Хроносейф
Галлоуэй Гэллегер играл на слух. И это было бы совершенно нормально, выбери он стезю музыканта, но его угораздило стать изобретателем. Пусть сумасбродным, пусть всегда нетрезвым, но, безусловно, толковым. Он хотел заниматься техническими разработками и на этом поприще наверняка добился бы успеха – была в нем, как ни крути, жилка гениальности. А вот чего не было, так это средств, чтобы получить серьезное научное образование. Поэтому Гэллегер, по профессии оператор интегрирующей машины, домашнюю лабораторию держал исключительно развлечения ради.
Ей-богу, более дурацкой лаборатории вы бы не нашли ни в этом штате, ни в пяти-шести соседних. Большую часть помещения занимала штуковина, которую Гэллегер назвал алкогольным оргáном; на ее сборку он потратил аж полгода. Зато теперь мог блаженствовать на удобном мягком диване, нажимая на клавиши и перекачивая в луженую глотку спиртное превосходного качества – в любом количестве и в завидном разнообразии. А поскольку конструировался этот орган в период продолжительного запоя, Гэллегер так и не смог потом вспомнить основные принципы действия своего изобретения. Печально, что и говорить.
В лаборатории было много всякой всячины, по большей части едва ли здесь уместной. У реостатов имелись юбочки, как у балерин, и нелепо ухмыляющиеся керамические рожицы. На большом генераторе бросалась в глаза табличка «Монстр», а другой генератор, куда меньше размером, довольствовался прозвищем Бурчун. В стеклянной реторте сидел фарфоровый кролик, и только Гэллегер знал, как безделушка оказалась там. Сразу у двери высился чудовищный чугунный пес, по замыслу изготовителя предназначавшийся для викторианских газонов, а может быть, для врат ада. Как бы то ни было, сейчас его полые уши служили гнездами для пробирок.
– Но как же все-таки ты это делаешь? – спросил Вэннинг.
Тощий, долговязый Гэллегер, развалившийся возле алкогольного органа, перекачал себе в рот двойной мартини.
– Чего?
– Ты слышал. Я могу обеспечить тебе прибыльную работенку – при условии, что ты будешь применять с толком свои вывихнутые мозги. Или хотя бы научишься пускать пыль в глаза.
– Я пытался, – пробормотал Гэллегер. – Ничего не выходит. Не могу я работать сосредоточившись… Разве что с механикой какой-нибудь возиться. Должно быть, у моего подсознания коэффициент интеллекта повыше, чем у сознания.
Вэннинг, плотно сбитый коротышка со смуглым, в шрамах, лицом в сердцах ударил Монстра каблуками. Подчас Гэллегер нешуточно его бесил. Никак не возьмет в толк этот рохля, что нельзя закапывать в землю такой ценный талант. Во всяком случае, ценный для Хораса Вэннинга, коммерческого юрисконсульта.
Само собой, эта «коммерция» велась за пределами закона, но усложнившиеся в 1970-х условия торговли все же оставили немало лазеек для мозговитых людей вроде Вэннинга. Да, надо сказать откровенно: свои недюжинные способности он поставил на службу жуликам. Потому что жулики хорошо платили. В те времена прочное знание юриспруденции было редкостью, правовые нормы сплелись в такой тугой клубок, что желающему стать законником требовались годы подготовки еще до поступления на юридический факультет. Но Вэннинг располагал командой опытных экспертов, а также колоссальной библиотекой протоколов, судебных решений и тому подобных сведений, так что за приемлемую плату он бы самого доктора Криппена научил, как выйти сухим из воды.
Теневая сторона этого бизнеса содержалась в сугубой приватности и обходилась без помощников. Взять, к примеру, нейропистолет. Это замечательное оружие соорудил Гэллегер, причем так и не осознал его важности. Просто смастачил однажды вечерком на скорую руку, а детали скреплял лейкопластырем, потому что сломался сварочный аппарат. А Вэннинг выпросил изделие. Владел он нейропистолетом недолго, но выручил тысячи кредитов, сдавая его напрокат потенциальным убийцам. Чем вызвал у полицейского управления сильнейшую головную боль.
Человек осведомленный приходил к Вэннингу и говорил:
– Слышал, ты с мокрым дельцем можешь пособить. Предположим, мне нужно…
– Что-о?! Да за кого вы меня принимаете?
– Э-э… Но…
– Теоретически я могу предположить, что идеальное убийство осуществимо. Допустим, изобретен пистолет определенного типа, и допустим – исключительно теоретически, для примера, – что он лежит в камере хранения на Ньюаркском стратодроме.
– Э-э…
– Я просто теоретизирую. Ячейка номер семьдесят девять, комбинация тридцать-синий-восемь. Эти мелкие детали прибавляют наглядности примеру, вы согласны?
– Ты хочешь сказать…
– Разумеется, если наш убийца возьмет из ячейки воображаемый пистолет и воспользуется им, ему хватит ума иметь при себе посылочную коробку с адресом… ну, скажем, Бруклинский порт, ячейка сорок. Убийца упакует пистолет, пойдет к ближайшему почтовому конвейеру и избавится от улики. Но все это, конечно, теоретически. Сожалею, что не смог вам помочь. Гонорар за консультацию – три тысячи кредитов. Секретарша примет ваш чек.
Выдвинуть потом обвинение будет невозможно. Потому что суд округа Иллинойс, приняв решение 87-М по делу «Штат против Дупсона», создал прецедент. Факт насильственной смерти должен быть установлен. Элемент случайности должен быть учтен. К примеру, на суде по делу «Сандерсон против Сандерсон» в защиту женщины, обвинявшейся в убийстве свекрови, прозвучали такие доводы: «Несомненно, прокурор, располагающий штатом экспертов-токсикологов, обязан это знать… Короче говоря, ваша честь, я со всем уважением требую прекратить этот процесс по причине отсутствия события и состава преступления…»
Гэллегер так и не узнал, что его нейропистолет – не игрушка, а опасное оружие. Зато Вэннинг теперь частенько наведывался в захламленную лабораторию, проявляя живейший интерес к бессознательному изобретательству своего приятеля. Не раз и не два он приобретал удачные плоды творчества Гэллегера.
Проблема заключалась в том, что это творчество нельзя было поставить на поток.
Гэллегер опять глотнул мартини, затем покачал головой и распрямил тощие ноги. Хлопая глазами, подковылял к заваленному разным барахлом верстаку и принялся рассеянно возиться с кусками проводов.
– Что-то конкретное мастеришь? – спросил Вэннинг.
