Дмитрий Костюкевич
Черно-белый
– О, Мартын! – воскликнул директор зоопарка, будто и не вызывал перевозчика. – Дуй в аэропорт. Манулы и панды прилетели.
– Два рейса? – спросил Мартын (вообще-то, фамилия перевозчика была Мартынов, но коллективу было плевать; Мартыну тоже).
– Один. Пополнение из Китая. Ты езжай, езжай. Там уже ждут. Забыл тебя раньше вызвать.
Дорожки между вольерами и клетками. Антилопы, тапиры, овцебыки, волки, фламинго, козлы в искусственных скалах… «Вот козел, – подумал Мартын. – Забыл он! Конец рабочего дня, а я езжай, езжай». Он шел, опустив голову, настроение было ни к черту. Навстречу пер табун посетителей – толкутся, галдят, мороженым давятся. Достали! «Ничего-ничего, – сказал он себе. – Летом всегда так. Зимой полегчает». Зимой в парке почти безлюдно – ходи на здоровье по белым аллеям, стряхивай снег с деревьев и заборов, и никаких тебе зевак, орущих детей и мамаш с колясками.
Путь преградила группа азиатов. И чего дома не сидится, мало на родине зверюшек? Он протиснулся сквозь вязкую массу, обошел очередь за лимонадом, пропустил уставшего пони с упитанным мальчуганом в седле.
– Зимой полегчает, – сказал вслух и резко остановился.
Вспомнил, что обещал дочке посидеть с внуком: ей вечером на смену. Черт бы побрал этих манулов и панд! Пока в аэропорт, пока обратно, привези, в клетку пересади… Вернулся в дирекцию и позвонил из приемной. Договорился, что заедет за внуком.
– В аэропорт? А это не опасно? – спросила дочь. – Опять крокодилов забираешь?
– Не опасно, – уверил он. – Увидит бамбукового мишку.
Из кабинета показалась голова директора.
– Первая панда в Союзе – и в наш зоопарк, а ты еще здесь!
– Большой мишка? – сбил порыв Мартын.
– Что? А… нет, медвежонок. Его нам на год в аренду. Как символ дружбы.
– С каких пор мы с Китаем дружим? – спросил Мартын.
– С таких! – Директор метил в депутаты. – Ты езжай, езжай!
У гаража ждал потрепанный автобус. Водитель курил. Молодой парень, недавно взяли. Мартын протянул руку.
– В аэропорт? – Водитель немного покачивался.
– Ага.
– За кем?
– Панда и манулы.
– А это кто?
– Кошаки дикие.
– А-а…
– В город заскочим? Внука заберу.
– Не вопрос!
Мартын думал о внуке. Может, хоть панда его разговорит! А то слово деду сказать боится. Или не хочет. Забьется в угол со своим конструктором и глазенками лупает. Внук называется!
Перед тем как свернуть во дворы, проехали мимо ресторана «Пекин» – не ресторан, а белоснежный храм с колоннами. Мартын засмотрелся.
Дорога бежала через лес. На обочине кланялись березки, будто выбежали из чащи к автобусу. Внук прилип к окну.
Автобус свернул с шоссе, и через пять минут впереди замаячило высокое серое здание. Аэропорт. Долго ждали, когда откроют ворота. Въехали. Мартын взял внука за руку.
– Ну что, пошли?
Внук зачарованно смотрел на стеклянные двери, которые разъезжались автоматически. Пассажиры скучали на скамейках зала ожидания. К Мартыну сразу подбежал высокий желтолицый парень в очках.
– Из зоопарка?
– Ага.
– Чего так долго?
Парень повел к камерам хранения.
– Животных в багаж сдали? – спросил Мартын.
Парень не ответил.
Вдоль коридорной стены стояли две тележки с тремя деревянными ящиками и длинными матерчатыми свертками.
– А таможню как оформили?
– Провели как личное имущество, – сказал парень. На китайца он не смахивал – скорее на монгола.
– А это что? – Мартын показал на свертки.
– Бамбук. На первое время. Потом еще пришлют.
Внук заинтересовался ящиками. В каждом было по сетчатому окошку.
– Поможешь деду толкать?
Внук кивнул.
Мартын и желтолицый парень отвезли тележки к автобусу. Водитель помог погрузить всё в салон. Мартын подписал документы, и парень ушел. Водитель глянул по сторонам и закинул в автобус одну тележку. Улыбнулся: «Пригодится».
Катили через вечерний лес.
К сетчатому окошку ящика прижался черный нос, мелькнул розовый язычок.
– Какой холоший, – сказал внук, и у Мартына потеплело на душе.
Поддавшись порыву, подошел к ящику. Что, он с медвежонком не справится?
– Хочешь посмотреть?
Внук закивал.
Мартын повозился с крышкой, сдвинул. Отошел, встал в проходе.
Из ящика показалась белая пушистая голова с черными кляксами вокруг любопытных глаз. Внук запрыгал на сиденье, запищал от радости.
Водитель глянул сквозь плексигласовую перегородку.
– Ты, этого… зачем открыл?
– Он сам, – сказал Мартын и подмигнул внуку.
Медвежонок-подросток выбрался из ящика и кинулся к задней двери. Прижался к ржавому металлу, завыл.
– Ему плохо? Деда?
Мартын смотрел на панду с благодарностью. Внук назвал его «деда»! Ради этого и ящик с манулами вскрыть можно!
