Глава 33

Дик с Питом бросились ему на помощь, но что они могли? Просто стоять и смотреть, как он сотрясается в рвоте, склонившись над раковиной. В желудке у него было пусто, только кофе, что он выпил на завтрак, но спазмы все равно продолжались около десяти минут, и его так выворачивало, что он не мог попросить Дика и Пита не обращать на него внимания и вернуться к Кроссу. Скрючившись над небольшой раковиной, упершись взглядом в бледно-зеленый фаянс и прислушиваясь к мелодичному звону в ушах, Уолтер убеждал себя, что ему тошно от дела, которое Кросс поручил им с Диком, тошно и мерзко, и что это одно из последних дел, какие остались у них в этой фирме, и бессмысленно так на него реагировать. Однако Уолтер прекрасно знал: его тошнит, потому что в половине двенадцатого истекают данные Киммелем сорок восемь часов и тот будет звонить.

— И где это тебя вчера так угораздило? — спросил Дик, похлопывая его по спине и стараясь обратить дело в шутку.

Уолтер даже не пытался ответить. Он собирался послать Киммеля к черту, сказать, пусть пакостит, как сумеет, но сейчас у него не было сил сопротивляться. Потная одежда липла к телу. Дик довел его до кожаного дивана в углу, и, если б не смоченное холодной водой полотенце на лицо, он бы, как казалось ему, мог потерять сознание.

— Ты не думаешь, что отравился птомаином? — спросил Дик.

Уолтер отрицательно покачал головой. Он видел смуглое, с мешками под глазами лицо Кросса, сидящего за своим столом, — тот беспокойно поглядывал через плечо. И ты катись к черту, подумал Уолтер. Наконец Уолтер поднялся и заявил, что постарается собраться с силами у себя в кабинете.

— Мне очень жаль, — сказал он Кроссу.

— Мне тоже, — сухо ответил тот. — Ступайте домой, раз плохо себя чувствуете.

Из нижнего ящика своего письменного стола Уолтер извлек бутылку виски и как следует отхлебнул. Ему немного полегчало.

С работы он ушел около половины одиннадцатого.

Без пяти двенадцать он добрался до дома. В доме никого не было. Клавдия обычно уходила в одиннадцать. Уолтер опасался, что Киммель мог позвонить до одиннадцати и поговорить с Клавдией.

Он прямиком прошел в кабинет и вытащил портативную пишущую машинку. Он старался действовать проворно и четко, хотя все еще чувствовал себя слабо и неуверенно. Письмо он адресовал в административный отдел Колумбийского юридического института. Уолтер сообщал, что открывает в Манхаттане юридическое бюро по мелким искам и приглашает в помощники двух-трех студентов-старшекурсников, которые могли бы работать посменно. Он просил вывесить соответствующее извещение на институтской доске объявлений, с тем чтобы заинтересованные студенты могли с ним связаться. У него не получилось все это гладко изложить с первого раза, поэтому пришлось перепечатать письмо.

В разгар работы зазвонил телефон.

Уолтер поднял трубку в холле.

— Здравствуйте, мистер Стакхаус, — произнес голос Киммеля.

— Ответ все тот же — нет.

— Вы совершаете большую ошибку.

— Я поговорил с Корби, — сказал Уолтер. — Если вы что-нибудь прибавите к моему рассказу, Корби вам не поверит.

— Меня не интересует, что вы там рассказали Корби. Меня интересует то, что я сам расскажу газетчикам. Вас это тоже должно интересовать.

За абсолютной невозмутимостью Киммеля Уолтер различил злобу на то, что дело не выгорело.

— Они вам не поверят. И не станут печатать.

Киммель оглушительно рассмеялся.

— Напечатают как миленькие каждое слово, если я приму на себя всю ответственность за мое сообщение, что я, разумеется, с удовольствием сделаю. Итак, вы отказываетесь передумать и пожертвовать всего лишь пятьюдесятью тысячами долларов?

— Отказываюсь.

Киммель замолк, но Уолтер чего-то ждал, держа трубку в руке. Наконец Киммель повесил трубку.

