Отношения Англии с Ирландией всегда складывались непросто. Начиная с XII века нормандские аристократы, потомки тех, кто пришел на Британские острова с Вильгельмом Завоевателем, начали постепенно получать земельные владения на Зеленом острове и укреплять там свою власть. Ирландия в той или иной мере зависела от английских правителей, но отношения складывались не так драматично, как в последние столетия.

В XVI веке ирландский парламент признал короля Генриха VIII правителем Ирландии, но это было только начало. В Англии победила Реформация — сначала умеренная, но в середине XVII века в результате гражданских войн власть оказалась в руках радикальных кальвинистов. Ирландия же осталась католической — конфессиональные различия в течение следующих столетий будут определять очень многое в развитии англо-ирландских отношений.

В XVII веке протестантские английские правители огнем и мечом боролись с католической Ирландией. В 1649 году Оливер Кромвель, непреклонный глава «железнобоких» пуритан, который не побоялся отправить на плаху английского короля Карла I, послал в Ирландию войска. Война была ужасающей. Сегодня очень трудно определить, где в истории завоевания Ирландии правда, а где миф — англо-ирландские отношения мифологизированы насквозь, — но, вероятно, для дальнейшего не так важно, правда ли, что англичане сжигали целые города, разрывали на куски священников и убивали людей прямо в церквях. В принципе, примерно так и велись религиозные войны в XVII столетии, но более существенно то, что люди по сей день помнят все эти рассказы.

После этого Ирландию вынудили объединиться с Англией и Шотландией в «содружество», у множества землевладельцев отняли землю, в Ольстер переселили шотландцев-протестантов, что порождает конфликты до сих пор, — и Ирландия подверглась жестокому угнетению и эксплуатации. Мы знаем, что и английским беднякам в те времена жилось очень тяжело, но в данном случае социальные проблемы резко обострялись религиозными и языковыми различиями.

А дальше Англия стала превращаться в Великобританию. В 1707 году была заключена уния между Англией и Шотландией — таким образом, они стали уже не двумя странами, которыми просто почему-то управлял один король (в данном случае королева Анна), а единым государством с одним парламентом.

В Ирландии, какой бы угнетенной она ни была, все-таки оставался свой парламент. В него, правда, долго не допускали католиков, а они составляли большинство населения, но к концу XVIII века по крайней мере богатые католики получили право голоса, и в Ирландии стали поговаривать о том, чтобы предоставить всем приверженцам католической церкви политические права — в Англии такого еще не было. Одновременно с этим в разных концах Европы начало формироваться национальное самосознание — и Ирландия не стала исключением. Так же, как сербы и болгары мечтали об освобождении от власти Османской империи, а итальянцы — от власти австрийцев, ирландцы жаждали освободиться от навязанного им союза с Англией. При этом ирландцами ощущали себя уже не только католики или люди, говорившие на ирландском языке: многие «англо-ирландцы» — англичане, родившиеся и выросшие в Ирландии, — ощущали бóльшую близость со своей новой родиной.

И в этой обстановке в 1800 году после долгих споров и раздумий была заключена еще одна уния — между Великобританией и Ирландией. Ирландского парламента и отдельной ирландской армии больше не существовало. Казалось бы, невелика проблема. Прошло еще 29 лет, и католикам даже разрешили избираться в британский парламент, а армия ведь все равно подчинялась Лондону.

Но это означало конец какой-либо, даже слабенькой автономии, невозможность проводить собственные решения по вопросам, касавшимся прежде всего Ирландии, — очевидно, что в лондонском парламенте ирландские голоса не могли перевесить остальные. Ирландцев в Великобритании вообще не любили, презирали, считали дикими неграмотными пьяницами.

И ирландцы с новой силой стали бороться за свои права.