Дикие кошки смотрели сквозь проволочную сетку немигающими глазами.
– По дому скучает. Ничего-ничего, привыкнет.
– А можно его погладить?
– Нельзя.
– Ну-у, деда…
Мартын был непреклонен.
Автобус потряхивало. Над дорогой догорал клок закатного неба. Заморский медвежонок жалобно подвывал у двери. То пялился в щель на лес (не бамбуковый, и ежу понятно), то на людей. Потом забрался на свертки и лег на бок. Пошевелил короткими лапами. Чихнул.
– Холоший мишка, холоший…
«А мне его в клетку пихать, когда приедем», – приуныл Мартын.
В ветпункте не горел свет. Мартын не удивился: так животных любят, так за них волнуются, а как встретить… Вот тебе и первая панда в Союзе!
Он спустил внука, затем сошел сам и сделал знак водителю. Тот закрыл дверь.
Из желтого домика комендатуры спешил дежурный.
– Что у вас?
– Панда и дикие кошки.
– Ребенка тоже в карантин? – Дежурный хохотнул.
– Этот со мной.
Водитель закурил. Дежурный стрельнул сигарету.
– Врачи уехали, – сказал он сонно. – Сами в карантин занесете? Или как?
Мартын почесал затылок. «А оно мне надо?»
– Загоняй в гараж, – сказал водителю. – Поутру разберутся. Переселят.
Из салона донеслись звуки возни.
– Они у вас там что, гуляют? – спросил дежурный.
– Один выбрался, – сказал Мартын.
– Деда, а мишка в автобусе останется?
– Да.
– А он не умлет?
– Ничего ему там не будет. Бамбука налопается и спать ляжет.
Водитель сплюнул бычок, залез в кабину и загнал автобус в гараж. Панда выла в пропахшей бензином темноте. Шипели манулы.
– А мишка не задохнется? – не унимался внук.
– Я не задохнулся, а я не медведь, – сказал водитель весомо.
– А вы там ночевали?
Водитель потер опухшее лицо.
– Случалось.
Мартын помог закрыть тяжелую дверь, навесил замок, взял внука за руку и повел к остановке.
Утром первым делом зашел к начальнику отдела.
– Ты зачем панду выпустил? – спросил начальник.
– Убежала? – испугался Мартын.
– Лаборантку цапнула. Только что из секции звонили.
– Да ладно…
– Вот тебе и ладно. Это ж медведь!
У Мартына похолодело в груди. А ведь могла и внука – и чем он вчера думал!
– Сильно цапнула?
– Не сильно, но девонька испугалась.
– Еще бы. Если бы меня плюшевый медведь укусил…
– Так зачем выпустил?
– Сам выбрался. А я не стал загонять. Боялся, что задохнется. Как бы тогда директор с китайцами объяснялся?
– Ты мне тут не выкручивайся. Директор… Кстати, о директоре. – Начальник покопался в бумагах, протянул несколько. – Закинь главному на подпись.
– О, Мартын! – привычно воскликнул директор. – Как панда?
«А манулы тебя не интересуют», – подумал Мартын, подсовывая бумаги.
– Хорошо панда, – сказал он, – шерсть пушистая, зубы острые.
Директор с сомнением глянул на перевозчика, но уточнять не стал.
– Слушай, Василич, а чего панда одна? – спросил Мартын. Директор настаивал, чтобы сотрудники обращались к нему на «ты» – видимо, мечтая о депутатском кресле, хотел быть ближе к народу.
Директор отмахнулся.
– На китайской таможне что-то случилось. Не знаю, не говорят. Две ехали, приехала одна.
– Наверное, и с делегацией случилось…
– С какой?
– С китайской. Или они только панду отправили?
– Отправили и отправили, тебе что? Директор Пекинского зоопарка должен был прилететь, да не срослось. Ладно, не твоей головы боль. Ты мне, этого, после обеда белых медведей в аэропорт отвези.
– В Китай летят?
– В Китай, в Китай.
– Дружба народов крепчает?
Директор замахал рукой.
– Ты иди, иди.
Хотелось заглянуть к панде, передать привет от внука, пожурить за лаборантку, но в карантине было не протолкнуться из-за клеток с мартышками и птицами: таможня конфисковала и передала в зоопарк – так и стоят третий день. Голоса животных рикошетили от кафельных стен.
– Ну давайте не будем, хорошо? – упрашивала санитарка в белом халате. – Подождем немного, может, поправится. Хорошо?
– Хорошо, – устало сказал ветврач и отложил шприц. На столе лениво перебирала лапками морская свинка.
Мартын глянул на руки санитарки – ранок и бинтов нет, значит, не она, – и вышел на улицу. «Все равно усыпят твою свинку, – подумал Мартын. – Придешь с выходных, а ее нет».
Вдоль слоновника брел зоопарковский художник. Полинялый пиджак, лысоватая голова. Художник был талантливым и пугливым, особенно после того, как беркут отхватил ему часть уха.
– Кого рисуешь? – спросил Мартын.
Художник остановился и развернул ватман.
– О! Видел уже?
– Это я так… по энциклопедии.
– Красиво. А чего только морда?
– Для эмблемы. Будет символом зоопарка.
Художник свернул лист и пошел дальше.
«О как, – подумал Мартын. – Не успела приехать, а уже символ зоопарка. Так и до директора дорастет!»
После обеда Мартын отвез белых медведей в аэропорт; под медведей выделили грузовик.
