мафиози, генеральный секретарь Капитула Микеле Греко, о котором «люди чести» говорили, что у него в Палермо власти больше, чем у папы в Ватикане.
Винченцо Синагре было плевать на «дядюшку Микеле», все, что он хотел знать, — это когда его наконец выпустят из тюрьмы. Братья сказали ему, что их дело ведет адвокат Каракане; тогда он спросил, почему же адвокат ни разу не навестил их. Вопрос не был лишен здравого смысла, но Каракане явился пред светлы очи Винченцо Синагры лишь несколько месяцев спустя, в кабинете следователя Фальконе. Ответ, который получил тогда Винченцо Синагра на свой вопрос, был очень простым.
— Он не приходит, чтобы никто не догадался, что мы и адвокат — то же самое, — объяснили братья, используя термин, принятый в мафии.
Если допустить, что Винченцо Синагра говорит все как было, то, скорее всего, следует предположить, что у адвоката были другие, более основательные причины не навещать своих подзащитных. Господин Каракане в то время вел защиту целого ряда «людей чести» и делал это не особенно удачно, в рамках нескончаемого судебного разбирательства; у него, конечно, не было времени на братьев Синагра, обвиняемых в таком банальном преступлении, как преднамеренное убийство.
Тот, кто должен умереть…
Тюрьма Уччардоне, как мы уже знаем, в то время целиком контролировалась мафиози, которые могли проникнуть туда когда хотели. Вначале Винченцо Синагра все удивлялся и говорил об этом с Грозой. В конце концов, разве Уччардоне не подчинялась официально итальянскому министерству правосудия, которое было призвано следить за исполнением законов республики? Гроза потешался над глупостью брата и рассказывал ему о различных способах обходить закон.
Винченцо Синагра запомнил урок. Он не лишил себя удовольствия повторить его во время очной ставки с синьором Каракане, обвинив его в сговоре с другими заключенными Уччардоне.
Сообщив о том, что адвокат передал одному из заключенных по меньшей мере один пакет с наркотиком, Винченцо Синагра добавил:
— Гроза говорил мне, что по распоряжению Филиппо Маркезе адвокат Каракане протаскивает в Уччардоне все что угодно.
Обвинение было серьезным: оно свидетельствовало о том, что адвокат был одним из самых опасных и усердных прислужников главы «семьи» Корсо дей Милле. Человек, обвиненный в этом, не мог оставить такие слова без ответа.
Можно вообразить, с каким возмущением синьор Каракане произнес:
— Да простит тебе Господь то, что ты говоришь!
Словно услышав в этой фразе какую-то угрозу, Винченцо Синагра не без пафоса ответил:
— Я знаю, что должен умереть. Но, адвокат, не забывайте, что Самсон умер вместе со всеми филистимлянами. Я раскаялся в том, что делал, и горжусь этим.
Один из присутствовавших при очной ставке воспользовался тем, какой поворот принял разговор, чтобы попытаться нанести решающий удар по адвокату. Обращаясь к Винченцо Синагре, он спросил:
— Известно ли вам о принадлежности синьора Каракане к мафии?
— Для меня принадлежность синьора Каракане к мафии очевидна, и сразу по нескольким причинам. Не только потому, что, как я вам уже говорил, я много раз видел его в обществе Филиппо Маркезе, но еще и потому, что Гроза и Сальваторе Ротоло говорили мне, что он из наших. — И чтобы придать больше веса словам «людей чести», которые он привел, Винченцо Синагра добавил: — Его отец был мафиози, он был «крестным отцом» Филиппо Маркезе и контролировал территорию, примыкающую к площади Торрелунга.
Шокированный адвокат ответил Синагре, что тот недостоин упоминать имя его отца, и отверг эти утверждения, назвав их «гнусными». Позже другие «люди чести» показали, что, действительно, в начале 50-х годов был такой глава «семьи» Пьетро Каракане, который в самом деле контролировал территорию, указанную Винченцо Синагрой. Нам неизвестно, был ли это на самом деле отец нашего адвоката, но следует заметить, что на Сицилии простого факта принадлежности одного из ваших родственников, тем более близких, к мафии достаточно, чтобы считать доказанными обвинения в ваш адрес.
Великое сумасшествие
Если главное, в чем обвинения Винченцо Синагры были уязвимы, заключалось в том, что в большинстве случаев это были сведения не из первых рук, тем не менее целый ряд других свидетельств подтвердили затем его слова. Так, заключенным удавалось предупреждать Винченцо Синагру всякий раз, когда следователь собирался подвергнуть его внезапному допросу, что, безусловно, свидетельствовало об утечке информации если не из самого Дворца правосудия, то по крайней мере из коллегии адвокатов. А потому Синагре без особого труда удавалось играть свою роль помешанного перед легковерными следователями.
И поскольку Синагра по-прежнему отказывался отвечать на вопросы, следователь всякий раз приказывал вновь подвергнуть его иммобилизации. Тактика Винченцо Синагры, кажется, давала свои результаты, поскольку его несколько раз направляли на другой конец Апеннинского полуострова в различные психиатрические заведения, где он делал невозможное, чтобы не выдать себя.
