Глава двенадцатая

На четвертом этаже Большого дома, в конце правого крыла находилась просторная зала, которую миссис Хэллоран ни разу не посетила, хотя наверняка знала о ее существовании. Комната занимала почти весь верхний этаж правого крыла, оставив место лишь небольшому кабинету, в котором первый мистер Хэллоран планировал сделать обсерваторию, чтобы наблюдать за звездами. Поскольку Большой дом был и в самом деле нереально большой, о комнате наверху мало кто помнил, а посещала ее одна лишь тетя Фэнни; здесь хранились вещи первой миссис Хэллоран — не бриллианты, которые носила тетя Фэнни, не атласные простыни или крошечные позолоченные стулья из ее спальни, но солидные, тщательно отобранные, настоящие вещи, которые первая миссис Хэллоран имела в виду, когда прошептала мужу перед смертью: «Позаботься о моих вещах…»

Первый мистер Хэллоран перевез жену и двоих детей в Большой дом, построенный для них, из мрачной, неудобной квартиры на верхнем этаже в доме на две семьи; перемена произошла разительно, без должной подготовки. Первая миссис Хэллоран скончалась, так и не увидев толком большей части интерьера, и в течение долгих месяцев болезни находила великое утешение в том, что ее настоящие пожитки надежно хранятся в комнате на чердаке, где-то над головой.

Тетя Фэнни, любившая Большой дом, каким-то шестым чувством всегда знала, что его сердце находится в этой комнате. С годами она — совершенно самостоятельно — восстановила по памяти расположение мебели в бывшей квартире из четырех комнат, где она родилась; помещение на чердаке оказалось настолько просторным, что вся мебель свободно поместилась. Тетя Фэнни сама была изумлена ясности, с которой она помнила прежний интерьер, и даже украшения постепенно занимали свои места, воспроизводя утраченный дух былого с мучительной точностью.

Огромный уродливый гарнитур с узором из темно-красной и синей парчи — предмет особой гордости покойной миссис Хэллоран — тетя Фэнни выставила первым: тяжелый диван, а напротив — два глубоких кресла. Эта мебель была сделана на века. Между диваном и креслами был втиснут кофейный столик (имитация под красное дерево), а на нем — тетя Фэнни тщательно перебирала коробки, вытряхивая нафталиновые шарики, — темно-синяя скатерть с бахромой (имитация под бархат), небольшая музыкальная шкатулка, служившая блюдом под сладости (она играла первые такты «Баркаролы»), миниатюрная статуя Свободы (поскольку медовый месяц миссис Хэллоран провела в Нью-Йорке) и альбом с фотографиями в переплете из синего дерматина (имитация под кожу). Тетя Фэнни переворачивала страницы альбома, зачарованно разглядывая пожелтевшие снимки первой миссис Хэллоран: вот девушка, до смешного невинная, в матросской блузе и широком галстуке; вот невеста, глядящая на высокого неопознанного мужчину; вот мать, держащая на руках крошечное существо с лицом поросенка (то ли ее сын, Ричард, то ли ее дочь, Фрэнсис); вот она в компании друзей, которые теперь уже вряд ли вспомнят ее имя. На этих фотографиях не было покойной матери — лишь девушка, чья жизненная история оказалась трагически короткой (невеста — жена — мать) и тоскливой, ведь ничего интересного так и не случилось в промежутке с того дня, когда ее запечатлели смеющейся, с длинными волосами, в матросской блузе, и до того дня, когда ее сняли в последний раз, возле крутых ступеней дома на две семьи (неловкая улыбка на камеру, лицо едва различимо, затененное полями причудливой шляпы). Переворачивая страницы, тетя Фэнни порой задумывалась о том, успела ли мама что-то понять о своей короткой жизни; знала ли она, позируя перед домом, где жила с мужем, знала ли она, что это был последний раз, что больше не останется никаких упоминаний о ней? Знала ли она тогда, в матросской блузе, что скоро умрет? И эти лица, глядящие со страниц альбома, лица маленьких Фрэнсис и Ричардов — они тоже обладали этим смутным, неясным знанием? Догадывался ли Ричард в бархатных штанишках, что он умрет? (Теперь знает наверняка.) Можно ли прочесть судьбу на лице крошечной, беззубой Фрэнсис, сидящей на одеяле на солнышке? «Когда-нибудь я встречусь с мамой, — думала тетя Фэнни, листая альбом. — Мы уже вместе здесь, в этом альбоме, никто не сможет нас разлучить. Однажды мы снова будем вместе». Последние страницы оказались пустыми, поскольку альбом тщательно упаковали при переезде много лет назад и с тех пор хранили на чердаке Большого дома. «Как там моя мебель? — спрашивала первая миссис Хэллоран горничных. — Вы хорошенько ухаживаете за ней? Все мои коробки в надежном месте?» Вещи так и хранились на чердаке; квартира из четырех комнат оставалась нетронутой.

