Френсис Мэрион Кроуфорд
Верхняя полка
Когда застольная беседа доходит до сигар – тут уж два пути. Или кто-нибудь из гостей побалует всех интересной историей, или, как только рассеется табачный дым, все разойдутся по домам. На этот раз слово взял Брисбен. До тех пор я не обращал внимания на этого человека, и тут только сумел разглядеть его. Это был настоящий искатель приключений: высокий, мускулистый, широкоплечий, его лицо напоминало гранитную скалу, а в голубых глазах плескались океаны. Одной короткой фразой он обрубил все разговоры за столом.
– Вы видели призраков? – спросил Брисбен, и сам же ответил, – Я – видел!
Все заговорили разом: ну, что за чушь, какие призраки, мы ведь образованные люди…
Брисбен, напротив, замолчал. Отрезал кончик сигары, поднес спичку и долго-долго раскуривал. Когда все возражения смолкли, а слуга принес шампанского, продолжил спокойным голосом:
– Я не раз бродил по морям и океанам. Видел Тихий, Индийский, а уж сколько раз пересекал Атлантику – и не сосчитаешь. Через эту узкую лужицу я, обычно, перебирался на одном и том же пароходе. Не буду называть его, скажу только, что это самый комфортный пароход, курсирующий между Бостоном и Ливерпулем. Жаль, что теперь ноги моей больше не будет на этом корабле…
Он затянулся и выпустил дым.
– Но свой последний рейс через Атлантику я запомнил навсегда. Выпал мне билет в сто пятую каюту. Я всегда беру нижнее место, поскольку полка там гораздо шире, чем наверху. Замечали вы такое? Вот и в тот раз поднялся на борт, передал стюарду саквояж и показал билет. Стюард сразу спал с лица, согнулся в три погибели и поплелся впереди меня, будто приговоренный – к эшафоту. Идти нам пришлось долго, сто пятая была почти у самого носа. Заходить внутрь стюард категорически отказался, поставил саквояж у порога и поскорее ретировался. Даже за чаевыми не протянул руки. Мне это показалось странным, но я пожал плечами и тут же выбросил стюарда из головы. Оглядел каюту: все, как обычно на этом пароходе. Матрацы в заплатках, но зато мягкие. Одеяла и полотенца – застиранные до тонкости, но зато чистые. Вода в графине чуть желтоватая, но на трансатлантических рейсах мне приходилось пить и похуже, уж поверьте. Нижняя полка оказалась широкой, чуть ли не вдвое против верхней, а это самое главное для уютного сна.
Пароход отправился без опоздания, качки не наблюдалось, а легкий бриз освежал гуляющих по палубе пассажиров. Я не люблю эти бессмысленные хождения взад-вперед, ненавижу раскланиваться с незнакомыми людьми на каждом шагу, а смотреть на китов или айсберги мне уже не интересно. Знаете, что говорят про китов и про айсберги? Если хоть раз в жизни увидел, считай, что видел их всех. Поэтому я всегда скрываюсь в кают-компании. Здесь подают отличные закуски, а у новичков они вызывают одинаковую реакцию: лицо постепенно зеленеет и через пару секунд они уже бегут прочь, спеша извиниться – ах, ох, нездоровится. В итоге бывалые путешественники остаются в уютном уединении от докучливых бесед.
Первый вечер принес мне сплошные разочарования: в кают-компании не продохнуть от нахлынувших пассажиров, а на палубе, по случаю отличной погоды, было еще многолюднее. Я отправился в каюту, чтобы пораньше лечь спать, и разозлился еще больше. Помнится, когда я брал билет, мне обещали отдельную каюту. А тут я обнаружил саквояж, трость и иные вещи попутчика. Сам он явился ближе к полуночи, когда я дремал, накрывшись пледом. Я рассмотрел его мельком, сквозь ресницы. Рыжий, как таракан, и такой же противный. Одет как мошенники с Уолл-стрит, из тех, кто всегда готов пустить по ветру ваши денежки. Да уж, повезло… С таким и парой слов перемолвиться не захочется. Придется подстраиваться под его привычки, чтобы свести все разговоры к минимуму. Будет приходить поздно – я лягу пораньше, а по утрам стану исчезать из каюты, пока он спит. Да, путешествие станет менее комфортным, но зато не придется даже здороваться с этим скользким типом.