Кладовщица уперлась рогом:
– Не буду принимать! Перегруз!
– Да какой перегруз? – возмущался Мартын. – Животные ведь! Мне от них что, отрезать?
– Не приму на самолет! – кричала кладовщица.
– Это ж в Китай! Дружба народов!
– Дашь сколько?
– Да откуда у меня? В зоопарк звоните! В Китай!
Кладовщица сдалась.
На следующий день панду перевели в вольер, где раньше обитали ягуары.
Два месяца ягуары жили спокойно, а потом додумались взобраться на дерево и сигануть на свободу. Носились по парку гигантскими прыжками, загнали под лавку толстуху мороженщицу и давай лупцевать. Служители пытались отогнать. Не вышло. Винтовок, стреляющих шприцами со снотворным, в зоопарке не было – имелись две обычные. Из них и уложили опьяневших от свободы ягуаров. Толстуха выжила, правда, осталась без ноги. Ох и шуму тогда было…
Дерево спилили, вольер вычистили, домик покрасили в светло-зеленый, на ограду повесили табличку: «Панда. Китай».
Публика пошла валом.
«А панда где?» – постоянно слышал Мартын на дорожках парка. Там. Туда. От махания болела рука.
Он и сам часто подходил к вольеру. Панда все больше сидела в домике. На поляну выбиралась за бамбуковыми стеблями, сахарным тростником, яблоками и мандаринами. Соглашалась на творог и каши. Ловко расправлялась с рыбой. Пришлись по душе и заваренные березовые листья. Медвежонок жевал, поглядывая сквозь прутья грустными глазами, которые казались воспаленными. Иногда – на радость посетителям – неуклюже обходил свои владения.
Ветврач – чудак, который уверял, что понимает язык животных, а в детстве оживил мертвого щенка, – сокрушался, что панда не хочет с ним разговаривать. «Наверное, не знает русского», – предположил фельдшер.
Когда Мартын звонил дочке, трубку брал внук. Спрашивал, когда дед сводит его к мишке. «На следующей неделе», – каждый раз обещал Мартын.
На следующей неделе, во вторник, на планерке обсуждали мертвого журавля. Австрийского красавца обнаружили во время утреннего обхода. Лежал себе на берегу озера с перегрызенной шеей.
Осмотрели место происшествия. Крови на траве оказалось совсем мало. Словно вылизали кругом. Рядом печально топталась журавлиха: не могла понять, почему муженек не встает.
Мартын прокатился на вокзал за мартышками, по приезде заглянул в карантин. Ветврач вскрыл птицу и осмотрел раны.
– Пробита сонная артерия и яремная вена.
– Грызун? – спросил Мартын.
– Не, тут хищник поработал. Видишь, какие дыры.
Ветврач отошел от патанатомического стола, стянул перчатки и навис над протоколом вскрытия. Мартын смотрел на мертвого журавля. Одно крыло купировано на треть. Так делают, чтобы птицы не улетали из вольеров. Раз – и нет у крыла кончика.
– Выпили его, – сказал ветврач.
– Выпили?
– До дна.
– Точно не куница какая?
– Куницы все по местам, – сказал стоящий в дверях зоотехник. – И горностаи, и норки. Выдра могла заглянуть… с реки.
Река и правда была недалеко – в ста метрах от внешней ограды.
– Не выдра это. – Ветврач оторвался от журнала. – Выдра если хватанет, то всей пачкой. Капкан, а не рот. А тут ювелирно сработано.
– Твоя правда, – сказал зоотехник. – Да и не питаются выдры журавлями.
– Может, лиса? Или шакал?
– В клетках сидят.
– А с улицы если?
Зоотехник обдумал.
– Лиса могла забежать. Или собака. Скорее, лиса. Хотя какой… тогда бы и мясца отхватила.
– А если старая, почти беззубая? – предположил Мартын.
Зоотехник пожал плечами.
– Ты у нас охотник.
– Давно не выбирался.
Ветврач ковырнул в зубах пинцетом и посмотрел на то, что удалось извлечь.
– Кровосос у нас завелся, – сказал он, – кровосос.
Животных нельзя хоронить в земле – не велит законодательство. Павших питомцев кидают в биотермическую яму с кирпичными стенами и бетонным дном – глубокий гидроизолированный колодец, где они разлагаются до компоста.
Ветврач поднялся по булыжной отмостке, сдвинул крышку и бросил журавля в яму.
Кровосос напомнил о себе следующей ночью. Утром птичница нашла три трупика. Хищник польстился на башкирских уток. Высосал из них всю кровь. Небольшое озерцо располагалось между террариумом и виварием. Ночной сторож разводил руками: ничего не видел, ничего не слышал.
Проверили клетки и вольеры с хищниками – все на месте, сытые и безразличные к следствию. Погулять на свободе, конечно, не прочь – да только тяжеловато в цементном полу подкоп делать.
Директор созвал собрание. Дело серьезное. Налеты надо пресечь. Кто выйдет на ночное дежурство? За отдельную плату, разумеется. За мертвого кровососа – премия.
Мартын поднял руку.
И удивленно смотрел, как она одиноко торчит над толпой специалистов.
Средствами задержания беглых животных заведовал ветврач. Сети, трезубцы, брезентовая тесьма и две винтовки. Ружейные патроны набивали самостоятельно – купить было негде. Ружья пускали в ход только в крайних случаях, как с ягуарами.
Собрание решило – случай крайний, надо стрелять.