Кроме того, в гостиной находилась небольшая книжная полка, в которой первый мистер Хэллоран хранил книги с обучающих курсов, присланные по почте; тетя Фэнни расставила их по местам, вынув из коробки с надписью «Книги Майкла», выполненной прямым материнским почерком. Среди них нашлась даже книга по этикету, где карандашом были подчеркнуты абзацы, посвященные использованию столового серебра; отец заучивал информацию медленно и упорно и никогда не забывал, чему научился.

На верхнюю часть полки тетя Фэнни с безошибочной, почти сверхъестественной памятью поставила фотографии своих дедушки и бабушки в рамке. В первые счастливые годы супружества Хэллораны купили в кредит виктролу, выплачивая за нее ежемесячно; она стояла, красивая и блестящая, с имитацией под красное дерево, в углу их гостиной. Тетя Фэнни ни разу не заводила ее в Большом доме, а в квартире ей не доверяли — слишком мала; пластинки бережно хранились в специальном ящичке в нижней части аппарата, поделенном на секции. Тетя Фэнни узнавала неопределенный запах фонографа, масла, нафталиновых шариков и полироли; эти запахи врезались в память прочнее, чем записи Карузо, мадам Шуман-Хайнк или шаляпинской «Блохи».

Четыре помещения, которые тетя Фэнни столь тщательно восстанавливала, включали гостиную, кухню, родительскую спальню и детскую, где спали Фрэнсис и Ричард. В кухне плита оставалась холодной, а холодильник — теплым; и все же тетя Фэнни регулярно протирала клеенку на кухонном столе, где сиживала с отцом, матерью и братом (вокруг стола выстроились четыре стула, а высокий детский стульчик — сперва для Ричарда, потом для Фрэнсис — до сих пор стоял в углу, поскольку миссис Хэллоран никогда ничего не выбрасывала и не позволяла вещам портиться). Тетя Фэнни вымыла мамину повседневную посуду и расставила на полках в кухонном шкафчике, затем вымыла мамин парадный фарфор (для гостей) и расставила на полках буфета со стеклянными дверцами (имитация под красное дерево), который должен был стоять в гостиной, однако за неимением места был вытеснен на кухню. Кроме того, имелись еще два дополнительных стула, настолько крепкие, что до сих пор стояли ровно; второй шкафчик, выкрашенный голубой краской, как и первый, в тон клеенке на столе (когда-то в нем хранились запасы еды в коробках и консервы); в нем был ларь для муки со встроенным решетом, а внизу ларь для картофеля и лука. Тетя Фэнни вымыла мамино столовое серебро (свадебный подарок) и убрала в ящики кухонного стола, а в шкафчике, где прежде хранилась еда, распаковала и разложила аккуратные стопки посудных полотенец, тряпок, прихваток и салфеток.

