Начнем со спойлеров, прямо сразу: в «Чужом» 1979 года Ламберт, Кейн и Даллас миновали просторный жуткий зал – грудную клетку самого дьявола – на пути к кинематографическому бессмертию. В центре зала, словно огромное каменное сердце посреди органической машинерии, покоились фоссилизированные останки пришельца: таинственного, слегка напоминавшего слона и казавшегося одиноким. Мы так и не узнали, что это было за существо, откуда оно взялось, как оказалось приросшим к инопланетному телескопу. Нам это было и не нужно. Нас захватывала именно тайна: доказательство того, что за пределами нашего костерка есть вещи, которых мы не видим и, ох, Господи, пожалуйста, можем никогда не увидеть: потому что мельчайшей частицы Неизведанного, которая все-таки просочилась в поле нашего зрения, хватило, чтобы мы обгадили портки, прежде чем она разодрала нас на части.

Тридцать три года спустя Ридли Скотт осветил темноту прожектором. Он сорвал покров со скелета и открыл нам, что же таилось под ним: оказалось – всего лишь обычный мужик с накачанными мышцами и альбинизмом. Мистер Пропер без сережки. И одним этим откровением Скотт взял все, что было таинственного, привлекательного и устрашающего в чудовище под кроватью, и низвел его до полнейшей банальности.

Сама эта сцена – практически метакомментарий, потому что если смотреть в общем, то именно это «Прометей» и делает со всей серией о Чужих.

Если вы еще не прочитали рецензию Кейтлин, сделайте это: она емкая, вдумчивая и точная в плане основных ошибок, заставляющих сюжетные колеса «Прометея» проворачиваться вхолостую. Но, возможно, единственное грандиозное достижение, на которое может претендовать этот фильм, состоит в том, что недостатки его слишком велики и многочисленны, чтобы уместиться в рамках одной рецензии. Потребуются отряды, целые взводы критиков, чтобы тщательно перемыть ему косточки. Надеюсь лишь, что я, вместе с половиной интернета, которая, так получилось, тоже в этом участвует, в состоянии это сделать.

С чего же начать?

Как насчет первого же кадра, в котором голый алебастровокожий кислорододышащий гуманоид прогуливается по планете, в атмосфере которой нет никакого кислорода (т. е. добиологической Земле). Он испивает из самой настоящей Чаши Бытия, растворяется, делается частью земного круговорота воды, после чего бульон его распада становится основой всей жизни на планете. Мы узнаем об этом, перепрыгнув на миллиарды лет вперед, когда гены людей в точности совпадут с генами вышеупомянутого алебастрового чувака. Из чего следует несколько выводов:

1. Все до единой формы жизни на Земле, начиная с архея, обладают одним и тем же генотипом – и обладали одним и тем же генотипом на протяжении четырех с половиной миллиарда лет – а все, что человечество узнало о генах со времен Менделя, было неправдой; или

2. У различных земных клад все-таки разные генотипы, однако у нашей ветви древа (и ни у какой другой), так уж получилось, гены сами по себе вновь сложились в точную копию первичного бульона спустя четыре с половиной миллиарда лет независимых мутаций, дивергенций и ретикуляций (ах да, а все, что человечество узнало о генах со времен Менделя, было неправдой); или

3. Все, кто когда-либо был причастен к сценарию «Прометея», вылетели из школы после третьего класса, ни разу не смотрели ни единого выпуска «Планеты животных» или «CSI», а также затыкали уши пальцами и очень громко мычали, когда на вечеринках кто-то заводил речь о науке. А все, что, по мнению Деймона Линделофа, он когда-то где-то слышал о генах, было неправдой.

Это довольно крупные провалы для первых десяти минут любого так называемого «научно-фантастического фильма» – тем более от такого важного для жанра режиссера, как Ридли Скотт, – и тем не менее я чувствую себя немного глупо из-за того, что вообще о них говорю, потому что невероятный бардак царит во множестве более важных составляющих сюжета. Когда взрывается «Челленджер», не стоит тратить время на претензии к его покраске. Однако, если отвлечься от жалоб Суит и др. на отсутствие драматического напряжения, отсутствие тайны, отсутствие истории, наука играет здесь непропорционально важную роль. «Чужой» рассказывал о кучке дальнобойщиков на одинокой, полной чудовищ трассе; «Чужие» – о кучке десантников, снова сталкивающихся, к своему удивлению и замешательству, с самыми жестокими уроками Вьетнама. «Прометей» рассказывает, сука, о научной экспедиции, вашу ж мать, – и болезненно очевидно, что, в отличие от режиссера «Чужих» Джеймса Кэмерона, который достаточно заботился о правдоподобии, чтобы прогнать своих актеров через двухнедельную базовую военную подготовку, Скотт не заморачивался даже тем, чтобы его «ученые» могли отличить ген от дурной шутки. Не говоря уж о науке как профессии.

