Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Прежде чем погружаться в тонкости создания персонажей, давайте немного поговорим об авторе и рассмотрим в этой главе основополагающие представления, на которые он опирается в своей творческой работе. Что вы думаете о человеческой натуре? О культурном влиянии? О писательской ответственности?
Древние часто изображали творческий порыв как похожее на транс состояние, граничащее с умопомешательством. Этот миф поддерживают и современные комедии, такие как пародия Тома Стоппарда на Джеймса Джойса в «Травести», где творческие люди предстают невротиками, мечущимися между навязчивым желанием воплотить свои фантазии в жизнь и неловкостью, которой им это воплощение грозит.
С точки зрения Фрейда — более сочувственной, творчество проистекает из желания сбежать от действительности. Поскольку у всех удовольствий есть обратная сторона — сладкое пирожное портит зубы, влюбленное сердце сперва трепещет, потом разбивается, а надежды слишком часто рушатся, — люди ударяются в фантазии. Еще в детстве мы учимся скрываться от жизненных неурядиц в собственных мечтах, выдумывая приключения, в которых отводим себе роль доблестных героев. Чем мы старше, тем эти грезы роскошнее и смелее. Мы все фантазируем. Но творчество — это уже принципиально иная ступень.
Творческие люди тоже придумывают сценарии «а вот если бы», но затем выгружают их из своего воображения, превращая в фильмы, романы, пьесы и сериалы. И хотя в их историях часто присутствуют болезненные и мучительные переживания, вымысел не может никому навредить по-настоящему, поэтому боль персонажа с легкостью превращается в удовольствие читателя/зрителя.
Нейронаука, делая очередной шаг к разгадке тайн творчества, составила карту областей обоих полушарий мозга и установила разницу в их функциях. Левое полушарие отвечает за дедуктивную и индуктивную логику, линейное мышление, математику, распознавание образов и язык. Правое ведает каузальной логикой и построением аналогий, визуализацией, слуховым воображением, невербальными средствами общения, интуицией, ритмом, ощущениями и настроениями.
Вот, например, стихотворение Карла Сэндберга «Туман»:
Туман подступает
На мягких кошачьих лапах.
Присев неслышно,
Он смотрит на гавань и город,
А потом идет дальше.
Когда Сэндберг сочинял это стихотворение, в его мыслях витали образы кошки и тумана. Если его левое полушарие видело два не связанных между собой объекта — представителя животного мира и атмосферное явление, то правое полушарие уловило связь, которую заметит только творческий ум, и внезапно совместило эти два объекта, создав нечто третье, совершенно новое, объединенное ощущением мягкой, крадущейся тишины. Когда мы читаем эти стихи, щемящая красота его метафоры обогащает наш внутренний мир новым для нас переживанием. Открывать не замеченные прежде подобия — это самый прекрасный подарок, который один ум может получить от другого.
Творчество — это, по сути, нахождение того самого третьего. Талант — это датчик двойственности, улавливающий скрытые аналогии между уже существующими вещами. И когда он их уловит, сочинитель в творческом порыве превращает известное в новое, переплавляя два отдельных образа в не существовавший прежде третий.
В каком же направлении движется творческая мысль, открывая это третье? Из правого полушария в левое или из левого в правое? От частного к общему или от общего к частному? Ответ: гениальная мысль течет в обоих направлениях — меняя его иногда постепенно, а иногда мгновенно — поскольку разум и воображение подпитывают друг друга.
Возьмем, например, фэнтези. Создавая сказочных персонажей, писатели часто берут за основу архетипы (мудрец, воин, прародительница) и, приземлив, отправляют вращаться среди простых смертных (переход от концептуального к действительному). Работая над социальной драмой, писатель может оттолкнуться от подлинного случая, взятого из новостей и, создав необходимый ансамбль персонажей, разыграть битву между справедливостью и несправедливостью на высоком символическом уровне (переход от действительного к концептуальному). Вот для сравнения два фильма 2017 года — «Чудо-женщина» (Wonder Woman), в котором богиня, спустившись с небес, сражается в земной войне, и «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» (Three Billboards Outside Ebbing, Missuri), где месть владелицы сувенирного магазина за убийство своей дочери перерастает в исполненную символизма борьбу.