Уолтер вернулся к письму. Даже руки у него ослабели, на ладонях выступил пот, поэтому печатал он очень медленно. Он добавил еще один абзац, чувствуя себя слегка ненормальным, похожим на тех психов, что дают в газеты объявления о продаже поместья, которого у них нет, или покупке яхты, которая им не по карману.

Он приложил адрес и телефон «Кросса, Мартинсона и Бухмана», а также адрес новой конторы на Сорок четвертой улице, где они с Диком предположительно должны были обосноваться ко вторнику. Уолтер обсудил с Диком, не пригласить ли им в помощь себе для работы в контору пару студентов-юристов, и Дик счел предложение дельным. Теперь же Уолтеру казалось, что он написал это письмо лишь для того, чтобы не остаться в новой конторе совсем одному, будто он уже знал, что при следующей их встрече Дик откажется начинать дело с ним на паях.

Уолтер выпил неразбавленного виски, и ему сразу стало лучше. Он догадался, что целебное действие напитка было чисто психическим. Что ж, если говорить о психике, разве он не решил тогда, вечером в среду, сидя в машине у полицейского участка в Ньюарке, что ему уже все равно? А то, что сегодня у него упадок сил, так это случайность, подумал он. Ну, напечатают газеты безумные россказни Киммеля — что из того? Одной ложью станет больше, только всего. Он уже вынес столько вранья: почему он оказался на стоянке автобуса, почему у него была та газетная вырезка, почему он снова ездил в Ньюарк поговорить с Киммелем. Что ж, теперь ему предстоит узнать, почему он в первый раз побывал в лавке у Киммеля, и с этой ложью он тоже как-нибудь справится. Когда свихнувшиеся стражи закона придут за ним — в свое время, — они застанут его погруженным в дела юридического бюро на Сорок четвертой улице. Возможно, он будет один. Он сделал еще один хороший глоток.

Потом он пошел на кухню, нашел в буфете банку томатного супа, открыл и поставил разогреваться. Тишину на кухне нарушало только урчание газовой горелки. Уолтер постоял, подождал и принялся расхаживать взад и вперед, чтобы перебить тишину. Тут он услышал наверху шаги Клары и застыл на месте. На мозги выпивка тоже подействовала. Он и вправду слышал ее шаги, так ясно, как если б это была музыкальная фраза, — шесть или семь шагов.

До Уолтера дошло, что он стоит посреди лестницы, уставившись в пустой холл. Уж не Клару ли он ожидал там увидеть? Он не помнил, как поднялся по лестнице. Когда он вернулся на кухню, томатный суп кипел и убегал через край банки. Он налил супа в чашку, сел за кухонный стол и начал есть.

Он услышал голос Клары, призрачный обрывистый шепот. Он поднял голову, напрягая слух, и чем сильнее вслушивался, тем отчетливей было впечатление, что он действительно его слышит, хотя и смутно, так что слов не разобрать. Нечто шелестящее, нечто веселое, словно она где-то в доме забавляется с Джеффом. Или так, как она и в самом деле несколько раз обращалась к нему в первые месяцы, когда они только переехали в этот дом. Уолтер знал, что Джефф спит, свернувшись калачиком в кресле в гостиной. Если бы эти звуки существовали в действительности, уж Джефф-то…

Уолтер встал. Может, он и вправду сходит с ума? А может, все дело — в доме? Он запустил пятерню в волосы, потом торопливо подошел к окну и распахнул его.

Он стоял у окна, пытаясь заставить себя думать, прийти к решению, вспомнить — вспомнить Клару в этих стенах и часы, когда они были счастливы в этом доме, вспомнить, пока еще есть что вспоминать, но прошло несколько безумных мучительных секунд, и он осознал, что вообще ни о чем не думает, а если и чувствует, так одно лишь смятение.

Он подошел к телефону и набрал номер маклерской фирмы «Найтсбридж». До радости и ужаса знакомый номер. Как будто Клара снова жива. Гудки вызова раздавались один за другим, Уолтер понял, что сегодня контора Филпотов закрыта, однако положил трубку лишь где-то на пятнадцатом вызове.