В спальнях тетя Фэнни расставила кровати и застелила их бельем, украсив большую родительскую кровать (имитация под красное дерево) изящным покрывалом с причудливыми узорами, которое мать связала сама, будучи чуть постарше той девушки в матросской блузе, с длинными волосами, и хранила в сундуке с приданым. Был здесь и отцовский комод, простой и строгий, в едином стиле с кроватью, и туалетный столик матери, совсем на нее не похожий, но что поделать — он шел в комплекте с остальными частями гарнитура, поэтому приходилось его использовать. На туалетный столик тетя Фэнни поставила фотографию отца, сурового и неловкого, а на комод — фотографию матери с пушистой прической, слегка подретушированную. Банкетка у туалетного столика была обита розовой парчой; в коробках тетя Фэнни нашла также стеклянную розовую чашечку для булавок и баночку для пудры, и щетку для волос с ручкой из слоновой кости, и гребешок, и зеркальце и разложила все эти вещи на столике в нужном порядке. На комоде расположился папин набор серебряных щеток. На полу по обе стороны кровати постелены розовые коврики, тоже связанные крючком. В сундуке из кедрового дерева хранились запасные простыни и одеяла; в ящиках туалетного столика и комода покоилось содержимое трех коробок: одна была помечена как «Моя одежда», другая как «Одежда Майкла» и третья «Рабочая одежда Майкла».

Во второй спальне — когда-то между ними была дверь (ее оставляли открытой на случай, если ребенок ночью заплачет) — стояли маленькая кровать, на которой спал Ричард, и колыбелька, в которой Фрэнсис спала до пяти лет; первая миссис Хэллоран копила деньги и строила планы по меблировке детской, когда ее муж разом отменил все планы, затеяв Большой дом. Тетя Фэнни еще помнила обои с танцующими мишками; остальная часть комнаты также сохранилась в целости. Они с Ричардом могли бы переселиться сюда, если бы хотели. Маленький розовый комодик принадлежал Фрэнсис; сюда тетя Фэнни сложила содержимое картонки с надписью «Фрэнсис, детская одежда». Голубой комодик принадлежал Ричарду; здесь лежало содержимое коробок «Ричард, детская одежда» и «Ричард, одежда» соответственно, поскольку Ричард уже подрос, когда они переехали. Еще была маленькая книжная полка, с которой тетя Фэнни читала «Алису в Стране чудес» с неловким чувством искаженного восприятия, поскольку помнила лишь мамин голос, читающий ей эту книгу. В два ящика, помеченные «Ричард» и «Фрэнсис», тетя Фэнни сложила, скрупулезно разделив, содержимое коробок «Ричард, игрушки» и «Фрэнсис, игрушки», а также «Дети: кубики, мелки и т. д.» Как-нибудь, легкомысленно думала тетя Фэнни, надо привести сюда Ричарда; посмотрим, вдруг он захочет поиграть?

Оставались еще две нераспакованные коробки. Одну, с надписью «Свадебные подарки», тетя Фэнни не стала трогать, потому что ее вообще никогда не распаковывали. Внутри находились серебряный чайный сервиз, серебряные лопаточки для торта и красивые настольные часы, которые мать с отцом получили в качестве подарков на свадьбу и заботливо отложили в сторону, собираясь достать и использовать в будущем, когда переселятся в более просторную квартиру, где будет побольше места для сервизов и настольных часов; однако после переезда в Большой дом эту коробку убрали на чердак вместе с прочей мебелью, так как мистер Хэллоран настоял (несколько высокомерно), чтобы Большой дом оснастили до мельчайших деталей, и лишь потом перевез сюда жену и детей. В Большом доме не было нужды в лопаточках для торта; серебряный чайный сервиз уступал изящному современному, а красивые часы смотрелись бы вульгарно на каминной полке в спальне миссис Хэллоран, рядом с изящными фарфоровыми часами, которые туда поставил мистер Хэллоран.

Если бы тетя Фэнни захотела, то преспокойно могла бы жить в этой «квартире», готовить еду на маминой плите, спать на родительской постели, заводить виктролу и слушать пластинки.

Вторая коробка, так никогда и не распакованная, стояла в углу родительской спальни. На этикетке значилось «Сувениры», и тетя Фэнни — зная, что там хранится прядь (завернутая в льняной платок) с ее головы, а также прядь с головы Ричарда, корявые открытки, которые они дарили матери на Рождество и, возможно, письма от Майкла Хэллорана, — боялась туда заглядывать. Мало ли что еще там может отыскаться: альбомы с автографами, танцевальные программки, «валентинки», принадлежавшие той странной девушке с длинными волосами на фотографии.