Творческая мысль, подобно богу Гермесу, снует в крылатых сандалиях туда-обратно между двумя мирами — рациональным и иррациональным, левополушарным и правополушарным — обуздывая хаос действительности и надевая на него сбрую эстетического порядка.
Словно расшалившийся ребенок, творчество забрасывает рассудок куда подальше и, оседлав свободные ассоциации, несется вскачь в радостном галопе. Когда две случайные мысли, внезапно столкнувшись, сливаются в нечто третье, правое полушарие хватает эту драгоценность и вручает левому — вот тогда автор может применить свое сознательное мастерство, встраивая этот сияющий образец оригинальности в свои наброски и превращая в запоминающийся персонаж.
Как протекает этот процесс, пока вопрос открытый. Придумывают писатели персонажей или вынашивают и производят на свет? Что представляет собой персонаж — продукт сознательного творчества или порождение подсознания?
Кто-то из писателей начинает с вдохновившей его идеи, затем устраивает мозговой штурм и, импровизируя, создает персонажей с теми свойствами и параметрами, которые будут соответствовать его изначальному видению.
Вот как это было у Сьюзен Коллинз, автора «Голодных игр» (The Hunger Games): «Как-то вечером я лежала в кровати, уставшая как собака, и листала каналы. Перед глазами мелькали реалити-шоу, где молодые люди состязались за приз в миллион долларов, за холостяка и прочее в том же духе. Потом мне попались кадры войны в Ираке. Эти два образа объединились во что-то острое и беспокойное — в этот миг у меня и возникла идея истории о Китнисс».
Прозаик Патрик Макграт нередко находит проблески будущего произведения в самых заурядных, но при этом загадочных действиях — это может быть странная интонация или необычно надетая шляпа. Тогда он задается вопросом: «Какой человек будет разговаривать таким голосом и вот так надевать шляпу?» Коснувшись пальцами клавиатуры, он объединяет свой творческий талант с накопленным за всю жизнь багажом наблюдений и знания порывов человеческой души, выращивая из подмеченной загадочной особенности психологически убедительный персонаж и историю.
Другие писатели считают себя не авторами, а просто причастными, чем-то вроде канала для созданий, пробивающихся в будущую историю. Их персонажи словно ведут независимое существование где-то в другом измерении, а затем, пройдя через родовые пути разума, попадают в поле зрения и сознание автора.
Элизабет Боуэн в своей книге «Заметки о том, как писать романы» говорит, что нас дезориентирует само понятие «создание персонажа». Персонажи, считает она, существуют заранее. Они просто медленно проступают в сознании писателя — как завязавший с вами беседу в вагонном полумраке попутчик, по мере того как глаза привыкают к темноте.
Элизабет Страут, автор завоевавшего Пулитцеровскую премию романа «Оливия Киттеридж», утверждает, что ее персонажи никогда, вопреки частым предположениям читателей, не отражают ее собственный опыт. Они пробуждаются к жизни таинственным образом, словно сами собой, в случайных сценах или обрывках диалога, а потом, в процессе, который она сама затрудняется описать, постепенно обретают плоть. Элизабет записывает кусочки текста на клочках бумаги и собирает их в одном месте. Затем она какие-то выкидывает, какие-то оставляет до того момента, пока «персонажи разберутся со своими делами, и у меня останется то, что соответствует действительности».
А вот слова романистки Энн Ламотт: «Я всегда считала, что эти люди, которых я ношу внутри, — персонажи — сами знают, кто они, чего хотят и что произойдет, но я нужна им, чтобы помочь изложить это на бумаге, потому что сами они печатать не умеют».
У большинства писателей ежедневная работа над созданием персонажа проходит в обоих режимах — и с приветами из подсознания (вынашивание), и в виде импровизации с расхаживанием по комнате (придумывание). С каждым новым персонажем писатель перебирает все источники вдохновения и жонглирует ими, пытаясь добиться идеального баланса.