И все шло хорошо до того дня в ноябре 1983 года, когда в палате психиатрического госпиталя Монтелупо Фьорентино Винченцо Синагра сломался. Усталость от бесконечного повторения своей роли сумасшедшего притупила в нем страх расправы, и тогда бывший подручный Филиппо Маркезе попросил, чтобы к нему пригласили следователя. Он готов был рассказать все, что знал об ужасной «семье» Корсо дей Милле.
«Семейный» лабиринт
То, что рассказал Винченцо Синагра, содержится более чем на трехстах страницах протокола, который вела небольшая группа следователей. Ничего не утаивая, бедняга поведал в мельчайших деталях о жизни «семьи» Филиппо Маркезе, описывая с тошнотворной тщательностью убийства, свидетелем которых он был; он не колеблясь, когда было нужно, приводил карабинеров на место преступления, так что им становились все более понятны те чудовищные ритуалы, которые проводили «люди чести».
Так, однажды молодой человек привел следователей в ту знаменитую «комнату смерти», в которой Филиппо Маркезе и Пино Греко на его глазах собственными руками задушили по меньшей мере четверых. В этом же доме полиция обнаружила огнестрельное оружие, несколько граммов кокаина, который, как полагают, предназначался для воодушевления палачей, а также шнур, на котором были обнаружены волоски и кровь по меньшей мере трех разных людей.
Но если рассказ об убийствах и других преступлениях, совершенных людьми Филиппо Маркезе, о которых поведал Винченцо Синагра, вдаваясь в мельчайшие детали, вполне совпадал с заключениями специалистов и данными экспертиз, то было одно уязвимое место в обвинениях Синагры: имена. Молодой человек оказался не в состоянии правильно назвать имена жертв и сообщников, за исключением, что вполне понятно, имен людей, которых он близко знал.
Хотя Винченцо Синагра более шести месяцев являлся членом «семьи» Корсо дей Милле, он все еще плохо ориентировался в джунглях «Коза ностры». Если он знал в лицо большинство «людей чести» своего квартала, то чаще всего понятия не имел, как их зовут. К тому же во многих «операциях» он участвовал, не имея ни малейшего представления о личности жертвы. Проблема идентификации стала практически неразрешимой, когда Винченцо Синагру попросили назвать «людей чести» из других «семей».
В его оправдание следует сказать, что в то время редки были люди, которые могли ориентироваться в этом лабиринте палермских «семей». Вряд ли нашелся бы специалист, способный нарисовать генеалогическое древо мафии, где часто родственные связи удваивались или утраивались через женитьбу или крещение, и уже одним своим существованием усиливали «семейную» сцепку. Сложность задачи усугублялась еще и тем, что нередко можно было встретить с десяток членов одной и той же «семьи», носивших одни и те же имя и фамилию. Приходилось различать их по отцу или в крайнем случае по дедушке. Между ними, правда, принято было давать друг другу прозвища, что, безусловно, облегчало дело. Что касается мелких сошек, как Винченцо Синагра или его братья, то такого сорта люди и не должны были знать имена «людей чести», достаточно было того, что они знали их в лицо и видели, на что они способны.
Как установить имя «человека чести»
Вот почему Винченцо Синагра долго не знал имени Пино Греко, главы «семьи» Чакулли, которого много раз видел в обществе Филиппо Маркезе, в частности, во время некоторых «операций». Его брат Гроза как-то сказал ему, что этот человек — тоже Греко, добавив между прочим, что зовут его Джованелло.
Действительно ли Гроза заблуждался, или он просто хотел посмеяться над своим братом? То, что он назвал Пино Греко именем его брата Джованелло, было значительной оговоркой, а может, просто шуткой. Особенно если учесть ту ненависть, которую питали друг к другу оба брата.
Карабинеры, которые допрашивали Винченцо Синагру, были в сильном замешательстве в связи с присутствием в его рассказе некоего Джованелло Греко. Все, что поведал им Синагра, прекрасно совпадало с тем, что они уже знали о «Коза ностре» и всех ее подразделениях, с которыми им уже приходилось иметь дело, за исключением этого якобы Джованелло Греко, который считался смертельным врагом Филиппо Маркезе. После того как Винченцо Синагре был продемонстрирован альбом с фотографиями всех известных людей города, карабинеры вздохнули с облегчением. Синагра узнал на фото своего «Джованелло» Греко, который на самом деле оказался не кем иным, как Пино Греко, главой «семьи» Чакулли.
Атриды в стране мафии
Если читатель позволит, нам надо вернуться к печально известному Пино Греко и рассказать о ссоре, которая сделала его врагом не менее ужасного Джованелло Греко. Хоть мы и рискуем запутать и без того сложную фабулу нашего рассказа, за этим эпизодом скрывается очень показательная история из жизни «Коза ностры», невольно напоминающая нам об Атридах.