С этой мыслью я и уснул. Вдруг, среди ночи, скользкий тип спрыгнул со своей полки и, распахнув дверь, побежал куда-то по коридору. Хоть бы ты споткнулся, мстительно подумал я, но никакого грохота не услышал. Зато противный скрип петель, на которых дверь каюты раскачивалась в такт бортовой качке, меня просто взбесил. Я встал, захлопнул дверь, улегся обратно на свою двойную полку и думал, что теперь точно буду ворочаться до рассвета. Однако в тот же миг я уснул.
Незадолго до рассвета я проснулся от сквозняка. На верхней полке кто-то тихонько стонал. Или мне показалось? Наверное, попутчик уже вернулся и мучается от морской болезни. Только бы его не стошнило, подумал я с ненавистью, и вжался в стену каюты. Корабль покачивался на волнах и, несмотря на все мое раздражение, сон вернулся быстро.
Под утро я буквально окоченел. Смотрю – иллюминатор открыт нараспашку. Пришлось встать, кутаясь в плед, захлопнуть его и завернуть винт. Надо объяснить попутчику, чтобы больше не выстуживал каюту. Но не сейчас. Этот плут задернул шторки на верхней полке, спит или делает вид, что спит. Но мне это только на руку, ведь я решил не встречаться с ним без особой необходимости. А про иллюминатор можно и после поговорить. Я быстро оделся и вышел на палубу.
Там почти никого не было, только пара матросов, да еще корабельный доктор любовался восходящим солнцем. Я приветливо кивнул доктору:
– Прекрасно утро, не правда ли?
– Это как посмотреть, – откликнулся он. – Для здоровья такие утра не слишком полезны. Слишком сыро и зябко для долгих прогулок. Вам бы лучше вернуться в каюту. Вы в которой?
– В сто пятой, – сказал я.
Доктор выпучил глаза и, как мне показалось, вздрогнул.
– Вас что-то напугало? – уточнил я.
– Нет, нет, – слишком быстро ответил доктор. – Просто мне доводилось общаться с пассажирами этой каюты на прошлых рейсах. Все высказывали недовольство.
– Позвольте, тогда и мне тоже высказать! – подхватил я. – В каюте затхлый запах и сырость, не меньше, чем этим утром на палубе. А вы говорите, это вредно для здоровья.
– Да-да, – отрешенно проговорил доктор, явно думая о чем-то другом. – Вы на нижней полке?
– На нижней, – удивленно ответил я. – А к чему…
– В каюте есть еще пассажир? – оборвал меня доктор.
– Да, какой-то молодой хлыщ, – скривился я. – На него тоже хочу пожаловаться: ну что за человек! Сорвался куда-то среди ночи, закричал, хлопнул дверью, разбудил меня…
– Скажите, а вернулся ли он? – с тревогой спросил доктор.
– Вернулся. Куда же он денется? Не сойдет же он с парохода посреди океана…
Доктор огляделся по сторонам, приблизился ко мне и зашептал в самое ухо:
– К черту этот корабль и его репутацию! Заберите свой багаж и немедленно переселяйтесь ко мне. Я потеснюсь, ничего. Поверьте, вам нужно поскорее убираться из сто пятой.
– Да зачем же? – удивился я.
– Потом все поймете, – настаивал он. – Я давал клятву до конца бороться за жизни своих пациентов, а сейчас хочу спасти не только вашу жизнь, но и вашу душу. Моя профессия не позволяет верить во всяческую чертовщину, но поверьте, в море оживают самые жуткие суеверия… Переселяйтесь ко мне, иначе в скором времени вас поглотит Атлантический океан.
– На что вы намекаете, доктор?
– Намекаю? Я говорю прямо: на трех последних рейсах пассажиры из сто пятой прыгали за борт.
Вот так история! Мне показалось, что доктор задумал розыгрыш, но в его глазах светились лишь искренняя забота и опасение за жизнь пассажира. Тем не менее, я отклонил любезное приглашение доктора.