Безусловно, в творчестве есть своя тайна, но в утверждении, будто персонаж отказывается делать то, что требует от него автор, мне видится писательское самолюбование. Разве композитор заявит, что у него отказывается звучать аккорд, который он хочет сыграть? А художник станет рассказывать, что красный цвет у него своевольничает? Некоторые писатели, пытаясь придать себе загадочности, пытаются внушить нам, что сочинительство — это как сон, автор просто повинуется данным ему от природы побуждениям и выступает проводником для инстинктивных сил, над которыми он не властен. Такая романтизация всегда выглядела несколько наигранной и претенциозной.
Представьте себе, что какой-нибудь из ваших персонажей, как у Вуди Аллена или Луиджи Пиранделло, перенесся из вашего произведения в действительность. Только не в вымышленную, как в «Пурпурной розе Каира» и «Шести персонажах в поисках автора», а самую что ни на есть настоящую. Допустим, этот персонаж решил сам написать свою историю. И завладел вашей клавиатурой. И тут оказывается, что писательского таланта у него нет. И как вам быть дальше?
Персонаж — это произведение искусства, а не мастер. Персонажи объявляются в сознании автора и делают ровно то, что он вообразит, пусть зачастую это станет неожиданностью для него самого. Удивляться собственным идеям для талантливого писателя дело привычное. Подсознание впитывает непосредственные жизненные впечатления мастера и изучаемые им любые факты и информацию, а также грезы и игру воображения и, перемешав все это, лепит новые формы, которые и отправляет обратно в сознание. Эти процессы идут подспудно, незримо, пока в какой-то момент автора не озарит неожиданными для него самого мыслями о поступках и радикальных сплавах черт характера. Подобные гениальные озарения — плод кипучей работы подсознания, которая идет без ведома автора, пока тот тянет лямку ремесла.
Творчество, как метод подготовки к родам по Ламазу, ведет к появлению на свет в мире яви, а не грез. Никакой мистический дух, никакая дочь Зевса не снизойдет с Олимпа, чтобы вас вдохновлять. Писательство остается тем, чем было всегда, — умением вдохнуть жизнь в то, что вам уже известно.
В процессе постоянного накопления информации, приобретения опыта и игр воображения автор всю жизнь собирает крупицы и обрывки знаний, которые непрестанно крутятся в его голове. Правое полушарие талантливого мозга подхватывает случайные осколки, подмечает взаимосвязи между ними, объединяет два в одно и передает получившееся левому полушарию для дальнейшей работы. Однако при таком раскладе у мастера возникает непреходящая проблема: поскольку творить он может только из того, что уже существует в его сознании, произведение оказывается строго ограничено содержимым его необдуманных мыслей.
Чем меньше у вас знаний и жизненного опыта, тем меньше вероятность, что ваш талант породит что-то оригинальное. И наоборот, чем глубже и полнее ваше понимание жизни, тем вероятнее ваш талант отыщет новые идеи. Невежественный, но талантливый писатель вполне может породить какую-то мимолетную красоту, однако, чтобы создавать сложные полновесные произведения, требуется и глубина, и широта знаний.
В тот миг, когда ваше вдохновение выдает вам интригующего, но незнакомого персонажа, вы вдруг понимаете, что ваших знаний недостаточно. И никогда не будет достаточно. Чтобы состязаться в более высокой весовой категории, вашему таланту придется накачаться знаниями. Писатель — это не графоман, не литературный проходимец, а обладатель широких и глубоких познаний и интеллектуальной способности донести истину до адресата. Поэтому создатели единственных и неповторимых персонажей подводят под свое творчество исследовательскую базу.
Допустим, однажды ночью вам снится такой сон: семейство в белых лабораторных халатах лихорадочно суетится над столами, заставленными пробирками всех возможных видов и форм. Что-то в этой сцене заставляет вас проснуться в холодном поту. Наутро вы начинаете делать заметки, пытаясь разобраться с этим загадочным семейством. Что будет в этих заметках? Вопросы, требующие ответов.