Если бы тетя Фэнни захотела, то могла бы вообще исчезнуть из виду, никогда больше не попадаться на глаза прочим обитателям Большого дома, закрыть дверь и остаться в «квартире».

— Пойдем, — протянула руку тетя Фэнни.

Она повсюду искала Фэнси и наконец позвала ее из сада домой; встретив у подножия лестницы, взяла за руку и объяснила:

— Я хочу тебе кое-что показать — просто, чтобы ты знала, как сильно тетя Фэнни тебя любит: я покажу тебе то, что никто не видел уже много лет.

— Где? — спросила Фэнси, однако послушно отправилась за тетей Фэнни по коридору на лестницу, ведущую на верхний этаж. — Куда мы идем, тетя Фэнни?

— Сейчас покажу, — таинственно пообещала тетя Фэнни; она понятия не имела, почему вдруг ей так захотелось показать Фэнси комнату на чердаке; наверное, это вопрос преемственности, объяснила она себе смутно, укрепление прямой связи между поколениями, от первой миссис Хэллоран до Фэнси.

— Это мой кукольный домик! — радостно объявила тетя Фэнни и торжественно распахнула дверь, словно мать, приглашающая гостей зайти.

— Что это? — недоуменно спросила Фэнси, вглядываясь от дверного проема.

— Дом моей матери, — пояснила тетя Фэнни. — Здесь родились мы с твоим дедушкой.

— Забавный…

— Забавный?

— Странный то есть, — поспешно поправилась Фэнси. — Большой кукольный домик, но без кукол.

— Куклы все здесь, я их помню. Мама сидела вот тут, — сказала тетя Фэнни, садясь в кресло, обитое голубым. — Сядь на скамеечку, Фэнси; второе кресло — папино. Я — мама, в желтом платье, а ты — я, маленькая Фрэнсис. Мы притворимся, будто Ричард в другой комнате, делает уроки.

— Можно мне что-нибудь потрогать? — спросила Фэнси, неловко поворачиваясь на скамейке.

— Маленькой Фрэнсис не дозволяется ничего трогать. Когда Ричард закончит делать уроки, можешь пойти в другую комнату и поиграть со своими игрушками. Мой отец сидит здесь, в кресле, и занимается — читает важную книгу. У него есть карандаш, чтобы подчеркивать всякую полезную информацию, которую потом нужно будет запомнить. А я — мама, и я всегда думаю о своих дорогих детках. Посуду после ужина вымыли; может быть, позднее твой папа заведет виктролу и поставит пластинку.

— Я хочу поиграть в игрушки!

— Позже, милая. Мы — очень счастливая семья, мы крепко любим друг друга, правда же?

— Наверное, — отозвалась Фэнси неуверенным тоном.

— Мы очень сильно любим друг друга. Мы всегда стараемся придумать, как бы сделать друг другу приятное, правда же? Сейчас твой папа очень много работает, потому что мечтает когда-нибудь перевезти свою семью в милый домик, который он для них построит; а я — твоя мама, и я думаю о том, какие у меня хорошие дети — красивые, сильные, счастливые. Разве я не всегда думаю о тебе?

— Наверное…

— Моя дорогая Фрэнсис вырастет и станет красавицей, высокой и стройной; когда-нибудь она встретит мужчину не хуже своего отца, выйдет замуж, и у них родятся детки: красивые, сильные и счастливые. А вот мой сын Ричард никогда не женится; он останется подле матери, подле отца, и у меня всегда рядом будут двое сильных, мудрых мужчин…

Фэнси поднялась со скамейки.

— Кажется, меня мама зовет, — сказала она, двигаясь в сторону двери.

Тетя Фэнни скорбно поглядела на нее.

— Ты знаешь, что они уже умерли? Это были твои прадедушка и прабабушка.

— Да, тетя Фэнни. Можно я пойду?

— Беги, Фрэнсис, — отчужденно произнесла тетя Фэнни.