– Не-а. Просто балуюсь. Вот так и бывает: соединяешь разные штучки-дрючки, глядишь, оно и заработало. Правда, никогда заранее не угадать, как оно будет работать. Да ну, к черту! – Гэллегер бросил провода и вернулся на диван.
До чего же странный тип, подумал Вэннинг. Абсолютно беспринципный – и абсолютно чужой в чересчур сложном мире. Он как будто с лукавым весельем в глазах смотрит на этот мир с выбранного им самим шестка, редко чем-то интересуясь всерьез. И делает такие удивительные вещи…
Но всегда исключительно забавы ради.
Вэннинг тяжело вздохнул и обвел взглядом лабораторию. Сущая свалка! Как же она шокирует его упорядоченный разум!
Машинально он подобрал с пола мятый рабочий халат и поискал крючок. Конечно, не нашел. Гэллегер, когда у него иссяк запас проводящих металлов, недолго думая, посрывал крючки и вмонтировал их в какое-нибудь устройство.
Этот так называемый ученый уподобился коматознику – лежал не двигаясь, полузакрыв глаза. Вэннинг прошел в угол и отворил дверцу металлического шкафчика. Крючков и там не оказалось, поэтому Вэннинг аккуратно сложил халат и пристроил его на полу шкафчика.
И вернулся на свой насест, то есть на Монстра.
– Хлебнешь? – спросил Гэллегер.
Вэннинг мотнул головой:
– Нет, спасибо. Завтра мне надо быть в суде.
– Так у меня же тиамин есть. Впрочем, это такая дрянь… Мне куда лучше помогают надувные подушки – я ими башку обкладываю.
– Спасибо, не надо.
– Просто навык нужен, – бормотал Гэллегер. – Любой его может приобрести, если захочет… На что это ты пялишься?
– На… шкафчик, – ответил Вэннинг, озадаченно морща лоб. – Что за…
Он встал. Неплотно закрытая дверка распахнулась. Но где же халат, помещенный Вэннингом в это металлическое хранилище? Исчез без следа.
– Это краска, – сонно объяснил Гэллегер. – А может, дело в гамма-частицах, я ими облучил шкафчик. Но все равно он ни на что не годится.
Вэннинг подошел к шкафчику и направил в него свет лампы дневного света. Он ошибся – шкафчик не пустовал. Но вместо халата на дне лежало нечто бледно-зеленого цвета и приблизительно сферической формы.
– Он что, плавит? – спросил Вэннинг, разглядывая шарик.
– Да не сказал бы… Давай-ка, вынь.
Вэннинг не решился сунуть руку в шкафчик. Но и не растерялся: нашел длинный держатель для пробирок и с его помощью извлек ком.
Что происходит?!
Он аж глаза отвел, не в силах смотреть на происходящее. Зеленый шарик менялся в цвете, размере и форме, медленно расползаясь лишенным всякой геометрии пятном. Держатель заметно отяжелел.
Ничего удивительного – его оттягивал рабочий халат.
– Вот так оно и происходит, – рассеянно проговорил Гэллегер. – И этому тоже должна быть причина. Кладешь вещь в шкафчик, она уменьшается. Вынимаешь, и она снова большая. Может, удастся продать какому-нибудь эстрадному фокуснику. – Последнее было сказано с сомнением.
Вэннинг сидел, ощупывал халат и таращился на металлический шкафчик. Параллелепипед размерами примерно три на три на пять футов был внутри обрызган из краскопульта серой краской. Снаружи он был черным, лоснящимся.
– На каких принципах он работает?
– Чего? А-а… Не знаю, я просто возился. – Гэллегер качнул в рот коктейля «зомби». – Может, дело в искаженной размерности. Под воздействием гамма-лучей в шкафчике изменились пространственно-временные соотношения. Еще бы понимать, что это означает. – И тихо пробормотал в сторону: – Ну и словечки – жуть от них пробирает.
Вэннингу на ум пришел тессеракт.
– Ты к тому, что внутри он больше, чем снаружи?
– Парадокс, парадокс, ай да чудный парадокс… Я тебе вот что скажу. Сдается, внутренность шкафчика находится вообще не в нашем пространственно-временном континууме. Засунь-ка туда скамейку, увидишь, что будет. – Гэллегер махнул рукой в направлении упомянутого предмета мебели.
– Я и так вижу. Ничего не выйдет: скамейка больше, чем шкафчик.
– Нет, ты все-таки засунь. Помаленьку, начни с угла. Попробуй.
Вэннинг ухватился за скамью. При своем малом росте он был очень мускулист.
– Поставь ее на попа, так легче будет.
– Ладно… Фух… Ну, что теперь?
– Теперь наклони и засовывай.
Вэннинг озадаченно сощурился на собеседника, но затем пожал плечами и подчинился. Скамейка, конечно же, не поместилась в шкафчик. Пролезла только краем и, естественно, уперлась, застряла под косым углом, угрожая рухнуть.
– Ну и?
– Подожди.
Скамья пришла в движение. Она медленно опускалась. С отвисшей от изумления челюстью Вэннинг смотрел, как громоздкая мебелина уходит в шкафчик с неспешностью не слишком тяжелого предмета, погружающегося в воду. Нет, ее не засасывало. Она как будто плавилась. Та часть, что снаружи, оставалась прежней, только уменьшалась по длине.
Вэннинг согнулся, чтобы заглянуть внутрь. Опять это рябящее неразличимое пятно. То, что находилось в шкафчике, меняло свои контуры, съеживалось, превращалось в этакую ступенчатую пирамидку густого фиолетового цвета.
И шириной не более четырех дюймов.
– Поверить не могу, – пролепетал Вэннинг.
Гэллегер с ухмылкой изрек:
– Как сказал герцог Веллингтон своему подчиненному: «Это была чертовски маленькая бутылочка, сэр».
– Минутку! Как, дьявол тебя побери, можно уместить восьмифутовую скамью в пятифутовом шкафчике?
– Скажи спасибо Ньютону, – ответил Гэллегер. – Гравитация… Возьми-ка пробирку, наполни ее водой, и я тебе покажу.
– Ладно, сейчас… Готово. Что дальше?
– Доверху налил? Отлично. Вон в том выдвижном ящике с табличкой «Фитили» ты найдешь кусковой сахар. Положи кусочек на пробирку так, чтобы уголок оказался в воде.
Вэннинг проделал требуемую манипуляцию.
– И?..
– Что видишь?
– Ничего. Сахар намокает… и тает.
– Вот то-то и оно! – с чувством воскликнул Гэллегер.
Вэннинг недоумевающе посмотрел на него и перевел взгляд на пробирку. Кусочек сахара быстро уменьшался, растворяясь.