Нам точно неизвестно, когда произошла ссора двух братьев, которые после того столкнулись в нешуточной схватке. Нам и поныне неизвестна даже ее причина. Известно лишь следующее: ненависть двух кузенов вспыхнула весной 1981 года, немного спустя после начала войны «семей», и была усугублена по меньшей мере двадцатью трупами. Ее жертвами в основном пали родственники и друзья Джованелло Греко.
Совсем как его брат Пино, Джованелло Греко был «человеком чести» печально знаменитой «семьи» Чакулли. Он, конечно, зря выбрал лагерь противников-корлеонцев, в то время как его родственник, Папа, Микеле Греко, стал осуществлять их систематическое уничтожение. В недрах самого сообщества «людей чести» все знали, какая крепкая дружба связывала Джованелло Греко и покойного Сальваторе Инцерилло, об отношении которого к корлеонцам мы уже говорили. Возможно, что именно эта злосчастная дружба послужила причиной изгнания Джованелло Греко из «семьи», после которого клан Греко приговорил его к смерти.
Будет слишком долго и обременительно перечислять здесь все те убийства, которые последовали за изгнанием Джованелло Греко. Достаточно сказать, что, не имея возможности добраться до кузена, Пино Греко стал систематически истреблять его близких и товарищей, где бы они ни находились. От тюрьмы Уччардоне до пригорода Милана Пино Греко прочесывал весь Апеннинский полуостров, безжалостно уничтожая близких к Джованелло Греко людей: там был зверски убит заключенный чуть ли не тридцатью ударами ножа, здесь обнаружили обугленное тело молодого человека; правда, в те же дни в Палермо убивали и стариков, и, кажется, до поры до времени просто так.
Битва при Чакулли
История, которая нас интересует, произошла в самый разгар этого избиения, рождественским утром 1982 года. В тот день Джованелло Греко и один его друг, «человек чести» Джузеппе Романа по прозвищу Американец, решили положить конец кровавому безумию, которое обуяло братца Греко. Они оба отправились во владение Башмачка, в Чакулли, намереваясь, как было после сказано, «пожелать ему несчастливого Рождества».
Нам неизвестны детали этого инцидента, мы знаем лишь, что, по свидетельству многих «людей чести», Пино Греко чудом удалось избежать западни, которую приготовил ему его кузен с помощью Американца. Спустя немного времени все «люди чести» Палермо уже знали, что в горах возле Чакулли идет перестрелка; вооружившись до зубов, они сидели по домам в ожидании развития событий.
Продолжение же было ужасным. Вскоре сообщник Джованни Греко, Американец был убит в Калифорнии, где скрывался от людей Пино Греко. А на Сицилии этот чудовищно жестокий мафиози провел широкомасштабную карательную операцию, вошедшую в историю «Коза ностры» под названием «перерасчет Чакулли».
Пино Греко, как мы помним, был, несмотря на свою молодость, главой «семьи» Чакулли. В этом качестве он мог делать на своей территории все, что считал нужным. Очевидно, полагая, что городок Чакулли больше не является для него надежным прибежищем, он решил изгнать из него силой оружия всех тех, чье присутствие в городе было если не подозрительным, то, во всяком случае, нежелательным. Невозможно вычислить точное количество таких депортаций — говорят, их были десятки, — ни даже узнать, как они проводились, — но было, кажется, и несколько неудач. Большинство высланных не состояли напрямую в «Коза ностре»; их вина заключалась лишь в том, что кто-то из их родственников-мафиози оказался в лагере противников Пино Греко. Самый известный случай — это случай со вдовой, которая отказалась уехать, и люди Пино Греко стали замуровывать ее дом, так что ей пришлось бежать, чтобы не оказаться заживо в нем погребенной. Даже еще сегодня ее дом без окон и дверей является одной из достопримечательностей Чакулли.
Для того чтобы подвигнуть своих бывших друзей на скорый отъезд, Пино Греко посылал им записки, одну из которых следователям удалось заполучить. «Мой дорогой, — было написано в ней от руки, — у тебя есть месяц, в течение которого ты должен покинуть Чакулли вместе со всем семейством. Дальше, у тебя есть год для того, чтобы продать принадлежащее тебе здесь имущество. Если через месяц ты все еще будешь в городе, тебя и твоих близких ожидают крупные неприятности. Пока. Палермо, 7 января».
Нормализация обстановки в Чакулли была достигнута в течение 1983 года. По примеру Палермо городок подвергся опустошительному террору Греко. Имя Микеле Греко, Папы и главы Капитула, значилось уже в списках разыскиваемых по всему миру; в полиции постепенно начинали понимать, какова была роль его родственника Пино Греко. Не следовало думать, что «Коза ностра» выиграла войну, которую она развязала против итальянского государства несколько лет назад. На деле все вышло совсем иначе. Очень скоро в тиши Дворца правосудия или в казармах карабинеров «люди чести» или некоторые из их подручных, такие как Винченцо Синагра, стали соглашаться дать показания против своих бывших хозяев. После времени убийств наконец настал час раскаяния.