– А я бы, на вашем месте, – начал было он, но махнул рукой. – А впрочем, пойдемте-ка лучше завтракать.
После завтрака я заглянул в каюту. Пассажир на верхней полке, судя по задернутым шторкам, все еще спал. От нечего делать, я снова вернулся на палубу и тут меня пригласили к капитану.
– Вы из сто пятой? – спросил он, как только я взошел на мостик.
– Так точно, – отрапортовал я. – Чем могу служить?
– Я провожу расследование гибели вашего соседа, – мрачно сказал капитан. – Вахтенный матрос доложил, что поздно ночью пассажир из сто пятой выбежал на палубу и прыгнул за борт. Остановить его не успели. Тело в таких случаях не ищут – в темноте это бесполезно. Пока корабль остановится, пока шлюпки спустят на воду…
– Значит, уже четвертый! – воскликнул я в нервном возбуждении.
– Вам известно про прежние случаи? – капитан еще больше помрачнел. – Досадно. Прошу вас не распространяться об этом. Репутация моего корабля и так уже изрядно подмочена тремя самоубийствами. Четвертое окончательно потопит и меня, и пароход… Выбирайте любую каюту, хотите – заберите мою. Переселяйтесь до конца этого рейса, только не оставайтесь в сто пятой.
– Напротив, я бы очень хотел остаться там, – возразил я. – Теперь, когда каюта полностью в моем распоряжении, я смогу разместиться в ней с комфортом. Предпочитаю уединение, знаете ли. Что до моего самоубийства, тут можете не опасаться. Подобной глупости я не совершу никогда.
Капитан взял с меня слово, что я ни одной живой душе не сообщу подробности этой истории. Именно поэтому я храню в тайне название парохода.
Когда я вернулся в каюту, верхняя полка была пуста, шторки раздернуты. Стюард как раз в этот момент выносил вещи пропавшего пассажира.
– Скажите, а почему вы оставляете открытым иллюминатор? – задал я вопрос.
– Иллюминатор? – вздрогнул юноша.
– Да, черт возьми! – вспылил я и принялся забрасывать его новыми вопросами. – Как можно оставлять его открытым в океане? А если корабль накренится слишком сильно и в каюту хлынет вода? Здесь поэтому так сыро? Почему же вы не пытаетесь это исправить? Я пожалуюсь капитану…
– Жалуйтесь кому угодно! – перебил меня стюард. – Это мой последний рейс, довольно с меня всякой чертовщины. Но если хотите знать, сэр, то даже архангелам не под силу удержать этот иллюминатор закрытым с полуночи до утра.
– Но ведь это проще простого! – возразил я. – Смотрите, этот большой винт нужно просто вкрутить в петлю до конца. Вот так.
Я задраил иллюминатор.
– Увидите, сэр, в полночь он снова откроется.
– Ха! Хотите пари? Если он откроется, вы получите золотую монету. Но этого просто не может быть.
– Увидите, сэр! – повторил стюард и вышел.
Брисбен отбросил окурок сигары и тут же раскурил новую. Руки его слегка дрожали.