И вот он исчез.
– Вода и воздух – это разные физические условия. В воздухе кусочек сахара может существовать как кусочек сахара. В воде он существует как раствор. Уголок, погруженный в воду, переходит в жидкое состояние. Он изменяется физически, но не химически. Остальное делает гравитация.
– А пояснее нельзя?
– Да куда уж яснее, тупица? Вода – это аналогия с особыми физическими условиями, созданными внутри шкафчика. Вместо сахара – скамейка. А теперь слушай внимательно! Сахар впитывает воду и постепенно растворяется, и по мере растворения гравитация опускает его в пробирку. Понятно?
– Вроде да. Скамейка впитывает в себя… физические условия, которые существуют внутри шкафчика. Так? И эти условия сжимают ее…
– Частично, а не полностью. Понемногу. Ну это как растворять человеческое тело в небольшом объеме серной кислоты. Дюйм за дюймом.
– Ага, – произнес Вэннинг, косясь на шкафчик. – А можно вернуть скамейку?
– Валяй. Просто сунь туда руку и вытащи.
– Сунуть руку? Чтобы она растаяла?
– Не растает. Ты же сам видел: это не мгновенный процесс. Если держать руку внутри меньше минуты, не получишь никакого вреда. Сейчас покажу.
Он неохотно встал, огляделся, взял пустую бутылку и бросил ее в шкафчик.
Действительно, воздействие сказалось не вдруг. Бутылка медленно менялась в размерах и форме, пока не превратилась в параллелепипед с кривыми гранями величиной с кусочек сахара. Гэллегер вынул его и положил на пол.
Параллелепипед принялся расти. И превратился обратно в бутылку.
– А теперь скамейка. Гляди.
Он извлек пирамидку. Из нее восстановилась скамья.
– Вот видишь? Компания по обслуживанию складов наверняка заинтересуется. В этот шкафчик можно запихать всю мебель Бруклина, вот только как доставать потом? Физические изменения, понимаешь ли…
– Схема размещения нужна, – задумчиво предложил Вэннинг. – Рисуешь вещь, как она выглядит внутри, и отмечаешь, что она собой представляет.
– Юрист всегда юрист, – оценил Гэллегер. – А я хочу выпить. – Он вернулся на диван и мертвой хваткой вцепился в кран алкогольного органа.
– Даю шесть кредитов за шкафчик, – сказал Вэннинг.
– Продано! Все равно он занимает слишком много места. Жалко, не удалось придумать, как поместить его в самого себя. – Ученый захихикал, довольный остротой. – Смешно, правда?
– Да неужели? – Вэннинг вынул из бумажника банкноты. – Куда положить?
– Запихни в Монстра, это мой банк… Спасибо.
– Пожалуйста. Вот что, объясни-ка мне малость эту тему с сахаром. Ведь не только из-за гравитации он погружается в пробирку. Еще и вода в него впитывается…
– Ты совершенно прав. Осмос! Нет, я глупость сказал. Осмос – это что-то связанное с яйцами. Может, овуляция? Проводимость? Конвекция? Абсорбция! Эх, зря я физику не учил, а то знал бы термины. Дубина стоеросовая, вот я кто. Мне б жениться на дочери бога виноделия… – невнятно закончил Гэллегер и присосался к крану.
– Абсорбция? – Вэннинг наморщил лоб, соображая. – Только тут не сахар впитывает воду… В данном случае твоя скамья впитывает в себя физические условия, существующие в шкафчике.
– Ага… Как губка или промокашка.
– Ты о скамье?
– О себе, – кратко ответил Гэллегер и погрузился в блаженное молчание, время от времени прерываемое бульканьем спиртсодержащей жидкости, поступающей в закаленный пищевод.
Вэннинг вздохнул и повернулся к шкафчику. Аккуратно закрыл дверку на засов, прежде чем поднять покупку мускулистыми руками.
– Уходишь? Ну пока-пока…
– Спокойной ночи.
– Прощай, мой друг, не забывай… – меланхолично пропел изобретатель и перевернулся на бок, явно вознамерившись уснуть.
Вэннинг снова вздохнул и вышел в прохладную мглу. Небо искрилось звездами; только на юге их скрадывало сияние Нижнего Манхэттена. Светящиеся белые башни-небоскребы складывались в зубчатый абрис. Авиареклама расхваливала достоинства Вамбулина: «Ничто так не бодрит!»
У тротуара ждал припаркованный спидер. Вэннинг запихнул шкафчик в багажник и направился к Гудзонской водной трассе – кратчайшей дороге до делового центра. Ему вспомнился рассказ Эдгара По об украденном письме, которое не могли найти, потому что похититель вывернул его наизнанку, сложил заново и написал новый адрес. То есть изменил его внешний облик. Ух ты! Да этот шкафчик – идеальный сейф! Никакому медвежатнику его не взломать по абсолютно очевидной причине: он не запирается и не вызывает желания обчистить его. Можно набить этот сейф банкнотами; все они станут неузнаваемыми, как только окажутся внутри. Идеальное хранилище для наличности.
Но как же, черт возьми, эта штука работает?
Пытать Гэллегера бесполезно. Он играет на слух. Для него растущий у реки первоцвет – просто первоцвет, а не примула вульгарис. Ему чужды силлогизмы. К своим открытиям он приходит напрямик, не утруждаясь анализом важных или пустяковых фактов.
Вэннинг напряженно размышлял. Так не бывает, чтобы два предмета одновременно занимали один и тот же объем пространства. Следовательно, в шкафчике содержится какое-то другое пространство…
Но Вэннинг решил не спешить с выводом. Есть другой ответ, правильный. Просто он еще не пришел на ум.
Вэннинг припарковал спидер перед офисным зданием, где арендовал этаж, и понес шкафчик к грузовому лифту.
Но на своем этаже не направился в кабинет – там шкафчик бросался бы в глаза. Нет, Вэннинг поставил его в подсобке, а чтобы частично прикрыть, передвинул каталожное бюро. Ни у кого из клерков не возникнет надобность сюда соваться.
Отступив от шкафчика, Вэннинг задумался. Что, если…
Он не сразу услышал приглушенный звонок. Спохватившись, прошел в кабинет и нажал кнопку на видеофоне Уинчелла. Экран заполнило суровое седобородое лицо барристера Хэттона.
– Привет, – сказал Вэннинг.
Хэттон кивнул:
– Я тебе домой звонил – молчок. Решил, что ты в конторе…
– А я не ждал твоего звонка. Слушание завтра. Поздновато для дискуссий, не находишь?
