Гэллегер-Штрих

Мутный взгляд Гэллегера был устремлен сквозь окно туда, где должен был находиться задний двор. Ощущение при этом было тошнотворное, как будто желудок проваливался в ту нелепую, невероятную яму, что нежданно-негаданно образовалась за окном. Ох и широка же эта яма! Ох и глубока! Пожалуй, достаточно глубока, чтобы вместить колоссальное похмелье изобретателя.

Или все-таки недостаточно?

Гэллегер хотел было заглянуть в календарь, но передумал. Отчего-то казалось, что похмелье длится уже несколько тысячелетий. Даже для человека его с его способностью к поглощению алкоголя это был поистине дьявольский бодун.

– Бодун, – жалобно произнес Гэллегер, ковыляя к дивану и заваливаясь на него. – Отходняк – куда более выразительное слово. Бодун наводит на мысли о быках и будильниках, и да, они у меня в голове, ревут и звенят хором. – Он вяло потянулся к крану алкогольного органа, но заколебался и вступил в разговор с желудком.

Гэллегер. Ну самую чуточку, ладно?

Желудок. Поосторожнее!

Гэллегер. Только опохмелки ради.

Желудок. О-хо-хонюшки!

Гэллегер. Ну перестань. Мне нужно выпить. У меня задний двор сгинул.

Желудок. Как я ему завидую…

Тут отворилась дверь, и вошел робот: под прозрачной шкурой быстро крутились шестеренки, колесики и валики. Гэллегер глянул на него и закрыл глаза, потея.

– Убирайся, – прорычал он. – Я проклинаю тот день, когда соорудил тебя. Ненавижу твои мельтешащие потроха.

– Не умеешь ты ценить красоту, – обиженно произнес робот. – А я, между прочим, принес тебе пива.

– Гм… – Гэллегер взял из руки робота пластиковую бутылку и с жадностью к ней присосался, освежая глотку прохладной жидкостью с мятным вкусом. – Ахх… – выдохнул он, усаживаясь. – Полегчало. Правда, самую малость.

– Как насчет укола тиамина?

– У меня на него аллергия развилась, – уныло ответил роботу Гэллегер. – Жажда – мое проклятие. Гм… – Он посмотрел на алкогольный орган. – Может быть…

– По твою душу явился полицейский.

– Кто?

– Полицейский. Он уже давно здесь.

– О черт!.. – Гэллегер уставился в угол возле растворенного окна. – А это что за диво?

«Диво» было похоже на машину, но весьма необычную. Гэллегер разглядывал ее с недоумением, любопытством и толикой иронии. Не могло быть никаких сомнений, что он собрал собственноручно чертову штуковину. О чем напрочь забыл. Именно так работал его сумбурный разум. Гэллегер не получил серьезного технического образования, но по какой-то непостижимой причине природа наделила его гениальностью. Точнее, гениальность досталась его подсознанию. Рассудок у Гэллегера был вполне нормальным, разве что изрядно рассеянным и зачастую одурманенным алкоголем. Но когда брало верх демоническое подсознание, руки могли сотворить все, что угодно. В один из таких запоев они сотворили робота, а потом несколько недель Гэллегер гадал, чем этому творению предполагалось заниматься. В конце концов выяснилось, что ничем особо полезным. Но Гэллегер все же оставил робота у себя, притерпевшись к его манере выискивать зеркала и тщеславно позировать перед ними, восхищаясь своими металлическими внутренностями.

«Значит, опять я мастерил, будучи в стельку пьян», – подумал Гэллегер.

А вслух сказал:

– Эй, дурак, сгоняй-ка еще за пивком. Да пошустрей!

Когда робот удалился, Гэллегер распрямил свое долговязое тело и побрел к машине, чтобы с любопытством ее рассмотреть. Она была выключена. Перекинутые через подоконник бледные гибкие щупальца толщиной с большой палец свисали этак на фут с края ямы, заменившей собой задний двор. А на концах у них…

Гм… Гэллегер вытянул щупальце и уставился на него. На конце металлическое кольцо. А щупальце-то полое! Странно.

Машина была примерно двух ярдов в длину и смахивала на ожившую мусорную кучу. За Гэллегером водилась привычка пускать в дело все, что подвернется под руку. Если не находился нормальный соединитель, изобретатель хватал ближайший пригодный предмет – крючок с ботинка или плечики для пальто.

По этой причине качественный анализ уже собранного устройства никогда не бывал прост. Вот, к примеру, что умеет делать эта опутанная проводами волокнистая утка, с самодовольным видом угнездившаяся на антикварной вафельнице?

– В этот раз я совсем спятил, – сделал вывод Гэллегер. – Но вопреки обыкновению не влип в неприятности. Где же пиво?

Робот стоял перед зеркалом, зачарованно разглядывая содержимое живота.

– Что? Пиво? Да вот же оно. Я лишь на секундочку задержался, чтобы чуть-чуть полюбоваться собой.

Гэллегер назвал робота нехорошим словом, но пластиковую бутылку у него забрал. Озадаченно моргая и кривя костистое вытянутое лицо, он смотрел на стоящее у окна устройство. Что же собой представляет конечный продукт?

Волнистые трубки тянулись от большой загрузочной коробки, в которую Гэллегер превратил мусорное ведро. Коробка была закрыта наглухо, и от нее шла изогнутая трубка к миниатюрной динамо-машине. Или к ее эквиваленту?

«Вряд ли это динамо-машина, – размышлял Гэллегер. – Они вроде огромные. Или не обязательно? Эх, жаль, не получил я технического образования. Как же мне разобраться с этой штуковиной?»

Сплошные загадки. Взять хотя бы этот квадратный серый металлический шкафчик. Гэллегер ненадолго отвлекся на попытку измерить его объем в кубических футах. Получилось четыреста восемьдесят шесть, и это был явно неверный ответ, поскольку шкафчик имел размеры восемнадцать на восемнадцать на восемнадцать дюймов.

Шкафчик был заперт; Гэллегер решил заняться им позже. Он продолжил исследования. Сколько же тут узлов, непонятно как работающих… А на противоположном торце машины – колесико диаметром дюйма четыре, с узким желобом на ободе.

– Конечный продукт, конечный продукт… Что же ты за конечный продукт? Эй, Нарцисс!

– Меня зовут не Нарцисс, – обиженно отозвался робот.

– Что ты самый настоящий нарцисс, понятно с первого взгляда, а как тебя зовут, я и не помню, – прорычал Гэллегер. – И вообще, машинам имена без надобности. Подойди-ка.

– Чем могу служить? – спросил робот, приблизившись.

– Что это такое?

– Машина, – ответил робот. – И безусловно, ей далеко до моей красоты.

– Надеюсь, пользы от нее будет побольше, чем от тебя. Что она умеет?

– Есть землю.

– Ух ты! Вот и объяснение ямы на заднем дворе.

– Тут нет заднего двора.

– Есть.

– Задний двор, – продекламировал робот в сумбурной манере Томаса Вулфа, – это не только задний двор, но и отрицание заднего двора. Это встреча в пространстве заднего двора и не заднего двора. Задний двор – локальная, ограниченная земля. Это явление, обусловленное своим собственным отрицанием.

– Сам-то хоть понял, что наплел? – сурово спросил Гэллегер, которому не терпелось разобраться в ситуации.

– Да.

– Ну-ну. Ладно, не будем про задний двор. Я хочу знать, для чего построил эту машину.

– Почему ты меня об этом спрашиваешь? Я пару дней… да какое там, я целую неделю выключен.

– Ах да, помню. В то утро ты позировал перед зеркалом и не давал мне побриться.

– Это вопрос художественной целостности. Грани моего функционального лица куда гармоничней и драматичней, чем у твоей физиономии.

– Вот что, Нарцисс, – процедил Гэллегер, с трудом держа себя в руках, – я пытаюсь кое-что выяснить. Или этот факт отскакивает от граней твоего чертова мозга, как горох от стенки?

– Разумеется, я не могу тебе помочь, – холодно ответил Нарцисс. – Ты меня снова включил сегодня утром и забылся пьяным сном. Машина была уже достроена, но не действовала. Я прибрался в доме и любезно принес тебе пива, когда ты проснулся и стал, по своему обыкновению, жаловаться на похмелье.

– Ну а раз так, любезно принеси мне еще пива и заткнись.

– А как быть с полицейским?

– Ох… Я про него забыл. Пожалуй, надо с ним поговорить.

Нарцисс вышел, ступая бесшумно – хозяин оснастил его мягкими подошвами. Гэллегер подошел к окну и с содроганием взглянул на невероятную яму. Как она возникла? Почему?

Напрасно он рылся в памяти. Разумеется, подсознание знало ответ, но держало его под надежным замком.

Как ни крути, не мог Гэллегер построить машину, не имея на то серьезной причины. Или мог? Его подсознание обладало логикой, но это была очень специфическая, вывихнутая логика. Нарциссу изначально отводилась роль идеальной открывашки для пивных банок.

Вернулся робот, а следом вошел мускулистый парень в щегольском мундире.

– Мистер Гэллегер?

– Ага.

– Мистер Галлоуэй Гэллегер?

– Ответ опять «ага». Чем могу помочь?

– Принять судебную повестку. – Полицейский вручил Гэллегеру сложенный лист бумаги.

Содержащиеся в повестке перлы юридической фразеологии почти ничего Гэллегеру не сказали.

– Кто такой Делл Хоппер? – спросил он. – Никогда не слышал.

– Вопрос не по адресу, – проворчал полицейский. – Мое дело – повестку вручить, а больше я ничего не знаю.

Он ушел. Гэллегер уткнулся в бумагу. Что за абракадабра?..

Так и не сообразив, что еще можно предпринять, он связался по видеофону с юрисконсультом, потом обратился в бюро юридической информации и узнал, что адвокатские услуги Хопперу оказывает некто Тренч, специалист по корпоративному праву. Звонки в его конторе принимала целая толпа секретарш, но путем угроз, ругани и мольбы Гэллегер прорвался к самому боссу.

На экране появилось лицо типичного сухаря: худоба, седина, усы щеточкой. Под стать оказался и голос, резкий, как скрежет напильника.

– Мистер Гэллегер? Я вас слушаю.

– Вот что, – сказал Гэллегер, – мне сейчас принесли судебную повестку…

– А-а, так вы ее получили. Прекрасно.

– Что значит прекрасно? Я понятия не имею, почему должен явиться в суд.

– Забыли? – скептически произнес Тренч. – Надеюсь, мне удастся освежить вашу память. Мой клиент, человек мягкосердечный, привлекает вас к суду не за оскорбления, не за угрозу физического насилия и даже не за нападение с целью нанесения увечий. Он всего лишь хочет вернуть свои деньги. Или получить равноценную компенсацию.

Гэллегер зажмурился и содрогнулся:

– Что-что?.. Оскорбление?

– Вы его назвали, – ответил Тренч, заглянув в пухлое досье, – утколапым тараканом, грязным неандертальцем… а еще не то вонючим козлом, не то вонючей козявкой. Оба словосочетания являются уничижительными. Кроме того, вы отвесили ему пинка.

– Когда это случилось? – пролепетал Гэллегер.

– Три дня назад.

– И… вы упомянули деньги?

– Тысячу кредитов, выданных вам авансом.

– Аванс? На что?

– На заказ, который вы подрядились выполнить. В детали я не посвящен, но это не отменяет того факта, что заказ не выполнен и деньги не возвращены.

– О-ох… А кто такой этот Хоппер?

– «Хоппер энтерпрайзис инкорпорейтед». Делл Хоппер, антрепренер и импресарио. Впрочем, уверен, вы все это знаете. Увидимся в суде, мистер Гэллегер. А сейчас прошу извинить, я крайне занят. Сегодня мне выступать в качестве обвинителя, и я не сомневаюсь, что обвиняемый получит большой тюремный срок.

– А что он натворил? – вяло поинтересовался Гэллегер.

– Угрозы и побои, – ответил Тренч. – Простейшее дело. До свидания.

Его лицо исчезло с экрана. Гэллегер хлопнул себя по лбу и закричал, требуя пива. Он подошел к рабочему столу, присосался к пластиковой бутылке со встроенным охладителем и перерыл накопившуюся почту. Никакого намека.

Тысяча кредитов… Он совершенно не помнил, как брал их. Может, кассовая книга подскажет?

Она подсказала. Несколько недель назад в ней появились такие записи:

Зак. от Д. Х. – упл. 1000.

Зак. от Д. У. – упл. 1500.

Зак. от Толстяка – упл. 800.

Три тысячи триста кредитов! Но в банковской книжке эта сумма не отмечена. Там фигурирует только снятие семисот кредитов; на счету осталось около полутора тысяч.

Гэллегер застонал и снова обыскал рабочий стол. Под пресс-папье лежал ранее не замеченный конверт. В нем обнаружились акции, как привилегированные, так и обыкновенные – организации под названием «Устройства анлимитед». Прилагающееся письмо уведомляло о получении четырех тысяч кредитов, в обмен на которые согласно договоренности мистеру Галлоуэю Гэллегеру выданы акции…

– Обалдеть! – произнес Гэллегер и хлебнул пива.

Его мозг лихорадочно трудился. Как же случилось, что Д. Х. – Делл Хоппер – заплатил ему тысячу кредитов за изготовление не-знаю-чего, некто с инициалами Д. У. выдал полторы тысячи с аналогичной целью, а сквалыга Толстяк положил на счет всего лишь восемь сотен?

Почему?

Ответ знало только безумное подсознание. Эта смекалистая сущность ловко организовала сделки, собрала денежки с заказчиков, опустошила банковский счет Гэллегера и купила акции «Устройств анлимитед». Ну и дела!

Гэллегер снова воспользовался видеофоном, чтобы связаться со своим биржевым маклером.

– Эрни?

– Здорово, Гэллегер, – отозвался Эрни, глядя с настольного экрана. – Случилось что-то?

– Случилось. Я крепко влип. Скажи-ка, я в последнее время покупал какие-нибудь акции?

– Конечно. УА – «Устройства анлимитед».

– Ну а теперь я хочу их продать. Срочно понадобились наличные.

– Минутку. – Эрни понажимал кнопки.

Гэллегер знал, что текущие котировки высвечиваются у маклера на стене.

– Ну?

– Плохо дело. Они улетели вниз. Предлагаются по четыре, никто не берет.

– А я почем брал?

– По двадцать.

Из глотки Гэллегера исторгся вой раненого волка.

– По двадцать? И ты позволил?

– Я пытался тебя отговорить, – устало ответил Эрни. – Объяснял, что акции УА дешевеют. Задержка из-за проблем с конструированием важной техники, что-то вроде этого. А ты заявил, будто располагаешь инсайдерской информацией. Что я мог поделать?

– Выбить мне мозги, – буркнул Гэллегер. – К черту, поздно жалеть. Я брал еще какие-нибудь акции?

– Сотню от «Марсианского золотого дна».

– Их можно сбыть?

– Можно. Получишь двадцать пять кредитов за весь пакет.

– О чем с утра трубят рожки? – пробормотал Гэллегер.

– Чего?

– Да это я с ужасом заглядываю в будущее.

– Знаю-знаю! – обрадовался Эрни. – «Дэнни Дивер».

– Точно, – подтвердил Гэллегер. – Споешь это на моих похоронах, дружище. – И он прервал связь.

Что, во имя всего святого и несвятого, побудило его купить акции УА?

И что он пообещал Деллу Хопперу, владельцу «Хоппер энтерпрайзис?

Кто такие Д. У. (полторы тысячи кредитов) и Толстяк (восемьсот кредитов)?

Почему вместо заднего двора теперь дыра в земле?

Что и для чего изобрела непостижимая машина его подсознания?

Он включил на видеофоне режим телефонного справочника, покрутил колесико, нашел «Хоппер энтерпрайзис» и позвонил.

– Мне бы поговорить с мистером Хоппером.

– Ваша фамилия?

– Гэллегер.

– Обратитесь к нашему адвокату мистеру Тренчу.

– Уже обращался, – сказал Гэллегер. – Послушайте…

– Мистер Хоппер занят.

– Передайте ему, – торопливо произнес Гэллегер, – у меня есть то, что ему нужно.

Это подействовало. На экране сфокусировался Хоппер – бычьего сложения, седогривый, с беспощадными смоляными глазами, с носом точно клюв. Он двинул к экрану тяжелую челюсть и проревел:

– Гэллегер? Да я тебя в порошок сотру! – И вдруг сменил тон: – Ты звонил Тренчу? Ага, значит, подействовало. Понял уже, что я могу в два счета упрятать тебя за решетку?

– Да, но, может…

– Не может! Думаешь, в моих привычках лично наведываться к каждому чокнутому изобретателю, подрядившемуся выполнить для меня работу? Если бы мне не прожужжали все уши, какой ты суперский спец, я бы еще неделю назад потащил тебя в суд!

Изобретатель?

– Дело в том, – кротко начал Гэллегер, – что я болел…

– Да ни черта подобного, – грубо перебил его Хоппер. – Ты был в стельку пьян. А я не имею обыкновения платить за пьянство. Или забыл, что та тысяча кредитов – только часть гонорара и что я обещал добавить еще девять?

– Девять? Н-нет… Девять тысяч?

– Да к тому же премию за срочность. Учти, у тебя еще есть шанс ее получить – прошла только пара недель. Но если не управишься в срок, пеняй на себя. Я уже выхлопотал разрешение на строительство заводов, мои разведчики ищут по всей стране подходящие кинотеатры. Это годится для небольших помещений, Гэллегер? Постоянный доход дадут они, а не громадные кинозалы.

– Тчвук… – булькнул горлом Гэллегер. – Э-э-э…

– Оно у тебя? Сейчас же приеду и посмотрю.

– Подождите! Может, все-таки позволите мне ее малость подшлифовать?

– Концепция – вот что мне нужно, – сказал Хоппер. – Если она годится, дальше будет проще. Я позвоню Тренчу и велю отозвать иск. До скорого. – Он отключился.

– Пива! – вскричал Гэллегер. – И бритву, – добавил он, когда Нарцисс затопал к выходу из комнаты. – Хочу перерезать себе горло.

– Почему? – спросил робот.

– Чтобы тебя порадовать. Ступай за пивом.

Нарцисс принес пластиковую бутылку.

– Не понимаю, почему ты пребываешь в таком подавленном настроении, – произнес он. – Не лучше ли пребывать в восторженном любовании моей красотой?

– Бритва – это выход, – мрачно проговорил Гэллегер. – Самый лучший выход. Три клиента, двух из них я совершенно не помню. Каждый поручил мне задачу, которую я тоже начисто забыл. Кошмар…

– Давай попробуем прибегнуть к индукции, – предложил Нарцисс. – Эта машина…

– Ну машина. Что дальше?

– Получая заказы, ты обычно напиваешься до состояния, когда подсознание берет верх и выполняет работу. А когда дело сделано, ты трезвеешь и все забываешь. Видимо, так было и в этот раз. Ты соорудил машину, верно?

– Верно, – кивнул Гэллегер. – Но для кого из трех клиентов? Я даже не помню, для чего она предназначена.

– Можно это выяснить опытным путем?

– А-а… Ну да, можно. Что-то я нынче туплю.

– Ты всегда тупишь, – упрекнул Нарцисс. – А еще ты очень уродлив. Чем дольше я размышляю о моей идеальной красоте, тем сильнее мне жаль людишек.

– Все, молчок! – рявкнул Гэллегер, осознав бессмысленность спора с роботом.

Он подошел к загадочной машине и еще раз ее осмотрел. Но ничего не щелкнуло в мозгу.

Увидев кнопку, Гэллегер нажал ее. Машина запела «Сент-Джеймсскую больницу»:

…навестить мою милашку.

Она лежала на мраморном столе…

– Я понял, – проговорил Гэллегер в приступе отчаяния. – Кто-то попросил меня изобрести фонограф.

– Подожди. – Нарцисс вытянул руку. – Выгляни в окно.

– В окно. Угу. Ну и что там, за окном? Ох!..

Гэллегер обессиленно оперся на подоконник. Он задыхался; ноги его не держали. Вот это да!

И все же чего-то такого следовало ожидать.

Трубки, пучком выходящие из машины, оказались телескопическими. Невероятным образом протянувшись до дна ямы, аж на тридцать футов, они ходили там кругами, точно шланги взбесившихся пылесосов. Кружение это было таким стремительным, что Гэллегер видел лишь расплывчатые полосы.

Как будто наблюдаешь за мечущимися в пляске святого Витта змеями горгоны Медузы.

– Видишь, как они носятся? – задумчиво произнес Нарцисс, тяжело навалившись на Гэллегера. – Теперь понятно, откуда взялась яма. Они пожирают землю.

– Ага, – согласился изобретатель, отстраняясь от окна. – Интересно зачем. Земля… Гм… Сырье?

Он повернулся к машине, которая плаксиво выводила:

– Электрические соединители, – размышлял Гэллегер, разглядывая машину. – Земля поступает сюда, в бывшее мусорное ведро. А что потом? Бомбардировка электронами? Протоны, нейтроны, позитроны… Хотел бы я знать смысл этих слов, – посетовал он. – Эх, если б я учился в колледже…

– Позитрон – это…

– Не рассказывай! – взмолился Гэллегер. – У меня ведь только с семантикой проблемы. Мне доступен только интенсионал, но его не выразить словами.

– А экстенсионал на что? – возразил Нарцисс.

– Мне он не помощник. «Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин», – сказал Шалтай-Болтай. В моем случае хозяин – слово. Меня страшат эти проклятые слова, я просто невосприимчив к их экстенциональным значениям.

– Ну и глупо, – сказал робот. – У слова «позитрон» абсолютно ясный смысл.

– Это для тебя он ясен. А для меня элементарные частицы – ватага малышей с рыбьими хвостами и зелеными усами. Вот почему я никогда не смогу разобраться, на что способно мое подсознание. Я вынужден прибегать к символической логике, а символы… Баста! – рыкнул Гэллегер. – Что еще за дискуссии о семантике с роботом?

– Ты первый начал, – сказал Нарцисс.

Гэллегер метнул в него недобрый взгляд и вернулся к таинственной машине. Та по-прежнему пожирала землю и пела «Сент-Джеймсскую больницу».

– Интересно, почему именно эта песня?

– Так ты сам ее напеваешь, когда пьян. Предпочтительно в этом помещении, где орган.

– Это ничего не объясняет, – буркнул Гэллегер.

Он вернулся к изучению машины. Та работала быстро и ровно, заметно выделяя тепло и местами дым. Гэллегер нашел смазочный клапан, схватил банку с маслом, налил. Дым прекратился, а с ним заодно и слабый запах гари.

– И ничего-то она не выдает на-гора, – произнес Гэллегер после долгой паузы, посвященной сумбурным размышлениям.

– Посмотри сюда, – указал робот на шустро вертящееся желобчатое колесо.

Гэллегер пригляделся. Сразу над колесом обнаружилось узкое круглое отверстие в гладком цилиндрическом корпусе. Но и оттуда ничего не выходило.

– Опусти рубильник, – велел Гэллегер.

Нарцисс подчинился. Лязгнула заслонка, остановилось колесо, утихла музыка. Протянувшиеся за окно щупальца перестали кружиться и сократились до первоначальной длины.

– Да, конечный продукт явно отсутствует, – отметил Гэллегер. – Она ест землю и, сколько бы ни съела, все переваривает. Абсурд…

– Уверен?

– Абсолютно. В земле содержатся химические элементы. Кислород, азот… Нью-Йорк стоит на граните, а это алюминий, натрий, кремний – уйма всего. Так что никакими физическими или химическими трансформациями деятельность этой машины не объяснить.

– Хочешь сказать, из машины что-нибудь непременно должно выходить?

– Вот именно, – ответил Гэллегер. – И если бы обстояло так, мне было бы куда легче на душе. Пусть бы она выдавала обыкновенную грязь.

– Она выдает музыку, – заметил Нарцисс. – Если только можно назвать музыкой этот визг.

– Мне не напрячь мозг так сильно, чтобы он взялся обдумывать столь идиотскую гипотезу, – отчеканил Гэллегер. – Не спорю, мое подсознание маленько того. Но у него есть логика, пускай и вывихнутая. Я бы никогда в жизни не изобрел машину, предназначенную для превращения земли в музыку, даже будь это возможно в принципе.

– Но ведь она ничем другим не занимается, согласись.

Гэллегер не удостоил робота контраргументом. Он хотел было потребовать еще пива, но отверг эту идею и велел алкогольному органу соорудить тонизирующий коктейль из нескольких алкогольных напитков. После чего уселся на генератор, украшенный броской табличкой со словом «Монстр». Однако вскоре исправил ошибку – переместился на меньший генератор, по прозвищу Бурчун. На Бурчуне Гэллегеру всегда размышлялось лучше.

Коктейль смазал ему мозги, подстегнул их спиртовыми парами. Машина, не дающая конечного продукта… Земля, превращающаяся в ничто… Гм… Не может материя исчезать, точно кролик в шляпе фокусника. Она куда-то девается. Превращается в энергию? Очевидно, нет. Машина не вырабатывает энергию. Напротив, гнезда и провода говорят о том, что она потребляет электричество.

Из этого следует…

Да ничего из этого не следует.

А если взглянуть под другим углом?

Подсознание Гэллегера, Гэллегер-Штрих, изобрело устройство, исходя из каких-то логичных соображений. Эти соображения подкреплялись денежными авансами. Три человека независимо друг от друга заплатили три тысячи триста кредитов, по всей вероятности, для того, чтобы Гэллегер сделал три разных устройства.

Кто из этих троих заказал машину, пожирающую землю?

Что, если посмотреть на это как на уравнение? Назовем клиентов а, b и c. Цель изготовления машины – конечно, не саму машину – обозначим как х. Тогда a (или) b (или) c равняется x.

Не совсем так. Не может a соответствовать Деллу Хопперу; а – это то, чего он хочет. А то, чего он хочет, по логике и есть предназначение машины.

То же самое можно сказать и о таинственном Д. У. и не менее загадочном Толстяке.

Впрочем, Толстяк чуть менее загадочен. Была у Гэллегера какая-никакая ниточка. Если Д. У. мы обозначили буквой b, то этот Толстяк – с плюс добавочный вес. Присвоим добавочному весу символ d и что получим?

Дозу алкоголя.

Гэллегер потребовал пива, и Нарциссу пришлось отвлечься от позирования перед зеркалом. Изобретатель стучал пятками по Бурчуну и морщил лоб, забыв смахнуть упавшую на глаза длинную прядь темных жидких волос.

Тюрьма?

Ну уж дудки! Должен существовать какой-то другой вариант, надо только его отыскать. А что там с акциями фирмы УА? Почему Гэллегер-Штрих потратил на них четыре тысячи кредитов?

Если найдется ответ на этот вопрос, возможно, дальше будет проще. Гэллегер-Штрих ничего просто так не делает.

Кстати, что собой представляют «Устройства анлимитед»? Изобретатель сел за видеофон и включил «Кто есть кто в Манхэттене». Ему повезло: «Устройства анлимитед» были зарегистрированы в штате Нью-Йорк и имели на его территории офисы. На экране появилась страница фирмы:

УСТРОЙСТВА АНЛИМИТЕД

КОНСТРУИРУЕМ ВСЕ!

КРАСНЫЙ 5-1400-М

Номер видеофона? Это уже кое-что.

Едва Гэллегер нажал на красную клавишу, подал голос дверной звонок и вынудил Нарцисса отлипнуть от зеркала. Вскоре робот вернулся в компании бизоноподобного мистера Хоппера.

– Прости, что задержался, – громыхнул гость. – Мой шофер погнал на красный свет, и нас остановил полицейский. Ох и задал же я ему!

– Шоферу?

– Полицейскому. Ну и где оно?

Гэллегер облизал губы. Неужели и вправду Гэллегер-Штрих отвесил пинка этому человеку-горе?

Мысль не из тех, которым хочется уделить время.

Гэллегер указал в сторону окна:

– Вот.

Угадал ли он? Неужели и вправду Хоппер заказал машину для поедания земли?

У здоровяка округлились от изумления глаза. Подозрительно покосившись на Гэллегера, он подступил к устройству, рассмотрел его с разных ракурсов. Выглянул в окно, но зрелище не вызвало интереса. Наконец он с недоуменной миной на лице повернулся к изобретателю.

– Ты это имел в виду? Абсолютно новый принцип, да?

Не получивший никакой подсказки Гэллегер изобразил чахлую улыбку. Хоппер выжидающе смотрел на него.

– Ладно, – процедил гость, – что насчет практического применения?

Гэллегер отчаянно искал выход из безнадежной ситуации.

– Я продемонстрирую, – сказал он наконец.

Изобретатель пересек помещение и повернул рубильник. Машина в тот же миг затянула «Сент-Джеймсскую больницу», выпростала щупальца и принялась поглощать землю. Открылось отверстие в цилиндре, закрутилось желобчатое колесо.

Хоппер ждал. Некоторое время спустя он спросил:

– И что?

– Вам не нравится?

– Что значит – не нравится? Я еще даже не знаю, что она делает. У нее хоть экран-то есть?

– Конечно, – ответил совершенно растерявшийся Гэллегер. – Внутри вот этого цилиндра.

– Внутри чего? – Косматые брови надвинулись на смоляные глаза. – Цилиндра?

– Угу…

– Какого… – У Хоппера, похоже, сперло дыхание. – Какого черта он там делает? А где рентгеновские глаза?

– А что, они нужны? – пролепетал Гэллегер, слабея от непонимания. – Вы заказывали экран с рентгеновскими глазами?

– Да ты, я вижу, так и не протрезвел! – зарычал Хоппер. – Или свихнулся?

– Постойте-ка… Возможно, я ошибся…

– Ошибся?!

– Ответьте только на один вопрос. Что именно я должен был изготовить?

Хоппер сделал три глубоких вздоха, а затем ледяным тоном, чеканя слова, сказал:

– Я спрашивал, способен ли ты собрать устройство для проецирования трехмерных изображений, чтобы их можно было рассматривать спереди, сбоку, сзади, с любых углов и чтобы не было искажений. Ты ответил утвердительно, и я положил на твой счет тысячу кредитов. А еще заключил договоры с парой фабрик, чтобы незамедлительно приступить к производству аппаратов. Поручил агентам искать подходящие кинотеатры. Подготовил рекламную кампанию для продажи домашних телевизоров. А теперь, мистер Гэллегер, я поеду к моему адвокату и потребую, чтобы он стер вас в порошок.

Хоппер вышел, возмущенно фыркая. Робот тихо затворил дверь, вернулся и, не дожидаясь приказа, сбегал за пивом. Гэллегер отмахнулся.

– Воспользуюсь органом, – простонал он и смешал ядреное пойло. – Нарцисс, выруби проклятую машину. Сил моих больше нет…

– Что ж, одна загадка уже решена, – ободряюще заговорил робот. – Устройство ты сделал не для Хоппера.

– Верно, верно. Я его сделал для… Или для Д. У., или для Толстяка. И как же мне узнать, кто они такие?

– Тебе надо отдохнуть, – сказал робот. – Почему бы не расслабиться и не насладиться моим мелодичным голосом? Я что-нибудь почитаю вслух.

– Он не мелодичный, – машинально ответил Гэллегер. – Скрипучий, как ржавая дверная петля.

– Только для твоих ушей. Мои органы чувств воспринимают его иначе. Между прочим, твоя речь для меня – кваканье жабы-астматички. Ты видишь меня совсем не так, как я сам себя вижу; то же относится и к слуховому восприятию. Но это, кстати, и к лучшему. Иначе бы ты лишился чувств от восхищения.

– Нарцисс, – терпеливо проговорил Гэллегер, – я пытаюсь думать. Не окажешь ли услугу, не захлопнешь ли металлическую пасть?

– Меня зовут не Нарцисс, – сказал робот. – Я Джо.

– Я тебя переименовал. Давай-ка попробуем связаться с «Устройствами анлимитед». Какой там номер?

– Красный пятьдесят один сорок эм.

– Точно.

Гэллегер засел за видеофон. Секретарша была весьма любезна, но смогла сообщить крайне мало полезного.

«Устройства анлимитед» – что-то вроде головной компании холдинга. Раскинула щупальца по всему миру. Когда появляется заказ, УА через своих агентов находит исполнителя и обтяпывает дельце. Фокус в том, что УА выделяет на это деньги из собственного фонда и зарабатывает на процентах. Подробности оказались настолько сложными, что Гэллегер предпочел не вникать.

– И что, никаких бумаг с моей фамилией? Жаль… Может, подскажете, кто такой Д. У.?

– Д. У.? Сожалею, сэр, но по одним инициалам…

– Я знаю только инициалы. И это очень важный вопрос, – настаивал Гэллегер.

Наконец он добился своего. В УА только один сотрудник имел инициалы Д. У. – Джексон Уорделл. В настоящий момент он находился на Каллисто.

– И давно он там?

– С рождения, – последовал обескураживающий ответ. – Ни разу в жизни не бывал на Земле. Уверена, мистер Уорделл – не тот, кто вам нужен.

Гэллегер тоже так решил. Не было смысла спрашивать о Толстяке, поэтому он отключился и печально вздохнул. Что теперь?

Затрезвонил видеофон. На экране появилась лысая, пухлощекая голова с тревожно нахмуренным лбом. При виде изобретателя незнакомец облегченно хохотнул.

– Вот вы где, мистер Гэллегер! А я уже битый час дозваниваюсь. Что-то со связью. Вообще-то, я был уверен, что вы сами мне позвоните.

Гэллегер обмер. Это же Толстяк!

Слава богу, удача наконец повернулась к изобретателю лицом. Толстяк, восемьсот кредитов. За заказ. За какой заказ? На конструирование машины? Может, Гэллегер-Штрих сумел решить проблему Толстяка? Или этого Д. У.? Господи, пусть окажется, что Толстяк заказывал штуковину, которая будет есть землю и петь «Сент-Джеймсскую больницу»!

Изображение потускнело и замерцало, аппарат тихо затрещал. Толстяк перешел на скороговорку:

– Да, связь барахлит. Мистер Гэллегер, у вас получилось? Вы нашли метод?

– Конечно, – ответил Гэллегер.

Может, удастся вытянуть из этого человека хотя бы намек на то, что он заказывал…

– Ах как здорово! А то мне из УА уже который день названивают. Я отбиваюсь, но вечно ждать они не будут. Кафф идет напролом, а мне никак не обойти устаревший кодекс…

Экран погас.

Гэллегер чуть не откусил себе язык в бессильной ярости. Он встал из-за стола и принялся мерить шагами лабораторию. Нервы вибрировали от волнения.

Через секунду видеофон снова зазвонит. Толстяк выйдет на связь. Иначе и быть не может. И на этот раз первый вопрос Гэллегера будет таким: «Вы кто?»

Шло время.

Гэллегер застонал и сел за аппарат. Попросил оператора выяснить, откуда пришел вызов.

– Сожалею, сэр. Звонили из уличного видеофона. Такие вызовы не отслеживаются.

Через десять минут Гэллегер прекратил ругаться, сорвал свою шляпу с головы чугунного пса, когда-то украшавшего собой газон, и круто повернулся к двери.

– Отлучусь, – коротко известил он Нарцисса. – Пригляди за машиной.

– Ладно, но только одним глазком, – ответил робот. – Второй будет занят наблюдениями за моими очаровательными внутренностями. А почему бы тебе не выяснить личность Каффа?

– Кого?

– Каффа. Толстяк упомянул это имя. Сказал, что Кафф идет напролом…

– Точно! И еще он сказал, что не может обойти устаревший кодекс.

– Это законодательный акт.

– Я в курсе, что такое кодекс, – прорычал Гэллегер. – Чай, не слюнявый кретин. Попробую дозвониться до этого Каффа.

В справочнике значились шесть Каффов; трех Гэллегер исключил по половому признаку. Отмел и «Кафф-Линкс, произв. кооп.» Остались двое: Макс и Фредерик. Фредерик оказался тощим, лупоглазым и явно еще не достигшим избирательного возраста. Гэллегер одарил юнца убийственным взглядом и отключился, предоставив Фредерику полчаса гадать, кто это возник на его экране, скорчил дьявольскую гримасу и исчез, не сказав ни слова.

Зато оставался Макс Кафф, а еще надежда, что это тот, кто нужен Гэллегеру. Сомнения исчезли, когда дворецкий переключил вызов на офис в центре Манхэттена, а секретарша сообщила, что мистер Кафф проводит день в «Клубе социального прогресса».

– Вот даже как? Скажите, этот Кафф, кто он такой?

– Прошу прощения?

– Чем промышляет? В смысле, какой у него бизнес?

– У мистера Каффа нет бизнеса, – холодно ответила девушка. – Он олдермен.

А вот это уже интересно.

Гэллегер поискал шляпу, обнаружил ее у себя на голове и попрощался с роботом, который не потрудился ответить.

– Если опять позвонит Толстяк, – проинструктировал Нарцисса изобретатель, – узнай его имя. Понял? И следи за машиной, а то вдруг примется мутировать или еще что-нибудь выкинет.

Итак, вроде бы удается связать концы с концами.

Гэллегер вышел из дома. Дул холодный осенний ветер, сверху, с обсаженных деревьями автострад, слетали хрупкие листья. Мимо проплыло несколько авиатакси, но Гэллегер остановил наземный автомобиль: хотел видеть дорогу. Почему-то он сомневался, что от видеофонного разговора с Максом Каффом был бы прок. С тем, кто может «идти напролом», следует обращаться осторожно.

– Куда, приятель?

– «Клуб социального прогресса». Знаешь, где это?

– Не-а, – ответил водитель. – Но найду. – Он воспользовался телесправочником на приборной панели. – В центре. Едем?

– Угу, – ответил Гэллегер и, откинувшись на сиденье, погрузился в мрачные раздумья.

Что же за клиенты ему в этот раз достались, почему их столь трудно находить? Сущие привидения. Толстяк так и остался безымянным – просто лицо на экране, которое Гэллегер даже не запомнил. Кто такой Д. У., поди догадайся. Один лишь Делл Хоппер на виду, но это нисколько не радует. В кармане хрустит повестка в суд.

– Выпивка, – заговорил сам с собой изобретатель, – вот чего мне не хватает. Я слишком давно трезв, и это причина моих неудач. Ох, проклятие…

Такси остановилось перед хороминой из стекла и кирпича, некогда роскошной, а теперь грязной, как будто заброшенной. Гэллегер вышел из машины, расплатился с водителем и поднялся по пандусу. Небольшая табличка утверждала, что это и есть «Клуб социального прогресса». Не обнаружив звонка, Гэллегер просто отворил дверь и вошел.

Тотчас у него раздулись ноздри, как у боевого коня, учуявшего запах кордита. В этом здании наливают! Инстинкт, подобный голубиному, повел изобретателя прямиком к бару у стены в огромном зале, заполненном стульями, столиками и людьми. В углу грустный джентльмен в котелке играл с пинбольным автоматом. Заметив приближение Гэллегера, он сорвался с места, подбежал и спросил:

– Кого-то ищете?

– Ага, – ответил Гэллегер. – Макса Каффа. Мне сказали, что он здесь.

– Сейчас он отсутствует, – сказал грустный джентльмен. – А какое у вас к нему дело?

– Это насчет Толстяка, – рискнул Гэллегер.

– Насчет кого? – Взгляд грустного джентльмена сделался подозрительным.

– Вы его не знаете. Зато знает Макс.

– А Макс согласен встретиться с вами?

– Еще бы.

– Ладно, – неохотно уступил грустный джентльмен. – У него тур по питейным заведениям – с ним такое бывает. Сейчас он в «Трех звездах».

– В «Трех звездах»? А где это?

– На Четырнадцатой, около Бродвея.

Гэллегер ушел, поблагодарив печального грустного и задержав тоскливый взгляд на баре. Дело прежде всего.

«Три звезды» оказались кабаком с неприличными стереоскопическими картинами на стенах. Изображения двигались в довольно жуткой манере. Поглазев на них в задумчивости, Гэллегер переключился на посетителей. Таковых было немного. Особо привлекал внимание человек, сидевший у конца стойки, – благодаря медвежьему телосложению, цветку гардении в петлице и блистающему бриллианту на перстне.

Гэллегер двинулся к нему.

– Мистер Кафф?

– Допустим. – Здоровяк, как Юпитер вокруг своей оси, развернулся на табурете и воззрился на Гэллегера, слегка пошатываясь. – А ты кто?

– Я…

– Да ладно, понял, – подмигнул Кафф. – Ты провернул темное дельце и не можешь представиться настоящим именем. В бегах, поди?

– Что?

– Я таких за версту чую. – Кафф наклонился вперед и принюхался. – Э-э, да ты попивающий?

– Попивающий – слишком мягко сказано, – с горечью подтвердил Гэллегер.

– Ну так составь компанию, – предложил здоровяк. – Сейчас идет «д»! Дайкири. Тим! – взревел он. – Еще один дайкири, для моего приятеля! И поживей! А потом будет «е».

Гэллегер устроился на соседнем табурете и изучающе вгляделся в собеседника. Олдермен был явно навеселе.

– Да, – сказал Кафф. – Алфавитный запой – ничего нет лучше. Начинаешь с «а», с абсента, а потом бренди, веспер, граппа, дайкири…

– А после дайкири?

– Ерш, разумеется, – слегка удивился Кафф. – Убойное пойло.

Они выпили.

– Вот что, – заговорил Гэллегер, – мне бы хотелось потолковать с вами о Толстяке.

– О ком?

– О Толстяке. – Гэллегер описал упомянутого человека, заговорщицки подмигнув. – Вы его знаете. Прижали его на днях – кодекс и все такое.

– А-а, вот ты о ком! – разразился гомерическим хохотом Кафф. – Толстяк, говоришь? Метко! Еще как метко! Толстяк – самое подходящее прозвище для этого субчика.

– А это разве не фамилия? – коварно поинтересовался Гэллегер.

– Да какая там фамилия! Толстяк! Ха-ха-ха!

– А в этой фамилии есть буква «е»? Или буква «и»?

– Обе имеются, – ответил Кафф. – Тим, где дайкири? А-а, уже готов? Бери, приятель: отличное пойло.

Гэллегер допил коктейль и взялся за второй, который от первого отличался только названием. Как действовать дальше?

– Так вот, что касается Толстяка, – осторожно произнес он.

– Ну?

– Как у него дела?

– Я никогда не отвечаю на вопросы. – Мигом протрезвев, Кафф настороженно уставился на Гэллегера. – Ты откуда взялся? Я тебя не знаю.

– Питтсбург. Сюда приехал только что, и мне порекомендовали этот клуб.

– Чепуха какая-то, – сказал Кафф. – Ладно, не имеет значения. Я наконец разобрался с проблемами, вот и праздную. Ты уже допил? Тим! Жженку нам! Между прочим, – воодушевленно сообщил Кафф, – это единственный на весь город шалман, где подают бухло с названием на «ж». Дальше придется перескакивать – я не знаю ничего на букву «з».

– Запеканка, – рассеянно произнес Гэллегер.

– Запе… Хе! А что это? – Кафф оглянулся на бармена и заорал: – Тим! У тебя есть запеканка?

– Нет, олдермен, – отозвался бармен. – Нам такого не привозят.

– Ну так найди того, кто будет привозить. А ты толковый парень, мне нужен такой, – обратился Кафф уже к Гэллегеру. – Давай помогай.

Изобретатель подчинился. Раз Кафф не хочет говорить о Толстяке, надо как-то заслужить доверие олдермена. Лучший способ – пить с ним. На «и» – ирландское виски, на «к» – киршвассер…

Увы, алфавитный запой с его фантастическими смесями давался Гэллегеру нелегко. Изобретателя и так одолевало похмелье, а жажда Каффа казалась неутолимой.

– «Л»? Что у нас на «л»?

– «Лакрима кристи»… А еще «Либфраумильх».

– Давай, давай!

Какое это было облегчение, когда они добрались до мартини. После «отвертки» Гэллегера развезло. Когда дошло до «р», он предложил рутбир, но Кафф был категорически против безалкогольных напитков.

– Ну тогда рисовое вино.

– Рисовое? Годится! Эй, мы пропустили «н»! Паршиво! Придется начинать сначала, с «а».

Гэллегер принялся отговаривать собутыльника от явной авантюры и добился успеха только благодаря тому, что заинтриговал олдермена экзотическим названием «негрони». Они двинулись дальше, через смэш, текилу, узо и фраппе. «Х» означало «Хеннесси».

– «Ц»?

Они таращились друг на друга сквозь алкогольный туман. Гэллегер пожал плечами и огляделся. Когда они успели перебраться в этот роскошный приватный кабинет клуба?

– «Ц»? – допытывался Кафф. – Давай, приятель, не подведи меня!

– Цуйка, – выкрутился Гэллегер.

– Правильно! Остались пять букв: «ч»…

– Толстяк. Помнишь?

– Старина Смит, – ответил Кафф и разразился хохотом.

По крайней мере, фамилия прозвучала похоже на «Смит».

– Кличка Толстяк прекрасно ему подходит!

– А имя?

– Чье?

– Толстяка.

– Никогда не слышал, – хихикнул олдермен.

Подошел официант и тронул Каффа за руку:

– Вас хотят видеть, сэр. Ждут внизу.

– Понял. Приятель, я через минуту вернусь. Все всегда знают, где меня можно найти – особенно когда я здесь. Не уходи. У нас еще осталась «ч» и… и… что еще?

Он вышел. Гэллегер отодвинул стакан с выпивкой, которую даже не пригубил, встал и, шатаясь, вышел в холл. Там ему на глаза попалась кабинка видеофона, и он, подчиняясь порыву, направился к ней.

– Опять надрался, – заключил появившийся на экране Нарцисс.

– В дымину, – подтвердил Гэллегер. – Зато я вышел на след.

– Я бы тебе посоветовал обратиться в полицию, чтобы выделили охрану, – сказал робот. – Сразу после твоего ухода сюда вломились какие-то типы, искали тебя.

– Какие-то… кто? Ну-ка, повтори!

– Трое громил, – терпеливо уточнил Нарцисс. – Главный у них высокий, тощий, с соломенными волосами и золотым передним зубом. Носит костюм в клеточку. Другие…

– Не нужно описывать, – прорычал Гэллегер. – Просто скажи, что случилось.

– Больше ничего. Они хотели похитить тебя. Не застав, попытались украсть машину. Я их прогнал. Я ведь довольно силен для робота.

– Они не повредили машину?

– А насчет меня не желаешь поинтересоваться? – капризно спросил Нарцисс. – Ведь я куда важнее, чем эта штуковина.

– Я перезвоню, – буркнул Гэллегер. – А сейчас мне позарез нужен крепкий кофе.

Он встал и вывалился из кабинки. К нему направлялся Макс Кафф. Олдермена сопровождали трое мужчин. Один из них резко остановился, у него отпала челюсть.

– Ну и ну! – воскликнул он. – Босс, это же тот самый парень! Гэллегер! Так это с ним ты напился?

Гэллегер попытался сфокусировать зрение. Говоривший обрел контуры. Высокий, худой, с соломенными волосами и золотой фиксой. И в клетчатом костюме.

– Вырубите его, – приказал Кафф. – Да поживей, пока он не заорал и пока никто сюда не явился. Гэллегер, значит? Смышленый парень, да?

Гэллегер заметил, как что-то приближается к его голове, и попытался отпрянуть в кабинку – так улитка прячется в своей раковине. Не вышло. Ослепительно вспыхнули и закружились огни, и он вырубился.

У этой социальной культуры, сонно размышлял Гэллегер, есть две проблемы: чрезмерный рост экзодермы и ее же окостенение. Цивилизацию можно сравнить с цветочной клумбой. Каждое отдельное растение представляет собой значимый элемент композиции. Рост – это прогресс. Технология, многострадальный желтый нарцисс, получает корневую подкормку концентрированной бизнес-активностью, создаваемой войнами, что стимулирует бурное и бессмысленное развитие. Но ни один мир не будет нормальным, если сумма его частей не равна целому.

У растения, вынужденного жить в тени желтого нарцисса, развились паразитические тенденции. Отказавшись от бесполезных корней, оно вьется вокруг нарцисса, взбирается по его стеблям и листьям. Эта удушающая лиана, она же религия, политика, экономика, культура, слишком медленно меняет свои формы, а потому ее обгоняет блистающая комета науки, беспрепятственно взмывшая на небосклон новой эры. В давние времена писатели теоретизировали о том, что в будущем – в их будущем – сложится совершенно иной социологический паттерн. До эпохи ракетных кораблей не доживут столь абсурдные явления, как разводненный акционерный капитал, грязная политика и гангстеризм. Но этим теоретикам картины грядущего рисовались слишком смутно. Ракетные корабли, полагали они, появятся еще очень и очень не скоро. А получилось так, что человек высадился на Луне раньше, чем из обихода вышли карбюраторные двигатели.

В начале двадцатого столетия великая война дала мощнейший толчок развитию технологий, и это развитие потом не прекращалось. Увы, большинство видов реального бизнеса зиждилось на таких фундаментах, как человеко-часы и устойчивые денежные системы. Единственная параллель – эпоха великих финансовых пузырей, «Миссисипского пузыря» и его собратьев. За ней последовал период хаоса, реорганизации, рискованный переход на новые денежные системы, неистовое метание из крайности в крайность. Юриспруденция усложнилась настолько, что требовались многочисленные команды экспертов, вооруженных калькуляторами Педерсона и мыслящими машинами «Механистры» для выстраивания изощреннейшей аргументации, так и норовившей снести границу символической логики и сорваться в бездну абсурда. Убийца, не подписавший чистосердечного признания, имел все шансы выйти сухим из воды. А если и подписывал, существовали способы дискредитировать самые, казалось бы, надежные доказательства. В этой безумной каше власти пытались опираться на островки исторической тверди – судебные прецеденты, – и зачастую получалось только хуже. Поэтому от прецедентного права пришлось отказаться.

Вот так оно и шло. В какой-то момент стало казаться, что социология сможет догнать технологию. Но этого пока не случилось. Мировая история еще не знала такого масштаба азартных игр в экономике. Требовались гении, чтобы распутать создавшийся клубок. В конце концов у природы сработал механизм самозащиты и в результате мутаций такие гении появились, но их деятельность еще очень не скоро даст ощутимые результаты. У Гэллегера уже сложилось представление о том, что теперь необходимо человеку для успешного выживания: отменная приспособляемость и обширный багаж практических и непрактических знаний абсолютно во всех областях. Этот человек должен разбираться в растениях и животных, в минералах и…

Гэллегер открыл глаза. И почти ничего не увидел, главным образом потому, как он тотчас же понял, что сидел, уткнувшись лицом в стол. С трудом изобретатель выпрямился. Его не связали, но затащили на сумрачный чердак, заваленный всяким хламом. На потолке тускло светилась люминесцентная лампа. В одной из стен наличествовала дверь, но перед ней стоял тот тип с золотой фиксой. Сидевший за столом напротив Гэллегера Макс Кафф аккуратно наливал виски в стакан.

– Я тоже хочу, – слабым голосом произнес Гэллегер.

Кафф поднял на него взгляд:

– Что, отчухался? Блейзер слишком крепко тебе двинул – ну извини.

– Да ничего… Я бы все равно скоро вырубился. Убойная штука этот твой алфавитный загул.

– Валяй. – Кафф придвинул стакан к Гэллегеру и взял себе другой. – А ты хитер, приятель, – подловил меня в единственном месте, где ребята не догадались за мной присматривать.

– Да, я умный от природы, – скромно подтвердил Гэллегер.

Виски вернуло его к жизни, но в голове еще плавал туман.

– Это не твои ли… э-э-э… ассистенты, если можно так назвать гнусных громил, уже пытались меня похитить?

– Было дело. Но тебя не застали дома. Твой робот…

– Красавчик, да?

– Ага. Вот что, Блейзер рассказал мне о машине, которую ты соорудил. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы Смит наложил на нее лапы.

Смит?.. Толстяк. Гм… Пазл вновь разваливался. Гэллегер тяжко вздохнул.

А что, если сыграть, прижимая карты к груди?

– Смит ее еще не видел.

– Я в курсе, – кивнул Кафф. – Мы прослушиваем его видеофон. Наш шпион узнал, что Смит позвонил в УА и сообщил: у него есть человек, который работает над заказом. Представляешь? Вот только он не назвал имени. Нам ничего другого не оставалось, как отслеживать звонки Смита и ждать, когда он свяжется с тобой. И мы дождались нужного разговора. Ты сказал Смиту, что устройство готово.

– И что дальше?

– Блейзер с парнями спешно отправился к тебе в гости. Говорю же, мне не нужно, чтобы Смит выполнил контракт.

– О контракте ты не упоминал, – сказал Гэллегер.

– Не прикидывайся дураком. Смит доложил УА, что он полностью ввел тебя в курс дела.

Может, и ввел. Вот только Гэллегер тогда был пьян, и слушал не он, а Гэллегер-Штрих, надежно упрятывая информацию в подсознание.

Кафф вдруг рыгнул и резко отодвинул стакан.

– Черт, я надрался. Плохо соображаю. Но одно понимаю четко: я не хочу, чтобы машина досталась Смиту. Твой робот не подпустит нас к ней. Ты свяжешься с ним по видеофону и куда-нибудь отправишь, чтобы парни могли забрать штуковину. Я сейчас уйду, но сначала ты скажешь «да» или «нет». Если «нет», то я вернусь.

– Нет, – ответил Гэллегер. – Ведь ты все равно меня убьешь, чтобы я не сделал другую машину для Смита.

У Каффа медленно опустились веки. Некоторое время он сидел неподвижно, будто спал. Потом равнодушно взглянул на Гэллегера и встал.

– Значит, до встречи. – Он потер лоб и не очень внятно проговорил: – Блейзер, держи этого болвана здесь.

Человек с золотым зубом приблизился.

– Босс, ты в порядке?

– Да. Но мозги не варят. – Кафф поморщился. – Турецкая баня – вот что мне нужно. – Он направился к двери, увлекая за собой Блейзера.

Гэллегер видел, как у олдермена шевелятся губы. По ним удалось прочитать несколько слов:

– Напои хорошенько… Позвони роботу… Попытайся его…

Когда Кафф вышел, Блейзер вернулся, сел напротив Гэллегера и придвинул к нему бутылку.

– Расслабься, приятель, все будет хорошо, – сказал он. – Хлебни еще, тебе это нужно.

«Вот же хитрюги, – подумал Гэллегер. – Решили, что я, напившись в стельку, сделаю все, что потребуют. Ну посмотрим…»

Вот чего эти люди не знали. Когда Гэллегер находился под мощным влиянием алкоголя, его подсознание выбиралось на передний план. А Гэллегер-Штрих, как ни крути, научный гений. Безумный, но исключительно дееспособный.

Возможно, Гэллегеру-Штрих удастся найти выход из ситуации.

– Вот и молодчина, – похвалил Блейзер, когда стакан опустел. – Наливай еще. Макс добрый парень, плохого тебе не желает. Просто он терпеть не может, когда вмешиваются в его планы.

– Что за планы?

– Вроде этого дельца со Смитом.

– Понял.

Гэллегер ощутил знакомый зуд в конечностях. Скоро содержание алкоголя в его организме достигнет того порога, когда высвобождается подсознание. Он снова налил и выпил.

Пожалуй, не следовало так спешить. Обычно Гэллегер смешивал напитки осторожно. В этот же раз члены уравнения сложились в обескураживающий ноль. Он увидел медленно приближающийся к его носу стол, ощутил несильный, приятный даже удар и захрапел. Блейзер встал и потряс его.

– Дивлюсь тому, кто продает вино, ценней вина едва ли что найдешь… – пьяно забормотал Гэллегер. – Пей, пей вино, пурпурное вино, оно ланиты делает алей.

– Вина хочет, – заключил Блейзер. – Сущая губка, а не человек.

Он снова потряс Гэллегера и не добился отклика. Изобретатель услышал недовольное ворчание и удаляющиеся шаги.

Вот затворилась дверь. Гэллегер попытался выпрямиться, но съехал со стула и больно стукнулся головой о ножку стола.

Подействовало лучше, чем холодная вода. Шатаясь, Гэллегер поднялся на ноги. Чердачная комната опустела, если не брать в расчет его самого и хранящегося в ней барахла. С чрезмерной осторожностью он добрался до двери. Заперто. Серьезная дверь, между прочим. Укрепленная железом.

– Отлично, – пробормотал Гэллегер. – В кои-то веки мне понадобилось подсознание, а оно знай себе прячется. Ну и как же, черт побери, я отсюда выберусь?

Похоже, что никак. Окон нет, с дверью не справиться. Гэллегер поплелся к залежам хлама. Старый диван, коробка с тряпьем, подушки, скатанный ковер. И прочий мусор.

В этом мусоре Гэллегер нашел кусок проволоки, плитку слюды, пластмассовую спираль, деталь кинетической скульптуры и еще кое-какую ерунду. Все это соединил. Получилась штучка, отдаленно смахивающая на пистолет; правда, сходства с яйцом было больше. Результат марсианского машинального конструирования, да и только.

Управившись с этим, Гэллегер вернулся к столу, уселся и исключительно волевым усилием попытался протрезветь. Но к тому моменту, когда за дверью вновь послышались шаги, в голове почти не прояснилось.

Распахнулась дверь, вошел Блейзер и бросил настороженный взгляд на Гэллегера, спрятавшего свое изделие под столом.

– А-а, это ты… Я думал, Макс вернулся.

– Он тоже придет, – пообещал Блейзер. – Как самочувствие?

– Не ахти… Надо еще выпить. С этой бутылкой я уже управился.

Блейзер запер дверь и направился к Гэллегеру, а тот встал. Изобретатель потерял равновесие и шатнулся вперед, и Блейзер не успел среагировать. Гэллегер вскинул руку с нелепым яйцом-пистолетом и сощурился, глядя вдоль «ствола».

Блейзер хотел было выхватить то ли пистолет, то ли дубинку из-под полы. Но диковинное устройство, направленное прямо в лицо, испугало громилу. Рука замерла, не добравшись до цели. Блейзер напряженно гадал, чем ему угрожают. Еще через секунду он бы обязательно что-нибудь предпринял.

Гэллегер не ждал, когда Блейзер перестанет таращиться на устройство. Проявив крайнее неуважение к правилам маркиза Куинсберри, он врезал ногой противнику ниже пояса. Блейзер скрючился, и Гэллегер поспешил развить успех, ринувшись на противника и обвив его в манере осьминога длинными конечностями. Блейзер все пытался добраться до своего оружия, но пропущенный первый удар основательно ослабил его.

Гэллегер был слишком пьян, чтобы должным образом координировать свои движения. Но он компенсировал этот недостаток, оседлав противника и обрушив на его солнечное сплетение град ударов. Тактика себя оправдала. Вскоре Гэллегеру удалось вырвать из руки Блейзера короткую дубинку и крепко приложить ее к виску громилы.

Готово.

Гэллегер встал и взглянул на свое изделие. Интересно, за что Блейзер его принял? Может, за излучатель смертельной радиации? Гэллегер слабо ухмыльнулся. Он нашел ключ в кармане своей бесчувственной жертвы, выбрался из чердачной кладовки и нетвердой поступью спустился по лестнице.

Пока все идет неплохо.

Репутация человека, искушенного в изобретательстве, сослужила ему добрую службу. По крайней мере, она заставила Блейзера отвлечься от очевидного.

Что теперь?

Оказалось, что Гэллегера держали в брошенном трехэтажном здании возле Бэттери-парка. Он сбежал через окно. Не останавливался, пока не забрался в авиатакси, которое помчало его прочь из центральной части города. Переведя дух, он опустил ветровой фильтр и позволил прохладному ночному ветерку охладить потные щеки. Высоко в черном осеннем небе висела полная луна. Внизу сквозь прозрачное днище машины виднелись сияющие ленты улиц, наискось пересеченные возвышенными скоростными автострадами.

Смит. Толстяк Смит. Как-то связанный с УА…

Безопасности ради он расплатился с пилотом и высадился на крыше здания в районе Уайтвей. Там были видеофонные кабинки, и Гэллегер позвонил в лабораторию. Ответил робот.

– Нарцисс…

– Джо, – поправил робот. – А ты еще сильнее напился. Когда же наконец протрезвеешь?

– Заткнись и выслушай. Что произошло?

– Да практически ничего.

– Я про громил. Они приходили снова?

– Нет, – ответил Нарцисс, – но приходили полицейские, чтобы тебя арестовать. Помнишь, сегодня была повестка в суд? Ты должен был явиться в пять часов.

Повестка в суд? Ах да. Делл Хоппер, тысяча кредитов.

– Они еще там?

– Нет. Я сказал, что ты ударился в бега.

– Зачем?

– Чтобы они не болтались тут. Можешь возвращаться хоть сейчас – конечно, если примешь меры предосторожности.

– Это какие же, интересно?

– Ну придумай что-нибудь, – сказал Нарцисс. – Приклей фальшивую бороду. Это уже твои проблемы, я свое дело сделал.

– Ладно, – проворчал Гэллегер, – приготовь крепкий кофе, да побольше. Кто-нибудь звонил?

– Да, был звонок из Вашингтона. Начальник из космической полиции. Не назвался.

– Космическая полиция?! Еще и эти по мою душу?! Что им нужно?

– Им нужен ты, – ответил робот. – Все, до встречи. Ты прервал чудесную песню, которую я пел самому себе.

– Вари кофе, – приказал Гэллегер, прежде чем с экрана исчезло изображение.

Он вышел из кабинки и постоял с минуту, в задумчивости глядя на небоскребы Манхэттена, на хаотичные узоры из освещенных окон: квадратных, овальных, круглых, серповидных и звездообразных.

Звонок из Вашингтона…

Хоппер, у которого лопнуло терпение…

Макс Кафф и его шайка…

Толстяк Смит…

Последний вариант – наилучший.

Гэллегер вернулся в кабинку и набрал УА.

– Извините, сегодня мы закрыты.

– Это важно! – воскликнул изобретатель. – Мне нужно кое-что выяснить. Я разговаривал с человеком по фамилии…

– Извините.

– С-м-и-т, – произнес Гэллегер, разделяя буквы. – Просто взгляните, нет ли его в ваших списках, ладно? Или хотите, чтобы я прямо у вас на глазах перерезал себе горло? – Он порылся в кармане.

– Если вы позвоните завтра…

– Завтра будет слишком поздно! Неужели вы мне откажете в таком пустяке? Пожалуйста! Дважды пожалуйста!

– Извините.

– Я держатель акций УА, – прорычал Гэллегер. – Не зли меня, девчонка!

– Ой!.. Ну ладно, хоть и не положено, но… С-м-и-т? Минутку. А имя?

– Не знаю я имени. Давайте всех Смитов.

Девушка исчезла и вернулась с каталожным ящиком под названием СМИ.

– О господи! – вздохнула она, перекидывая карточки. – Тут, похоже, несколько сот Смитов.

Гэллегер застонал.

– Мне нужен Толстяк! – выпалил он. – Но по этому признаку, наверное, выбирать невозможно.

Секретарша насупилась:

– Порочащие слова? Ну извините.

И отключилась.

Гэллегер сидел, тупо глядя на экран. Несколько сот Смитов! Плохи дела. Еще как плохи.

Минуточку! Ему ведь и правда случилось купить акции УА, когда те упали в цене. А зачем? Должно быть, рассчитывал на их рост. Но акции, если верить Эрни, продолжают дешеветь.

Может, это ниточка?

Он дозвонился до маклера – тот уже был дома. Гэллегер насел на него:

– А ну-ка, поработай на меня. Выясни, почему падают акции УА. Много времени это не займет. И позвони мне в лабораторию. Да поторопись! Не то шею сломаю, усек?

Эрни сказал, что сделает. Гэллегер выпил в баре крепкого кофе, взял такси, хорошенько осмотрелся возле дома и вошел, заперев дверь на два замка. В лаборатории перед большим зеркалом пританцовывал Нарцисс.

– Кто-нибудь звонил? – спросил Гэллегер.

– Нет. Ничего не случилось. Полюбуйся этим грациозным па.

– Позже. Если явятся гости, дай знать, я спрячусь и дождусь, когда ты их выгонишь. – Гэллегер крепко зажмурился. – Кофе готов?

– Черный, крепкий, в кухне.

Но сначала изобретатель направился в ванную. Там он принял холодный душ и кратковременное облучение. В голове прояснилось, и он вернулся в лабораторию с огромной кружкой, полной дымящегося кофе. Уселся на Бурчуна и сделал глоток.

– Ты похож на роденовского Мыслителя, – заметил Нарцисс. – Схожу за халатом – твое несуразное голое тело оскорбляет мой эстетический вкус.

Гэллегер этого не услышал. Он накинул халат, поскольку вспотел, а в помещении было холодновато, и вернулся к питью кофе и глядению в пустоту.

– Нарцисс! Еще кофе.

Итак, уравнение: а (или) b (или) с равняется х. Гэллегер пытается определить значение а, или b, или c. Возможно, это тупиковый путь. Пока что не удалось ничего выяснить о Д. У. Смит остается неуловимым призраком. А от Делла Хоппера (одна тысяча кредитов) никакой помощи.

А может, лучше сразу заняться иксом? Должна же проклятая машина иметь какой-то смысл! Известно, что она ест землю. Но что значит – ест? Материю уничтожить невозможно, она лишь переходит в другие формы.

В машину поступает земля, а на выходе – ничего.

Ничего видимого.

Свободная энергия?

Она незрима, но ее можно обнаружить с помощью приборов.

Вольтметр, омметр… Золотая фольга…

Гэллегер ненадолго включил машину. Она запела устрашающе громко, но никто не позвонил в дверь, и через минуту-другую изобретатель опустил рубильник. Ничего нового он не узнал.

На связь вышел Эрни, добывший затребованную информацию.

– Было непросто, пришлось напрячь кое-какие связи. Но теперь я знаю, почему все время падают акции УА.

– Хвала Всевышнему! Выкладывай.

– УА – что-то вроде генерального подрядчика. Распределяет заказы по субподрядчикам. Взялось организовать строительство большого офисного здания в центре Манхэттена. Однако субподрядчик все еще не может приступить к работе. Заморожены огромные деньжищи, и кто-то намеренно распускает слухи, вредящие акциям УА.

– Продолжай.

– Я собрал всю информацию, до какой только смог дотянуться. На этот заказ претендовали две фирмы.

– Какие?

– «Аякс» и компания некоего…

– Не Смита ли?

– Точно, – подтвердил Эрни. – Тэддиас Смит. Сам он произносит «Смейт».

Последовала долгая пауза.

– Смейт… – повторил наконец Гэллегер. – Вот почему та девчонка в УА не смогла… А? Нет, ничего.

Ну конечно. Когда Гэллегер спросил у Каффа, есть ли в фамилии Толстяка буквы «е» и «и», тот ответил, что есть обе. Смейт! Ха!

– Смейт получил контракт, – продолжал Эрни. – Перебил «Аяксу» цену. Но у «Аякса» имеются связи во властных кругах, он привлек какого-то олдермена, чтобы тот применил старый градостроительный кодекс и вывел Смейта из игры. Но олдермен не справился.

– Почему?

– Потому что закон не позволяет ему препятствовать движению транспорта в Манхэттене. Клиент Смейта – а правильнее сказать, клиент УА – недавно купил участок, но право летать над ним еще раньше приобрела компания «Трансмир-страто» на срок девяносто девять лет. Рядом с этим участком стоит ангар стратолайнеров, а у них, как ты знаешь, взлет не вертикальный, нужно пройти путь разгона, прежде чем взмыть. И этот путь пролегает как раз над участком. У «Трансмира» железный контракт, в течение девяноста девяти лет лайнеры могут летать там на высоте не ниже пятидесяти футов.

Гэллегер задумчиво сощурился:

– Почему же Смейт решил, что сможет построить в этом месте здание?

– Новый владелец вправе строить что угодно от высоты пятьдесят футов над поверхностью планеты и вплоть до ее центра. Представляешь? Громадина в восемьдесят этажей, и большинство из них под землей. Такое делалось и раньше, но тогда этому не препятствовали шишки из правительства. Если Смейт не выполнит контракт, заказ перейдет к «Аяксу», а тот в сговоре с олдерменом.

– Макс Кафф, – кивнул Гэллегер. – Я уже познакомился с этим субчиком. А что это за кодекс, о котором ты говоришь?

– Он очень старый, почти утратил смысл, но из свода законов не изъят. Действует, я проверял. Нельзя препятствовать движению в центре Нью-Йорка и расшатывать ветхую транспортную систему.

– Так-так?

– Если выкопать яму для домины в восемьдесят этажей, – сказал Эрни, – получится гора земли и камней. Как ты все это вывезешь, не мешая транспорту? Даже не представляю, сколько это тонн.

– Понятно, – тихо произнес Гэллегер.

– Вот тебе вся история, на серебряном блюдечке. Смейту повезло с заказом, но он загнан в угол. Не сможет избавиться от земли, которую необходимо вынуть. Очень скоро «Аякс» одержит верх и добьется разрешения на вывоз.

– Как, если Смейт не добился?

– А олдермен на что? С месяц назад в центре перегородили несколько улиц, якобы для ремонта. Движение транспорта было перенаправлено, он теперь идет впритирку к строительному участку. Там жуткая пробка, а если еще появятся самосвалы… Конечно, это временно, – хохотнул Эрни. – Как только выпихнут Смейта, транспорт пойдет прежними маршрутами, а «Аякс» будет беспрепятственно вывозить землю.

– Вот оно что… – Гэллегер оглянулся на машину. – А она, стало быть…

Зазвонил дверной звонок. Нарцисс сделал вопросительный жест.

– Эрни, окажи мне еще одну услугу, – сказал Гэллегер. – Договорись со Смейтом, чтобы встретился со мной в лаборатории.

– Ладно, сейчас позвоню ему.

– У него видеофон прослушивается. Не будем рисковать. Давай-ка ты заскочишь к нему и привезешь сюда. И как можно скорее.

Эрни вздохнул:

– Ох и нелегко же мне достаются комиссионные.

Он исчез с экрана. Гэллегер услышал повторный звонок, нахмурился и кивнул роботу.

– Глянь, кто там. Вряд ли Кафф, ему еще рано что-нибудь предпринимать, но… Короче, узнай. Я буду здесь, в шкафу.

Гэллегер ждал в темноте, напрягая слух и размышляя. Смейт… Он решил проблему Смейта. Машина ест землю. Это эффективный способ избавиться от земли, отличная альтернатива облаку азота.

Восемьсот кредитов за устройство или метод, позволяющий обеспечить пространство для строительства подземного офисного здания.

Хорошая цена.

Но куда эта земля девается – вот вопрос.

Вернулся Нарцисс и открыл дверцу шкафа.

– Это коммандер Джон Уолл. Он сегодня звонил из Вашингтона. Я говорил тебе, помнишь?

– Джон Уолл?

Д. У., полторы тысячи кредитов! Третий клиент!

– Впусти его! – взволнованно приказал Гэллегер. – Живо! Он один?

– Да.

– Тогда веди.

Нарцисс неслышно вышел и вернулся с седоволосым коренастым мужчиной в мундире космической полиции. Уолл коротко ухмыльнулся Гэллегеру, а затем его острый взгляд впился в стоящую у окна машину.

– Это она?

– Здравствуйте, коммандер, – произнес Гэллегер. – Я… абсолютно уверен, что это она. Но хотелось бы сначала обсудить с вами кое-какие детали.

– Деньги? – нахмурился Уолл. – Вы не можете грабить государство. Или я вас недооценил? Пятьдесят тысяч кредитов должны вас на какое-то время удовлетворить. – С его лица сошла мрачность. – Пятнадцать вы уже получили. Я выпишу чек, как только увижу убедительную демонстрацию.

– Пятьдесят ты… – У Гэллегера сперло дыхание. – Нет, конечно, дело не в деньгах. Я хочу лишь удостовериться, что полностью выполнил условия нашего соглашения.

Вот бы узнать, что заказывал Уолл. Может, и ему понадобилась машина для уничтожения грунта?

Слишком уж смелая надежда: невозможны такие совпадения. Гэллегер указал на кресло.

– Но мы же самым подробным образом обсудили проблему…

– Контрольная проверка, – улыбнулся Гэллегер. – Нарцисс, принеси коммандеру выпивку.

– Спасибо, воздержусь.

– Кофе?

– Буду обязан. Ну что ж… Как я сообщил вам несколько недель назад, нам требуется средство механического управления органами космического корабля. Нужна тяга, у которой эластические свойства не уступали бы прочностным.

«Ой-ой-ой!» – подумал Гэллегер.

Уолл наклонился вперед, у него зажглись глаза.

– Космический корабль – это не обязательно нечто гигантское и архисложное. Кое-какие средства ручного управления ему совершенно необходимы. И не те, что могут двигаться только по прямой. Конструкция корабля требует, чтобы тяга пролегала по сильно изломанному маршруту…

– Попонятней бы.

– Вот представьте, – ответил Уолл, – что вам нужно закрыть водопроводный кран в доме, находящемся в двух кварталах. И сделать это вы хотите отсюда, из вашей лаборатории. Как вы справитесь с задачей?

– Веревка? Проволока?

– И то и другое может огибать углы. А жесткий прут может? Мистер Гэллегер, у крана тугая ручка. А поворачивать ее нужно часто, сто раз на дню. Когда корабль летит в космическом пространстве, даже прочнейшие проволочные тросы быстро выходят из строя, лопаются из-за напряжений и деформаций. Понимаете?

– Конечно, – кивнул Гэллегер. – Если проволоку часто сгибать и разгибать, она сломается.

– Вот эту-то проблему я и просил вас решить. Вы ответили: да, смогу. А теперь скажите, дело сделано? И каким образом?

Тяга, огибающая углы и стойкая к повторяющимся деформациям?

Гэллегер оглядел машину. «Азот», – мелькнуло на задворках ума, но ухватиться за эту мысль не удалось.

Зазвонил дверной звонок. «Смейт», – предположил Гэллегер и кивнул Нарциссу. Тот вышел.

Когда он вернулся, за ним следовали четверо, из них двое в полицейской форме. Остальные – Смейт и Делл Хоппер.

Хоппер свирепо ухмыльнулся:

– Здоро́во, Гэллегер. А мы ждали. Не успели опередить его, – кивнул он на коммандера Уолла, – но ждали второго шанса.

На пухлой физиономии Смейта читалось недоумение.

– Мистер Гэллегер, как это понимать? Едва я позвонил в вашу дверь, меня окружили эти люди…

– Все в порядке, – ответил Гэллегер. – По крайней мере, вы вверху списка. Посмотрите в окно.

Смейт подчинился. И повернулся к изобретателю, сияя.

– Эта яма?..

– Точно. Не на тачке же я землю вывозил. Сейчас устрою демонстрацию.

– Сейчас ты отправишься в кутузку, – ехидно произнес Хоппер. – Гэллегер, я ведь предупреждал: со мной шутки плохи. Ты взял у меня тысячу кредитов, но не выполнил заказ и деньги не вернул.

Коммандер Уолл напряженно смотрел и слушал, в его руке покачивалась забытая кофейная чашка. Полицейский подошел к Гэллегеру и схватил его за запястье.

– Минутку! – начал Уолл, но Смейт оказался расторопнее.

– Кажется, я должен мистеру Гэллегеру некоторую сумму, – произнес он, выхватывая бумажник из кармана. – Тут не больше тысячи, но на остальное могу выписать чек. Если этому джентльмену нужны наличные, надеюсь, тысячи хватит.

Гэллегер судорожно сглотнул. Смейт ободряюще кивнул ему:

– Мой заказ выполнен, я могу приступить к земляным работам уже завтра. И мне не нужно разрешение на задержку транспорта.

Хоппер показал зубы:

– К черту деньги! Я хочу преподать этому прохвосту урок! Мое время стоит дорого, а он полностью сорвал мне рабочий график. Заводы, кинотеатры… Я был уверен, что Гэллегер меня не подведет, а теперь этот наглец рассчитывает выкрутиться? Не выйдет, мистер изобретатель. Сегодня тебе была вручена повестка в суд, но ты туда не явился, а за такое законом предусмотрено наказание, и будь я проклят, если ты его не получишь.

Смейт растерянно смотрел на Хоппера:

– Но… я удовлетворен работой мистера Гэллегера. Я возмещу…

– Нет! – рявкнул Хоппер.

– Этот джентльмен говорит «нет», – тихо произнес Гэллегер. – Он не хочет денег, он хочет моей крови. Не человек, а злобный дьявол.

– А ты пьяный идиот! – прорычал Хоппер. – Полицейские, тащите его в кутузку! Сейчас же!

– Мистер Гэллегер, не беспокойтесь, – попытался утешить изобретателя Смейт. – Я живо вас вытащу. У меня есть кое-какие связи.

Вдруг у Гэллегера отпала челюсть, дыхание стало хриплым, как у астматика. Смейт попятился под его взглядом.

– Тяга, – прошептал изобретатель. – И стереоскопический экран, видный с любой точки. Так говорите, тяга?

– Уведите его! – отрывисто приказал Хоппер.

Полицейские схватили Гэллегера. Тот пытался вырваться.

– Минуту! Дайте мне одну минуту! У меня есть ответы. Наверняка они правильные! Хоппер, я сделал то, что тебе нужно… и что заказывали вы, коммандер. Отпустите!

Хоппер зловеще ухмыльнулся и ткнул большим пальцем в сторону двери. Кошачьей поступью вперед двинулся Нарцисс.

– Хозяин, расколоть им черепа? – любезно осведомился он. – Мне нравится кровь. Красный – один из основных цветов спектра.

Коммандер Уолл поставил чашку и поднялся на ноги; в его голосе зазвенела сталь:

– Ну все. Джентльмены, отпустите мистера Гэллегера.

– Не отпускать! – рявкнул Хоппер. – А вы кто такой? Космический шкипер?

Задубелые щеки Уолла потемнели от прилива крови. Он раскрыл маленькое кожаное портмоне и показал жетон.

– Коммандер Уолл, Космическая административная комиссия. Тебя, – указал он на Нарцисса, – временно назначаю правительственным агентом. Если эти полицейские не освободят мистера Гэллегера в течение пяти секунд, можешь размозжить им голову.

Но в столь крутой мере не возникло необходимости. Гэллегер знал, что Космическая административная комиссия – очень серьезная организация, что за ней стоит правительство, что местные власти в сравнении с ней – мелкие сошки. Полицейские отпрянули от изобретателя и попытались сделать вид, будто оказались в его доме совершенно случайно.

Зато Хоппер готов был взорваться.

– По какому праву, коммандер, вы вмешиваетесь в работу представителей закона? – процедил он.

– По праву приоритета. Государство нуждается в устройстве, которое по его поручению изготовил мистер Гэллегер. А это обстоятельство как минимум подразумевает, что мистера Гэллегера следует выслушать.

– Еще чего!

Уолл вонзил в Хоппера ледяной взгляд:

– Кажется, несколько минут назад он заявил, что выполнил и ваш заказ?

– Вы про это? – Хоппер кивнул на машину. – По-вашему, оно похоже на стереоскопический экран?

– Нужен ультрафиолет, – сказал Гэллегер. – Нарцисс, принеси флуоресцентную лампу.

Он приблизился к устройству, молясь, чтобы догадка оказалась верной. Впрочем, разве есть другие варианты? Извлеки из грунта азот, извлеки все остальные газы, и получишь инертную материю.

Гэллегер тронул рычаг, и машина запела «Сент-Джеймсскую больницу». Выражение на лице коммандера Уолла сменилось на недоуменное и несколько менее благожелательное. Хоппер возмущенно фыркнул. Смейт подбежал к окну и восторженно уставился на удлинившиеся щупальца, которые принялись втягивать землю, остервенело кружась в затопленной лунным светом яме.

– Нарцисс, лампу!

Лампа-переноска уже была подвешена к крючку. Гэллегер медленно повел ею вдоль машины. Вот ультрафиолетовый свет добрался до желобчатого колеса на дальнем от окна торце корпуса.

Что-то засветилось.

Оно исходило из маленького клапана, имело синий оттенок, сбегало по желобу и свивалось в кольца на полу лаборатории. Гэллегер снова прикоснулся к рычагу. Машина прекратила работу, клапан закрылся со щелчком, прекратился ток таинственной синеватой субстанции. Гэллегер наклонился и подобрал виток. Тот исчез, стоило отстранить лампу. И вновь появился, когда лампа приблизилась.

– Вот она, коммандер, – сказал изобретатель. – Проверьте.

– Гибко-жесткая тяга? – спросил Уолл, вглядываясь.

– И ничто иное, причем в любом количестве, – ответил Гэллегер. – Это комплекс неорганических веществ, минеральное содержимое грунта, предельно уплотненное и вытянутое в проволоку. Вот только груз весом в тонну этой проволоке не удержать.

– Разумеется, – кивнул Уолл. – Она разрежет сталь, как нитка режет масло. Превосходно, мистер Гэллегер. Но нам необходимо провести испытания.

– Валяйте – испытания подтвердят мои слова. Эту проволоку можно протянуть по кораблю из конца в конец, обогнув любые углы, и она никогда не сломается от деформаций. Потому что слишком тонка. И не лопнет от натяжения, потому что, опять же, слишком тонка. Ни один проволочный трос на такое не способен. Вам нужна прочность на изгиб, которая не скажется на прочности при растяжении.

Коммандер ухмыльнулся. Он был доволен.

– Вам, наверное, теперь понадобятся деньги? Можем оплатить любые материалы, в пределах разумного, конечно. Как насчет десяти тысяч?

Вперед рванулся Хоппер.

– Гэллегер, я проволоку не просил! Мой заказ не выполнен!

Гэллегер не ответил – он перенастраивал лампу. Голубая флуоресценция сменилась желтой, та – розовой.

– Вот тебе твой экран, зануда, – сказал Гэллегер. – Видишь эти миленькие цвета?

– Конечно вижу! Я же не слепой. Но…

– Цвет меняется в зависимости от того, сколько ангстрем я даю. Вот так – синий. Так – красный. Так – опять синий. А когда выключаю лампу…

Проволока, которую держал Уолл, осталась видимой.

Хоппер со щелчком закрыл рот. Наклонился вперед, свесив голову набок.

– У проволоки тот же показатель преломления, что и у воздуха. Я специально так сделал.

Гэллегеру хватило совести слегка покраснеть. Ничего, еще будет время поставить Гэллегеру-Штрих выпивку.

– Специально?

– Тебе нужен стереоскопический экран, на который можно смотреть с любого угла, и чтобы при этом не возникало оптических искажений. И чтобы показывал в цвете – иначе в наше время нельзя. Ну так вот он.

Хоппер задышал тяжело. Гэллегер продолжил, глядя на него с ухмылкой:

– Возьми каркас ящика и сделай стенки из проволоки, чтобы получился сетчатый куб, причем сетка будет невидимой. Но это в обычном свете. Если же менять длину волны, появится изображение – цветное, в зависимости от количества ангстрем. Твой кинофильм или телепередача будет показываться в красках. Причем объемно, поскольку изображение создается невидимым кубом. И наконец, с любой точки оно будет смотреться без искажений, ведь это не оптическая иллюзия стереоскопического изображения, а настоящее трехмерное изображение. Дошло?

– Да, – слабым голосом ответил Хоппер. – Я понял. А почему… почему ты раньше об этом не сказал?

Гэллегер поспешил сменить тему:

– Коммандер Уолл, мне требуется защита полиции. Гангстер по имени Макс Кафф намерен прибрать эту машину к рукам. Сегодня его громилы пытались меня похитить…

– Вмешательство в дело государственной важности? – мрачно проговорил Уолл. – Знаю я этих хищных политиканов. Если разрешите воспользоваться вашим видеофоном, Макс Кафф вас больше не побеспокоит.

Узнав, что Макс Кафф крепко получит по шее, Смейт просиял. Жизнерадостный блеск его глаз подсказал Гэллегеру, что не мешало бы предложить гостям выпивку. В этот раз даже коммандер не устоял – закончив разговор по видеофону, принял из руки Нарцисса стакан.

– Ваша лаборатория будет охраняться, – сообщил он Гэллегеру. – Кафф для вас больше не опасен. – Он выпил и пожал Гэллегеру руку. – Я должен срочно доложить правительству о вашем успехе. Огромное спасибо и всего вам доброго. Завтра созвонимся?

Коммандер ушел, а с ним и полицейские. Залпом выпив коктейль, Хоппер сказал:

– Я должен извиниться. Надеюсь, старина, ты зла держать не будешь.

– Не буду, – ответил Гэллегер, – если заплатишь, что обещал.

– Получишь чек по почте. И… ох… И… – Хоппер умолк.

– Что с тобой?

– Ничего… – пролепетал позеленевший Хоппер. – Мне нужно на свежий воздух… Гррл…

За его спиной хлопнула дверь. Гэллегер и Смейт озадаченно переглянулись.

– Странно, – произнес Смейт.

– Должно быть, наказание свыше, – предположил Гэллегер. – Мельница богов…

– Ну что, убрался Хоппер? – спросил Нарцисс, вошедший с наполненными стаканами.

– Ага. Интересно, что это с ним?

– Я ему сделал «микки финн», – объяснил робот. – Он же ни разу на меня не взглянул. Я не особо тщеславен, но человек, настолько нечуткий к красоте, определенно заслуживает урока. А теперь прошу меня не беспокоить. Я иду на кухню, буду там отрабатывать танцевальные движения. Пользуйтесь алкогольным органом. Впрочем, не запрещаю прийти и полюбоваться.

Жужжа шестеренками и колесиками, Нарцисс покинул лабораторию. Гэллегер вздохнул:

– Куда все катится…

– Что именно?

– Да все. К примеру, я получил заказ на три совершенно разные вещи. А потом напился и собрал устройство, решающее все три проблемы. Мое подсознание их как орешки щелкает. Но, увы, протрезвев, я ничего не могу понять.

– Зачем же тогда трезветь? – серьезно осведомился Смейт. – Как работает этот алкогольный орган?

Гэллегер продемонстрировал.

– Погано себя чувствую, – пожаловался он. – Мне бы проспать целую неделю или…

– Или?

– Напиться. Пусть так и будет. Знаете, какой вопрос не дает мне покоя?

– Какой?

– Почему эта машина, когда работает, поет «Сент-Джеймсскую больницу»?

– Хорошая же песня, – сказал Смейт.

– Спору нет, но ведь мое подсознание следует логике. И пусть это безумная логика, но…

– Да не берите в голову, – посоветовал Смейт.

Гэллегеру сразу полегчало. Он вновь почувствовал себя в своей тарелке. Вернее, в теплом розовом тумане. Теперь есть деньги в банке. Судиться не надо. Макс Кафф наверняка получит по заслугам. А тяжелый топот говорит о том, что на кухне отплясывает Нарцисс.

Уже миновала полночь, когда Гэллегер поперхнулся выпивкой и заявил:

– Вот я и понял!

– Свмпмф… – просипел разбуженный Смейт. – Вы о чем?

– Похоже, я люблю петь.

– И что с того?

– Похоже, я люблю петь «Сент-Джеймсскую больницу».

– Ну так пойте, – предложил Смейт.

– Но не в одиночку, – пояснил Гэллегер. – Я всегда пою, когда пьян, однако считаю, что в дуэте у меня получается лучше. Вот только я был один, пока работал над машиной.

– И?..

– Должно быть, вмонтировал в нее воспроизводящее устройство, – предположил Гэллегер, содрогнувшись при мысли о колоссальных возможностях и диковинных психических девиациях Гэллегера-Штрих. – Подумать только, я сделал машину, способную одновременно выполнять четыре операции: есть землю, производить тягу для ручного управления космическим кораблем, изготавливать главную деталь для стереоскопического неискажающего экрана и петь со мной дуэтом. До чего же дико все это выглядит.

Поразмыслив, Смейт заключил:

– Вы гений.

– Ну это само собой. Гм…

Гэллегер встал, включил машину и возвратился на любимый насест, то есть на Бурчуна. Смит переместился на подоконник, чтобы зачарованно взирать, как мелькающие щупальца расправляются с землей. Желобчатое колесо тянуло невидимую проволоку из волочильного отверстия. Мелодичные, а то и не очень, тона «Сент-Джеймсской больницы» бередили ночную тишину.

Вдруг над скорбным голосом машины взмыл густой бас, неистово горюя о той безымянной, кто

Это был Гэллегер-Штрих – ему вдруг захотелось петь.