Положение усугублялось невероятной нищетой, царившей тогда в Ирландии. В Англии и Шотландии бедняков тоже было полным-полно, но там быстрыми темпами шла индустриализация, разрастались города, появлялись новые рабочие места, в то время как в Ирландии промышленности почти не существовало, работы в городах не было — ну разве что идти в услужение… Большинство населения жило сельскохозяйственным трудом, арендуя землю у помещиков, многие из которых были англичанами и жили по ту сторону Ирландского моря, присылая сюда, в «дикую» страну, только управляющих — а те драли с бедных арендаторов три шкуры.

Католики-ирландцы рожали много, семьи были огромными, земли не хватало — в общем, царила ужасающая нищета. Это стало очевидно, когда в 1840-е годы в Европе распространилась «картофельная чума». На континенте и в Англии крестьяне тоже страдали из-за погибшего урожая картофеля, но могли возместить убытки за счет других посевов или пойти на заработки в город, а в Ирландии, где картофель был главным и почти единственным продуктом питания, начался жуткий голод. История Великого голода — одного из важнейших событий ирландской истории последних веков — тоже сильно мифологизирована. В Ирландии всегда во всем винили и продолжают винить англичан, хотя в данном случае те, кажется, пытались помочь, но у них это не очень хорошо получалось. Ненависть к англичанам возрастала, и все громче раздавались требования если не независимости, то хотя бы автономии — Home Rule.

Во второй половине XIX века Ирландия переживала период бурного национального возрождения: образованные горожане пытались вернуть к жизни уже порядком забытый ирландский язык, а параллельно с этим развивалась потрясающая ирландская культура (в основном, правда, англоязычная). Если Оскар Уайльд или Бернард Шоу — это, конечно, не ирландские литераторы, а, скажем так, английские писатели ирландского происхождения, то творчество великого поэта Уильяма Батлера Йейтса не просто связано с Ирландией, а пронизано мотивами ирландских мифов, образами ирландской культуры. Он оказал огромное влияние на самосознание своих соотечественников, так же как созданный им вместе с другими ирландскими интеллектуалами Театр Аббатства, положивший начало ирландскому национальному театру.

Но культурного возрождения для многих было недостаточно. Ирландцы постоянно пытались силой противостоять англичанам. Еще в 1689 году католическое войско во главе со свергнутым английским королем Яковом II безуспешно осаждало ирландский город Дерри, а протестанты, верные новому королю Вильгельму, его защищали. При деде Якова II, короле Якове I, город демонстративно переименовали в Лондондерри, чтобы всем было понятно, кто здесь хозяин. Здесь, как и во многих городах Северной Ирландии, до сих пор четко разделены протестантские и католические кварталы, а демонстративные протестантские марши в честь победы более чем трехсотлетней давности по-прежнему приводят к столкновениям. И сегодня можно определить отношение человека к Великобритании по тому, как он называет город — Дерри или Лондондерри.

К середине XIX века в Ирландии было уже много террористических организаций, но параллельно с этим страна дала один из удивительных примеров мирной гражданской борьбы. Ирландский политик Чарльз Парнелл, в течение довольно долгого времени бывший лидером ирландцев в их борьбе за автономию, использовал исключительно мирные методы. Игнорирование жестокого управляющего Бойкотта, сгонявшего арендаторов с земли, стало первым в истории бойкотом, а обструкции, с помощью которых Парнелл и его единомышленники мешали работе британского парламента, на какой-то период парализовали всю законодательную деятельность. При этом Парнелл вызывал уважение даже у противников. Когда предъявленные ему обвинения в связях с террористами оказались фальшивкой, ирландцу аплодировал весь парламент, включая политических врагов.

Но власти все-таки сумели уничтожить репутацию Парнелла, пойдя традиционным для многих политических конфликтов путем, — выяснилось, что у него долгое время был роман с замужней женщиной. После ее развода он на ней женился — на разведенке! — и ирландцы-католики отвернулись от своего вождя. Он умер всеми забытый, утративший какое-либо политическое влияние.

Однако вопрос с автономией — и тем более независимостью — Ирландии все еще не был решен. Медленно, мучительно Англия и Ирландия искали выхода из ситуации, и к 1914 году он, казалось, был найден: Ирландии была обещана автономия. Но тут началась Первая мировая война.