Когда дверь за Фэнси закрылась, тетя Фэнни осталась сидеть в материнском кресле, удивляясь тишине в комнатах. Через некоторое время, закрывая за собой дверь, она подумала: однажды кто-нибудь придет сюда, удивится и будет гадать — кто же здесь жил?

— А вот и тетя Фэнни, — сказала миссис Уиллоу, завидев, как та спускается по ступенькам главной лестницы. — Тетя Фэнни, идите сюда, помогите нам. Мы никак не можем решить, что приготовить на завтрак в первое утро нового мира. Как вам яичница с беконом?

— Нет, — заявила Фэнси, словно продолжая давний разговор, — тебе еще повезло — у меня все гораздо хуже.

— Так и тебе повезло. — Глория взяла из домика куколку и принялась с любопытством разглядывать. — Во-первых, ты всегда жила здесь…

— Люди взрослеют… — Фэнси умолкла, изо всех сил пытаясь сформулировать нечто очень смутное; наконец робко засмеялась и коснулась руки Глории. — Гораздо легче быть молодым и взрослеть, если вокруг такие же, как ты, и они взрослеют вместе с тобой, понимаешь? Когда ты знаешь, что по всему миру есть дети твоего возраста; и вот они взрослеют и чувствуют то же самое. Но если… только представь себе, что ты — единственный взрослеющий ребенок… — Фэнси покачала головой. — Тебе повезло.

— Но я ведь еще не выросла до конца.

— Глория, разве ты не будешь скучать по танцам, и мальчикам, и вечеринкам, и хорошеньким платьям, и кино, и футболу? Я так долго ждала всего этого, а теперь…

— Я надеюсь, что будут и другие хорошие моменты. В любом случае, мы будем в безопасности.

— Бога ради, кому нужна эта безопасность? — презрительно фыркнула Фэнси — Я бы охотнее жила в мире, полном людей, пусть даже опасных людей. Я и так всю жизнь прожила в безопасности; я даже ни с кем не играла, кроме своих кукол!

И снова она задумалась, обводя пальцем угол кукольного домика (жест, до странного напоминающий ее бабушку).

— Если б я могла, — сказала она, — я бы покончила со всем этим.

— А может, они все так думают, — предположила Глория; она тоже пыталась говорить о чем-то не вполне понятном. — Наверное, они хотят того же, что и ты, только ты… унаследуешь им, так сказать, по мере взросления. Волнение, радость, новый опыт; с тобой произойдет много всякого странного и замечательного; у тебя все впереди, все еще будет, а у них… они уже переросли все, что знают, и теперь хотят попробовать все заново. Даже в моем возрасте кажется, что ты уже столько всего пропустил и стареешь с каждой минутой.

— Но чего же они ждут, такие люди, как тетя Фэнни и миссис Уиллоу? Что им осталось? Что еще хорошего может с ними случиться?

— Я не могу ответить на все твои вопросы, глупыш, я и сама не знаю. Знаю только, что безопасность важнее всего остального.

— Нет, — покачала головой Фэнси, — не может такого быть.

— Мне всего лишь семнадцать, — сказала Глория, — но я точно знаю одно: мир, который находится вокруг нас, по ту сторону стены, ненастоящий. Настоящий он здесь, мы настоящие, а снаружи все как будто из картона или пластика, или еще хуже. Там нет ничего настоящего. Все вещи сделаны из чего-то другого; и все выглядит ненатуральным, непохожим на себя, и все разваливается прямо в руках. Люди тоже ненастоящие; все они — лишь бесконечные копии друг друга, все на одно лицо, как бумажные куклы; живут в домах, полных искусственных вещей, едят искусственную пищу…

— Совсем как в моем кукольном домике, — удивилась Фэнси.

— У твоих кукол маленькие тортики и бифштексы, вырезанные из дерева и раскрашенные. Что ж, люди едят торты, хлеб и печенье из ненастоящей муки, из которой убирают кучу всего, чтобы выглядело как можно лучше, и одновременно добавляют кучу всего, чтобы легче было есть; они едят заранее приготовленное мясо, чтобы не тратить время на готовку, а быстренько разогреть; они читают газеты, полные лжи и глупостей: сегодня им говорят, что от них скрывали правду ради их собственного блага, а завтра им говорят, что от них скрывали правду, потому что на самом деле это была ложь, а на следующий день им говорят…

Фэнси засмеялась.