После обеда Мартын съездил на вокзал за альпийскими козами. Вечером заскочил к дочке, вручил внуку стебель бамбука, рассказал о панде – хорошо мишка устроился, рыбу, яйца кушает, скоро встретитесь – вот только одного паразита изловлю, и сходим.
– А что за палазит?
– Зубастый.
Заехал домой за двустволкой – свое ружье, оно всегда сподручней – и заступил на ночное дежурство.
Мартын устроил засидку в подсобке террариума. Хорошее место – озеро как на ладони. Немного нервировала близость змей: шевелятся небось за стеной, сворачиваются в чешуйчатые кольца. Не любил он змей. Особенно анаконду. Помнил кролика, которого кинули за стекло живьем (убить не поднялась рука, только крыс головой о бетон могли шваркать).
Поставив перед окошком стул, Мартын сидел и смотрел на пруд. На воде лежала круглая луна, тянулась дорожкой к берегу. Проплыла утка, и лунная дорожка задрожала, как тот кролик. Мартын приложил двустволку к плечу. Отлично легла: тихо, бесшумно. Прикинул, что следовало закатать в патроны дробь «тройку», чтобы не испортить лисе шкуру; махнул рукой – и «пятерка» сойдет.
Подсобка не проветривалась. В тесном строении стояла влажная духота. Прачечная, а не подсобка.
Тихая лунная ночь нагоняла сон. Мартын смотрел в окошко и клевал носом.
Он дернулся, ружье грохнулось на пол. Глянул на часы. Половина третьего.
Поднял двустволку, приоткрыл дверь и вышел. Ныла спина. Зато голова была легкой, три часа сна пошли на пользу. Вот только – не проворонил ли гостя?
Пошел по дорожке к озеру. Тянул носом воздух, пьяняще свежий после духоты подсобки. Луна освещала парк. Звери спали в вольерах. Тишина… уж больно подозрительная, решил Мартын.
На озере закрякали утки. Небольшая стая мандаринок шумно сорвалась с берега и криво полетела над водой.
Уткам удаляли рулевые перья – взлетать могли, а вот рулить не больно-то получалось. Но все лучше, чем кувыркаться и падать при взлете – смотреть за потугами других птиц, особенно лебедей, было больно.
Мандаринки пошли на снижение, выставили вперед лапы и грациозно заскользили по воде.
Мартын перемахнул через ограду и побежал туда, откуда сорвались утки. Пернатые обитатели пруда были чем-то встревожены. Мартын двинул вдоль кустов, всматриваясь сквозь ветки. Обошел водоем, остановился у самой кромки воды, глядя на гусей, пеликанов и уток. На крошечном островке в центре озера стояла на одной ноге журавлиха. Вращала головой, курлыкала.
Послышался треск в дальних кустах. Мартын кинулся на звук. Ничего. Он постоял, прислушиваясь.
Снова какой-то звук, на этот раз у ограды. Мартын ломанулся сквозь кусты, скинул с плеча ружье, перевалился через забор.
По аллее мелькнула тень.
Мартын побежал, всматриваясь в освещенный луной парк. Фонари не горели. Он выскочил на помойку. В ржавых баках гнило сено. Ни звука, ни шороха. Мартын плюнул с досады. Что-то шевельнулось у стены, и он вскинул двустволку.
– Ай, зачем целишься! – раздалось из темноты. – Не стрелять в Махди.
Мартын выдохнул, опустил ружье и поставил на предохранитель.
– А, это ты…
– Хай, Мартын!
– Хай, Махди, – сказал он сторожу, таджику. – Ты чего здесь?
– Туалет не работать. Сюда ходить. Плахой зверь стрелял?
– Пока не стрелял, – сказал Мартын и пошел обратно.
Шагал мимо темных клеток и вольеров, прислушивался. Тишина. Только листья над головой шелестят. Всматривался. Ничего. Зимой было бы легче. Зимой на снегу видны следы.
Он перелез через ограду и еще раз прочесал на четвереньках кусты у озера. Тяжело сел возле трупика мандаринки, положил на траву ружье и чертыхнулся.
Упустил кровососа!
Утром провели вскрытие. Прокушены сонная артерия и яремная вена. Знакомый почерк. Мартын спугнул хищника – тот не успел выпить всю кровь. Бросил утку, когда Мартын шастал вдоль берега, затаился, а потом удрал. Одно хорошо – теперь охотник знал, во сколько появляется зверь. Где-то с двух до трех ночи.
– Завтра опять в караул? – спросила птичница после пятиминутки.
– Ага.
– Вампир, значит, у нас завелся? Летает по ночам.
– Выходит, так. Только не летает, а по кустам шастает.
– Ты уж, этого, прижучь паскуду. Совсем совести нет!
Птичница была крупной бабой с огромными руками. Мартын немного ее побаивался. Не он один. Если кого невзлюбила – беда. Допечет, выживет из зоопарка. Когда заселили панду, Мартын подслушал разговор двух лаборанток из орнитологии. Одна сказала, что мамы-панды если народят двойню, выбирают того, кто поживее, а другого бросают. Совсем как эта (вторая лаборантка назвала фамилию птичницы): младшего в интернат сдала.
– А если не подохнет сразу, – добавила птичница, – мне паскуду неси. Я уж с ним поговорю.
После обеда он зашел к начальнику отдела отпроситься пораньше перед ночным дежурством. Начальник махнул: иди, иди.