– И я увидел, господа. Той ночью сон не шел ко мне. Я лежал, глядя на иллюминатор, неотрывно следил за отблесками Луны на стекле. Только однажды перевел взгляд на хронометр, чтобы узнать, который час. И в тот же миг почувствовал на щеке сквозняк. Иллюминатор распахнулся! Я бросился к нему, стараясь мыслить рационально. Как это могло произойти? Допустим, винт, удерживающий латунную раму круглого окошка, поворачивается от качки. Возможно ли такое? Стоит убедиться. Я снова задраил иллюминатор и уставился на винт. Его головка не двигалась. Тогда я перевел взгляд на бескрайний океан, освещенный полной Луной. Волны с разбега врезались в левый борт, заставляя корабль раскачиваться. Минут пятнадцать в неотрывно смотрел на волны. Я слышал мерные удары воды о металл, потом к ним добавился некий странный шорох. Этот шорох раздавался за моей спиной, как будто кто-то ворочался на верхней полке. Но ведь этого не может быть, подумал я. В темноте я не мог ничего разглядеть, поэтому протянул руки и нащупал… Поверьте, это был не сон и я был в ясном уме. Но на верхней полке кото-то лежал. Я прикоснулся к чьей-то руке, мокрой и дьявольски холодной. Возможно, я закричал, не помню, но тот, кто лежал на верхней полке немедленно набросился на меня. Человек, от которого исходил смрад сырого погреба, затопленного болотной жижей, опрокинул меня навзничь, подмял под себя и несколько раз ударил головой об пол каюты. Потом распахнулась дверь, и он сбежал из каюты. Я бросился за ним, не вполне понимая, что делаю. Однако никого не увидел, только тени мелькали по коридору. Вы даже представить не можете, какой ужас парализовал меня в тот момент. Но постепенно я убедил себя, что все это была галлюцинация. Наваждение, навеянное страшными рассказами о сто пятой каюте. Прежде, чем поверить в сверхъестественное, мне хотелось во всем разобраться. Ощупью я нашарил свой саквояж, достал жестянку со свечами, которые всегда вожу с собой на всякий случай. Зажег одну и осмотрел верхнюю полку. Мне казалось, она должна быть промокшей насквозь, но подушка и простыни были сухими. Что за ерунда? Ведь на них лежал кто-то насквозь мокрый! Или все-таки это мне приснилось?
Я обернулся к иллюминатору и с ужасом увидел, что он снова открыт. Тут уж я разозлился, задраил окошко – в который уж раз, – и дополнительно заблокировал тростью. Всю оставшуюся ночь я просидел на кушетке, сжимая трость руками и заставляя себя не думать о том, кто же набросился на меня с верхней полки.
Когда взошло солнце, я отправился к доктору.
– Вы живы? – удивился он.
– Да, – кивнул я, – хотя и не понимаю, каким чудом уцелел.
Пересказав события минувшей ночи, я обратился к доктору с вопросом:
– Ваше предложение еще в силе? Вы готовы разделить со мной каюту?
– Разумеется, – ответил он, – переселяйтесь ко мне.
– Доктор, я имел в виду иное, – покачал я головой. – Проведите следующую ночь в сто пятой, вместе со мной. Два рационально мыслящих человека сумеют разгадать, что же там происходит на самом деле.
– Нет, извините, – отказался он. – Мне хватает хлопот с живыми людьми, а за призраками гоняться недосуг.
– Но как вы можете утверждать, что это призрак? – сетовал я. – Вы ведь ученый человек, а не полуграмотный стюард. Неужели здравый смысл не подсказывает вам…
– Здравый смысл подсказывает мне, что нужно позвать корабельного плотника, – усмехнулся доктор. – Пусть заколотит дверь сто пятой гвоздями покрепче, чтоб никто туда больше не входил, а главное, чтобы оттуда не выбралось нечто… А по прибытии в ближайший порт, я покину этот пароход навсегда.
Думаете мне хотелось провести еще одну ночь в страшной каюте? Нет, конечно. Но я должен был убедиться, что не схожу с ума. Поэтому весь день я искал человека, который согласится составить мне компанию. Но все отказывались. Стюард, которому я вручил золотую монету за проигранное пари, а потом посулил еще целый мешок таких монет, матросы и офицеры, корабельный капеллан. Никто не пожелал присоединиться к моему бдению. Уже под вечер в сто пятую каюту пришел капитан.
– Мистер Брисбен, я разделю с вами опасную вахту, – сказал он, протягивая мне руку. – Не знаю, что стоит за этой историей, но хочу разобраться не меньше вашего.
Я молча сжал его крепкую ладонь. Капитан производил впечатление человека, который не потеряет голову даже в самой безнадежной ситуации. Для начала он запер дверь каюты и подвинул к ней мой саквояж.
– Здесь будет мой наблюдательный пункт, и клянусь, никто не войдет в эту дверь и не покинет каюту до наступления утра. Я вижу, иллюминатор задраен, да еще и закреплен тростью. Это надежно. Теперь оборвите к чертовой матери шторки на верхней полке, чтобы ничто не закрывало нам обзора.