– «Сыновья Дугана» настояли, чтобы я с тобой поговорил. Я был против.
– Ну и?..
Хэттон сдвинул густые седые брови:
– Ты же понимаешь, что я буду добиваться максимально сурового приговора. Улик против Макильсона предостаточно.
– Это только по твоим словам. Но присвоение чужих финансовых средств доказать нелегко.
– Надеюсь, ты не станешь возражать против скопирования?
– Еще чего! Не позволю колоть моему клиенту сыворотку правды.
– Это настроит против вас присяжных.
– Не настроит, потому что на нашей стороне медицина. Я получил врачебное предположение: скопирование причинит вред здоровью Макильсона.
– Вред – вот правильное слово! – Голос Хэттона зазвучал резче. – Твой клиент причинил вред компании, стянув ее облигации, и я смогу это доказать.
– На круг двадцать пять тысяч кредитов, да? Для «Сыновей Дугана» сумма не пустяковая. А как насчет гипотетической мировой, о которой я упоминал? Предположим, двадцать тысяч будут возвращены…
– Это защищенная линия? Не записывается?
– Само собой. Вот прерыватель. – Вэннинг показал провод с металлическим наконечником. – Все строго sub rosa.
– Вот и отлично, – ухмыльнулся барристер. – Значит, я могу безбоязненно назвать тебя бездарным пройдохой.
– То есть?
– Твой трюк – старье, проеденное молью. Макильсон умыкнул пять тысяч в облигациях, которые можно продать за деньги. Аудиторы начали проверку, Макильсон кинулся к тебе. Ты ему присоветовал взять еще двадцать тысяч, а теперь предлагаешь вернуть их «Сыновьям Дугана» в обмен на отзыв иска. Потом вы с Макильсоном поделите пять тысяч, а это по нынешним временам не кот начхал.
– Я ничего подобного не признаю.
– Конечно, не признаешь, даже в разговоре по защищенной линии. Но ведь и так все на виду. Я же сказал, это старый фокус. Мои клиенты не станут играть в твои игры. Процесс будет доведен до конца.
– Ты мне позвонил только для того, чтобы это сообщить?
– Нет, надо уладить вопрос насчет присяжных. Надеюсь, ты не возражаешь против скопирования при их отборе?
– Не возражаю, – ответил Вэннинг.
Свою тактику он строил на технических аспектах законодательства, поэтому состав завтрашнего жюри его не интересовал. Если запасные присяжные заседатели пройдут скопирование, шансы уравняются. И при таком соглашении не придется тратить дни, а то и недели, на споры и отводы.
– Хорошо, – буркнул Хэттон. – Готовься, я тебя без штанов оставлю.
Вэннинг ответил умеренной непристойностью и отключился.
Надо было сосредоточиться на предстоящей схватке в суде, поэтому он выбросил из головы мысли о покупке. У него еще будет вдоволь времени, чтобы изучить возможности удивительного шкафчика. Вэннинг поехал домой, там велел слуге принести стаканчик виски с содовой и улегся в кровать.
На следующий день он выиграл дело. Ставка на сложную техническую аргументацию и мутные судебные прецеденты оправдала себя. Защита строилась на том факте, что облигации не были конвертированы в государственные кредиты, – Вэннинг это доказал, продемонстрировав мудреные финансовые графики. Конвертация даже пяти тысяч кредитов вызвала бы заметный скачок, а таковых не наблюдалось. Эксперты из конторы Вэннинга умели докапываться до самых мельчайших деталей.
Для установления вины Макильсона необходимо было доказать, прямо или косвенно, что облигации существуют с двадцатого декабря этого года, то есть с того дня, когда они были учтены в последний раз. Прецедентом служило дело «Донован против Джонса».
Хэттон взвился на ноги:
– Ваша честь, Джонс позднее признался в присвоении чужих средств!
– Что не повлияло на принятое судом решение, – невозмутимо парировал Вэннинг. – В данном случае закон обратной силы не имеет. Присяжные вынесли вердикт «не доказано».
– Адвокат защиты, продолжайте.
И адвокат защиты продолжил строить красивую и хитроумную конструкцию из казуистической логики.
– Ваша честь! – не вытерпел Хэттон. – Я не…
– Если мой многоопытный оппонент продемонстрирует облигацию – всего одну из тех, о которых идет речь, – я признаю поражение, – заявил Вэннинг.
На лице у судьи заиграла саркастическая ухмылка.
– Прелестно! Если эта улика будет предъявлена, я немедленно вынесу приговор и обвиняемый отправится в тюрьму. Уж вам ли этого не понимать, мистер Вэннинг? Продолжайте.
– Благодарю. Поскольку облигаций мы не видим, я берусь утверждать, что они не существуют. Их якобы существование – результат ошибки, допущенной клерком при учете.
– Ошибка клерка? Это с калькулятором Педерсона?
– Подобного рода ошибки случались, и я могу это доказать. Ваша честь, разрешите пригласить следующего моего свидетеля.
Возражений не последовало, и свидетель, техник-математик, объяснил, по каким причинам может сбоить калькулятор Педерсона, и привел примеры.
К одному из доводов Хэттон придрался:
– Ваша честь, я протестую! Как известно всем, в Родезии находится определенного рода важная экспериментальная промышленность. Свидетель почему-то не счел нужным упомянуть о том, чем занимается конкретно эта родезийская фабрика. Надеюсь, защита не станет оспаривать тот факт, что «Объединенная компания Гендерсона» в основном имеет дело с радиоактивными рудами?
– Свидетель, ответьте.
– Не могу, ваша честь. У меня нет таких сведений.
– Красноречивое упущение, – хмыкнул Хэттон. – Калькулятор Педерсона – деликатный механизм, радиация для него опасна. Но в офисах «Сыновей Дугана» нет ни радия, ни продуктов его распада.
Вэннинг встал:
– Могу я спросить, не подвергались ли недавно эти офисы фумигации?
– Подвергались. Этого требует закон.
– Надо полагать, применялся хлорсодержащий газ?
– Да.
– Я бы хотел вызвать моего следующего свидетеля.
Следующий свидетель, физик, сотрудник Ультрарадиевого института, объяснил, что гамма-лучи сильно воздействуют на хлор, вызывая ионизацию. Живые организмы способны поглощать продукты распада радия и в свою очередь излучать. Некоторые клиенты «Сыновей Дугана» контактировали с источниками радиации…
– Ваша честь, это возмутительно! Теоретизирование чистой воды…
Вэннинг притворился оскорбленным.