Поэтому никому не кажется удивительным, когда археолог занимается микро-некро-нейрохирургией или проводит генетический анализ – любой, у кого в резюме есть окончание «-олог», должен быть экспертом во всем, от микробиологии до общей теории относительности, разве нет? Нам показывают биолога, использующего слово «дарвинизм», как будто это реальный научный термин, а не налепленный креационистами ярлык: это тот же самый биолог, который – предпоследний поступок в совершенно бездарной карьере – бежит поджав хвост при виде первого настоящего инопланетянина, обнаруженного человечеством, хотя тот мертв уже несколько тысяч лет. Потом, несколько часов спустя, он видит, как живой змееподобный инопланетянин совершенно недвусмысленно демонстрирует угрозу, – и пытается его погладить.

И все же, каким бы идиотом ни был этот биолог, ученый во мне на самом деле не может воспринять его образ как личное оскорбление, потому что никто в этой полированной кинокатастрофе не понимает, что делает: ни пилот, ни инопланетяне, ни бортовая медкапсула, которая, богом клянусь, не рассчитана на работу с женщинами (разве что это какая-то неуклюжая попытка комментария на тему гендерной политики?). Никто не заморачивается орбитальной съемкой перед приземлением (слепое везение – всегда лучший способ отыскать артефакты, которые могут быть где угодно на поверхности чертовой планеты; однако это выглядит абсолютно правдоподобным в сравнении с тем, что можно обнаружить газовый гигант со множеством лун с расстояния в 34 световых года, основываясь на доисторической партии в крестики-нолики, которую кто-то выцарапал на стене пещеры во время последнего ледникового периода). Разведкоманда вламывается в неисследованную инопланетную постройку и снимает шлемы в ту же секунду, как слышит слово «кислород». Капитан оставляет мостик, чтобы быстренько поебаться, сразу после того, как сообщает двум членам экипажа, находящимся в недрах этой самой постройки, что неизвестная форма жизни появилась и исчезла в поле зрения датчиков чуть ниже по коридору. Возлюбленный героини замечает, что на его роговице отплясывает чечетку инопланетный червь, а потом залезает в скафандр и выходит за борт, никому об этом не сказав. Андроид Дэвид довольно успешно предвосхищает предательство Эша в «Чужом», используя своих сделанных из плоти и крови товарищей по кораблю в качестве инкубаторов для паразитов недели – насколько я могу судить, беспричинно, потому что приказы, мотивировавшие Эша, еще не могли быть внесены в его код (до приземления никто даже не знал об этих инопланетянах или о любых других). А Создатели – древние богоподобные существа, действующие на протяжении миллиардов лет и дарующие жизнь целым планетам, – так и не сообразили, как делать контейнеры для хранения биологически опасных веществ, в которых не появляются дыры, стоит кому-то войти в помещение.

Разумеется, всю эту черную слизь невозможно было бы удержать ни в одной правдоподобной биолаборатории (хотя нельзя не задаться вопросом, почему, если эта хрень действительно была настолько проблемной, Создатели просто не взлетели и не разбомбили все хранилище с орбиты). Она, похоже, крутит рулетку всякий раз, когда решает, чем ей теперь стать: кракеном, мучным червем, питающейся биологами коброй. В какой-то момент она действует словно некий зомбифицирующий и репрограммирующий агент, реанимируя мертвого геолога и отправляя его обратно на корабль-матку, чтобы он там дергался, как Джейсон Вурхис в выпуске «Так ты думаешь, что умеешь танцевать?». Меры биологического сдерживания обречены на провал, потому что у этого макгаффина нет никаких правдоподобных биологических ограничений.

Я видел, что на сайте io9 мой приятель Дэйв Уильямс назвал слизь Создателей «ускорителем ДНК». Понятия не имею, что это такое: возможно, продукт «дарвинизма». Я бы скорее предположил, что она попросту приобретает любые взятые с потолка свойства, которые в данный момент требуются сюжету, вот только сюжета у «Прометея» вроде как и нет. Все эти итерации, кажется, не складываются ни в какую внятную биологическую модель; все эти случаи, кажется, сюжетно не связаны друг с другом. Как будто какой-то ленивый Мастер Подземелий пришел на игру в Dungeons & Dragons, не спланировав никакой кампании, и просто начал кидаться в игроков всем, что пришло ему в голову, надеясь, что они не заметят.

Конечно, те, кто защищает фильм, делают это не из-за научной основы. Он вообще не о науке, говорят они, он о Больших Вопросах. (Мне интересно, как такие люди отреагировали бы, если бы продюсеры «Хозяина морей», следуя той же логике, решили, поскольку основа истории – человеческие отношения, просто отправить Рассела Кроу и Пола Беттани в тропики, плескаться в надувных нарукавниках, не вспоминая обо всей этой моряцкой чепухони девятнадцатого века?) Я признаю, что это утверждение верно наполовину; я признаю, что «Прометей» – это фильм, не слишком заинтересованный в науке. Я, однако, не соглашусь, что это фильм о Больших Вопросах: тогда бы он относился к области философии, а в сценарии и близко нет необходимой для нее глубины. Философия не просто швыряет в стену кучу допущений и оставляет их висеть там, словно переваренные спагетти. Она не просто поднимает вопросы, она размышляет над ними. Она ищет ответы. А «Прометей» берет свои допущения и упихивает их в печеньку с предсказанием стоимостью в сто миллионов долларов.

Что делает его не научным или философским, а религиозным произведением. Может, он и проговаривает Большие Вопросы, но ответы, которые дает, совершенно бестолковы. А все остальное вам приходится принимать на веру.