И ведь ты знаешь, на что напрашиваешься. Когда отказываешься от котят, потому что любая собака может взять котенка. Когда выискиваешь побитых жизнью одноглазых парней, у которых гнилые зубы, вирус иммунодефицита кошек, а изо рта несет тыквой; старых бойцов, которые всю жизнь провели на улице, потому что кто еще предоставит им дом? Даже когда тебе везет – когда приблуде на твоем крыльце всего несколько месяцев и она совершенно здорова, в шерсти у нее ни блошки, а впереди еще целая жизнь – даже тогда ты знаешь, на что напрашиваешься, потому что даже в лучшем случае пройдет всего пара десятков лет, прежде чем детали у нее износятся и она медленно и мучительно остановится из-за случайного набора сбоев в системе. Ты знаешь – и все равно это делаешь. Потому что ты тупое млекопитающее, чей мозг легко взломать, и если ты не придешь на помощь, то кто это сделает?

На этот раз настало время Чипа. Я предвидел это, еще когда умер Банан, я говорил, что следующим, скорее всего, будет Чип. И я не могу жаловаться, потому что ожидали мы его смерти еще в две тысячи одиннадцатом. Однако сейчас почти конец две тысячи тринадцатого, а маленький пятнистый пушистик дожил до половины четвертого вчерашнего дня. Он был бы жив и сейчас, если бы мы его не убили, хотя ветеринар говорит, что такому существованию Чип не порадовался бы.

Ты очень надеешься, что они не лгут, когда говорят подобные вещи. Ты гадаешь, откуда они вообще об этом знают.

Поначалу я был даже не в курсе, как его зовут. Он был просто странным недружелюбным котом, который забирался в дом с улицы, проносился по гостиной и коридору и прятался у меня под кроватью. Я звал его Мохнатым Пятнистым Белым Котом, демонстрируя то поэтическое и эмоциональное воображение, которое так меня прославило.

Мохнатый Пятнистый Белый Кот люто меня ненавидел. Он пролетал мимо меня по пути к своему подкроватному форту, шипел и плевался, когда я наклонялся, чтобы посмотреть на него. Ему просто нужна была эта территория. Я понятия не имею, почему. Как часто дети лежат без сна по ночам, страшась плотоядных чудовищ под кроватью? Я жил в этой сказке. Я засыпал под рычание и шипение какого-то мизантропического комка шерсти по ту сторону матраса, исходившего злобой по причинам, которые я не мог постичь.

Это продолжалось месяцами, прежде чем его Человек наконец возник у моей двери, желая от него избавиться. Сказал мне, что Мохнатого Пятнистого Белого Кота зовут Чип и что через двадцать четыре часа он окажется в приюте, если никто не пожелает его взять. И что я мог ответить? Пушистик и так уже проводил половину времени в Проклятой Квартире; неужели я позволил бы ему оказаться в заключении, а то и умереть только потому, что ему хотелось выцарапать мне глаза?

На следующий день я увидел, как Человек Чипа катит тележку с личными вещами мимо окна моей гостиной. Чип бежал следом, жалобно мяукая: что происходит куда ты увозишь мои вещи куда мы едем что происходит почему ты мне не отвечаешь? Этот двуногий мудак ни разу не замедлился, ни разу не оглянулся. Грузовой лифт закрылся за его спиной, и Чип остался один.

Ту ночь, как и все предыдущие, он провел у меня под кроватью. В кои-то веки он не рычал, не шипел, не издавал ни звука.

На следующий день он решил, что я – его лучший друг. Я зашел в кухню, а он запрыгнул на холодильник и начал тереться об меня с этим типичным для кошек-шлюх движением головы, которое Чип каким-то образом сделал своим. Я его покормил. Банан пожал плечами и потеснился, освобождая место для еще одной миски в доме.

В последующие годы Чип неустанно трудился, завоевывая титул Самого Дорогостоящего Кота Торонто. Не привыкший играть с другими, неожиданно ставший частью семейства с пятью кошками, он хронически и затратно мочился на целую череду ковров и полотенец. В ушах у него выросли гроздья гротескных, напоминающих черничины новообразований, полных кровавой дегтеподобной субстанции, которая заблокировала ушной канал и вызвала серию инфекций, сопровождавшихся запахом сыра. Мы удалили болячки. Они выросли снова. Мы отвезли его в секретную правительственную лабораторию на озере Скугог и потратили пару тысяч долларов, чтобы его уши очистили от опухолей лазером. Прозвали его Чудоухим, когда он вернулся с идеально розовыми ушными раковинами вместо всей этой гнили. Застонали, когда она возвратилась шестью месяцами позже.

Несколько лет назад, когда он вдруг отказался есть, мы просадили три тысячи на исследование вздутия у него в животе, которое, по словам врача, напоминало рак. (Это оказались газы.) Еще у Чипа была хроническая тахикардия, обернувшаяся пожизненным приемом дорогих синих таблеточек, называющихся «Атенолол».