Кто эти персонажи? Мать? Отец? Сын? Дочь? Они ученые или диверсанты? Какая у них цель? Создать или уничтожить? Или фигуры в лабораторных халатах символизируют нечто слишком личное, к науке никакого отношения не имеющее? Ответы, какими бы они ни были, сразу же потянут за собой новые вопросы, ответов на которые у вас может и не быть. Без запасов уникального знания у вас получится только подражать другим писателям. Как же тогда создать потрясающий ансамбль оригинальных персонажей?
Начните с заполнения своей базы данных всем, что вы знаете о персонажах и их мире. Вам может казаться, что вы знаете, но на самом деле вы не подозреваете о том, что знаете, пока не запишете. Записанное черным по белому вытягивает вас из самообмана в реальность, указывая путь творческому воображению. Поэтому, если оказывается, что не можете изложить свои знания на бумаге, это значит только одно: пора узнавать.
Существует четыре пути изысканий — личный, воображаемый, фактологический и действительный.
Ваша память хранит все значимые эмоциональные переживания, через которые вы прошли как в подлинной действительности, так и в вымышленной. Со временем происхождение этих переживаний начнет размываться, поскольку память держит их все в одном общем хранилище. Поэтому мы часто ведем себя так, будто происходящее с нами вымысел, а вымышленная история произошла на самом деле. Что в итоге? Мы знаем гораздо больше, чем нам кажется, — если не поленимся покопаться в своем прошлом.
Инвентаризация памяти — это первый и самый фундаментальный тип изысканий. Когда у вас не получается раскрыть истину, просто спросите себя: «Какой непосредственный жизненный опыт поможет мне в работе над этими персонажами?»
Допустим, вы писательница, сочиняющая историю, события в которой вращаются вокруг патриархальной семьи, и там есть сын, взбунтовавшийся против деспотичного отца. Каким образом память может вылепить этих персонажей, чтобы сцена бунта вышла неожиданной, многое проясняющей и не была штампом?
Вернитесь мыслями в детство. Родители наверняка за что-то вас наказывали, пусть и не сурово. Тем не менее вы так или иначе протестовали против установленных ими правил. Динамика наказания и бунта с их ключевыми эмоциями боли и гнева универсальна. Спросите себя: «Какую самую сильную эмоциональную боль я переживала в жизни? Когда я сильнее всего разозлилась? Что я делала, когда мне было больно, когда я злилась?»
Воссоздайте эти сцены из своего прошлого и запишите живыми словами, как в дневник. Сосредоточьтесь на внутренних ощущениях от этих эмоций и на их внешних проявлениях — что вы видели, что слышали, что чувствовали и, самое главное, что говорили и делали. Выразите эти образы и действия в словах, от которых у вас вспотеют ладони и сердце забьется так, будто это все происходит снова.
А теперь вернитесь к своим персонажам. Опираясь на воспоминания, попробуйте отразить, воплотить или даже перекроить свой опыт в их опыте.
Память извлекает события из прошлого целиком, как они есть, и воспроизводит их в настоящем. Воображение же берет то, что произошло, когда вам было пять, и соединяет со случившимся в двадцать пять. Оно подхватывает прочитанное в сегодняшних новостях, пристегивает к тому, что недавно приснилось, смешивает полученное с обрывком разговора, который вы невольно подслушали на углу, а потом заворачивает все это в кадр из виденного вами фильма. Воображение, вооружившись иглой аналогии, шьет сегодняшнее целое из лоскутков прошлого.
Поэтому, прежде чем ваши отец и сын примутся бунтовать и подавлять бунт, просто вызовите их в сознании. Постарайтесь их увидеть и услышать. Обойдите вокруг. Не составляйте списки их качеств, не анализируйте мотивы, не прописывайте реплики. Не сейчас. Лучше проведите их по тропкам своего воображения.
Ваша задача на этом начальном этапе — попытаться получить общее впечатление, примерно как от случайного собеседника, с которым познакомились в гостях. Но когда вы решите, что персонаж заслуживает проработки, вам придется погрузиться в воображении на более глубокий уровень.
