Жилищная проблема

Жаклин утверждала, что там канарейка, а я возражал: нет, в клетке, накрытой куском материи, живут попугайчики. Не может быть от одной канарейки столько шума. И потом, мне нравилось думать, что наш мрачный мистер Хенчард держит парочку попугайчиков – ну вовсе это ему не подходило. Но кто бы ни жил в клетке, стоявшей у окна, наш квартирант старательно прятал его – или их? – от посторонних глаз. Нам оставалось только гадать по звукам.

А в них не так-то легко было разобраться. Из-под кретоновой накидки доносилось шуршание, шарканье, иногда негромкие непонятные щелчки, а раза два короткие удары, от которых сотрясалась подставка из красного дерева. Мистер Хенчард, видимо, сообразил, что нас разбирает любопытство. Но когда Джеки заметила, что вот, небось, очень приятно держать дома птичек, он только буркнул в ответ:

– Чушь! Оставьте клетку в покое, ясно?

Нас это, честно говоря, здорово разозлило. Мы вообще не суемся в чужие дела, а после этакой выходки отказывались даже смотреть в сторону кретоновой накидки. А еще нам бы не хотелось расстаться с мистером Хенчардом. С жильцами в то время было туго. Наш домик стоял у прибрежного шоссе, по соседству с десятком-другим таких же, да еще были поблизости продуктовый магазин, винная лавка, почта и ресторанчик Терри. Вот вам и весь городок. По утрам мы с Джеки целый час добирались на автобусе до своего завода. Домой возвращались совершенно измотанные. Нанять прислугу было почти невозможно – на военных заводах платили куда лучше, – так что уборкой мы занимались сами. Что же касается кормежки, мы стали у Терри самыми надежными клиентами.

Зарабатывали недурно, но приходилось расплачиваться с довоенными долгами, а на это денег не хватало. Поэтому мы и сдали комнату мистеру Хенчарду. В нашей глухомани, где и автобусы почти не ходят, да еще при обязательном на побережье затемнении, заполучить жильца было совсем не просто. Мистер Хенчард подходил нам по всем статьям. С таким пожилым человеком, решили мы, особых хлопот не будет.

В один прекрасный день он возник на пороге и заплатил аванс, а потом привез свои вещи – большой саквояж и квадратную матерчатую сумку с кожаными ручками. Он был крепкий еще старичок с коротким жестким ежиком седых волос и лицом, как у Карабаса-Барабаса, только слегка подобрее. Скандалил редко, зато ворчал не переставая. Мне казалось, что он почти всю жизнь провел в меблированных комнатах. В чужие дела он не лез и непрерывно курил сигареты, вставляя их в длинный черный мундштук. Но он был не из тех одиноких старичков, которых так и хочется пожалеть, ничего подобного! Явно не бедствовал и вполне мог о себе позаботиться. Нам он сразу понравился. Однажды, расчувствовавшись, я даже назвал его папашей, но слышали бы вы, что он на это ответил.

Встречаются люди везучие от рождения. Мистер Хенчард был как раз из таких. Он то и дело подбирал на улице оброненные деньги. Когда мы играли в домино или покер, он делал ходы почти не раздумывая и всегда выигрывал. Он не жульничал, ему просто везло.

Помню, как-то раз мы спускались по длинной деревянной лестнице, которая ведет с вершины утеса к пляжу. Мистер Хенчард пнул ботинком здоровенный камень, лежавший на ступеньке. Камень покатился вниз и проломил одну из досок. Она оказалась совсем гнилой. Так что если бы мистер Хенчард, который шел первым, наступил на нее, обрушилась бы вся лестница.

В другой раз я ехал с ним в автобусе. Только мы сели, заглох мотор. Водитель остановился у обочины. И в ту же секунду у машины, которая мчалась навстречу по шоссе, лопнуло колесо, и ее снесло в кювет. Если бы мы вовремя не остановились, было бы лобовое столкновение. А так никто не пострадал.

Мистер Хенчард не казался одиноким. Днем он, наверное, отправлялся на прогулку, а по вечерам в основном сидел у окна в своей комнате. Мы, конечно, стучали, когда приходили убирать, и иногда он говорил: «Подождите». Из-за двери доносилась торопливая возня и шуршание кретона, который набрасывали на клетку. Мы пытались отгадать, что там за птичка, и прикидывали, может ли это быть феникс. Она никогда не пела. Она издавала звуки. Странные, тихие, иногда совсем не птичьи звуки. По вечерам, вернувшись с работы, мы неизменно заставали мистера Хенчарда в его комнате. Он не выходил, пока мы убирали. По выходным он всегда оставался дома.