– Приведу в качестве примера дело «Денджерфилд против „Южнопродуктов“», Калифорния, тысяча девятьсот шестьдесят третий год. Закон гласит, что фактор неопределенности является первичным допустимым доказательством. Мой довод прост: калькулятор Педерсона, на котором считались облигации, способен ошибаться. Если это правда, то облигаций не было и мой клиент невиновен.
– Адвокат обвинения, вам слово, – произнес судья, жалея, что он не барон Джеффрис и не может всю эту чертову свору негодяев отправить на эшафот.
Юриспруденция должна бороться за справедливость, а она превратилась в трехмерные шахматы. Впрочем, это естественное развитие усложнившихся политических и экономических факторов современной цивилизации. И уже понятно, что Вэннинг выиграет процесс.
Так и случилось. Присяжные приняли решение в пользу Макильсона. Хэттон поднял вопрос о скопировании, но это уже было актом отчаяния; ему отказали. Вэннинг подмигнул сопернику, защелкнул брифкейс и отправился в контору.
В полпятого начались неприятности. Секретарша сообщила о прибытии мистера Макильсона, а в следующий миг ее отпихнул в сторону худой смуглый мужчина средних лет, державший в охапке гигантский чемодан из искусственной замши.
– Вэннинг! Я к вам…
Адвокат недобро сощурился, встал из-за стола и резким кивком отослал секретаршу. Как только за ней закрылась дверь, Вэннинг отрывисто заговорил:
– Ты с ума сошел?! Я же велел держаться от меня подальше. Что в чемодане?
– Облигации, – ответил Макильсон дрогнувшим голосом. – Что-то пошло не так…
– Проклятый болван! Притащить сюда облигации… – Вэннинг подскочил к двери, запер ее. – Неужели не понимаешь, что, если Хэттон доберется до этих бумаг, ты мигом вернешься в кутузку? А я лишусь лицензии! Проваливай вместе с чемоданом.
– Выслушай меня! Пожалуйста! Я, как ты и сказал, понес облигации в Финансовое управление, а там… а там был полицейский, меня поджидал. Хорошо, что я его вовремя заметил. Если бы попался…
Вэннинг глубоко вздохнул:
– Прежде чем идти в Финансовое управление, ты должен был два месяца продержать облигации в метро, в камере хранения.
Макильсон вытянул из кармана газету.
– Так ведь правительство замораживает акции и облигации рудодобывающих компаний. Постановление вступит в действие через неделю. А когда это прекратится, неизвестно. Не могу же я сидеть без денег целую вечность.
– Дай взглянуть. – Вэннинг изучил газету и тихо выругался. – Где ты ее взял?
– Купил у мальчишки возле тюрьмы. Хотел узнать котировки рудных акций…
– Так-так. Понятно. И не было ни тени сомнения, что эта газета не фальшивка?
У Макильсона отпала челюсть.
– Фальшивка?
– Вот именно. Хэттон предвидел, что я тебя выручу, и заранее припас газетку. А ты клюнул. И притащил сюда улику, и привел за собой полицию.
– Н-но…
Вэннинг поморщился:
– Как думаешь, почему в Финансовом управлении оказался полицейский? Тебя могли сцапать в любую минуту. Но нужно было не сцапать, а напугать, чтобы ты кинулся ко мне в контору, – и обоих поймать на один крючок. Тебе – срок, мне – лишение адвокатского звания. Чертов идиот!
Макильсон облизал губы.
– А тут есть запасной выход?
– Есть! И за ним наверняка ждет засада. Проклятие! Не будь еще глупее, чем выглядишь.
– А ты можешь… спрятать?
– Где? Они всю контору просветят рентгеновскими лучами. Нет, я просто… – Вэннинг осекся. – Говоришь, спрятать? Спрятать… – Он круто повернулся к селектору. – Мисс Хортон? У меня совещание. Не беспокоить ни по какому поводу. Если вам кто-нибудь предъявит ордер на обыск, созвонитесь с полицейским управлением и убедитесь в подлинности. Вы меня поняли?
На лице Макильсона отразилась надежда.
– Все уладится?
– Ой да заткнись ты! – рявкнул Вэннинг. – Жди здесь, я сейчас вернусь.
Он скрылся за боковой дверью. На диво скоро вернулся, неуклюже затаскивая в кабинет металлический шкафчик.
– Помоги… Фу-ух… Вон туда, в тот угол. А теперь убирайся.
– Но…
– Живо! – приказал Вэннинг. – У меня все под контролем. И не болтай. Тебя арестуют, но без вещдока долго не продержат. Как только отпустят, возвращайся.
Он отпер дверь, вытолкал Макильсона за порог и снова заперся. Подошел к шкафчику, заглянул внутрь. Пусто. Как и должно быть.
Теперь облигации…
Вэннинг запихал чемодан из искусственной замши. Пришлось повозиться – тот был шире, чем шкафчик. Наконец адвокат смог отдышаться, глядя, как коричневая штуковина съеживается, меняет контуры до неузнаваемости. И вот она уже совсем крошечная, приобрела продолговатую форму яйца и цвет медной центовой монеты.
– Вуаля! – хмыкнул Вэннинг.
И склонился, всматриваясь. В шкафчике что-то двигалось. Нечто гротескное, величиной не больше четырех дюймов. Очень странное на вид, сплошь кубики и уголки, цвета ярко-зеленого и… явно живое.
В дверь кабинета постучали.
Крошечная тварь деловито возилась с медным яйцом. В чисто муравьиной манере подняло его и попыталось утащить. Вэннинг ахнул и сунул руку в шкафчик. Четырехмерной тварюшке не хватило проворства увернуться. Вэннинг ощутил, как она корчится под ладонью.
Он стиснул добычу в кулаке.
Шевеление прекратилось. Вэннинг отпустил убитую тварь и сразу убрал руку.
Дверь затряслась под градом ударов. Вэннинг закрыл шкафчик и выкрикнул:
– Минуту!
– Ломайте! – прозвучал приказ за дверью.
Но это не понадобилось. Вэннинг натянул на лицо виноватую улыбку и провернул ключ.
За порогом стоял барристер Хэттон в сопровождении кряжистых полицейских.
– Мы взяли Макильсона, – сообщил он.
– Вот как? А за что?
Вместо ответа Хэттон дернул головой. Полицейские приступили к обыску. Вэннинг пожал плечами.
– Перегибаете палку, – сказал он. – Вламываетесь, роетесь…
– У нас есть ордер.
– Что ищете?
– Конечно облигации, – устало ответил Хэттон. – Не знаю, куда ты засунул чемодан, но мы его найдем.