Изображая конфликт отца и сына, можно обратиться к представлениям о собственной семье, о тех, которые вы наблюдали со стороны, и обо всех, которые только можете себе вообразить. Но, каким бы близким ни было ваше знакомство с предметом, довольно скоро вы обнаружите, что одной лишь памятью или воображением обойтись не удается. Сведений, имеющихся у вас в начале работы, редко бывает достаточно, чтобы довести ее до конца. Поэтому придется дополнить их знаниями, добытыми из книг.
Если вы будете штудировать качественные, позволяющие хорошенько углубиться в предмет материалы по психологии и социологии отношений между родителями и детьми — причем с карандашом в руках, делая выписки и пометки, как для научной работы, то произойдут две знаменательные вещи:
Поединку отца и сына необходимо место действия. Можно представить их конниками, которые будут ссориться на тренировке перед соревнованиями по выездке или препираться, забравшись под трейлер для перевозки лошадей, чтобы починить сломавшуюся сцепку, или орать друг на друга по дороге на обратном пути, выясняя, кто виноват, что трейлер отцепился. Три многообещающие сцены, из которых, однако, своими глазами вы не видели ни одной.
А теперь вообразите себя режиссером документального фильма и поместите эти сцены в реальную действительность, чтобы посмотреть, что произойдет; поговорите с людьми, у которых такое случалось, и записывайте все, пока не поймете, что владеете предметом. Заканчивайте работу только в том случае, когда почувствуете, что исследовали тему глубже, чем кто бы то ни было из писавших об этом до вас, и что теперь вас можно назвать безусловным авторитетом во всем, что касается ваших персонажей и места действия.
Оригинальные персонажи вырастают из оригинальных представлений о человеческой натуре, поэтому каждый писатель разрабатывает собственную теорию того, что заставляет людей поступать так, как они поступают. Рецепта нет. Художникам не свойственно укладываться в рамки и подчиняться правилам. Поэтому каждый писатель должен собрать свои представления в уникальную концепцию самостоятельно.
Ваша личная теория прорастет в персонажах, влияя на их понимание смысла и целей, того, что им надлежит делать и как нельзя поступать ни в коем случае, к чему следует стремиться и против чего бороться, что они надеются выстроить или уничтожить, какое понимание любви и отношений вырабатывают, каких социальных изменений ждут, какой выбор и какие шаги готовы сделать.
Как будет формироваться ваша теория, зависит от того, каким вы видите человечество. Вы считаете, что нам не уйти от своих первобытных корней, или верите в гибкость и пластичность, обретаемую под воздействием воспитания, экономического и культурного воздействия? Одинакова ли человеческая природа у разных людей или отличается, допустим, у мужчин и женщин? У представителей разных культур? Разных классов? У вас и у других?
Чтобы помочь вам сравнить свои личные теории с некоторыми из исторически более известных, я сопоставлю в следующем разделе две противоположные точки зрения на глобальный вопрос «Почему люди поступают так, как поступают?».
В этом сопоставлении отражен давний спор о том, что важнее — «природа или воспитание»; гены и способности, данные человеку от рождения (то есть его врожденные качества), или то, как его растили и воспитывали (приобретенные свойства)? Иначе говоря, кого или что благодарить за успехи человечества? И кого винить за его нескончаемые неудачи?
Начав задумываться о себе, человечество стало вырабатывать убеждения, позволяющие как-то осмыслить и упорядочить хаос. Сформировавшиеся в итоге концепции можно поделить на две категории в зависимости от того, под каким углом они рассматривают человеческое поведение. Это либо субъективный взгляд, воспринимающий человека изнутри, основываясь на врожденных особенностях его личности, либо взгляд, исходящий извне, от свойств, приобретенных благодаря обществу. Иными словами, либо природа, либо воспитание.
Начнем с двух верований, распространенных в Индии.
Буддизм учит, что у человека нет ни вечной души, ни постоянной личности. То, что мы принимаем за сознательное «я», когда слышим свои мысли, на самом деле не более чем мираж, ничто. Короче говоря, действительность существует, а личность — это иллюзия.