После этого он позвонил миссис Филпот домой. Она оказалась У себя, и он сообщил, что хотел бы немедленно продать дом. Он сказал, что ему не составит труда переехать к понедельнику, а завтра он займется продажей кое-какой мебели. Миссис Филпот заверила, что нет ничего проще: «Найтсбридж» купит дом за двадцать пять тысяч долларов.

— Надо же, какое совпадение, — заявила она, — завтра к нам приходит агент кое-что оценить, в частности из мебели. Может, мне прийти с ним завтра утром? Вы будете дома часов в двенадцать?

— Буду, — ответил Уолтер.

— Уж в чем, а в оценке мебели и тому подобном я разбираюсь. Я не позволю вас надуть, — рассмеялась она.

Днем Уолтер начал отбирать вещи, чтобы отдать Клавдии. Отец с Клиффом, подумал Уолтер, может быть, захотят взять какую-нибудь мебель из гостиной. Нужно ответить на письмо брата, оно пришло дней десять тому назад — третье или четвертое от Клиффа после смерти Клары, — и в нем было столько братской заботы и свойственного Клиффу застенчивого, скрытого сочувствия, что оно тронуло Уолтера чуть не до слез. Но он так и не ответил.

Он поднялся наверх и принялся выкладывать на кровать постельное белье, но скоро понял, что запутался, и решил подождать до вечернего прихода Клавдии, чтобы закончить с ее помощью.

Он собрался позвонить Элли, сказать, что продает дом, и уже подошел к телефону, но передумал. Он решил съездить в Бенедикт отправить письмо в институт, сел в машину и поехал в Бенедикт.

Часы показывали 3.12. Он раздумывал: оставить где-нибудь машину и совершить долгую прогулку в лесу — или вернуться домой и в одиночестве напиться? Элли уже в пути. Она должна была около двух выехать в Корнинг проведать мать, а возвратится только завтра. Но в Корнинге, конечно, тоже читают газеты. Может быть, Элли прочтет уже сегодня вечером, а завтра уж точно. Интересно, увидит ли он Элли еще раз. Он резко развернулся и погнал машину в Нью-Йорк. Он сделает то, что хочется, — дождется в Манхаттане вечерних выпусков. Припаркуется где-нибудь и пойдет бродить по улицам. Ему всегда нравилось гулять по Манхаттану. Никто на него не глядит, никто не обращает внимания. Можно остановиться поглазеть в витрину на ряды блестящих ножей и ножниц и ощутить себя не более чем парой безликих глаз.

Он гулял, бродил и ждал. Заходил в бары выпить рюмку бренди с чашечкой кофе и шел себе дальше. В выпусках, выходящих к десяти вечера, не было того, чего он боялся. Час за часом он обдумывал, не позвонить ли Корби и попросить его остановить Киммеля; да, проглотить гордость и умолять Корби остановить его. По ходу этого спора с самим собой гордость неожиданно взбрыкивала, и он с высокомерием отчаявшегося человека решал, что ему на все наплевать. Как бы то ни было, но Корби в роли спасителя — совершенная дичь. В этом деле он будет на стороне Киммеля. Вернее, станет поддерживать того из них, кто постарается обвинить другого.

Еще один выпуск должен был поступить в продажу около полуночи. Уолтер его дождался — о нем по-прежнему ни слова. Уолтер начал надеяться, что Киммель в конце концов решил не сообщать в газеты. А может, он сидит там у себя в Ньюарке и ждет от него звонка с известием, что он передумал?

Или Корби сегодня опять избивает Киммеля? Возможно, Киммель просто не успел связаться с репортерами. Но чтобы Корби стал задерживать Киммеля, когда тому предстояло сделать столь важное дело, — этого Уолтер не мог вообразить.

Уолтер стоял на углу Пятьдесят третьей улицы и Третьей авеню, смотрел, задрав голову, на старую линию надземки и морщился от визга тормозов проходящих такси. Яркий свет сбоку, из витрин магазина «Рикер», бил ему в глаза. Когда он перевел взгляд в темный туннель под надземкой, к нему бесшумно скользнул автобус с горящими фарами, напоминающими глаза какого-то чудища. Уолтер вздрогнул.

Он был в аду.