– Что за чемодан? – поинтересовался Вэннинг.
– Тот, который принес сюда Макильсон. Когда выходил, чемодана при нем не было.
– Игра закончена, – печально проговорил Вэннинг. – Вы победили.
– То есть?
– Если я признаюсь, куда дел чемодан, замолвите за меня на суде словечко?
– Э-э… да. И где же он?
– Я его съел, – ответил Вэннинг и улегся на диван, давая понять, что намерен вздремнуть.
Хэттон долго не сводил с него ненавидящего взгляда. Полицейские рылись в конторе. Внутренность шкафчика они удостоили лишь беглым взглядом. Стены, пол, потолок, мебель были просвечены рентгеном, но это ничего не дало. Вэннинг поаплодировал напрасным усилиям копов.
Хэттон в конце концов сдался. Ничего другого ему не оставалось.
– Завтра подам на тебя иск, – пообещал Вэннинг. – А еще жалобу на произвольное задержание Макильсона.
– Иди к черту! – прорычал Хэттон.
– Пока-пока.
Вэннинг дождался ухода незваных гостей. Затем, хихикая, отворил дверцу шкафчика.
Медного цвета яйцо, в которое превратился замшевый чемодан, исчезло. Вэннинг пошарил внутри и ничего не обнаружил.
До него не сразу дошел смысл случившегося. Он развернул шкафчик к окну и заглянул снова – с тем же результатом.
Пропали двадцать пять тысяч кредитов в ликвидных рудных облигациях.
Вэннинг вспотел. Он поднял металлический ящик, потряс. Не помогло. Он перетащил шкафчик в другой угол и вернулся, чтобы со всей тщательностью изучить пол.
Может, Хэттон стянул?
Нет. Вэннинг ни на миг не упускал шкафчик из вида за все время обыска. Полицейский распахнул дверцу, заглянул и снова закрыл. С того момента к ней никто не притрагивался.
А облигаций нет.
Как и раздавленной Вэннингом загадочной мелкой твари.
И что же все это значит?
Вэннинг запер шкафчик на задвижку. Опять открыл, не надеясь, что внутри появится медного цвета яйцо.
Оно и не появилось.
Шатаясь, Вэннинг подошел к видеофону и позвонил Гэллегеру.
– А?.. Че?.. Ага… Чего тебе? – Появившееся на экране худое лицо выглядело неважнецки. – У меня похмелье. А тиамин принять не могу – аллергия. Ну ты как, выиграл?
– Послушай, – нервно заговорил Вэннинг, – я кое-что положил в твой чертов ящик – и будто корова языком слизнула.
– Корова? Ящик? Смешно.
– Да не ящик, а то, что было внутри… Чемодан.
Он задумчиво покачал головой:
– Непонятно, да? Помнится, однажды я сделал…
– Давай без воспоминаний! Я хочу вернуть чемодан!
– Фамильная ценность? – предположил Гэллегер.
– Нет. Там деньги.
– Не глупо ли, Вэннинг? С сорок девятого ни один банк не лопнул. Вот уж не думал, что ты такой скряга. Любишь, когда денежки рядом, когда можно пропускать их сквозь твои тонкие, как птичьи коготки, пальчики?
– Да ты опять надрался.
– Я пытаюсь, – возразил Гэллегер, – но вечно что-нибудь мешает. Отнимает время. Вот, к примеру, этот твой звонок обойдется мне в две с половиной пропущенные порции. Надо удлинить шланг, чтобы можно было болтать по «Уинчеллу» и при этом употреблять.
Вэннинг едва разборчиво затараторил в микрофон:
– Чемодан! Что с ним случилось? Как его вернуть?
– А при чем тут я? У меня твоего чемодана нет.
– Можешь узнать, где он?
– Ну… Расскажи во всех подробностях, посмотрю, что можно сделать.
Вэннинг подчинился, хоть и подкорректировал историю, как того требовала осторожность.
– Ладно, – весьма неохотно сказал наконец Гэллегер. – Ненавижу придумывать версии, но разве что в порядке услуги… Эта обойдется тебе в пятьдесят кредитов.
– Чего?! Ты спятил?
– Пятьдесят, – не дрогнул Гэллегер. – Или никаких версий.
– А где гарантия, что ты вернешь мне чемодан?
– Гарантии нет. Но, возможно, есть шанс… Мне надо сходить в «Механистру», воспользоваться тамошними машинами. Это недешево, но без калькуляторов мощностью в сорок мозгов мне не обойтись…
– Хорошо, согласен, – прорычал Вэннинг. – Приступай. Мне позарез нужен этот чемодан.
– Знаешь, меня всерьез заинтересовал жучок, которого ты раздавил. Сказать по правде, только из-за него я и берусь за твою задачу. Жизнь в четвертом измерении…
Гэллегер отошел, бормоча. Не дождавшись, когда лицо изобретателя снова появится на экране, Вэннинг отключился.
Он заново исследовал шкафчик и не обнаружил ничего нового. Куда же запропастился чертов чемодан из искусственной замши?
Погруженный в печальные думы, Вэннинг натянул пальто и отправился ужинать в «Манхэттен руф». Ему было ужасно жалко себя.
На следующий день думы стали еще печальнее. Гэллегер не отвечал на звонки, так что Вэннингу пришлось томиться ожиданием. В середине дня в контору явился Макильсон.
– Ты смог меня вытащить из кутузки, – начал он с порога, – и что теперь? Здесь найдется выпивка?
– Тебе не нужна выпивка, – проворчал Вэннинг. – И так уже нализался, еле на ногах стоишь. Катись во Флориду и жди, когда все уляжется.
– Осточертело ждать. Лучше махну в Южную Америку. Но для этого нужны денежки.
– Дождись, когда я обналичу облигации.
– Я возьму облигации. Ровно половину, как договаривались.
Вэннинг зло сощурился:
– И снова окажешься у полиции в лапах. Без вариантов.
Макильсон занервничал еще пуще:
– Спорить не стану, я свалял дурака. Но в этот раз будет иначе, комар носу не подточит.
– То есть ты подождешь?
– У меня есть приятель, летчик. Его вертолет сейчас на крыше, на парковке. Я поднимусь, отдам ему облигации и смоюсь. Полиция ничего на меня не накопает.
– А я говорю – нет, – твердо произнес Вэннинг. – Слишком опасно.
– Опасно, пока облигации здесь. Если их найдут…
– Не найдут.
– Где же ты их прячешь?
– Тебя не касается.
Макильсон недобро посмотрел на адвоката:
– Пусть так. Но облигации где-то здесь. Ты не мог их вынести до прихода копов. Не стоит слишком испытывать удачу. Они просвечивали рентгеном?