Он верещал, точно баньши, в три ночи. Поначалу он делал это в ответ на (следует признать, неоправданные) нападения БОПа – однако, после нескольких случаев, когда мы отреагировали, навалившись на БОПа кучей в отместку за Чипа, он сообразил, как этим пользоваться: Чип заходил в ту комнату, где БОП занимался своими делами, испускал вопль, способный разбудить мертвеца, и сидел, дожидаясь, когда БОПу влетит. (Гораздо страшнее было, если эти двое дрались по-настоящему: они боролись в полной тишине, без воя и шипения – просто шар из зубов, когтей и разлетающейся шерсти, катящийся по лестнице, поглощенный схваткой.)

Он был ласковым, хотя и пытался это скрывать. У него отлично получалось быть недотрогой днем (минус традиционные бодания у холодильника за обедом). Но поздно вечером – когда выключался свет – он медленно забирался на кровать, крался по матрасу к изголовью и растягивался на голове у того, кто оказывался ближе. Иногда нас будило мурлыканье; иногда мы просыпались оттого, что задыхаемся, а наши рты забиты шерстью. В любом случае мы вели себя тихо, чтобы его не спугнуть, но на самом деле в этом не было нужды. Как только Чип переключался в Режим Шляпы, требовалось землетрясение, чтобы его прогнать.

А кто смог бы забыть тот случай, когда он выхватил контактную линзу у меня из глаза одним движением когтя?

Мы давно уже знали, что ему осталось недолго. Во время одного из бесчисленных опустошающих семейный бюджет путешествий к ветеринару тесты обнаружили одновременно ВИК и кошачью лейкемию; тогда врач сказал нам готовиться к его смерти в течение нескольких дней. Но это было в две тысячи одиннадцатом, и с тех пор Чип выдерживал любые испытания, которые подкидывал ему собственный рехнувшийся организм. Мы и забыли, насколько он смертен. Даже в последнюю пару недель, когда он перестал есть и начал терять вес – когда он воротил нос от корма Wellness, и от тунцовых хлопьев, и от гипоаллергенной еды, за одну банку которой просят ВНП латиноамериканской страны, – я был не слишком обеспокоен. «Опять он за свое, – думал я. – Очередная ложная тревога для привлечения внимания. Мы залезем в накопления, отложенные булочкам на колледж, заплатим еще несколько тысяч и откупимся от этого, как откупались всегда. Дурацкий кот». В конце концов, до этого он всегда выкарабкивался, всегда побеждал судьбу; а еще впервые за все это время у него стало лучше с ушами.

Так что мы отвезли его к ветеринару, где обнаружилось, что третье веко у Чипа мертвенно-бледное. И неожиданно я заметил, что и нос его – обычно ярко-розовый – тоже побелел. А потом пришли результаты анализа крови – красных кровяных телец у него оказалось раз в восемь меньше, чем нужно.

Он задыхался, задыхался на клеточном уровне. Частота дыхания у него уже повысилась, пытаясь это компенсировать – как будто ускоренное дыхание может что-то изменить, когда внутри осталось так мало пигмента, чтобы улавливать O₂, с какой бы скоростью тот ни поступал. Костный мозг Чипа умер, и кости сделались полыми, как у птицы, пока мы были заняты тем, что не обращали на это внимания.

Дни, сказал врач. И смерть не будет легкой, она будет ужасной. Он умрет медленно, задыхаясь. Ощущение утопания, которое не прекращается, сколько бы воздуха ты ни набирал в легкие.

Поэтому вчера мы избавили его от этого. Смерть была не такой мирной, как нам обещали. Снотворное оказало совершенно противоположный эффект, напугало его и разбудило. Какое-то время я сдерживал его судорожные метания, а потом отпустил, пошел за ним следом, пока он стонал и тащился по комнате в маленький темный закуток туалета, который мог хотя бы предоставить ему уют замкнутого пространства. Там я обнял его, и мы сидели вместе, в темноте, пока не приехал ветеринар с дозой какого-то нового лекарства, которое, господи, пожалуйста, не должно было обосраться так же, как предыдущее. Глаза Чипа были ясными до того самого момента, как закрылись. Мы похоронили его в саду за домом, неподалеку от Банана, завернутым в мою последнюю футболку с Jethro Tull («Rock Island»: не лучший их альбом, но отличная картинка на обложке). Вместе с ним мы погребли бутылочку спрея от пятен кошачьей мочи, который нам больше не потребуется.

Энтропия победила снова, и теперь Вселенная стала чуть менее сложной, стала чуть беднее. В мире миллиард других котов и ежедневно рождаются новые тысячи. Хорошо, что все умирает – я постоянно это себе повторяю – иначе бессмертие лишило бы надежды всех тех других созданий, которые ищут себе прибежище, только чтобы узнать, что все номера в гостинице заняты. Но есть так много степеней свободы, даже в такой маленькой мохнатой головке. Так много различных способов, которыми могут соединиться синапсы, так много необычных проявлений этого уникального соединения. Есть миллион других пушистиков, миллион других ясноглазых мохнатых пятнистых белых котов, но другого Чипа уже не будет. С этой частью Вселенной покончено, и, как всегда, я не могу по ней не скучать.

Прощай, глупый, проблемный, затратный кот. Ты стоил каждого пенни – и гораздо большего.