— Похоже, ты ненавидишь все вокруг.

— Я не хочу быть куклой в кукольном доме, это я тебе точно могу сказать. Мне всего лишь семнадцать, но я уже многому научилась, поверь. Все, что эти люди знают о любви и нежности, они черпают из песен или читают в книгах — вот почему я рада, что мы сожгли все книги здесь. Теперь никто не сможет их прочесть и вспомнить одну сплошную ложь. Ты упомянула о танцах и вечеринках? В них тоже больше нет радости: когда танцуешь с юношей, он смотрит через твое плечо на другого юношу, и единственные настоящие люди — лишь тени на экранах телевизоров.

— Если бы я тебе поверила, то все равно хотела бы все попробовать сама, — возразила Фэнси. — Но я тебе никогда не поверю, пока не выйду туда и не увижу все своими глазами.

— Ничего там нет, — твердо отрезала Глория. — Это ненастоящий мир, там нет ничего, кроме картона и беды.

Подумав минутку, она добавила:

— Будь ты лжецом, вором, извращенцем или просто больным человеком, в этом мире ты сможешь получить все, что угодно.

Фэнси склонилась над кукольным домиком.

— А мне все равно, — заявила она. — Я не боюсь плохих людей и опасности тоже не боюсь.

— Но ведь там и хороших нет! — беспомощно воскликнула Глория. — Там одни лишь усталые, злые и уродливые — уж я-то знаю!

Первый мистер Хэллоран в ходе своей вечно занятой жизни привык руководствоваться различными максимами, подходящими по контексту. «Тише едешь — дальше будешь», — любил говаривать он, «Нет предела совершенству» или «В гробу карманов нет». Армия архитекторов и ландшафтных дизайнеров, все, как один, отказались украшать дом мистера Хэллорана изящно нарисованными, вырезанными и выгравированными сентенциями, однако во многих случаях шли на компромисс с его страстью к успокаивающему присутствию хороших советов. Мистер Хэллоран (державший на письменном столе копию киплинговского «Если» в рамке) полагал, что любой живой душе полезны бодрящие изречения, напоминающие о здравом смысле, и лишь тактичное вмешательство молодого человека (племянника главного архитектора), получившего степень магистра по английской литературе в Колумбийском университете, предотвратило окончательный разрыв между мистером Хэллораном и главным архитектором: последний объявлял, что скорее умрет, чем увидит, как стены его творения марают такими избитыми фразами как «Старый друг лучше новых двух», а первый с упорством, в принципе характерным для его личности, перелистывал сборник известных цитат и вопрошал, на чьи деньги, в конце концов, строится дом? Так вот, молодой человек, получивший степень магистра по английской литературе в Колумбийском университете, предложил мистеру Хэллорану слегка подкорректировать его максимы, добавив им большего изящества и поэтики, дабы пощадить тонкие чувства архитектора; в любом случае, смысловая разница практически незаметна, и самая суть поговорки «В гробу карманов нет» прекрасно передается цитатой «Когда жить, если не теперь?»

Так и возникло множество элегантно позолоченных изречений на стенах дома мистера Хэллорана — неэффективных, разумеется (несмотря на киплинговское «О, если…» в рамочке на столе, мистер Хэллоран посвятил свою жизнь приобретению исключительно денег); и тем не менее люди, живущие в Большом доме, давно привыкли обедать под лозунгом «Пусть лишь достойные украшают этот праздничный стол» или просыпаться под бодрым «Вставай, вставай, гони постыдный сон, парит на крыльях света Аполлон», или даже «Навстречу лучшему стремись — таков мой жизненный девиз!», или подниматься по ступенькам лестницы, читая по дороге «Когда жить, если не теперь?»

Когда студент, чрезмерно увлеченный идеей Строберри-Хилл, предложил мистеру Хэллорану возвести на участке грот, последний в первую очередь — еще даже не сделав попытки выяснить, что, собственно, такое грот, для чего это нужно и что для этого потребуется (раз оно существует, значит, и ему нужно), — задумался о подходящих изречениях, призванных украсить стены грота. Согласно его смутным представлениям, в гроте должно быть чарующе прохладно в жаркую, душную погоду, а посему решение родилось довольно быстро. «Не страшись впредь солнца в зной», как бы подразумевал грот, и в этом плане мистер Хэллоран твердо стоял на своем.

Студент утверждал (возводя при этом напраслину на Хораса Уолпола), что грот — вовсе не грот, если не выходит к озеру, и мистер Хэллоран, у которого уже имелся искусственный пруд в саду перед домом, отправил строителей копать озеро в дальнем конце участка; в двух местах оно натурально касалось стены. Грот построили из камня рядом с озером, сверху насыпали земли и засадили травой и цветами в больших количествах; внутри, как и планировалось, синей краской с капелькой позолоты изобразили надпись: «Не страшись впредь солнца в зной». Общий вид грота был достаточно живописен, хотя его гораздо больше украсило бы присутствие дам, отдыхающих после прогулки верхом по пересеченной местности («Ах, сколько же мы сегодня проехали! — витало в воздухе. — Чу! А джентльмены уже вернулись с охоты?»); или, по меньшей мере, изящная трапеза, состоящая из фруктов и мороженого, с листьями винограда вместо тарелок, а мимо в гондолах проплывает хор Королевского театра в сказочных одеждах, покачиваясь на легких волнах.

Возможно, далеко не все из этого являлось в воображении мистера Хэллорана. До самого грота ему не было никакого дела, поскольку там царила сырость, да и озеро раздражало глаз, служа вечным напоминанием о том, как долго и грязно его выкапывали; к тому же он так и не смог привести сюда жену и написать ее имя на камнях. В довершение всего лебеди, изначально плававшие в искусственном пруду, покусали юного Ричарда и двух горничных, и потому были отправлены в ссылку на озеро, где они шумно размножались и ссорились, и служили бесконечным источником беспокойства и раздражения для садовников.

В детстве тетя Фэнни, облазившая каждый уголок поместья в пределах внешней стены, иногда забиралась в грот и оттуда наблюдала за легкой рябью на поверхности озера, прячась от лебедей, и бесконечно простужалась. Теперь же, будучи с возрастом более подверженной гриппу и инфлюэнце, она реже посещала грот; и все же время от времени ее безотчетно тянуло в ту сторону словно магнитом. По правде говоря, в последние дни июля тетя Фэнни совершала нечто вроде паломничества по своим прежним местам, чтобы еще раз полюбоваться работой отца; кроме того, она смутно надеялась запечатлеть в памяти самые любимые уголки, которые так скоро исчезнут с лица земли.

Пожалуй, следует отметить, что юный магистр из Колумбийского университета, возлагавший такие надежды на грот мистера Хэллорана и даже отчего-то понадеявшийся, что в ответ мистер Хэллоран сможет быть ему чем-то полезен в плане избранной карьеры (написании пьес белым стихом), действительно ухитрился прочесть ему половину первого акта одной из пьес и был вознагражден должностью делопроизводителя в организации мистера Хэллорана, с которой он последовательно дорос до главного клерка и благополучно женился.

Тетя Фэнни посетила грот в конце июля; последний раз она была там полгода назад, и сейчас ее поразила атмосфера мрачной заброшенности: розы все так же росли на вершине, и гладь озера все так же мягко рябилась от ветра, однако внутренние стены, выкрашенные голубым, зеленым и золотым, потускнели, и краска давно облупилась. По стене змеилась трещина; надпись «Не страшись впредь солнца в зной» почти исчезла. Небольшие деревянные скамьи и столики подгнили и крошились. Лебеди, теперь уже совсем одичавшие, плавали вдалеке, и тетя Фэнни, надеясь, что они ее не заметят, тихо нырнула в грот и — по давней привычке — расставила перед входом несколько стульев, чтобы лебеди не смогли войти.

Тетя Фэнни была страшно сердита, сверх всякой меры. Она злилась на свою невестку за то, что та собиралась носить корону; на своего брата за то, что он этому никак не препятствовал и позволял жене выглядеть посмешищем в глазах деревенских жителей. Она злилась на мисс Огилви, Мэри-Джейн и Эссекса за их пассивность и робкое подчинение любым капризам миссис Хэллоран. Но особенно, как никогда в жизни, она злилась на миссис Хэллоран: утром та вручила тете Фэнни ксерокопию — копию, негодовала тетя Фэнни, даже не оригинал! — листка, напечатанного на машинке, с заголовком «Инструкции»; содержание было составлено лично миссис Хэллоран без малейшего упоминания самой тети Фэнни.

И теперь, сидя в гроте, тетя Фэнни достала листок бумаги и принялась перечитывать.

1. Запрещается покидать Большой дом тридцатого августа после четырех часов пополудни по какой бы то ни было причине.

2. Ни при каких обстоятельствах не дозволяется входить в дом после указанного времени.

3. Поскольку слуги и прочий домашний персонал должны будут покинуть дом к полудню, подразумевается, что утром, тридцатого августа, их услуги больше никому не потребуются.

4. В связи со специфическими условиями, которые ожидаются снаружи дома в ночь с тридцатого на тридцать первое августа, решено принять необходимые меры предосторожности с целью защиты окон, дверей и т. п. Все лица, остающиеся в доме, должны взяться за работу сразу же после отъезда слуг в полдень: завешивать одеялами, заколачивать, а также любыми другими способами баррикадировать все окна и двери. Миссис Хэллоран несет личную ответственность за то, чтобы объяснить происходящее мистеру Хэллорану.

5. В четыре часа пополудни тридцатого августа все должны собраться в гостиной для легкого перекуса и прослушивания последних инструкций от миссис Хэллоран.

6. Запрещается покидать гостиную в течение ночи с тридцатого на тридцать первое августа.

7. Подразумевается, что все лица, оставшиеся в Большом доме, оденутся таким образом, чтобы достойно встретить утро, хотя при этом следует принять во внимание возможные колебания температуры и т. п. Никто, кроме миссис Хэллоран, не имеет права надеть корону.

8. С наступлением утра миссис Хэллоран поведет собравшихся к двери; остальные должны спокойно следовать за ней. Первой наружу выйдет миссис Хэллоран.

9. Поскольку текущий календарь фактически утратит свое значение после тридцатого августа, с этого момента утро следующего дня будет именоваться «Первым днем».

10. В Первый день, в зависимости от обстоятельств, не вполне ясных к настоящему моменту (например, состояние растительности или доступность воды), миссис Хэллоран будет назначать и распределять задачи по мере необходимости.

11. Запрещается покидать окрестности дома в Первый день, а также подбирать, срывать, употреблять в пищу различные предметы или любым другим способом ухудшать существующие условия до тех пор, пока не будут определены соответствующие ограничения.

12. Миссис Хэллоран лично назначит подходящие пары; неуставное спаривание будет караться по всей строгости.

13. Запрещается в Первый день и последующие дни хаотично бегать, прыгать, плавать, играть в различные игры, а также иными способами проявлять легкомысленное отношение. Подразумевается, что все участники должны помнить о своем статусе наследников мира и вести себя соответственно. Рекомендуется выражение горделивого достоинства, а также предельная осторожность, дабы не обидеть сверхъестественных наблюдателей, которые, возможно, предпримут попытки определить годность избранных лиц на роль оставшихся наследников нового мира.

— Отец, — пробормотала тетя Фэнни в прохладный сумрачный свет, — отец, что ты сделал со мной?..

— ФРЭНСИС, ФРЭНСИС ХЭЛЛОРАН!

Тетя Фэнни в испуге вскочила и прижалась спиной к раскрашенной стене грота; голубой, зеленый и золотой плыли и кружились перед глазами, и она тотчас поняла, кто стоит в дверном проеме.