Мартын продрых до одиннадцати. В полночь был в зоопарке.
Земля размокла после вечернего дождика. Стояла звонкая тишина. Мартын обошел озеро, проверил кусты, ограду. Наткнулся на узкий лаз. Пролезть в дыру могла разве что худенькая лиса, на арматуре висел клок рыжей шерсти. Перед лазом подсыхала грязь.
Следов не было. Хищник еще не появлялся.
Мартын двинул к подсобке террариума. Возле обезьянника встретил Махди.
– Хай, Мартын! – приветствовал сторож. – Птица живай?
– Живые, не дам сегодня в обиду.
– Чой менушем?
– Не, Махди. Пойду зверя караулить. Хотя… – Мартын глянул на часы: без пяти час.
– Рафта, рафта!
– Ладно, пошли, – согласился Мартын.
В сторожке Махди разлил по стаканам горячий чай, развязал большой платок – и в помещении сразу запахло костром и свежим хлебом. Лепешки были жаркими и вкусными. Инжир, изюм, пахлава, печак и нуга – сладкими как мед.
Мартын с трудом встал из-за стола и раскланялся с гостеприимным сторожем.
– Некогда расслабляться. Кровососа надо ловить!
Животные спали. У вольера с черной пантерой Мартын немного напрягся. Проказница приучила к внезапным нападениям: подкараулит, бросится на перегородку, понесется кругами под потолком клетки.
Мартын прошел сквозь яблоневый сад, обогнул пруд, нырнул в подсобку и устроился на стуле с ружьем по правую руку.
Думал, что чай взбодрит, но тут же потянуло в сон, будто и не спал вечером. За окошком лежал притихший парк. В небе висела большая красноватая луна. Ну и духота! Мартын встал, нашел в ящике у стены плоскогубцы, подошел к окошку, достал штапики и вынул из рамы стекло. Вот теперь порядок.
Вернулся на стул. Стал клевать носом. Установил внутренний будильник на два часа и закрыл глаза.
Проснулся без пяти два.
Размялся, прислушиваясь к хрустящей спине. Переломил стволы, проверил дробовые «пятерочки», взвел курки.
Сидел наблюдая за озером – за той частью ограды, под которой обнаружил дыру.
Тихо. Как тихо. Будто уже случилось все и ничего не осталось, кроме этой тишины.
Мартын выскочил из подсобки и, стараясь не шуметь, побежал к лазу.
По грязи тянулась цепочка лисьих следов. «Проспал, старый хрыч! Проворонил!»
Перемахнул через забор и, сжимая двустволку онемевшими пальцами, двинулся к берегу. Всматривался, прислушивался. Следы терялись в траве. Мартын мысленно ругал себя за то, что понадеялся на «часы посещения». Плевала лиса на «с двух до трех ночи». Раньше приперлась, хитрая рожа!
Может, еще не ушла?
Он напряженно, до боли в глазах, вглядывался в кусты, и картинка поплыла: ветки и листья слились в темное месиво.
Кусты зашевелились, затрещали. Затаив дыхание, Мартын повел ружьем и спустил курки.
Стволы полыхнули огнем. Мартына окутало облако пороховых газов.
Над озером с кряканьем взмыли утки. Закликали лебеди.
Мартын загнал в стволы по патрону и ринулся в кусты. Промазал? Ранил? Если ранил, то надо перекрыть путь к лазу.
Он что-то заметил, какую-то тень, бесшумно мелькнувшую по стволу. Затерявшуюся в ветвях. Вскинул ружье, долго всматривался в темноту. Мотнул головой: показалось. В ушах звенело, перед глазами скакали белые искорки.
На кустах покачивались листья.
Сперва Мартын почувствовал неприятный запах – опилки и дерьмо, – и лишь потом увидел саму лису. Убитая лиса лежала вытянув передние лапы в сторону ограды, будто и правда надеялась доползти до спасительной дыры.
Мартын сел напротив.
– Ну что, братец, допрыгался? Допился кровушки?
Радости он не испытывал. Был неприятный осадок, червячок сомнения. Мартын поднял лису за хвост и понес в карантин.
Под козырьком горела красная лампочка. Он открыл дверь, повернул выключатель, зашагал между клетками. Каблуки стучали по растрескавшемуся кафелю. Миновав лабораторию, Мартын толкнул дверь в патанатомку, включил свет, положил лису на стол.
Лис был очень старый и почти беззубый: несколько коренных да одиноко торчащий клык. С такими зубами не до твердой пищи – только пить. Высасывать.
Тощий и плешивый зверь. Порванное ухо, облезлый хвост. В желтом свете мелькали черные точки – тушка остывала, и блохи затеяли переселение.
Мартын поискал следы от дробинок. Присвистнул.
Две дробинки пробили шею. Стрелял почти вслепую, а вон оно как вышло. Будто не дырочки от дроби, а… ранки от укуса.
Чувствуя бегущие по спине мурашки, Мартын осмотрел лиса целиком.
Больше никаких следов. Только эти. Две аккуратные ранки на шее.
Из нижней ранки вытекла капелька крови, запуталась в грязной шерсти.
Мартын отошел от стола, заламывая руки. Глянул на ружье, которое прислонил к стене.
Почему рядом с лисом он не нашел утки или другой птицы? С кем тогда возился хищник? Утка вырвалась и улетела? Он бы заметил…
А еще этот клык… единственный гнилой клык…
На шее убитых уток и журавля было по два прокола.