Индуизм утверждает прямо противоположное: существует личность, а действительность — иллюзия. На чем она зиждется, неизвестно и непознаваемо. Наводящая этот морок сила, майя, придает форму бесформенному, однако скрывает и искажает источник сущего. Тот мир, который дан нам в ощущениях, существует лишь как бледная тень идеальной действительности, сокрытой за иллюзиями майи. Объяснению эта действительность не поддается, поскольку язык — тоже побочное порождение майи.
Обеим этим концепциям противоречила древнегреческая философия, развивавшаяся примерно в то же время.
Сократ, в противоположность буддистам, доказывал, что в центре бытия находится личность, и отнюдь не иллюзорная. «Неизученная жизнь недостойна того, чтобы ею жить», — учил он, а значит, «познай себя». Как мы можем ждать мудрости от окружающего мира, если не разберемся с миром внутренним? Как понять других людей, если мы не постигаем собственную человеческую натуру?
Аристотель, в противоположность индуистам, считал мир и реальным, и познаваемым. В душе все мы «животные социальные», и наша естественная среда — общество. Реализация заключается в том, чтобы активно использовать свои лучшие способности на благо окружающих. Правильная благополучная жизнь подразумевает добродетель, совершенство и сугубо рациональный образ мысли, проявляемые в обществе единомышленников на протяжении всей жизни.
В китайской философии прослеживаются параллели и с индийцами, и с греками.
Как и Будда с Сократом, даосы смотрели на окружающую действительность взглядом, идущим изнутри, от собственного «я». Основной упор их философия делает на жизнь в гармонии со всем сущим и со всеми течениями природного, а не социального окружения. Даосизму не свойственны сложные публичные ритуалы и церемонии, его прерогатива — простота, естественность, сопереживание и скромность — действия в согласии с внутренним духом природы. Даосизм учит, что для управления другими требуется усилие, принуждение, для управления собой — стойкость. Познать других — мудрость, познать себя — просветление.
Конфуций, как и Аристотель с индуистами, считал, что в основе благополучия лежит порядок в обществе. Конфуцианство смотрит с общественных позиций, подчеркивая важность общественной морали, верности семье, почитания предков, а также строгой иерархии, в которой дети уважают родителей, жены — мужей, и всегда и везде торжествует справедливость.
Две с половиной тысячи лет спустя водораздел в философии проходит все там же.
Карл Маркс, как и Аристотель, считал, что сознание определяют социальные силы. Как и Будда, Маркс отрицал существование неизменной личности: «Вся история есть не что иное, как беспрерывное изменение человеческой природы».
С Марксом спорил Зигмунд Фрейд. Согласно его теории, средоточием вселенной выступает подсознание, а социальные структуры за пределами семьи никакого значения не имеют. Его модель внутреннего мира складывалась из трех составляющих — ид (источника жизненной энергии или либидо), эго («я», то есть самоощущения) и супер-эго (совести). Психоаналитики со времен Фрейда спорят, в какой из этих трех составляющих заключено истинное «я» (и заключено ли оно там в принципе).
В середине XX века антрополог Джозеф Кэмпбелл разработал свою мифологическую теорию. Взяв за основу представление Карла Юнга о существующих в подсознании доисторических архетипах, он вывел их в качестве персонажей универсальной истории, применимой «на все случаи жизни». Кэмпбелл утверждал, что его мономиф распространялся столетиями в разных культурах, хотя на самом деле он представлял собой скорее выдумку, чем предание. Вера в этот мономиф побудила многих писателей свести персонажей в жанре экшен к плоским штампам.
Психолог Уильям Джеймс рассматривал внутренний мир как вечное противоборство: временами мы ощущаем свое «я» как незыблемое внутреннее самоосознание, но грезы, сомнения, замешательство размывают эту незыблемость, превращая в текучие потоки образов и впечатлений. «Как получается, что у каждого из нас имеется и непреходящее ощущение себя как отдельной уникальной личности, и ощущение всех тех самых разных ипостасей, в которых мы побывали?» — недоумевал Джеймс. Как можем мы быть тем единственным человеком, которым мы себя осознаем, и всеми теми прошлыми «я», которые теснятся в наших воспоминаниях? Этими джеймсовскими парадоксами вдохновляются создатели сложных и объемных персонажей.