– Конечно.
– Я слышал, барристер Хэттон нанял ораву экспертов, чтобы они изучили чертежи этого здания. Твою нычку найдут. Я хочу убраться отсюда до того, как это случится.
Вэннинг помахал ладонью:
– Не истери. Я же тебя выручил, скажешь, нет? Хотя ты едва не запорол все дело.
– Это так, – признал Макильсон, оттянув пальцами нижнюю губу. – Но я… – Он скусил ноготь. – Да черт бы тебя побрал! Я сижу на кромке вулкана, а ее подо мной точат термиты. Я не могу торчать тут и ждать, когда полиция разыщет облигации. Из Южной Америки нет экстрадиции, а значит, мне надо поскорей оказаться там.
– Тебе нужно ждать, – сурово повторил Вэннинг. – Это твой единственный шанс.
В руке у Макильсона вдруг оказался пистолет.
– Ты отдашь мне половину облигаций. Прямо сейчас. Я ни на грош тебе не верю. Облапошить меня решил? Выкладывай облигации!
– Нет, – ответил Вэннинг.
– Я не шучу.
– Знаю. Но я не могу отдать облигации сейчас.
– Да? А почему?
– Слышал когда-нибудь о временнóм замке? – спросил Вэннинг, чутко следя за движениями собеседника. – Ты прав насчет того, что я положил чемодан в секретный сейф. Но его можно открыть только через определенное число часов.
– Мм… – задумчиво протянул Макильсон. – А когда?
– Завтра.
– Ладно. Завтра ты отдашь облигации?
– Раз уж настаиваешь. Но все-таки советую передумать. Так будет безопаснее.
Вместо ответа Макильсон лишь ухмыльнулся, оглянувшись по пути к выходу.
Вэннинг долго сидел в полной неподвижности. Его пробирал нешуточный страх.
У Макильсона маниакально-депрессивный психоз. Этот тип и впрямь способен убить. Он сейчас на грани срыва, спасение видит в отчаянном бегстве.
Что ж, надо принять меры предосторожности.
Вэннинг снова позвонил Гэллегеру и снова не получил ответа. Он оставил сообщение на автоответчике и на всякий случай еще раз заглянул в шкафчик. Тот оказался обескураживающе пуст.
Вечером Гэллегер позвал Вэннинга к себе в лабораторию. Изобретатель выглядел усталым и нетрезвым. Он махнул рукой в сторону стола, заваленного обрывками бумаги.
– Ну и задал ты мне задачку! Сказать по правде, вряд ли бы я рискнул за нее взяться, если бы знал, на каких принципах работает штуковина. Садись. Плесни себе чего-нибудь. Принес пятьдесят кредитов?
Вэннинг молча достал банкноты и запихал их в «Монстра».
– Отлично. А теперь… – Он уселся на диван. – А теперь приступим. Вопрос на пятьдесят кредитов.
– Я получу назад чемодан?
– Нет, – сухо ответил Гэллегер. – По крайней мере, пока я не пойму, как все работает. Это, знаешь ли, другой пространственно-временной сектор.
– Нельзя ли попроще?
– Попроще: шкафчик действует как телескоп, но приближает не только визуально. Полагаю, шкафчик – своего рода окно. В него можно смотреть, а еще можно просунуть руку. Окно, открытое в сейчас плюс икс.
– Ты так ничего и не объяснил, – поморщился Вэннинг.
– Все, чем я пока располагаю, это версия. Послушай, что я скажу. Я изначально ошибался. Вещи, которые попадают в шкафчик, не появляются в другом пространстве, поскольку действует пространственная константа. Я имею в виду, что меньше они не становятся. Размер есть размер. Перемещение кубика с ребром в один дюйм на Марс не увеличит кубик и не сократит.
– А как насчет иной плотности в окружающей среде? Она не может раздавить предмет?
– Может, и он останется раздавленным. Будучи извлечен из шкафчика, не обретет прежних размеров и формы. Икс плюс игрек никогда не равно икс умножить на игрек.
– О чем ты?
– Вещи, которые мы кладем в шкафчик, уходят в другое время, – объяснил Гэллегер. – Их параметры во времени остаются неизменными, но этого нельзя сказать о взаимоотношениях с пространством. Два предмета не могут занимать одно место одновременно. Следовательно, твой чемодан отправился в другое время. В сейчас плюс икс. Я не знаю, что собой представляет этот икс, но подозреваю, что несколько миллионов лет.
Вэннинг опешил:
– Чемодан отправился на миллионы лет в будущее?
– Не берусь судить, на сколько именно лет, но он сейчас далеко, это точно. У меня недостаточно множителей, чтобы закончить уравнение. Я главным образом применяю индуктивную логику, и результаты получаются чертовски странные. Эйнштейн бы оценил. Моя теорема показывает, что Вселенная одновременно расширяется и сжимается…
– Какое это имеет отношение к…
– Движение относительно, – не позволил себя перебить Гэллегер. – Это базовый принцип. Итак, Вселенная расширяется – растекается, как газ, но одновременно ее компоненты сжимаются. Ты в курсе, что солнца и атомы не растут, они лишь разбегаются от центральной точки? Стремглав мчатся во все стороны… О чем бишь я? Ага. Вселенная, если рассматривать ее в отдельности, сжимается.
– Ну сжимается, и что с того? Где мой чемодан?
– Я же сказал: в будущем. Об этом говорит индуктивная логика. Красивая в своей простоте. И совершенно недоказуемая. Сто, тысячу, миллион лет назад Земля – и Вселенная – были больше, чем сейчас. И они продолжают сжиматься. Где-то в будущем Земля вполовину меньше нынешней. Только мы этого не заметим, потому что Вселенная сократится пропорционально. – Тон Гэллегера сделался задумчивым. – Мы засунули в шкафчик скамью, а значит, она вынырнула где-то в будущем. Как я уже сказал тебе, шкафчик – окно в другое время. И скамья оказалась под воздействием тогдашних условий. Мы дали ей несколько секунд, чтобы напитаться энтропией или чем там еще, и она уменьшилась. Почему я сказал «энтропией»? Один Аллах знает.
– Она превратилась в пирамидку.
– Геометрические искажения тоже вероятны. Или это оптическая иллюзия. А может, нам не получить четкий фокус. Не думаю, что вещи в будущем выглядят как-то иначе, если не считать уменьшения, но ведь мы, как ни крути, пользуемся окном в четвертое измерение. Мы сминаем время. Это как через призму глядеть. Размер меняется самостоятельно, но форму и цвет для наших глаз меняет четырехмерная призма.