Так вот, про клетку.

Однажды вечером мистер Хенчард вышел из своей комнаты, вставляя в мундштук сигарету, и оглядел нас с ног до головы.

– Гм… – сказал он. – Вот что, мне надо съездить на север, с недвижимостью разобраться. Вернусь через недельку. За комнату буду платить по-прежнему.

– Да, конечно, – поспешила согласиться Джеки. – Но можно…

– Чушь, – отрезал мистер Хенчард. – Комната моя. Хочу – оставляю ее за собой. Годится?

Мы согласились, что годится, и он в одну затяжку выкурил половину сигареты.

– Да, вот еще что. Раньше у меня была машина. Потому клетку я всегда возил с собой. На этот раз поеду на автобусе, так что придется оставить ее здесь. Вы вели себя как порядочные люди, не лезли не в свое дело. Вам можно доверять. Но только попробуйте снять накидку!

– Так ведь канарейка… – Джеки запнулась. – Она же с голоду умрет.

– Ах, канарейка? – Мистер Хенчард так и впился в Джеки змеиными глазками. – Не ваша забота. Я оставлю ей корм и воду на все время. А вы чтоб туда не лезли. Можете убирать комнату, когда нужно, но не смейте прикасаться к клетке. Понятно?

– Нас это устраивает, – ответил я.

– Вот и не забывайте, что я вам сказал! – рявкнул мистер Хенчард.

Когда на следующий день мы вернулись домой, мистера Хенчарда уже не было. Мы вошли в его комнату и увидели приколотую к кретону бумажку, на которой было написано: «Не трогать, ясно?» Из клетки послышалось «фррр». А потом едва различимый хлопок.

– Да ну ее, – сказал я. – В душ пойдешь?

– Ага, – отозвалась Джеки.

«Фррр», – донеслось из клетки. Только это были не крылья.

Бум!

На следующий день я сказал:

– Корма-то он, может, и достаточно оставил, но вода небось уже кончается.

– Эдди! – осадила меня Джеки.

– Ну да, меня разбирает любопытство, но не это главное. Птичкам, может, нечего пить…

– Но ведь мистер Хенчард сказал…

– Ну ладно, ладно. Пойдем к Терри, выясним, как там обстоят дела с бараньими котлетками.

А на следующий вечер… Ну, в общем, мы сняли накидку. Я и по сей день считаю, что мы сделали это не столько из любопытства, сколько от беспокойства. Джеки сказала, что когда-то знала человека, который бил свою канарейку.

– А вдруг окажется, что бедняжка закована в цепи? – предположила она, смахивая пыль с подоконника за клеткой.

Я выключил пылесос. «Пшш-топ-топ-топ», – раздалось из-под кретона.

– Да-а… – сказал я. – Вот что, Джеки. У мистера Хенчарда не все дома, хотя по нему и не скажешь. Птичка – или птички, – наверное, хочет пить. Я посмотрю, что там.

– Не надо!.. Ладно. Давай вместе, Эдди. Вместе и отвечать будем.

Я взялся за кретон, а Джеки, поднырнув мне под локоть, положила руку поверх моей.

И мы приподняли край ткани. Там, внутри, что-то все время шуршало, но едва мы дотронулись до кретона, шум прекратился. Я хотел только взглянуть – и все. Но почему-то никак не мог остановиться – рука стаскивала накидку, будто собственную волю обрела.

А в клетке… В общем, там стоял домик. Совсем как настоящий. Крошечный белый домик с зелеными ставнями – они не закрывались, были приделаны просто для украшения, потому что домик выглядел вполне современно. Он напоминал уютные, добротные коттеджи, каких полно в пригородах. На окнах висели ситцевые занавески; на первом этаже горел свет. Но едва мы подняли накидку, все окна разом потемнели. Нет, не свет погас; кто-то рывком опустил шторы. Это произошло очень быстро, и мы не успели рассмотреть кто.

Я отпустил накидку и попятился, потянув за собой Джеки.

– К-кукольный домик, Эдди!

– С куклами?

Я смотрел мимо нее, на клетку, полуприкрытую кретоном.

– А можно, наверное, научить канарейку опускать шторы?

– Ой! Эдди, слышишь?

Из клетки доносились какие-то невнятные звуки. Шуршание, едва слышный хлопок. Потом царапанье.

Я подошел и полностью сдернул накидку. На этот раз я не сводил глаз с окон. Но шторы опустились, как раз когда я моргнул.

Вдруг Джеки дернула меня за рукав и указала на двускатную крышу. Там торчала крошечная кирпичная труба, а из нее тянулась сизая струйка дыма. Впрочем, струйка была такой тоненькой, что я даже не почувствовал запаха.

– У п-птичек п-печка, – пролепетала Джеки.

Мы стояли, готовые почти ко всему. Если бы из дверей высунулся бородатый карлик и взялся выполнить три любых наших желания, мы не очень бы удивились. Только ничего такого не произошло.

Больше из загадочного домика не доносилось ни звука.

Шторы были по-прежнему опущены. Я хорошенько рассмотрел домик: сделано просто мастерски. На крылечке лежал крошечный коврик. Имелся даже электрический звонок.

Обычно клетки бывают разборными. Но эта не разбиралась. Днище было припаяно, о чем говорили пятна канифоли и какого-то тускло-серого металла. Дверца тоже была заделана намертво. Мне удалось просунуть между прутьями указательный палец, но большой не пролезал.

– Хорошенький домик, правда? – спросила Джеки дрожащим голосом. – Они, должно быть, совсем крошечные…

– Ты о ком?

– О птичках. Эдди, кто живет в этом домике?

– Посмотрим, – сказал я.

Я достал из кармана автоматический карандаш, осторожно просунул его между прутьями и ткнул в открытое окно. На нем тут же рывком подняли штору. Из глубины дома, прямо мне в глаза, ударил тонкий, как игла, луч миниатюрного фонарика, ослепив своим блеском. Я охнул, отшатнулся и услышал, как захлопнули окно и опустили штору.

– Ты видела?..

– Нет, твоя голова мешала. Но…

Тут все огни в домике погасли. Только струйка дыма говорила о том, что там кто-то есть.

– Мистер Хенчард – сумасшедший ученый, – пробормотала Джеки, – он уменьшает людей.

– А где же его расщепитель атомов? – засомневался я. – У каждого сумасшедшего ученого должен быть расщепитель атомов, чтобы вызывать искусственную молнию.

Я снова просунул карандаш между прутьями, нацелился, надавил на кнопку звонка. Раздалось тихое дребезжание.

Штору на окне у дверей торопливо отдернули, и, кажется, кто-то посмотрел на меня. Не могу сказать точно. Все произошло слишком быстро. Штору опустили на место, и больше – ни движения. Я звонил, пока не надоело.

– Можно разобрать клетку, – предложил я.

– Нет, не смей! Мистер Хенчард…

– Ладно, – сказал я. – Но когда он вернется, я выясню, что это за чертовня такая. Кто ему позволил держать дома гномиков? У нас это в договоре не прописано.

– У нас вообще нет никакого договора, – напомнила Джеки.

Я еще раз осмотрел домик. Ни звука, ни движения. Из трубы идет дым.

И если разобраться, имели ли мы право лезть в клетку? Как ни крути, проникновение в чужое жилище. Я представил себе, как крошечный человечек с крыльями, размахивая дубинкой, задерживает меня на месте преступления. Интересно, у гномов бывают полицейские? И какие преступления гномы совершают?

Я вернул кретон на место. Через некоторое время из-под него опять послышались звуки. «Чирк, бум, скрип-скрип-скрип, хлоп». И не похожая на птичью трель, которая оборвалась на середине.

– Ужас какой, – сказала Джеки. – Пошли-ка отсюда.

Мы сразу же легли спать. Мне всю ночь снились полчища зеленых карликов, одетых в полицейскую форму, которые плясали на противной расцветки радуге и горланили веселые песни.

Утром прозвенел будильник. Я умылся, побрился, оделся, думая о том же, о чем и Джеки. Когда мы уже застегнули пальто, я поймал ее взгляд.

– А может…

– Давай, Эдди. Т-ты думаешь, они тоже уходят на работу?

– На какую это, интересно, работу? – проворчал я. – Лютики красить?

Мы на цыпочках прокрались в комнату мистера Хенчарда. Из-под кретона не доносилось ни звука. В окно ярко светило утреннее солнце. Я сдернул накидку. Домик стоял на прежнем месте. Одна штора была поднята, остальные плотно закрыты. Я прижался лицом к прутьям клетки и попытался заглянуть в открытое окно, на котором ветер шевелил ситцевые занавески.

Я увидел огромный-преогромный глаз, который смотрел на меня из глубины дома.

На сей раз Джеки, верно, решила, что мне настал конец. Она только сдавленно пискнула, когда я отлетел от клетки, крича, что там жуткий воспаленный глаз – у людей таких не бывает! Несколько минут мы стояли, прижавшись друг к другу, а потом я глянул снова.

– А-а, – голос мой звучал довольно слабо, – да это зеркало!

– Зеркало? – ахнула Джеки.

– Ну да, большое зеркало на противоположной стене. Кроме него, я ничего не вижу. К окну же не подобраться.

– Посмотри-ка на крыльцо, – вдруг сказала Джеки.

Я посмотрел. У дверей стояла бутылка молока – можете себе представить, какого размера. Она была ярко-красная. Рядом лежала почтовая марка, свернутая конвертиком.

– Красное молоко? – удивился я.

– Небось от красной коровы. Или бутылка красного стекла. А это что, газета?

Да, это была газета. Я напряг зрение, чтобы прочитать заголовки. Поперек страницы было напечатано огромными красными буквами, высотой почти в полтора миллиметра: ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ! ФОТЦПА ДОГОНЯЕТ ТУРА! Больше мы ничего не смогли разобрать.

Я аккуратно накрыл клетку кретоном. Мы отправились к Терри, чтобы успеть позавтракать до прихода автобуса.

Вечером, возвращаясь с работы, мы заранее знали, что сделаем прежде всего. Открыли дверь, убедились, что мистер Хенчард не вернулся, зажгли свет в его комнате и прислушались к звукам, долетавшим из клетки.

– Музыка, – определила Джеки.

Звуки были совсем тихими, я едва мог расслышать; и вообще это была необычная музыка. Не возьмусь вам ее описать. Кроме того, она почти сразу же смолкла. «Бум, скрип, шлеп, дзынь». Потом наступила тишина, и я сдернул кретон.

В домике темно, окна закрыты, шторы опущены. Газету и бутылку молока с крыльца забрали. На входной висит табличка; воспользовавшись лупой, я сумел прочитать: КАРАНТИН! КЛОПИЧЕСКАЯ ЛИХОРАДКА!

– Вот врать-то, – сказал я. – Спорим, нет у них никакой клопической лихорадки.

Джеки нервно захихикала:

– Ведь клопическая лихорадка бывает только в апреле, да?

– В апреле и под Новый год. Как раз в это время ее переносят лихорадочные клопы. Где мой карандаш?

Я позвонил. Кто-то приоткрыл и снова задернул штору. Но мы не видели – руку? – которая это сделала. Тишина. Даже дым не идет из трубы.

– Боишься? – спросил я.

– Нет. Как это ни смешно, не боюсь. Но какие они, однако, заносчивые, эти малявки! Кэботы беседуют только с…

– А гномы, ты хочешь сказать, беседуют только с лешим. Но они, между прочим, не имеют никакого права задирать перед нами нос. Ведь их дом стоит в нашем доме… Понимаешь, что я хочу сказать?

– Да, но что мы можем поделать?

Осторожно водя карандашом, я нацарапал на белой входной двери: ВПУСТИТЕ НАС. На большее не хватило места. Джеки хмыкнула.

– Зря ты это написал. Мы ведь не хотим, чтобы нас впустили. Мы просто хотим на них посмотреть.

– Ну, теперь уже не исправишь. Да они и так поймут, чего нам надо.

Мы стояли, глядя на домик в птичьей клетке, а он насупленно и слегка враждебно смотрел на нас. Клопическая лихорадка! Вот врать-то!

Больше в этот вечер ничего не произошло.

Утром мы обнаружили, что моя надпись тщательно смыта, табличка о карантине висит на прежнем месте, а на крылечке оставлены бутылка зеленого молока и свежая газета. На сей раз заголовок гласил: ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ! ФОТЦПА ОБОШЕЛ ТУРА!

Из трубы медленно поднимался дым. Я позвонил. Никакого ответа. У дверей висел почтовый ящик размером с костяшку домино – я обратил на него внимание, потому что сквозь щель заметил внутри письма. Но ящик был заперт.

– Посмотреть бы, кому эти письма… – протянула Джеки.

– Или от кого. Это меня больше интересует.

В конце концов мы отправились на работу. Я весь день не мог собраться с мыслями и чуть было не приварил большой палец к кривоколенному валу. Вечером мы встретились с Джеки, и я понял, что ей тоже не по себе.

– Давай оставим их в покое, – предложила она, когда мы тряслись в автобусе. – Ясно ведь, что они не хотят иметь с нами дела.

– Вот еще! Так я и позволил каким-то букашкам над нами издеваться! И потом, мы ведь просто свихнемся, если не узнаем, кто там живет. Как думаешь, мистер Хенчард – волшебник?

– Скотина он, – в сердцах ответила Джеки. – Уехал и бросил на нас своих дурацких гномов!

Когда мы вернулись, в домике, как всегда, забили тревогу; едва я сдернул накидку, тихие, невнятные звуки совсем стихли. Сквозь опущенные шторы пробивался свет. На крыльце не было ничего, кроме коврика. В почтовом ящике мы разглядели желтый телеграфный бланк.

Джеки побледнела.

– Только этого не хватало! – простонала она. – Телеграмма!

– Может, и нет.

– Да, да, я же вижу. Тетушка Георгина умерла. Или Белладонна собирается в гости.

– Табличку о карантине они сняли, – заметил я. – Теперь висит новая, на ней написано: ОСТОРОЖНО, ОКРАШЕНО!

– Смотри не поцарапай их чистенькую дверь!

Я опустил кретон, выключил свет и взял Джеки за руку. Мы стояли и ждали. Через некоторое время послышалось «топ-топ-топ», а потом тихое урчание, как от закипающего чайника. И еще негромкое позвякивание.

На следующее утро на крылечке стояло двадцать шесть бутылок с желтым – ярко-желтым – молоком, а заголовок лилипутской газеты гласил: ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ! ТУР ПРИБЛИЖАЕТСЯ К ФОТЦПА!

В ящике лежали письма, но телеграмма исчезла.

Вечером все повторилось обычным порядком. Едва я снял накидку, наступило сердитое молчание. Мы почувствовали, что сквозь щели в миниатюрных шторках за нами пристально наблюдают. Постояв, мы отправились спать, но среди ночи я встал, чтобы еще раз взглянуть на таинственных жильцов. Нет, их самих я, конечно, не увидел, но в домике, похоже, затеяли вечеринку – оттуда доносились тихая странная музыка, возня и топот, которые смолкли, едва я подошел.

Утром на крылечке оказались газета и бутылка красного молока. Заголовок гласил: ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ! КРАХ ФОТЦПА!

– У меня на работе ничего не клеится, – пожаловался я. – Никак не сосредоточиться, только про них и думаю. Хотел бы я знать…

– И я тоже. Нет, мы не можем так это оставить.

Я приблизился к клетке. Штору опустили столь резко, что она едва не оторвалась от катушки.

– Что они, спятили? – удивился я.

– Не исключено, – кивнула Джеки. – Спятишь тут, если тебе постоянно надоедают. Представляю, как они сидят там возле окон и в тихом бешенстве ждут, когда мы наконец уберемся восвояси. Пойдем-ка лучше, а то на автобус не успеем.

Я посмотрел на домик, и мне показалось, что он хмуро и враждебно посмотрел на меня. А, черт с ним. Мы отправились на работу.

Вечером вернулись усталые и голодные, но, даже не сняв пальто, бросились в комнату мистера Хенчарда. Там стояла тишина. Я включил свет, а Джеки стащила с клетки накидку.

Вдруг она тихо ахнула. Я в мгновение ока подскочил к клетке, ожидая увидеть зеленого чертика или еще что почище. Но все было как всегда. Даже дым не шел из трубы.

А Джеки тыкала пальцем в сторону входной двери. Там висела аккуратная табличка, на которой было написано просто, сдержанно и бесповоротно: СДАЕТСЯ ВНАЕМ.

– Ой-ой-ой, – вырвалось у Джеки.

Я проглотил застрявший в горле комок. Шторы на крошечных окнах были подняты, ситцевые занавески исчезли. Наконец-то мы смогли заглянуть в домик. Он был абсолютно, непоправимо пуст.

Нигде никакой мебели. На полированном паркете ничего, кроме нескольких выщербин и царапин. Обои без единого пятнышка; их неброский рисунок говорил о хорошем вкусе. Уезжая, жильцы оставили домик в полном порядке.

– Съехали, – констатировал я.

– Да, – отозвалась Джеки. – Съехали.

И вдруг на душе у меня стало до жути скверно. Дом – нет, не тот, который в клетке, а наш собственный – непоправимо опустел. Знаете, как бывает, когда уезжаешь на несколько дней, возвращаешься, а там – никого и ничего?

Я обхватил Джеки, прижал к себе. У нее, видимо, тоже кошки на душе скребли. Кто бы мог подумать, что малюсенькая табличка СДАЕТСЯ ВНАЕМ способна так все изменить!

– Что теперь скажет мистер Хенчард? – спросила Джеки, глядя на меня круглыми глазами.

Мистер Хенчард вернулся через два дня. Был вечер, мы сидели у камина, и вот он вошел, размахивая саквояжем и посасывая черный мундштук.

– Гм… – поздоровался он с нами.

– Добрый вечер, – ответил я не совсем уверенно. – Рады вас видеть.

– Чушь! – отрубил мистер Хенчард и двинулся в свою комнату.

Мы с Джеки переглянулись.

Мистер Хенчард буквально завизжал от ярости. Из-за двери высунулось его перекошенное лицо.

– Мерзавцы! – прорычал он. – Что вам было сказано!

– Одну минутку… – начал было я.

– Я съезжаю! – рявкнул мистер Хенчард. – Немедленно!

Его голова рывком исчезла в комнате. Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Мы с Джеки сидели, опасаясь, что нас того и гляди выдерут, как маленьких.

Мистер Хенчард выскочил из комнаты, держа в руках саквояж, и протопал к двери. Я попытался удержать его:

– Мистер Хенчард…

– Чушь!

Джеки ухватила его за одну руку, я вцепился в другую. Вдвоем мы его кое-как остановили.

– Подождите, – сказал я. – Вы забыли… э-э-э… вашу клетку.

– Забыл, как же! – рявкнул он в ответ. – Забирайте, не жалко. Черт бы драл ваше любопытство! Сколько месяцев я строил этот домик, сколько уговаривал их в нем поселиться! А вы все испортили. Они не вернутся.

– Кто «они»? – вырвалось у Джеки.

Мистер Хенчард злобно впился в нас змеиными глазками:

– Мои жильцы. Придется строить новый домик, вот что! Но на этот раз я уж прослежу, чтобы всякие проходимцы не совали туда нос!

– Погодите, – оборвал его я. – Вы… вы волшебник?

Мистер Хенчард фыркнул:

– Я просто хороший мастер. Этого довольно. Вы с ними по-хорошему, и они с вами по-хорошему. Правда, – тут в его голосе зазвучала гордость, – не всякий сумеет построить домик, какой нужен им!

Он вроде начал немного отходить, но мой следующий вопрос снова привел его в бешенство.

– Кто они? – взревел он. – Да конечно маленький народец. Зовите их как хотите: эльфы, гномы, духи, домовые – у них много разных имен. Но они любят селиться в тихих благоустроенных местах. Дома, где донимают и дергают, пользуются дурной славой. Неудивительно, что они съехали. Впрочем – гм! – вовремя заплатили за квартиру. У маленького народца так принято, – добавил он.

– Заплатили за квартиру? – пролепетала Джеки. – Чем?

– Везением, – пояснил мистер Хенчард. – Чем бы, думаете, они стали платить – деньгами? Теперь, пока не построю новый домик, никакого особого везения мне не будет.

Он окинул нас напоследок хмурым взглядом, рывком отворил дверь и зашагал прочь. Мы смотрели ему вслед. Под горой, у бензоколонки, показался автобус, и мистер Хенчард пустился бегом.

На автобус-то он успел, но прежде шлепнулся лицом в землю.

Я притянул Джеки к себе.

– Смотри-ка, – сказала она, – вот ему уже и не повезло.

– Не совсем так, – поправил я. – Повезло, но не больше, чем всем обычным людям. Тем, кто сдает квартиры гномам, везет еще и дополнительно.

Мы долго сидели молча, глядя друг на друга. А потом, не говоря ни слова, зашли в опустевшую комнату мистера Хенчарда. Клетка была на месте. И домик тоже. И табличка: СДАЕТСЯ ВНАЕМ.

– Пойдем-ка к Терри, – предложил я.

Мы просидели в ресторане дольше обычного. Со стороны можно было подумать, что мы не хотим возвращаться домой, потому что там завелась нечистая сила. Только на самом деле все было совсем наоборот. В нашем доме не было больше нечистой силы. В нем была пугающая, холодная, безысходная пустота.