Мартын пялился на шею лиса. За огнестрельные раны он принял следы укуса.
Не он убил старого хищника.
Кто-то другой.
Мартын долго кружил по парку. Пытался вспомнить то, что заметил в ветвях над мертвым лисом. Тень. Движение. Силуэт.
Знакомый силуэт…
Наконец он остановился у вольера панды. Всматривался в темный контур домика.
«Мне не поверят». Мартын и сам себе не верил.
Он опустил взгляд к основанию ограды.
В клетках и вольерах хищников был цементный пол: в клетках – сплошная цементная заливка, в вольерах – полоса вдоль забора, чтобы не подкопали. Во всех, кроме этого.
Мартын поднял ружье и стал обходить вольер. Искал лаз.
На пятиминутке было жарко. Толпились в приемной, слушали с приоткрытыми ртами.
– Нужны еще люди, – подытожил Мартын. – Сегодня ночью никуда не денется.
– Да на кого мы охотимся? – не понимал директор.
Никто не понимал. А сам Мартын не был уверен.
– Волк? – спросил ветврач.
Мартын пожимал плечами.
– Да лис это, лис! – лезла птичница.
– Я же объяснял…
– Не лис, – подтвердил ветврач. – Его самого выпили.
– И где он сейчас?
– В яме Беккари.
– Улики скрываете!
Директор стукнул кулаком по столу.
– Да угомонись ты, Люб! – и добавил ласково, словно испугавшись последствий: – Ну что ты?
Птичница скрестила под грудью большие руки и шумно выдохнула.
Директор осмотрел собравшихся.
– Ну, кто с Мартыном в ночную пойдет?
Вызвались ветврач и зоотехник из слоновника.
Проверили казенные ружья. Порядок.
– В полночь у ветпункта, – сказал ветврач. – А пока откланяюсь. Пациенты ждут.
Мартын поплелся за ним. Не знал, куда податься – на сегодня выездов не было. Собирался пройтись, подумать. Мысли разбегались, отвлекали посетители и голоса животных.
Он остановился у большой клетки, в которую вошел ветврач, и сонно смотрел, как тот уговаривает гиббона, сидящего на полу с подобранными под себя лапами, принять лекарство. Из соседнего вольера за Мартыном наблюдал бегемот.
Кто-то толкнул в спину. Мартын обернулся. Папаша с белобрысой девочкой; даже не извинился.
Мартын побрел по аллеям. Мимо вольера с обезьянами: на толстой ветке сидела смешная мартышка, прижимая к животу резиновую грелку; другая подбежала к прутьям, вытянула губы в трубочку и крикнула на Мартына. Мимо клетки с бурым медведем, который потерял смысл зоопарковского существования после того, как клетку затянули мелкоячеистой сеткой, – как теперь руки отрывать да пальцы откусывать? Вокруг озера: журавлиха чавкала клювом в мутной воде, справа от островка плыли лебеди.
Навстречу шел зоотехник из террариума. Крепкий, высокий, с шапочкой из проволоки на голове. Шапочка защищала от космической радиации. Судя по перекошенному лицу, помогала не сильно.
Мартын кивнул зоотехнику и пошел дальше.
Замер возле вольера панды. Медвежонок прятался в домике. На поляне лежали нетронутые стебли бамбука.
Ночью он не нашел никакого лаза. Исходил ограду туда и сюда, прополз на карачках – ничего.
Возле барьера гудела нетерпеливая публика.
– Да где ваша панда хваленая?
– Час стою! Не выходит!
– Дурят нас, как есть дурят. Нет никакой панды! Медведь крашеный!
– Ничего-ничего, – сказал Мартын. – Зимой полегчает.
Мужчина слева подозрительно глянул на перевозчика:
– С чего это?
После обеда Мартын заехал к дочке на борщ. Внук был в садике.
Вечером бродил по пустой тесной квартире. Нашел на балконе пачку папирос, закурил. Год не курил – и на тебе. Сел на диван, включил телевизор, узнал, что в Сычуане и Тибете горят бамбуковые леса, потом выключил телевизор.
В ночном небе висела громадная луна. Яркая, ноздреватая и красная, как жидкая кровь. Казалось, что вот-вот упадет и покатится по парку, ломая ограды и деревья. Лунный диск пятнали большие и маленькие круги, от которых разбегались неровные лучики.
– Если ошибся, с меня пиво, – сказал Мартын.
– Портвейн, – сказал зоотехник.
– Не пью, – сказал ветврач.
Залегли на траве в яблоневом саду.
– За кем следим? – спросил ветврач.
Мартын показал.
– Шутишь?
– Надеюсь.
– «Массандровский», – сказал зоотехник.
– Чего?
– Ну, портвейн.
Мартын смотрел на вольер.
– Моя сказала, чтобы домой не возвращался. – Зоотехник вздохнул. – Думает, что к бабе на ночь пошел. У-у, ведьма.
Мартын глянул на зоотехника, потом на неженатого ветврача, который понимал звериный язык. Вспомнил чудака в проволочной шапочке.
«Может, и правда, что в зоопарк идут работать одни обделенные. Умом или простым человеческим теплом. У животных это тепло ищут. С животными ведь легче. Вот и идут».
Мартын пощупал пальцем правый спусковой крючок, убрал палец, облизал губы. Он смотрел поверх стволов на деревянный домик в центре вольера. В воздухе гудели комары. Ветврач постоянно хлопал себя по шее и лицу.