– Короче, суть в том, что мой чемодан в будущем. Правильно? Но как он мог исчезнуть из шкафчика?
– А та тварюшка, которую ты раздавил? Может, у нее были друзья. Может, они невидимы, пока не попадут в очень узкий фокус. Но представь такую ситуацию. В далеком будущем, через сто, или тысячу, или даже миллион лет, исчезает чемодан, будто растворяется в воздухе. Наш потомок решает с этим разобраться. Ты его убиваешь. Тогда приходят его приятели и уносят чемодан за пределы шкафчика. В пространстве он может находиться где угодно, а время – неизвестная величина. Сейчас плюс икс. Это временно́й замок. Понятно?
– О черт! – взорвался Вэннинг. – Это и есть твой ответ? И я должен им удовлетвориться?
– Ну да. Ты же не полезешь в шкафчик, чтобы искать чемодан в будущем. Одному богу известно, где он мог вынырнуть. За несколько тысяч лет могли измениться свойства воздуха. Нельзя исключать и других перемен.
– Не полезу. Я не псих.
Значит, тупик. Облигации исчезли, и нет надежды их вернуть. В принципе, можно смириться с этой потерей, поскольку исключена вероятность того, что ценные бумаги попадут в руки полиции. Но как быть с Макильсоном? Его недооценивать нельзя, особенно после того как о стеклолексовое окно кабинета разбилась пуля.
Договориться с Макильсоном не удалось – он внушил себе, что Вэннинг пытается его надуть. Из адвокатской конторы его пришлось выдворять силой, и он выкрикивал угрозы. Обещал пойти в полицию и признаться. Ну и пусть, доказательств-то нет. Черт с ним.
Все же Вэннинг решил подстраховаться и подал в полицию заявление на бывшего клиента. Получилось только хуже – Макильсон вырубил ударом в челюсть полицейского, явившегося по его душу, и сбежал. Теперь он наверняка прячется в темных закоулках, вооруженный и жаждущий мести. Самый настоящий маниакально-депрессивный психопат.
Не без злобного удовольствия Вэннинг вытребовал себе пару телохранителей в штатском. Он был в своем праве, поскольку ему угрожали убийством. Пока Макильсон не обезврежен, его потенциальную жертву должны охранять. И уж конечно, Вэннинг позаботился о том, чтобы Манхэттенский департамент полиции выделил для этого лучших стрелков. Конечно, Вэннинг очень скоро понял, что им также поручено искать пропавшие облигации и замшевый чемодан.
Вэннинг позвонил по «Уинчеллу» барристеру Хэттону и ухмыльнулся с экрана:
– Ну и какие успехи?
– Ты о чем?
– О моих сторожевых псах. И о твоих шпиках. Облигаций им не найти. Пожалей их, Хэттон. Зачем беднягам надрываться на двух работах разом?
– Достаточно одной работы – добыть улику. Если Макильсон продырявит тебя, я не слишком расстроюсь.
– Ладно, до встречи в суде, – сказал Вэннинг. – Ты вроде обвиняешь Уотсона?
– Да. А ты откажешься от скопирования?
– В отношении присяжных? Разумеется. Это дело у меня в шляпе.
– Ну-ну, помечтай, – хмыкнул Хэттон и отключился.
Посмеиваясь, Вэннинг надел пальто, позвал охрану и направился в суд. Макильсон по пути не встретился. Вэннинг, как и рассчитывал, выиграл процесс. Он вернулся в контору, забрал у секретарши поступившую малозначительную корреспонденцию и отворил дверь своего кабинета.
И сразу увидел на ковре в углу замшевый чемодан.
Он так и обмер, держась за дверную ручку. За спиной приближался тяжелый топот охранников.
– Подождите минутку, – распорядился, оглянувшись, Вэннинг.
А затем юркнул в кабинет, хлопнул дверью и заперся, не дослушав удивленный вопрос.
Чемодан. Он здесь, и это не галлюцинация. Как и мощные удары в дверь – полицейские, коротко посовещавшись, решили ее высадить.
Вэннинг аж позеленел от ужаса. Наконец осмелился шагнуть вперед и увидел шкафчик – в том углу, куда его поставил.
Хроносейф! Вот спасение! Если засунуть в него чемодан, тот сделается неузнаваем. Пусть даже снова пропадет, это не беда. Беда будет, если Вэннинг не избавится сейчас же от прямой улики.
Дверь содрогалась под шквалом ударов. Вэннинг подскочил к чемодану, схватил его. И краем глаза заметил движение.
В воздухе над ним появилась рука. Да не просто рука, а лапища великана. С безупречно чистой манжетой на запястье, которое упиралось в пустоту. Исполинские пальцы потянулись вниз…
Вэннинг взвизгнул и попытался отскочить. Но не успел.
Он забился в клетке из пальцев, тщетно силясь высвободиться. А в следующий миг рука сжалась в кулак. Когда она разжалась, то, что осталось от Вэннинга, шлепнулось на ковер и напитало его кровью. Рука нырнула в пустоту.
Дверь рухнула, и в кабинет ввалились полицейские в штатском.
Хэттон не заставил себя ждать, приехал с толпой экспертов. Впрочем, работы для них не нашлось, если не считать помощи с уборкой. Замшевый чемодан с ликвидными облигациями на двадцать пять тысяч кредитов был переправлен в надежное хранилище. Вэннинга соскребли с ковра и отвезли в морг. Фотографы пощелкали камерами, дактилоскописты опудрили мебель белым порошком, рентгенологи просветили стены лучами. На все про все ушло не больше часа, а потом контору закрыли и опечатали входную дверь.
Поэтому никто не засвидетельствовал повторного появления гигантской руки, которая вынырнула из пустоты, пошарила в поисках чего-то и скрылась.
Лишь один человек мог пролить свет на это событие, что он и сделал у себя в лаборатории, обращаясь к «Монстру». Вот его слова:
– Что ж, теперь понятно, почему вчера здесь на несколько минут материализовалась скамья. Гм… Сейчас плюс икс… и этот икс примерно равен неделе. Ну а почему бы и нет? Все же относительно. Правда, мне никогда не приходило в голову, что Вселенная съеживается так быстро.
Он расслабленно вытянулся на диване и качнул в рот двойного мартини.
– Да, похоже на то, – пробормотал через некоторое время Гэллегер. – Кстати! Сдается, Вэннинг – единственный человек, который сумел протянуть руку в середину следующей недели и… прикончить себя. А не напиться ли мне по этому поводу?
Сказано – сделано.