Пока мы переходили шоссе, шагали в гору, открывали дверь, я не проронил ни слова. А потом, уж не знаю зачем, мы пошли в последний раз взглянуть на пустой домик.

Кретон, который я натянул перед уходом, был на своем месте, но из-под него снова долетало: «Бум, шлеп, бац!» В домике снова кто-то жил!

Мы невольно отшатнулись, прикрыли дверь и только после этого перевели дыхание.

– Нет, – сказала Джеки. – Нельзя туда смотреть. Никогда, ни за что мы больше не заглянем под эту накидку.

– Никогда, – подтвердил я. – А кто, как ты думаешь?..

До нас долетели чуть слышные звуки, напоминающие разудалое пение. Что ж, тем лучше. Если им весело, значит они не уедут. Мы легли спать, и мне приснилось, что я пью пиво с Рипом ван Винклем и гномами. Все они напились до положения риз.

Утром шел дождь, но это не имело никакого значения. Нам казалось, что в окна льется яркий солнечный свет. Я пел под душем. Джеки радостно мурлыкала под нос. В комнату мистера Хенчарда мы не входили.

– Может, они хотят поспать подольше, – предположил я.

В цеху всегда очень шумно, и расслышать приближение тележки, груженной грубо обработанными цилиндрическими болванками, почти невозможно. В тот самый день, часов около трех, мальчишка-чернорабочий катил такую тележку в кладовую, а я, ничего не видя и не слыша, отступил на шаг от своего станка, чтобы проверить наладку.

Большие станки типа моего – опасные штуки. Они закреплены на мощных забетонированных станинах почти в половину человеческого роста, по которым туда и обратно скользит тяжеленное стальное чудовище – рабочая часть станка.

Я сделал шаг назад, заметил тележку и плавным движением, напоминающим тур вальса, увернулся от нее. Но мальчишка шарахнулся в сторону, тележка вильнула, болванки посыпались на пол, а я, потеряв равновесие, неуклюже протанцевал еще один тур, зацепился за край опоры и убийственно точным движением кувырнулся вниз. Через мгновение я уже лежал, зажатый между стойками опоры, и ко мне с рокотом приближалась рабочая плоскость станка. Никогда в моей жизни ничто не двигалось так стремительно.

Дальше все произошло быстрее, чем я успел сообразить. Я отчаянно пытался выкарабкаться, все в цеху вопили, станок кровожадно урчал, болванки гремели по полу. Вдруг раздался треск и натужный скрежет крошащихся механизмов. Станок остановился. Мое сердце забилось снова.

Я переоделся и дождался, когда Джеки закончит смену. В автобусе, по дороге домой, я все ей рассказал.

– Просто повезло. Или чудо случилось. Один из цилиндров вовремя попал в станок. Конечно, станок здорово покорежило, но я цел. Думаю, мы должны написать нашим… э-э-э… жильцам благодарственную записку.

Джеки кивнула, выражая свое полное согласие.

– Это они заплатили за квартиру – везением. И очень кстати, что заплатили вперед.

– Правда, пока мой станок не починят, сидеть мне без зарплаты, – добавил я.

Домой мы вернулись под проливным дождем. Из комнаты мистера Хенчарда доносился грохот, куда более громкий, чем все те звуки, которые клетка издавала раньше. Мы побежали наверх и обнаружили, что окно распахнуто настежь. Я захлопнул его. Кретон наполовину сдуло, и я стал было натягивать его на место. Джеки стояла рядом. Но едва мы взглянули на домик, рука моя застыла в воздухе.

Табличка СДАЕТСЯ ВНАЕМ исчезла. Из трубы валил густой дым. Шторы, как всегда, были плотно опущены, но в остальном многое изменилось.

В комнате попахивало едой. «Подгоревшее мясо и кислая капуста», – подумал я с отвращением. Запах явно исходил из домика. На крылечке, где раньше ни соринки не было, стояло набитое доверху мусорное ведро, оранжевый пластмассовый ящик с грязными консервными банками – каждая не больше булавочной головки – и множество пустых бутылок, явно из-под спиртного. Была, впрочем, и молочная бутылка, наполненная ядовито-голубой жидкостью. Ее еще не успели забрать, так же как и утреннюю газету. Только это была совершенно другая газета. Аршинные буквы заголовков выдавали низкопробное бульварное чтиво.

От крылечка к углу дома была протянута бельевая веревка, на которой, правда, ничего не висело.

Я рывком накрыл клетку и вслед за Джеки выскочил на кухню.

– Какой ужас! – вырвалось у меня.

– Надо было заранее посмотреть их документы, – задыхаясь, проговорила Джеки. – Это совсем не те жильцы!

– Да, не те, которые у нас раньше были, – согласился я. – Вернее, которые были у мистера Хенчарда. Нет, а ты видела мусорное ведро на крыльце?

– А бельевая веревка? – возмущалась Джеки. – Самого низкого пошиба!

– Сразу приходят на ум Джуки, Калликаки и Джитер Лестер. Они что думают, здесь Табачная дорога?

Джеки вздохнула:

– Но ты ведь помнишь – мистер Хенчард сказал, что они больше не вернутся?

– И что из того?

Джеки медленно кивнула, точно начала догадываться.

– Ну, валяй, – сказал я.

– Я не знаю. Просто мистер Хенчард говорил, что маленький народец любит селиться в тихих благоустроенных местах. А мы своим старым жильцам постоянно надоедали. И сами виноваты, что теперь эта клетка пользуется дурной славой. Приличные гномы ни за что не станут тут жить. Здесь теперь – страшно подумать! – ну, вроде трущоб.

– Бред какой-то, – высказался я.

– А вот и нет. Я наверняка права. Помнишь, мистер Хенчард говорил, что ему придется строить новый домик? Хорошие жильцы не поедут в сомнительное место. Нам достались гномы низкого пошиба, вот и все.

Я глядел на нее, широко открыв рот.

– То-то и оно. Не жильцы, а отребье какое-то. Небось еще и гнома-козла на кухне держат, – негодовала Джеки.

– Ладно, – сказал я. – Но я этого не потерплю. Я их отсюда выставлю. Я… воды им в трубу налью! Где чайник?

Джеки вцепилась мне в рукав.

– Нет, не смей! Эдди, мы не можем их выставить. Не имеем права. Они заплатили за жилье.

И тут до меня дошло.

– Станок…

– Вот именно! – От возбуждения Джеки впилась ногтями мне в предплечье. – Если бы тебе сегодня не подкинули немножко везения, тебя бы просто убило. Может, гномы у нас и низкого пошиба, но за квартиру платят исправно.

Теперь мне все стало ясно.

– А с мистером Хенчардом было совсем не так. Помнишь, он тогда задел камень и ступенька проломилась? Вот это уж повезло так повезло. А я буду сидеть без зарплаты, пока станок не починят, хотя его заклинило, когда я в него попал. Мистер Хенчард отделался бы куда легче.

– Просто у него были жильцы поприличнее, – объяснила Джеки, отчаянно сверкая глазами. – Если бы мистер Хенчард попал в станок, наверняка сгорел бы предохранитель. У нас гномы плохонькие, ну и везение такое же.

– И теперь от них уже не избавиться, – заключил я. – В нашем доме трущоба. Пойдем-ка отсюда, выпьем у Терри по рюмочке.

Мы надели пальто и вышли за дверь, вдохнули свежий сырой воздух. Гроза бушевала с прежней силой. Я забыл фонарик, но возвращаться поленился. Мы шагали под гору, ориентируясь на мерцавшие вдали огни ресторанчика.

Было совсем темно, потоки дождя застилали глаза. Наверное, поэтому мы и не заметили автобус, пока он не оказался буквально в двух шагах – фары едва светили из-за затемнения.

Я потянул Джеки к обочине, но поскользнулся на мокром бетоне, и мы оба полетели под откос. Я почувствовал, как Джекки перекатилась через меня, и в следующую секунду мы уже барахтались в размокшей глине кювета; автобус с ревом промчался мимо и исчез.

Мы выбрались из канавы и побрели к Терри. Бармен удивленно оглядел нас, сказал «Ого!» и без лишних слов налил две рюмки.

– Что там ни говори, – сказал я, – а нам только что спасли жизнь.

– Да, – согласилась Джеки, счищая глину с ушей. – Но с мистером Хенчардом все было бы по-другому.

Бармен покачал головой:

– В канаву свалился, Эдди? И вы тоже? Вот не повезло!

– Повезло, – убито отозвалась Джеки. – Только везение было самого низкого пошиба…

Грязная, несчастная, она подняла рюмку и посмотрела на меня. Мы чокнулись.

– Ладно, – сказал я. – За везение!