Британское правительство рассудило, что это неподходящее время для реформ, и процесс введения автономии был приостановлен. Надо сказать, что большая часть ирландцев отнеслась к этому спокойно. Кто-то из них был готов ограничиться изучением ирландских мифов и попытками общения на полузабытом родном языке, кто-то вообще считал, что в составе империи жить лучше, кто-то резонно предполагал, что можно подождать конца войны. Но были и те, кто не хотел ждать.

Члены тайной организации «Ирландское республиканское братство», во-первых, не считали автономию выходом — они стремились к полной независимости, а во-вторых, они решили, что во время войны как раз будет легче добиться своих целей, и рассчитывали на поддержку Германии. Германия, конечно, была рада ослабить своего противника, и к берегам Ирландии даже был отправлен корабль с оружием, но англичане перехватили его — и капитан затопил судно. Таким образом, особенными силами повстанцы не располагали.

К тому же они рассчитывали на то, что поднимется вся Ирландия, но где-то люди испугались, где-то не было сил — и в пасхальный понедельник 1916 года восстание произошло только в Дублине.

Представители нескольких националистических организаций захватили огромное здание дублинского Главпочтамта и еще несколько учреждений. На ступенях почтамта, находившегося в самом центре города, один из руководителей восстания зачитал прокламацию, объявлявшую Ирландию независимой республикой. Было уже создано временное правительство, и участники восстания рассчитывали, что сейчас все настоящие ирландцы к ним присоединятся, а Англия, силы которой были в это время направлены на войну с Германией, просто не сможет ничего сделать.

Но их почти никто не поддержал, англичане перебросили в Дублин войска, после чего произошла ужасающая бойня, в результате которой центр города превратился в руины, 450 человек погибли, а около 2000 получили ранения — и далеко не все эти люди были повстанцами. Бои в городе, конечно же, привели к жертвам среди мирного населения, тем более что англичане использовали артиллерию.

Подавление восстания продолжалось всю пасхальную неделю, но силы были, безусловно, неравны. В субботу 29 апреля учитель, юрист и поэт Патрик Пирс, один из руководителей повстанцев, передал приказ всем отрядам:

В целях предотвращения дальнейшей гибели жителей Дублина и в надежде спасти жизни наших приверженцев, которые сейчас окружены во много раз превосходящими силами, члены Временного правительства, собравшиеся в штабе восстания, приняли решение о безоговорочной капитуляции, в связи с чем командиры во всех района города и графства должны отдать приказ своим подчиненным сложить оружие.

Когда руководителей восстания вели по городу в тюрьму, жители Дублина оскорбляли их, кричали, плевали им в лицо — именно они в глазах дублинцев были повинны в разрушении города и гибели множества мирных людей.

Прошло всего несколько дней, руководителей восстания судили военным судом, и 14 человек расстреляли. Среди них были Патрик Пирс и тяжелораненый Джеймс Коннолли, который не мог стоять и поэтому перед расстрелом его привязали к стулу. Констанции Маркевич, единственной женщине среди руководителей восстания, вынесли смертный приговор, который затем заменили пожизненным заключением. Она сказала: «Жаль, что вам не хватило порядочности, чтобы расстрелять меня».

И после этого все изменилось.

То, что произошло, лучше всего сформулировал Йейтс в своем стихотворении «Пасха 1916 года». Он знал многих участников восстания и считал себя в какой-то мере виновным в произошедшем — великий поэт никого не призывал к насильственным действиям, но постоянно и упорно поддерживал огонь национальной гордости и национальных чувств. Вспоминая, как он не принимал слова будущих повстанцев всерьез, называя их имена и как будто произнося какое-то странное надгробное заклинание, он заканчивает стихотворение такими словами:

Отвергших себя сердец

Участь, увы, каменеть.

Будет ли жертвам конец?

Нам остается впредь

Шептать, шептать имена,

Как шепчет над сыном мать:

Он пропадал допоздна

И усталый улегся спать.

Что это, как не ночь?