В довершении всего мы повесили над верхней полкой фонарь, который освещал ее мягким светом.
– Прекрасно! – воскликнул я. – Никто сюда не проберется тайком и никто не сумеет распахнуть иллюминатор. Возможно, то, что являлось мне прежде, было лишь игрой воображения, но вряд ли мы оба увидим одну галлюцинацию на двоих.
– Не беспокойтесь, у меня нет воображения, – хмуро сказал капитан.
– А когда начались эти… загадочные явления? – спросил я.
– Примерно год назад, – нехотя ответил капитан. – На верхней полке ехал сумасшедший. Мне сказали, он был лунатиком, который сбежал от опекуна и друзей, чтобы исполнить свою мечту и переплыть океан. Посреди ночи его потянуло на палубу. Никто не знал о расстройстве его психики. Он прошел мимо вахтенного офицера, даже перемолвился с ним парой дежурных фраз. А потом прыгнул за борт. Тело мы не нашли, хотя и спускали шлюпки… Впрочем, я вам уже рассказывал, что ночью спасательные операции не возможны.
Он замолчал, подозрительно разглядывая иллюминатор. Мне тоже показалось, что винт потихоньку выворачивается. Но заметить это можно было лишь краем глаза, как только мы уставились на винт, он замер и больше не двигался.
– С тех пор в этой каюте постоянно открывается иллюминатор, – продолжал капитан. – Я говорил с Робертом, стюардом – ну, вы знаете, – так он божится, что каждую ночь иллюминатор открыт. Из-за этого сто пятую время от времени заливает водой. Отсюда и запах, сырой и затхлый. Чувствуете, кажется, смрад усиливается.
Фонарь, подвешенный над верхней полкой, вдруг погас. Но кое-что разглядеть удавалось, ведь в коридоре горела лампа и, сквозь матовое стекло в двери, проникал свет. Я потянулся к фонарю, но тут за спиной раздался крик:
– Полундра! На помощь!
Капитан силился удержать трость, которой был заблокирован иллюминатор. Она вырывалась из его крепких рук. Я вцепился в трость, чтобы помочь удержать, но крепкое дерево переломилось с громким треском и нас с капитаном разбросало в разные стороны. Я взглянул на иллюминатор. Открыт. Настежь!
Капитан с ужасом смотрел куда-то мимо моего плеча.
– Там… На верхней полке, – шептал он дрожащими губами. – Станьте у дверей, а я стащу эту тварь. Вместе мы скрутим кого угодно!
Но я не послушался. Взобрался на нижнюю полку, которая на таких пароходах намного шире, чем верхняя, и вцепился обеими руками в нечто омерзительное… Это был утопленник, посиневший и раздутый. Скользкий, как угорь, провонявший тиной и гнилью, он вырывался, и сил в мертвых руках было столько, что даже десять матросов не сумели бы его удержать. Глаза, напоминавшие цветом брюхо дохлой рыбы, пристально смотрели на меня, и я кричал от ужаса, но не разжимал скрюченных пальцев. Мертвец навалился всей тяжестью на мою левую руку, запястье хрустнуло, и я снова закричал, на этот раз от боли. Утопленник вывернулся из ослабевшего захвата, тряхнул осклизлыми волосами и бросился на капитана. Тот не отступил, не сдвинулся с места. Он обрушил сокрушительный удар на голову жуткого существа, но тут же рухнул, как подкошенный. Мертвец сгинул без следа, как мне показалось – выскользнул в иллюминатор, хотя протиснуться через маленькое окошко не под силу даже ребенку. Я склонился над капитаном и с облегчением обнаружил, что он дышит…
– Но что же было дальше? – все наперебой задавали Брисбену один и тот же вопрос. – Что было дальше?
– Дальше? Доктор осмотрел мою сломанную руку, наложил гипс, а потом привел корабельного плотника и тот заколотил дверь сто пятой самыми крепкими гвоздями. Думаю, этот беспокойный утопленник, по какой-то жуткой причине, обречен возвращаться в распроклятую каюту снова и снова, и уже никогда не покинет верхнюю полку.