В последние пару десятков лет этот нескончаемый диалог о человеческой природе приобретает такой вид.
Критическая теория, или постмодернизм, — это система, возводящая главенство «воспитания» в абсолют. Она рассматривает сознание как социально обусловленный элемент. А значит, обращаться к субъективным представлениям одной культуры для оценки действий и ценностей представителей другой — это зашоренность и косность. Эта концепция дошла до отрицания научного метода как такового (сбора данных, эксперимента, рациональных логических рассуждений) как полного предвзятости и подверженного крену под влиянием культуры.
Антагонистка критической теории — когнитивистика — выросла из лингвистики, информатики и компьютерных исследований. Возводя в абсолют главенство «природы», она считает сознание биологическим компьютером, созданным эволюцией. Согласно когнитивистике, как только нам удастся расшифровать коды и распутать нейронные сети мозга, мы наконец полностью поймем — стараниями науки — основополагающие причины человеческого поведения.
Мое отношение к этому противопоставлению врожденного и приобретенного таково: в жизни всегда намешано немного того и другого, но качество и количество влияния генов и культуры сильно варьируется. Однако еще важнее, что ни одна из известных истории концептуальных систем не учитывает влияние совпадений.
Представьте себе исследование с участием двух однояйцевых близнецов: двое генетически идентичных людей со временем начнут отличаться по характеру. Независимо от того, будут они расти в одной семье или их разлучат и они окажутся в разных, они все равно сохранят определенное сходство, хотя одинаковыми не останутся. А значит, ключевая разница между гомозиготными близнецами определяется не природой и не воспитанием. Чем же тогда? Случайностью.
Начиная со случайности появления на свет жизнь каждого человека становится чередой беспорядочных столкновений правящих миром сил: генетическая предрасположенность ребенка переплетается зачастую с импульсивными действиями родителей, братьев и сестер; с тем, как его лепит и формирует культура, которую он для себя не выбирал; с тем, как на протяжении всего периода обучения он подстраивается под сменяющих друг друга учителей (и священников в той или иной религии); с выигрышами и проигрышами; с индивидуальными в каждом отдельном случае взаимоотношениями с корпоративной культурой, ведущими к карьерным взлетам или падениям и перемещениям по иерархической лестнице, и наконец, с физической средой, вплоть до погоды. Смуглая ребятня, которая носится до упада под жарким солнцем, будет резко отличаться от бледных детишек, выросших в дождливом городе и видевших дикую природу только по телевизору.
Какое направление примет жизнь — пойдет она в гору, покатится под откос или будет идти ровно, — зависит от везения ничуть не меньше, чем от прочих факторов. Фортуна делает свое дело, персонаж реагирует. И вот тут-то, в реакции на случайность, и проявится влияние и природы, и воспитания.
Выберите из этого обзора концепций какие хотите или отвергните их все. Важны не они, важно, чтобы ваши представления о человеческой натуре были глубже обычного жизненного опыта и азбучных истин. Чтобы разработать собственную теорию, сделайте упор на следующие три свойства — нравственное воображение, логическую интерпретацию и самопознание. Последний, основополагающий элемент подготовки к писательской работе — сосредоточить свои уникальные таланты на этих трех головоломках. Решив их, вы придете к более полному и осмысленному пониманию, почему ваши персонажи поступают так, как поступают.
Нравственное воображение — это чуткость к жизненным ценностям, способность распознавать смену заряда (положительного на отрицательный или наоборот), смену уровня (сознательного на подсознательный или наоборот) и смену интенсивности (подспудного на открытое и наоборот) — то есть чувствовать те самые меняющиеся качества, под влиянием и давлением которых люди принимают решения и действуют (или колеблются и тянут время) в попытке вступить в конфликт или избежать его.
Создавая сложного персонажа, писатель при помощи нравственного воображения вглядывается во внутренний мир своего детища, чтобы увидеть и измерить фигурирующие в его частной жизни ценности — зрелость/незрелость, честность/обман, великодушие/эгоизм, доброта/жестокость — все переменные заряды человеческой натуры.