Нет, это не ночь, а смерть,

И нельзя ничему помочь.

Англия может теперь

Посул положить под сукно.

Они умели мечтать —

А вдруг им было дано

И смерти не замечать?

И я наношу на лист:

Мак Донах и Мак Брайд,

Коннолли, и Пирс

Преобразили край,

Чтущий зеленый цвет,

И память о них чиста:

Уже родилась на свет

Угрожающая красота.

Знаменитая йейтсовская «угрожающая красота» — Terrible Beauty — действительно родилась, причем с невероятной скоростью. Повстанцы, которых явно поддерживало меньшинство, безответственные авантюристы, погубившие несколько сотен человек и спровоцировавшие разрушение половины города, с невероятной скоростью превратились в мучеников и героев. Они остаются ими до сегодняшнего дня. Дублин полон мемориальных мест, связанных с восстанием 1916 года, тюрьму, где осужденных держали перед казнью, превратили в музей, в здании Главпочтамта выставлены фотографии событий той кровавой Пасхи. Но все это можно списать на исторический интерес…

Куда существеннее то, что дело казненных в 1916 году продолжили разнообразные ирландские революционные организации. В 1919 году, после окончания Первой мировой войны, Ирландия была опять провозглашена республикой, началась кровавая война, и в 1921 году соглашение было все-таки достигнуто. Но Северная Ирландия, та самая, куда в XVII веке Кромвель переселил множество протестантов, осталась в составе Соединенного Королевства. И здесь, как и в южной части острова, продолжали помнить и чтить имена расстрелянных в 1916 году, и здесь стреляли, здесь в течение многих десятилетий рвались бомбы. В начале 1980-х история ирландского терроризма пополнилась новыми мучениками. Террористы, отправленные в Белфасте в тюрьму, но не признанные политическими заключенными, стали бороться за свои права. Обычные заключенные, в отличие от политических, должны были ходить в тюремной форме, и в знак протеста против того, что их особый статус не был признан властями, бойцы Ирландской революционной армии сидели в своих камерах голыми, завернувшись в одеяла. Они отказывались выходить на тюремные работы, отказывались идти в душевые, где их избивали надзиратели, и вымазывали стены своих камер экскрементами.

А потом 27-летний Бобби Сэндс решил начать голодовку — и его поддержали еще несколько человек. Воля несгибаемых террористов столкнулась с волей «железной леди» Маргарет Тэтчер, отказавшейся идти на уступки. Бобби Сэндс, которого за время протестов успели уже выбрать в парламент, умер на 66-й день голодовки, затем скончались еще девять заключенных. Голодная смерть страшна: люди слепнут, у них постепенно отказывают различные функции организма. Участники голодного протеста были террористами, готовили покушения и бросали бомбы. Теперь они стали мучениками. Стены в католических кварталах Белфаста до сих пор покрыты граффити с их портретами, про Бобби Сэндса Стив Маккуин снял фильм «Голод», книги Сэндса продаются в каждом книжном магазине Ирландии.

Оправдываю ли я тех, кто в 1916 году не захотел ждать окончания войны и договариваться с англичанами? Я, скажем так, понимаю их нетерпение, но не более того. Оправдываю ли я бойцов Ирландской республиканской армии? Когда-то я была на семинаре в Ольстере, и среди тех местных жителей, с которыми я там пообщалась, не было ни одного — в буквальном смысле ни одного, — у кого кто-либо из родных или близких не пострадал в терактах. Однако мученическая кончина — расстрел или страшная голодная смерть в тюрьме — делает человека… ну да, мучеником. А мучеников жалеют, им начинают симпатизировать, а тут и до восхищения недалеко. «Уже родилась на свет // Угрожающая красота».

Значит ли это, что если бы повстанцев 1916 года не расстреляли, то потом в Ирландии не было бы террористов? Конечно нет. Но, может быть, договориться смогли бы раньше, чем в апреле 1998 года, и жертв с обеих сторон оказалось бы меньше? И снова я вспоминаю Льва Толстого с его глупым, наивным и смешным письмом Александру III…