Из домика выбралась панда.
Мартын тихо свистнул, привлекая внимание коллег.
В движениях медвежонка не осталось забавной медлительности и неуклюжести. Он остановился в двух метрах от ограды и задрал голову. Мартын готов был поклясться, что панда уже не выглядит подростком… да и простым животным больше не выглядит. Всклокоченный мех, удлинившиеся лапы, подергивающаяся морда.
– Твою ж! – вырвалось у зоотехника.
Панда резко обернулась в их сторону. На освещенной луной морде животного в темных норах горели красные угольки. А потом панда…
(Мартын не ошибся: под оградой вольера не было лаза. Панда не делала подкоп.)
…оттолкнулась от земли толстыми задними лапами и взмыла вверх.
Зоотехник вскочил и побежал прочь от вольера.
– Стой! – крикнул Мартын.
Зоотехник не послушался. Его ружье осталось на траве.
Мартын тоже вскочил. Приклад в плечо, палец на спуске. Он целился в звездное небо, проглядывающее между тяжелыми ветвями. Услышал бормотание ветврача:
– Не понимаю… как это она…
– Ружье, – процедил Мартын.
Ветврач поднял ружье, но держал его так, словно собирался отдать первому встречному.
Над головой затрещали ветки. Посыпались листья и яблоки. Деревья ожили, ломко заголосили, одно, второе, третье. Зверь ловко и стремительно двигался в кронах.
– Они древолазы, – сказал ветврач. – Они…
– Да подними ты ружье! – крикнул Мартын.
Тяжелая тень мелькнула вверху и слева. Панда проворно цеплялась за ветви шестипалыми передними лапами. На прошлой неделе ветврач объяснил Мартыну, что пальцев на самом деле пять, а шестой – не палец вовсе, а обтянутый кожей костный нарост, подаренный пандам эволюцией.
Тень пролетела над головой, на этот раз справа. Панда приземлилась в дальнем конце сада. Замерла – голова опущена, глаза-угольки смотрят прямо на человека.
Мартын прицелился и нажал на спуск.
Панда развернулась и огромными скачками понеслась к озеру.
Мартын ошалело смотрел на предавшую его винтовку. Предохранитель! Не снял с предохранителя!
Он побежал за пандой. Удивился – увидел бегущего рядом ветврача.
– Я не смог, понимаешь? – задыхался тот. – Я же врач… Как в нее выстрелю?
– Раком! – огрызнулся Мартын и выстрелил на бегу.
Мимо. Спустил второй курок. Панда рывком ушла в сторону. Мартын замедлился, перезаряжая двустволку.
Крякали утки. В клетках кричали обезьяны. За бетонным валом слоновника отрывисто и тревожно трубил слон.
Панда догнала зоотехника, набросилась и повалила на землю. Зоотехник заорал.
Мартын остановился и прицелился.
Человек и зверь катались по земле. Панда вонзила зубы в ногу зоотехника, тот вопил, пытаясь побороть ощетинившееся животное. Неудачно перевернулся, оказался под задними лапами панды – острые когти прошлись по лицу. Сорвали его как маску. Брызнула кровь, черная в свете луны.
Крик оборвался.
Мартын выстрелил, боясь задеть зоотехника. Облачко дроби прошло выше.
Панда уселась на человеке, вцепилась лапами в ногу-соломинку, через которую продолжала сосать кровь, и… Мартына передернуло от громкого треска, с которым сломалась кость. Руки дрогнули – и он снова промазал.
Переломив ружье, он уронил в траву патрон, не стал поднимать, зарядил только левый ствол, рванул рамку вверх и прицелился.
Что-то заслонило панду. Спина ветврача.
Ветврач подбежал и набросил на голову панды куртку.
– Дурак! – прошипел Мартын. – Отойди!
Панда отпустила зоотехника и поползла назад, мотая головой. Ветврач попятился.
Мартын рванулся вперед. Медведь – страшный черно-белый зверь, который казался костистым и грязным, – все никак не мог стряхнуть куртку. Он поднялся на задние лапы и стал рвать ее когтями. Будто хотел раскроить себе морду.
Зоотехник развернулся и замахал руками.
– Не надо… не стреляй…
Мартын оттолкнул его.
Панда прихватила превратившуюся в лохмотья куртку ложным пальцем и сдернула с головы.
Мартын влепил заряд дроби в черно-белую кровоточащую морду. Стрелял в упор.
Дробь сработала как разрывная пуля – снесла половину головы вместе с глазом и ухом. Кровосос повалился на спину в траву, заляпанную собственной кровью и плотью. Забился, дергая лапами.
Правую ногу Мартына полоснуло болью.
Он отскочил и, прыгая на одной ноге, зарядил ружье. Панда гребла лапами. Мартын обскакал ее справа и спустил оба курка. Брюхо зверя взорвалось черным фейерверком.
Вампир затих.
Мартын опустился на землю, отложил ружье, согнул в колене раненую ногу и стал рвать штанину на полосы.
На ногу наложили больше двадцати швов. Крепко зверь приложил: до кости разодрал. Но мог ведь и сломать. С зоотехником вот что натворил: в открытый гроб не положишь.
В больницу приходили из милиции. Навещали коллеги. Часто забегал ветврач: нес вздор про вспышки вампиризма среди панд. Про эпидемию в китайских заповедниках и панда-резервах.
– Я с Пекинским зоопарком разговаривал… по-английски… – лепетал ветврач. – Там у них такое… такое…
«Почему я? – подумал Мартын. – Ему что, поговорить не с кем?»
И догадался: не верят ветврачу в зоопарке. Не хотят верить. Бешеная панда – хорошо, допустим, а панда-вампир – тут уж увольте.
Мартын зажмуривался. А он сам верит?
Ветврач дергал его за рукав и просительно заглядывал в глаза. Что-то там искал.
– А если не только панды? Если во всей экосистеме? Это ведь не только через укус передается… у них, в Пекине… даже медведи наши заразились… по воздуху!
– По воздуху, – повторил Мартын.
– Да! А ведь что выходит, ведь как раньше считали… не человеческий это феномен, не только человеческий! Душа ни при чем! Не нужна душа, чтобы кровь пить!
А потом вздор прорвался на экраны телевизоров.
После выписки Мартын перебрался к дочери. Та была испугана новостями. Мир катился к черту под хвост.
По старенькому телевизору в квартире дочери этот мир был черно-белым, как панда.
Телемосты между Ленинградом и Шанхаем вел Познер. Больше всего стращал «Взгляд». Рассказывал об участившихся нападениях на людей диких панд в Южном Китае. О зачистке войсками тренировочного центра для панд в горах Тяньтая. «И никакие они не милые! – кричал в камеру краснолицый эксперт. – Это свирепые хищники со своими инстинктами! Только раньше они нападали в целях самообороны, а теперь делают это по воле неизвестного науке неклеточного организма!»
«Взгляд» закрыли, журналисты Москвы вышли на Красную площадь с митингом в защиту гласности. «Взгляд» ушел в подполье. Подключились независимые газеты. Вещали на русском «Радио Свобода», «Голос Америки» и «Немецкая волна». Даже на радио «Россия» стали проскакивать панические нотки.
Неизвестная инфекция распространялась на Дальнем Востоке с огромной скоростью.
Ветврач заявился без звонка. Топтался на пороге, лопотал:
– Он ускоряется, понимаешь, ускоряется… и адаптируется… сначала только ночью, а теперь…
– Кто ускоряется?
– Вирус! У них это раньше началось… медленно шло, а потом… Может, и видовой барьер сломает! Люди, понимаешь, люди! Я разговаривал, прервали… а дозвониться больше не смог… Понимаешь?
Мартын захлопнул дверь. От слов ветврача похолодело в желудке.
Через неделю он вышел на работу.
Заглянул в секцию, где работала укушенная пандой лаборантка.
– С больничного не вернулась, – сказала женщина в матерчатом комбинезоне.
– А давно ушла?
– С неделю, может.
– И никто не знает, что с ней?
Женщина пожала плечами и стала натягивать резиновые перчатки.
Биометрическую яму залили бетоном.
– Зачем? – спросил Мартын у начальника отдела.
– Затем, – сказал начальник. – К директору дуй. Вызывал.
Развернулся и двинул прочь.
– Так зачем забетонировали? – крикнул Мартын.
Начальник обернулся и долго молчал, пристально глядя на перевозчика.
– Шевелились они, – сказал он наконец и ушел.
Под глазами директора пролегали черные тени.
– О, Мартын… – вяло сказал он. – Дуй с ящиком в аэропорт.
– С каким ящиком?
– Ну, с этой… пандой.
– А ее что, не в яму?
– Нет. Надо на родину отправить. Там разберутся.
– Кто сказал?
– Кто надо.
– Чего тогда сами не заберут?
– Ты езжай, езжай.
Ящик был металлический, массивный. Стоял в кузове грузовика; гроб, одним словом.
Водитель – тот самый молодой парень, с которым они забирали панду и манулов, – с четвертой попытки залез в кабину. Мартын постоял, посмотрел и тоже залез.
– Башка болит, – сказал водитель. – Захворал.
– В аэропорту здоровье поправишь.
– Страшно ехать. Руки дрожат.
– Поехали, – сказал Мартын.
Ему тоже было страшно – пока не тронулись, чудилось, что в металлическом ящике кто-то скребется.
Остановились на полпути. Шоссе перекрыто: грузовик с военными и бело-синие милицейские «Жигули». Что-то лежало на разделительной полосе, накрытое брезентом.
– Разворачивайтесь, – сказал милиционер.
– А что случилось? – спросил Мартын.
– Лось случился. Кабан случился, – сказал милиционер и нервно дернул головой, когда в чаще громко треснула ветка. – Ну, разворачивайтесь.
– В город закинешь? – спросил Мартын.
Водитель кивнул на ящик в кузове.
– А с этим что?
– Не моей головы боль. Хватит, навозился.
Он выскочил на остановке у ларька. Купил бутылку портвейна, шоколадку. Хотел купить букет, но на дверях цветочного висела картонка: «Закрыто навсегда».
В квартире вкусно пахло жареной курицей. Мартын поцеловал дочь, вручил внуку шоколадку.
Потом сидели на диване перед стареньким телевизором. Смотрели, как по черно-белым улицам бегут черно-белые китайцы. Одни убегают, другие догоняют, третьи стреляют.
Мартын обнял внука, тот не отстранился. Он обнял крепче и сказал:
– Ничего-ничего, летом всегда тяжело. Зимой полегчает.
– Деда, а панды зимой спят? – спросил внук.
– Да кто их знает.
Зимой мир обезлюдел.