Создавая сложный сеттинг, писатель сталкивает положительный и отрицательный заряды социального и физического окружения — доброе со злым, животрепещущее с рутинным, справедливое с несправедливым, значимое с бессмысленным и так далее по всему перечню бесчисленных жизненных величин.
Без их столкновения социальный сеттинг вашей истории будет не более чем настольной игрой; без нравственного воображения автора, сопоставляющего черты характера, персонаж будет не более чем фишкой из «Монополии». Поэтому независимо от того, начинает писатель с сеттинга и уже из него выводит персонажей или сначала создает персонажей, а потом выстраивает вокруг них сеттинг, в итоге он должен зарядить всех и вся своим представлением о жизненных ценностях.
Писательское мышление должно раздувать из мухи слона и пожинать бурю, посеяв ветер. Точно так же, как композитор сочиняет мелодию из услышанного где-то аккорда, а художник превращает случайную закорючку на холсте в многокрасочную картину, писатель умеет вообразить человека, оттолкнувшись от одной-единственной детали.
Вам никогда не удастся лично познакомиться со всеми, кто мог бы послужить прототипом для многочисленных ансамблей персонажей, которые вы создадите за всю писательскую жизнь. Поэтому развивайте навыки дедуктивной и индуктивной логики: учитесь двигаться от частного к общему (увидеть ребенка и представить себе его родню) и от общего к частному (представить себе многолюдный город и найти в нем одинокую душу).
Любое сочинение автобиографично. Любая капля импровизации, идущей изнутри, и любая искра вдохновения, вспыхивающая снаружи, проникают на страницы только через вас, когда вы пропустите их через свое сознание, воображение, чувства. Это не значит, что персонажи будут вашими альтер эго, но источником, из которого вы будете черпать при работе над ними, ваше самопознание послужит.
Вы единственный человек во Вселенной, который известен вам вдоль и поперек. Ваши субъективные представления — единственные, на которые вы сможете посмотреть объективно. Ваш внутренний голос — единственный, с которым вы сможете поговорить в прямом смысле по душам. Вы заключены в тюремную камеру собственного сознания, поэтому, сколько бы вы ни общались близко и тесно с другим человеком, вы никогда по-настоящему не узнаете, что творится в его внутреннем мире. Вы можете догадываться, но знать не будете.
Единственный, к кому вы сможете проникнуть в душу, это вы сами, и даже здесь есть пределы. Поскольку самопознание искажается самообманом, в действительности вы никогда не узнаете себя так, как вам будет казаться. Самопознание несовершенно и во многом ошибочно. Однако это все, что у вас есть.
Но если вы знаете себя лишь отчасти, а других и того меньше, как же вам создавать сложных неповторимых персонажей? Задайте себе вопрос: «Если бы я оказался в подобных обстоятельствах на месте персонажа, что бы я сделал, почувствовал, подумал?» А потом услышьте честный ответ, потому что он всегда будет правильным. Вы сделаете то, что в человеческой природе. Чем больше вы постигаете тайны собственной натуры, тем лучше вы понимаете ее в других.
Несмотря на все очевидные различия между людьми — возрастные, гендерные, этнические, языковые, культурные, объединяет нас все же гораздо больше, чем разделяет. Мы люди, мы обладаем одинаковым в основе своей человеческим опытом. Поэтому, если вам эти мысли и ощущения присущи, можете не сомневаться: любого встречного на улице эти мысли и чувства — каждого по-своему — тоже посещают.
Стоит нам осознать, что ключ к созданию персонажей — в самопознании, и перед нашими глазами пройдут целые колонны литературных героев, рожденных умом величайших писателей мира — Уильяма Шекспира, Льва Толстого, Теннесси Уильямса, Тони Моррисон, Уильяма Уайлера, Винса Гиллигана, Ингмара Бергмана и многих, многих других — героев настолько неповторимых, завораживающих, запоминающихся, что даже не верится, как они могут быть плодом одного и того же воображения.
Войти с помощью соц. сетей: