От Дарвина к Дарвину

Мы прервали наш рассказ об эволюции идеи эволюции на том моменте, когда умер граф де Бюффон и эстафету перенял дед Чарльза Дарвина Эразм. Эразм Дарвин родился 12 декабря 1731 г. в семье отставного адвоката Роберта Дарвина. Он учился в колледже Святого Иоанна в Кембридже и рано прославился как поэт, но ему было нужно чем-то зарабатывать себе на жизнь. Он продолжил обучение (окончив Эдинбургский университет) и стал работать врачом в деревне неподалеку от Бирмингема. Помимо ведения успешной врачебной практики, Дарвин интересовался наукой и публиковал статьи о паровых машинах и процессе формирования облаков. В возрасте 27 лет он женился на Мэри Ховард, и у них родилось пятеро детей. Двое из них, Элизабет и Уильям, умерли в младенчестве; Чарльз, Эразм и Роберт дожили до совершеннолетия (которое Чарльз пережил ненадолго: будучи студентом-медиком в Эдинбурге, он порезал палец во время препарирования трупа и умер от заражения крови в 20 лет). В итоге из всех них женился только родившийся в 1766 г. Роберт, который тоже стал врачом и отцом «нашего» Чарльза Дарвина.

Роберт был самым младшим ребенком в семье, и ему было всего четыре года, когда в 1770 г. умерла его мать. Семнадцатилетняя девушка Мэри Паркер переехала жить в их дом, чтобы заботиться о мальчике, но этим все не ограничилось. Она родила от Эразма двух дочерей, которых он открыто признал и оставил жить у себя даже после того, как Мэри съехала и вышла замуж. В 1781 г. пятидесятилетний Эразм женился на вдове Элизабет Поул и стал отцом еще семерых детей, шестеро из которых дожили до взрослого возраста.

Если вы думаете, что насыщенная личная жизнь и процветающая медицинская практика практически не оставляли Эразму Дарвину времени на прочую деятельность, вы ошибаетесь. В 1761 г. он стал членом Королевского общества и был знаком со многими выдающимися учеными, в том числе с Джеймсом Уаттом, Бенджамином Франклином и Джозефом Пристли. Летом 1774 г. к нему в гости приехал Геттон, который жил в его доме, занимаясь геологическими исследованиями близлежащей местности. Эразм стал одним из первых восхищенных читателей его «Теории Земли» в 1788 г., а также одним из первых, кто принял новую кислородную теорию горения; он был основателем Лунного общества — группы ученых, которые собирались раз в месяц в ближайшее к полнолунию воскресенье, когда поздним вечером было достаточно светло, чтобы безопасно добираться до дома верхом. Также он переводил на английский язык труды Линнея. Эразм умело инвестировал в новые разработки в сфере строительства каналов и железообрабатывающей промышленности и был близким другом Джозайи Уэджвуда, основателя знаменитой мануфактуры по производству керамики. В 1796 г. его сын Роберт женился на дочери Уэджвуда Сюзанне, которая за год до этого унаследовала после смерти отца состояние в 25 000 фунтов, что по нынешним меркам равняется нескольким миллионам. Помимо прочего, это означало, что их сыну, Чарльзу Дарвину, в отличие от его деда, никогда не придется беспокоиться о том, как заработать себе на жизнь.

Несмотря на то что он уже являлся очень уважаемым ученым, в возрасте 58 лет Эразм прославился за пределами научных кругов, сначала благодаря публикации в 1789 г. книги под названием «Любовь растений» (The Loves of the Plants). Она была задумана как способ популяризовать труды Линнея в стихотворной форме, и автор в полной мере воспользовался предоставленными Линнеем возможностями применять сексуальные аллюзии и намеки. По меркам конца XVIII в. это были очень откровенные стихи, и у книги было множество восторженных поклонников, среди которых, по словам Десмонда Кинг-Хеле, были поэты Шелли, Китс и Вордсворт; Кольридж определенно встречался с Эразмом в 1796 г. После успеха «Любви растений» в 1792 г. вышла поэма «Экономика растительного царства» (The Economy of Vegetation), а затем и сборник «Ботанический сад» (The Botanic Garden), в который вошли оба сочинения. Сборник состоял из 2440 стихотворных строк, дополненных примечаниями объемом в 80 000 слов, которые сами по себе могли стать полноценной книгой о мире природы.

Все было готово к появлению величайшего труда Эразма Дарвина — прозаической книги «Зоономия, или Законы органической жизни» (Zoonomia, or the Laws of Organic Life). Первый том объемом около 200 000 слов вышел в 1794 г., за ним в 1796 г. последовал второй — объемом 300 000 слов. Хотя основная часть книги была посвящена другим, в основном медицинским темам, в одной из 40 глав первого тома, которой было отведено всего 55 страниц, Эразм Дарвин подробно изложил свои идеи об эволюции, о которых он поверхностно упоминал в поэмах.

Это было опасное время для провозглашения революционных идей, даже в науке. В 1793 г. французского короля казнили на гильотине, и Великобритания находилась в состоянии войны с Францией. Любая угроза сложившемуся порядку вызывала как минимум подозрение, а часто и больше чем подозрение. В 1790 г. дом Джозефа Пристли, активного сторонника либеральных реформ и передового химика, разрушила толпа бунтовщиков, скандировавших лозунг: «Церковь и король навсегда»; Пристли с женой удалось бежать, и впоследствии они уехали в Америку. Идея эволюции воспринималась как откровенно антицерковная, и ее открытая поддержка могла стоить человеку репутации. Но в 1794 г. Эразму Дарвину исполнилось 63 года, и он, вероятно, считал, что уже слишком стар, чтобы беспокоиться о своей репутации, даже если его и тревожила судьба Пристли. Он явно не выбирал выражений (бесспорно, под влиянием Геттона), когда задавал вот такой вопрос:

Если с начала существования Земли прошел огромный отрезок времени, возможно миллионы веков до начала истории человечества, то будет ли излишне дерзким представить, что все теплокровные животные произошли от одной живой частицы, которую ВЕЛИКАЯ ПЕРВОПРИЧИНА наделила животной сутью, способностью обретать новые части, наделенные новыми умениями, направляемую возбуждениями, ощущениями, желаниями и отношениями; и посему обладающей способностью продолжать совершенствоваться посредством характерной для себя деятельности и передавать эти улучшения сквозь поколения своим потомкам, и так без конца?

Но, хотя, скорее всего, он такого не ожидал, эта глава об эволюции с простым названием «Зарождение» осталась незамеченной и не вызвала никакой немедленной реакции со стороны критиков или кого-либо еще. Она так удачно затерялась среди сотен страниц, посвященных вопросам медицины, что, насколько это удалось установить, даже Чарльз Дарвин, внук Эразма, прочел ее только после публикации своей теории эволюции. Однако через пару лет нападки на «Зоономию» и ее автора все-таки воспоследовали. В политических карикатурах Эразма Дарвина даже изображали в образе сторонника революции. Возникла вполне реальная, по крайней мере по его мнению, опасность, что он может оказаться в тюрьме — в 1799 г. его издатель Джозеф Джонсон провел в заключении полгода за то, что являлся «злонамеренным бунтарем с дурными наклонностями, крайне нелояльным по отношению к нашему… повелителю Государю Королю». Но Джонсон на самом деле соответствовал всем этим характеристикам и действительно издавал крамольные книги. «Зоономия» Дарвина была, пожалуй, самой безобидной из всех них, и ее автор никогда всерьез не рисковал оказаться за решеткой.

Предвосхищая работу внука, Эразм в своей книге писал, что осуществляемая людьми селекция привела к появлению новых разновидностей животных и растений, и отмечал, как потомство наследует признаки своих родителей, приводя в пример «породу кошек с дополнительным когтем на каждой лапе». Он даже отмечал, что

некоторые птицы, такие как попугаи, приобрели более прочные клювы, чтобы раскалывать орехи. Другие, такие как воробьи, приобрели клювы, приспособленные для дробления твердых семян. Третьи — для более мягких семян.

Но он не понимал, как виды приобретали характеристики, за счет которых они заняли свои ниши в иерархии жизни. Он предположил, что изменения в телах животных и растений возникали в результате прилагаемых ими усилий получить то, что им нужно, и приобретаемые таким образом характеристики должны были передаваться следующим поколениям. Таким образом, у птицы, которой нужно раскалывать твердые орехи, разовьется более мощный клюв — подобно тому как тяжеловес наращивает мышцы. Птенец этой птицы родится уже с чуть более мощным клювом, чем у его родителей, а дальнейшие «усилия» приведут к тому, что у каждого последующего поколения клювы будут становиться все крепче и крепче. Но один абзац особо примечателен для современного читателя. Обсуждая роль самцов у некоторых видов птиц, Эразм писал:

Самцы птиц, которые не приносят пищу своим птенцам и потому не образуют пар, вооружены шпорами, предназначенными для борьбы за исключительное обладание самками, как мы видим у петухов и перепелов. Очевидно, что это оружие не предназначено для защиты от врагов, потому что самки этих видов не имеют ничего подобного. Конечное предназначение такого состязания между самцами состоит, видимо, в том, что потомство самого сильного и активного животного должно стать самым многочисленным, чтобы затем претерпевать дальнейшие улучшения.

Это потрясающе близко к идее эволюции путем естественного отбора!

В последней книге Эразма Дарвина «Храм природы» (The Temple of Nature), изданной в 1803 г., в стихах рассказывалась история эволюции жизни от первоначальной «живой частицы» до нынешнего разнообразия. Вот пара отрывков:

Земная жизнь в безбрежном лоне вод

Среди пещер жемчужных океана

Возникла, получила свой исход,

Росла и стала развиваться рано;

Сперва в мельчайших формах все росло,

Невидимых и в толстое стекло,

Которые, киша, скрывались в иле

Иль водяную массу бороздили;

Но поколенья множились, цвели,

Усилились и члены обрели;

Восстал растений мир, и средь обилья

Разнообразной жизни в ход пошли

Животных ноги, плавники и крылья.

и,

Все счастье царств почивших оживает

Без убыли иль даже прибывает…

Из плоти формы новые слагает,

И жизни новой утро возжигает.

И вновь примечания к ней, в которых описывалось, как жизнь вышла из моря на берег после поднятия суши в результате вулканической активности, были достойны отдельной книги:

После того как острова или континенты поднялись над первозданным океаном, сонмы простейших животных пытались искать себе пропитание на краях или берегах новой суши и могли таким образом постепенно стать земноводными, как нынешняя лягушка, которая превращается из водоплавающего животного в земноводное… Организмы, расположившиеся на суше и окруженные сухим воздухом, могли постепенно приобретать новые способности, поддерживающие их существование; и после бесчисленных последовательных воспроизведений на протяжении тысяч или даже миллионов веков в конце концов могло появиться множество растительных и животных видов, населяющих Землю.

Но за год до выхода книги Дарвин умер в возрасте 70 лет и уже не мог продвигать свои идеи или подвергнуться нападкам за свои взгляды. Отзывы были в основном враждебными. Сэмюэл Тейлор Кольридж писал Уильяму Вордсворту, что ему противна сама мысль о том, что «человек произошел от орангутанга», и что это «противоречит всей истории, всей религии, нет, любой вероятности». Журнал Edinburgh Review заключал: «Если его славе суждено пережить переменчивую современную моду, то только лишь благодаря его поэтическим заслугам; у его научных грез, вероятно, нет иного шанса быть спасенными от забвения, кроме как в сочетании с его бессмертными стихами».

Эстафету принял француз с пышным именем Жан-Батист Пьер Антуан де Моне, шевалье де Ламарк, который более полно развил похожие идеи, известные под общим названием «ламаркизм». Историки не могут сойтись во мнении, знал ли Ламарк о рассуждениях Эразма Дарвина или пришел к этим выводам самостоятельно (доказательств ни тому, ни другому нет), но он, несомненно, усовершенствовал эти идеи и разработал первое целостное и вполне научное объяснение тому, как нынешнее разнообразие жизни произошло от более ранних форм. Он заслуживает, чтобы эта теория носила его имя, но совершенно не заслуживает тех насмешек, которым иногда подвергают его идеи те, кто не понимают, насколько прогрессивными они были для начала XIX в.

Несмотря на пышный титул (французский шевалье — эквивалент английского рыцаря), Ламарк не родился богачом. Он появился на свет в местечке Базантен в Пикардии 1 августа 1744 г., был одиннадцатым ребенком в семье обедневшего мелкого аристократа и всегда знал, что ему придется пробиваться в жизни самостоятельно. Трое его старших братьев выбрали военную карьеру, а самый старший из них погиб в бою; молодой Жан-Батист хотел пойти по их стопам, но отец настоял, чтобы он поступил в иезуитский колледж в Амьене. После смерти отца в 1760 г. Ламарк бросил учебу и записался в действующую армию, которая участвовала в Померанской войне против Пруссии (одной из кампаний Семилетней войны). Семнадцатилетний доброволец так отличился в боях, что ему присвоили офицерский чин, но, празднуя с товарищами свое повышение, он повредил себе шею, так что был вынужден отправиться в Париж на операцию и восстанавливался после нее целый год. Он получал пенсию в размере всего 400 франков в год и остался на четыре года в Париже, где он работал в банке и одновременно изучал медицину, но бросил ее и переключился на ботанику, которой обучался под руководством авторитетного натуралиста Бернара де Жюссье. Спустя десять лет, в 1778 г., Ламарк выпустил большой трехтомный труд «Французская флора» (Flore française), благодаря которому получил признание в научных кругах и через год при поддержке графа де Бюффона был избран членом Французской академии наук. В 34 года он женился на Мари-Анне Розали Делапор, которая родила ему шестерых детей и умерла в 1792 г. (впоследствии он женился еще дважды, но все его жены умерли раньше него). В 1781 г. Ламарка назначили королевским ботаником, и в последующие годы он много путешествовал, собирая образцы редких растений и минералов.

В 1788 г. Ламарк был назначен хранителем гербария в Королевском ботаническом саду, но ему удалось остаться в стороне от Французской революции и сберечь свое учреждение — именно по мудрому предложению Ламарка в 1790 г. Королевский сад был переименован в Сад растений. В 1793 г. он стал преподавать науку, которая сегодня называется зоологией беспозвоночных (именно Ламарк ввел термин «беспозвоночные»), в Национальном музее естественной истории в Париже. Поначалу Ламарк считал, что виды не меняются, но изучение моллюсков заставило его пересмотреть свое мнение. Впервые он обнародовал раннюю версию своих идей об эволюции во время лекции 11 мая 1800 г., в возрасте 56 лет, а в 1802 г. издал книгу «Гидрогеология» (Hydrogéologie), в которой подробно изложил свою версию геологии Земли. Согласно его модели, Земля является вечной, но постоянно меняется, хотя меняется таким образом, что всегда выглядит примерно одинаково. Ламарк утверждал, что океанические течения движутся с востока на запад, вымывая материал западных оконечностей континентов, и он накапливается на восточных оконечностях континентов по другую сторону океана, в результате чего континенты постепенно перемещаются по земному шару. Plus ça change, plus c’est le même chose — чем больше все меняется, тем больше остается тем же. Это был доведенный до крайности униформизм — абсолютно ошибочный, но книга вошла в историю науки тем, что в ней был впервые использован термин «биология» в его современном смысле, хотя приоритет Ламарка в этом вопросе до сих пор оспаривается многими учеными.

Что более важно — в том же году Ламарк издал еще одну книгу, «Исследования организации живых тел» (Recherches sur l’organisation des Corps Vivants), в которой изложил свою теорию эволюции более полно, чем в лекции 1800 г. По сути, она являлась сопроводительным томом к «Гидрогеологии», причем не только по времени публикации. Ламарк утверждал, что, поскольку Земля постоянно меняется, живые существа тоже постоянно меняются, чтобы приспосабливаться к разным условиям окружающей среды. Он писал:

Повадки животного, его образ жизни и обстоятельства, в которых существовали его отдельные предки, со временем определили форму его тела, число и положение его органов и в итоге — способности, которыми оно наделено.

Идеи Ламарка подверглись нападкам и насмешкам со стороны заслуженных ученых, в частности Жоржа Кювье, профессора из Сада растений, однако приобрели небольшое число последователей среди более молодых коллег. Он продолжил читать лекции, но в 1804 г. ему исполнилось 60, и он в основном избегал участия в публичных конфликтах, предпочитая работать над следующей книгой «Философия зоологии» (Philosophie zoologique, 1809), в которой он подробно изложил свои идеи об эволюции. К тому времени его здоровье ухудшилось, и он начал терять зрение. Несмотря на это, он смог написать грандиозный семитомный труд «Естественная история беспозвоночных» (Histoire naturelle des animal sans vertèbres), который увидел свет с 1815 по 1822 г. В 1818 г. Ламарк ослеп и оказался на попечении своих детей, которые сами с трудом сводили концы с концами. Когда в 1829 г. Ламарк умер, им пришлось занять деньги на его похороны у Академии наук. Но к тому времени его эволюционные идеи уже начали жить собственной жизнью.

Перемены во взглядах Ламарка относительно неизменности видов, видимо, были связаны с его исследованиями просто устроенных существ, например моллюсков. У этих так называемых низших форм жизни не было специализированных органов, и Ламарку показалось, что они достаточно просты, чтобы зарождаться спонтанно в результате воздействия электричества, которое в 1790-х гг. и в начале XIX в. все еще являлось таинственным и малоизученным явлением. Идею о том, что электричество может порождать «силу жизни», всерьез принимали и ученые, и писатели, например автор романа «Франкенштейн» (Frankenstein, 1818) Мэри Шелли. Но Ламарк считал, что необходимо описать какой-нибудь другой способ появления сложных организмов, которые не могли появиться спонтанно, и поэтому ему требовался некий механизм развития сложного из простого. Предложенный им процесс был скорее мистическим, чем научным. В «Естественной истории беспозвоночных» он писал:

Быстро движущиеся жидкости пробьют каналы в нежных тканях. Вскоре их течение начнет меняться, что приведет к появлению определенных органов. Сами жидкости, теперь более сложные, станут еще сложнее, порождая большее разнообразие секреций и субстанций, образующих органы.

Развитие сложного из простого он описал еще в майской лекции 1800 г., хотя тогда Ламарк зачем-то перевернул этот аргумент с ног на голову, заявив, что беспозвоночные

демонстрируют нам намного нагляднее, чем другие организмы, ту поразительную деградацию в организации и прогрессирующее уменьшение количества способностей у животных, которые должны представлять большой интерес для философа-натуралиста. В конце концов, они постепенно подводят нас к окончательной стадии анимализации, то есть к наиболее несовершенным животным, к наиболее просто устроенным, которые едва могут считаться животными. Возможно, они те, с которых началась природа, а всех остальных она породила за счет длительного времени и благоприятствующих обстоятельств.

Последнее предложение говорит нам о том, что Ламарк полагал: простейшие существа возникли спонтанно, а затем развились в более сложные формы жизни посредством эволюции. Упоминание «длительного времени» тоже примечательно. Но это отличается от представлений Эразма Дарвина о механизме эволюции. Ламарк не признавал, что виды вымирали, а только то, что формы жизни, обнаруживаемые в окаменелостях, но не живущие сегодня, превратились в формы, которые существуют по сей день. Он также не верил, что вся жизнь произошла от одного общего предка, от «частицы», о которой говорил Дарвин. Ламарк считал, что новые организмы зарождаются спонтанно и непрерывно, даже сегодня, и со временем развиваются во все более сложные формы. Это, конечно, аргумент в пользу того, что Ламарк не был знаком с работами Эразма Дарвина, хотя бы потому, что он не пытался опровергнуть его идеи.

На самом деле теория Ламарка состояла из двух частей, причем та часть, которую сегодня обычно называют ламаркизмом, была второстепенной. Первостепенным был постулированный им в качестве закона природы принцип, который побуждал, или вынуждал, более простые организмы становиться более сложными — как бы стремиться к совершенству. Как именно это происходило, было второстепенным. Это, по сути, был тот же процесс, который описал Эразм Дарвин: приобретенные в течение жизни характеристики организма передаются следующим поколениям. Но Ламарк также предположил, что органы, которыми организм не пользовался, уменьшались или деградировали, в итоге исчезая. В «Философии зоологии» он писал: «Недостаточное использование органа… постепенно ослабляет этот орган и оканчивается его полным исчезновением». В качестве примера он приводил потерю зрения у кротов.

Представления Ламарка об эволюции лучше всего суммированы в четырех «законах», описанных им в первом томе «Естественной истории беспозвоночных», вышедшем в 1815 г.:

Первый закон. Жизнь своими собственными силами непрерывно стремится увеличивать объем всякого наделенного ею тела и расширять размеры его частей до предела, ею самой установленного.

Второй закон. Образование нового органа в теле животного является результатом новой появившейся потребности, которая продолжает оставаться ощутимой, а также нового движения, порождаемого и поддерживаемого этой потребностью.

Третий закон. Развитие органов и сила их действия всегда соответствуют употреблению этих органов.

Четвертый закон. Все, что было приобретено, запечатлено или изменено в организации индивидуумов в течение их жизни, сохраняется путем воспроизведения и передается новым индивидуумам, которые происходят от индивидуумов, испытавших эти изменения.

Четвертый закон и представляет собой то, что в итоге стало называться ламаркизмом. Хотя, возможно, самой дерзкой мыслью Ламарка, которая встала поперек горла многим его современникам и вынудила Чарльза Лайеля отвергнуть его учение, была идея включить человечество в эволюционный процесс. Какими бы сомнительными ни были некоторые нюансы его теории, Ламарк был действительно глубоким мыслителем, который внес значительный вклад в развитие представлений об эволюции, а его определение вида трудно превзойти:

Полезно обозначить словом «вид» всякую группу сходных особей, которые сохраняются из поколения в поколение в неизменном состоянии до тех пор, пока условия их существования не изменятся настолько, чтобы вызвать изменения их привычек, признаков и форм.

Имя Ламарка часто упоминается наряду с именем Этьена Жоффруа Сент-Илера (1772–1844), которого обычно называют просто Сент-Илером. Но это в основном потому, что они оба работали в Саду растений, а вовсе не из-за сходства их идей. Сент-Илер считал, что новые формы жизни могли возникать в результате внезапных изменений при смене поколений, как, например, в случае, когда самая первая птица вылупилась из яйца рептилии. Как демонстрирует этот пример, ученый полагал, что такие скачкообразные изменения (их иногда называют «сальтации», от латинского saltum — «скачок», «прыжок») происходили в эмбрионе и, кроме того, что они были вызваны изменениями окружающей среды. В своей статье 1833 г. Сент-Илер писал, что такие — благоприятные или деструктивные — изменения

…наследуются и влияют на все устройство животного, поскольку если эти изменения приводят к вредоносным последствиям, то животные, которые им подверглись, погибают и замещаются другими, обладающими немного другой формой, измененной, чтобы быть лучше приспособленной к новой окружающей среде.

Таких экстремальных мутантов, как мы назвали бы их сегодня, Сент-Илер называл «перспективными монстрами». В природе, по его представлениям, разнообразные сальтации происходят в расчете на то, что одна или несколько из них позволят лучше приспособиться к определенным условиям окружающей среды. Идея, что наиболее приспособленные из таких монстров выживают, а другие погибают, поразительно близка к концепции естественного отбора, но основана на предположении, что изменения происходят в эмбрионе в результате воздействия атмосферы на легкие родителя. Нет никаких промежуточных форм, и этот процесс протекает быстро (мгновенно, при смене поколений), а не постепенно, даже если присутствует элемент отбора.

Но по крайней мере Сент-Илер считал, что эволюция происходит. Другой парижский коллега Ламарка был ярым противником этих идей, хотя его собственные палеонтологические исследования выявили факт вымирания видов, который сегодня считается доказательством эволюции.

Жорж Кювье родился в городе Монбельяре 23 августа 1769 г. При крещении он получил имя Жан Леопольд Николя Фредерик, но его старший брат Жорж умер в возрасте четырех лет незадолго до его рождения, и маленького Жана всегда называли именем брата. В те времена город относился к герцогству Вюртемберг, входившему в состав Священной Римской империи, но в 1793 г. стал частью Франции. Забавно, что, хотя в итоге они оказались непримиримыми оппонентами, оба — и Ламарк, и Кювье — были правы только наполовину. Ламарк признавал реальность эволюции, но не верил в массовые вымирания. Кювье признавал вымирания, но не верил в эволюцию.

Кювье, чей отец был офицером швейцарской гвардии, заинтересовался естественной историей, когда ему было около десяти лет, а в двенадцать перечитал все тома «Естественной истории» Бюффона из библиотеки своего дяди. Он учился в местной гимназии и затем, благодаря рождению в герцогстве Вюртемберг, в возрасте пятнадцати лет поступил в новую Каролинскую академию в Штутгарте, где был отличником. Не имея источников дохода и влиятельных связей, в 1788 г. Кювье стал личным учителем Ахилла д’Эриси, сына маркиза д’Эриси, в его доме в Кане. Там он мог посещать городской ботанический сад и университетскую библиотеку. Еще одним из преимуществ Нормандии было то, что в первые годы Французской революции она была тихой заводью, но в 1791 г. революционный пожар добрался и туда, и маркиз перевез свою семью вместе с учителем сына в относительно безопасный летний дом в Фикенвилле. Анри Тессье, известный врач и специалист в области сельского хозяйства, бежал в Нормандию под вымышленным именем, спасаясь от революционного террора. Когда Тессье читал лекцию о сельском хозяйстве в городке Вальмоне, Кювье узнал ученого и познакомился с ним. Вскоре они подружились, и Тессье, впечатленный способностями Кювье, написал своему коллеге: «Я нашел жемчужину в куче нормандского навоза».

При якобинцах Кювье служил на административной должности в местной коммуне. Когда террор пошел на спад, о Кювье упомянули в письме парижскому сообществу натуралистов, и он вступил с ними в переписку. В 1795 г., когда на смену якобинцам пришла Директория и обстановка в стране стала достаточно спокойной, Кювье вместе с Ахиллом д’Эриси, которому уже почти исполнилось 18, посетил Париж. Цель визита Ахилла неизвестна, но Кювье смог лично познакомиться со своими парижскими друзьями по переписке, получил приглашение стать ассистентом в Музее естественной истории, в состав которого входил и Сад растений, и приступил к работе незадолго до того, как ему исполнилось 26.

Не прошло и года, как Кювье провел свое первое важное исследование, которое задало направление его карьере. Он изучил скелеты африканских и индийских слонов и сравнил их друг с другом и с ископаемыми остатками мамонтов, а также существа, которое в то время называлось «животное из Огайо» и которое Кювье впоследствии окрестил «мастодонтом». В прочитанной им в 1796 г. лекции, опубликованной позже в виде статьи, Кювье представил доказательства, что африканские и индийские слоны принадлежат к разным видам и оба этих вида отличаются от мамонта, из чего следовало, что у мамонта нет живущих потомков, то есть этот вид вымер. Животное из Огайо отличалось от всех них и являлось еще одним примером вымершего вида. Именно благодаря этому исследованию Кювье факт вымирания был доказан раз и навсегда.

Он сделал еще один важный вклад в науку, тесно связанный с его анализом живых и ископаемых существ, объяснив, что все части тела животного взаимозависимы и обусловлены его образом жизни. Идею «корреляции частей тела» он описал в статье, опубликованной в 1798 г.:

Если зубы животного такие, какими они должны быть, чтобы оно могло питаться мясом, то мы без дальнейшего изучения можем быть уверены, что вся система его пищеварительных органов пригодна для этого вида пищи и что весь его скелет и опорно-двигательные органы и даже органы чувств устроены таким образом, чтобы оно могло ловко преследовать и ловить добычу. Дело в том, что эти условия необходимы для существования животного; если бы это было не так, то оно не смогло бы прокормиться.

Это был, конечно же, бесценный вывод, который помог Кювье и другим ученым реконструировать окаменелости по отдельным фрагментам. В той же статье он писал (немного преувеличивая):

Сравнительная анатомия достигла такой степени совершенства, что, осмотрев одну кость, зачастую можно определить класс, а иногда даже род животного, которому она принадлежала, тем более если это кость черепа или конечности… вплоть до того, что можно определить всю форму по любой кости.

Исследования Кювье в области сравнительной анатомии также вынудили его переосмыслить структуру взаимоотношений в животном мире. Он понял, что невозможно представить всю жизнь на Земле в виде единой «цепи бытия» или «лестницы жизни» с «примитивными» формами внизу и людьми на самом верху. Он разделил животных на четыре основные группы: позвоночные, мягкотелые, членистые и лучистые, — каждая из которых обладала своей особой анатомией. Эта классификация больше не используется, но тот факт, что Кювье разделил животный мир по такой схеме, стал важной вехой в развитии биологической мысли, проложив путь аналогии с разветвленным деревом или кустом жизни, которую использовал Чарльз Дарвин.

Но, несмотря на все эти удачные выводы, Кювье зашел в тупик. Он видел, насколько идеально каждая часть тела животного приспособлена к его образу жизни, и пришел к заключению, что виды не могут меняться, так как любое изменение, даже в самой незначительной части тела животного, пагубно отразится на его жизнеспособности.

Кювье был настолько авторитетной фигурой во французской науке, что его неприятие эволюции затмило работы Ламарка и Сент-Илера. Он стал профессором в Саду растений, иностранным членом многих научных обществ, включая Королевское общество, занимал важные государственные посты (как при Наполеоне, так и после реставрации династии Бурбонов), был награжден орденом Почетного легиона и в итоге получил титул барона. С 1810 г. и до конца своей жизни он, пожалуй, являлся самым влиятельным биологом в мире. Когда Кювье говорил, научное сообщество, особенно во Франции, к нему прислушивалось.

Кювье был катастрофистом. Еще в 1796 г. в статье, посвященной слонам, он писал:

Все эти факты, согласованные между собой и не опровергнутые никакими исследованиями, на мой взгляд, доказывают существование мира, предшествовавшего нашему, который был уничтожен некой катастрофой.

С годами он находил все больше свидетельств вымираний и решил, что в прошлом должна была произойти череда катастроф; основываясь на данных исследований ограниченного числа доступных ему ископаемых остатков, он пришел к выводу, что новые виды появлялись полностью сформированными немедленно после каждой катастрофы и оставались неизменными до тех пор, пока не исчезали во время следующего периода вымирания. Но это не обязательно означало, что после каждого вымирания происходил новый акт творения. Кювье утверждал, что локальные катастрофы могли стирать с лица земли формы жизни в каком-нибудь одном регионе мира, который затем заселялся другими (но не обязательно новыми) видами, мигрировавшими из других областей. Эти идеи были подробно изложены во введении (под названием «Предварительный дискурс») к сборнику его научных работ, вышедшему в 1812 г.; «Дискурс» перепечатывали и переводили на многие языки, обычно пиратским способом, и он пользовался большим спросом. Сам Кювье издал его обновленный вариант в 1826 г. под названием «Рассуждение о революциях на поверхности земного шара» (Discours sur les révolutions de la surface du globe).

На протяжении всей жизни Кювье не переставая спорил об идее эволюции как с Ламарком, так и с Сент-Илером. Но его прощальный выстрел прозвучал посмертно, а точнее, посмертно как для Ламарка, так и для Кювье. Когда в середине декабря 1829 г. умер Ламарк, уже шестидесятилетнего корифея Кювье попросили написать некролог для Академии наук. Но произошла заминка из-за политических событий (в 1830 г. в Париже происходили волнения в ответ на попытку Карла X не допустить движения к демократии) и ожесточенных дебатов между Кювье и Сент-Илером о достоинствах «теории трансформации», которые Кювье выиграл. Он советовал молодым натуралистам, и многие прислушались к его совету, ограничиться описанием природы и не растрачивать время и силы на попытки разработать теории, которые бы объясняли, как природа устроена. Когда Кювье наконец приступил к написанию некролога, у него уже не было желания проявлять великодушие, и он смешал репутацию Ламарка с грязью. В начале 1832 г. Кювье передал текст в Академию наук, а в мае умер во время эпидемии холеры. Некролог был опубликован после его смерти, и, хотя он назывался «Посмертная хвалебная речь о господине де Ламарке», в нем были обобщены взгляды Ламарка на эволюцию и было сказано, что он

…опирался на два произвольных предположения: первое — что структуру зародыша определяют родительские флюиды; второе — что усилия и стремления могут порождать органы. Воздвигнутая на таких основаниях система может позабавить воображение поэта; метафизик может вывести из нее совершенно новую череду систем; но она не выдержит и мгновения проверки со стороны того, кому доводилось препарировать внутренний орган или даже перо.

В этом Кювье был прав, но вместе с ошибочными идеями Ламарка он отверг и факт эволюции. Благодаря весомости научной репутации Кювье, это утверждение затормозило развитие эволюционной мысли во Франции как раз в тот момент, когда она набирала обороты по другую сторону Ла-Манша.

Идея эволюции приживалась там медленно из-за противодействия со стороны консервативного истеблишмента, в том числе церкви; но уже в 1819 г. английский хирург Уильям Лоуренс опубликовал свои эволюционные идеи, которые заметно усовершенствовали теорию Ламарка. Лоуренс родился в 1783 г. и прожил достаточно долго (он умер в 1867 г.), чтобы стать свидетелем публикации великих работ Дарвина. К 1819 г., когда вышел труд, который считается его шедевром, Лоуренс сам уже являлся столпом научного истеблишмента. В 1813 г. его избрали членом Королевского общества, а в 1815 г. он стал профессором анатомии и хирургии Королевского хирургического колледжа. Он был знаком с поэтом Перси Биши Шелли и его женой Мэри, которые являлись его пациентами. Лоуренс был ярым противником витализма (идеи существования особой жизненной силы), и его взгляды, по всей видимости, повлияли на Мэри Шелли, когда она писала свой роман «Франкенштейн».

Материалистические взгляды Лоуренса на природу жизни, в том числе человеческой, были изложены в книге «Лекции по физиологии, зоологии и естественной истории человека» (Lectures on physiology, zoology, and the natural history of man), изданной в 1819 г., когда ему было уже 36 лет и он приближался к пику своей карьеры. Тот факт, что эту книгу обычно называют «Естественная история человека» или просто «Лекции о человеке», указывает на ее основную тему. Лоуренс был знаком с работами Ламарка, но отвергал предложенный им механизм эволюции. Вместо этого он сумел определить два ключевых аспекта этого процесса. Во-первых, «потомство наследует только врожденные качества [своих родителей], а не любые приобретенные ими качества»; во-вторых, различия между разновидностями и видами (он называл их расами) могут быть объяснены только «периодическим появлением потомства с признаками, отличными от признаков родителей, в качестве наследственной разновидности, и распространением таких разновидностей в последующих поколениях». В модели Лоуренса недоставало объяснения механизма, при помощи которого одни разновидности выживают и оставляют потомство, а другие нет. Тем не менее он понял, что географическая удаленность играет важную роль в процессе изменения видов и появления новых разновидностей растений и животных, и знал об эффективности искусственного разведения домашних пород. С помощью достаточно иронического примера он объяснил, почему аристократы красивы:

Могущественные и благородные обычно имели больше возможностей, чем другие люди, выбирать себе в супруги красивых представителей народов, и посему… их сословие отличалось не только положением в обществе, но и элегантными пропорциями человеческого тела.

Хотя этот пример и может показаться нам забавным, он помогает понять, почему его книга вызвала бурю негодования. Лоуренс открыто считал людей представителями животного царства. Он даже посмел заявить, что различия, которые мы наблюдаем среди людей, «нельзя объяснить ни еврейскими священными писаниями, ни другими историческими текстами» и что их нужно изучать, применяя методы зоологии. Он не выбирал выражений, объясняя, что

представления, что все животные предстали перед Адамом после их сотворения, а затем были собраны в ковчеге… невозможны с зоологической точки зрения.

Лоуренс уверенно утверждал это не в последнюю очередь потому, что был знаком с работами Кювье, а также Геттона и других геологов:

Нижние, или более древние, слои содержат остатки, которые сильнее всего отличаются от существующих ныне животных; по мере продвижения к поверхности мы видим постепенное приближение к современным видам.

И:

Вымершие расы животных… эти подлинные памятники живым существам, которые, как мы предполагаем, с большой долей вероятности жили еще до появления человеческой расы.

А для тех, кто верил, что в Библии содержится буквальная истина, он писал:

Как астроном не описывает движение небесных тел и не выводит управляющие ими законы, руководствуясь еврейскими священными писаниями, так и геолог не считает необходимым менять полученные из наблюдений результаты на основании содержания текстов Моисея. Посему я делаю вывод, что предмет [происхождения видов] открыт для обсуждения.

Ключевые идеи из работ Лоуренса обобщил Сирил Дарлингтон:

Физические и психические различия человека передаются по наследству.

Человеческие расы возникли посредством мутаций, которые можно наблюдать в пометах котят.

Половой отбор сделал развитые расы и правящие классы более красивыми.

Разделение рас сохраняет их признаки.

«Отбор и отсев» — это средства изменения и адаптации.

Людей, как и домашний скот, можно улучшить путем селекции. И наоборот, их можно испортить близкородственным кровосмешением, последствия которого можно наблюдать во многих королевских семьях.

Зоологическая наука, отношение к человеку как к животному, является единственной правильной основой для преподавания и исследований в области медицины, морали или даже политики.

Все это, а в особенности отношение к человеку как к объекту зоологических исследований, в то время считалось богохульством. На основании этого после жарких публичных дебатов между сторонниками и противниками Лоуренса в 1822 г. лорд-канцлер аннулировал разрешение на публикацию его книги, и Лоуренса заставили формально изъять ее из оборота. Эта попытка цензуры оказалась тщетной: книга на протяжении десятилетий многократно переиздавалась пиратскими тиражами. Но что касается самого Лоуренса, то из-за этой истории он прекратил участвовать в публичных спорах об эволюции и ее значении для человечества. Столкнувшись с угрозой лишиться карьеры и положения в обществе, Лоуренс занялся медицинскими исследованиями и вскоре реабилитировался в глазах истеблишмента. В 1828 г. его избрали в совет Королевского хирургического колледжа, а позже он стал его президентом и лейб-хирургом королевы Виктории. Он даже получил титул баронета. В 1844 г. один из его гостей писал:

«Лекции о человеке»… некогда очень меня заинтересовали, но они сделали их автора неугодным для духовенства, потому что он осмелился чуть глубже проникнуть в отношения между сознательной и бессознательной жизнью… Похоже, что он позволил себя запугать и сегодня является просто практикующим хирургом, который посещает воскресные службы согласно старой английской традиции и на настоящий момент оставил занятия физиологией и психологией.

Любопытно, что еще до выхода в свет «Лекций о человеке» двое других британских врачей уже обнародовали свои идеи об эволюции применительно к человеку, но не подверглись таким нападкам, как Лоуренс. Однако это были относительно скромные публикации, в первом случае в виде настолько краткого комментария, что случайный читатель мог его даже не заметить. Его написал Джеймс Причард, который родился в городке Росс-он-Уай в графстве Херефордшир в 1786 г. (и умер в 1848 г.). Он учился в Эдинбургском университете, где в 1808 г. защитил диссертацию по теме происхождения разновидностей и рас человека. В 1813 г. он опубликовал двухтомник «Исследование физической истории человека» (Researches into the Physical History of Man), который, по сути, являлся доработанной и расширенной версией его диссертации. Причард считал очевидным тот факт, что все разновидности человека произошли от общего предка:

В целом есть много причин, которые побуждают нас прийти к заключению, что первобытная человеческая популяция, скорее всего, была негроидной, и мне неизвестен ни один аргумент, свидетельствующий об обратном.

На тот случай, если этот тезис показался вам всего лишь скромным предшественником идей Дарвина, отметим, что в том же 1813 г. Уильям Уэллс опубликовал то, что сам Дарвин позже назвал первым признанием принципа естественного отбора.

К моменту публикации этой идеи Уэллс уже прожил яркую жизнь. Он родился в Чарльстоне, штат Южная Каролина, в 1757 г. в семье шотландцев, эмигрировавших в Америку в 1753 г. В 1775 г., когда его попытались принудительно рекрутировать в отряды, боровшиеся против британского правления, он предпочел уехать в Великобританию, где изучал медицину в Эдинбурге и Лондоне. В 1779 г. он отправился в Голландию, где служил хирургом в Шотландском полку, но поссорился со своим командиром. Будучи добровольцем, он имел возможность уволиться со службы, после чего незамедлительно вызвал офицера на дуэль, но тот проигнорировал его вызов. Затем Уэллс окончил свое медицинское образование в Лейдене в Нидерландах, после чего вернулся через Лондон в Эдинбург, где в 1780 г. получил степень доктора медицины.

В следующем году Уэллс снова отправился в Чарльстон, чтобы уладить семейные дела. В то время Южная Каролина все еще находилась под контролем британцев, и Уэллс смог не только привести в порядок свои дела, но и позаботиться об интересах друзей семьи, которые вернулись в Англию. Когда в 1782 г. британские войска ушли из штата, Уэллс вместе с ними перебрался во Флориду, а в 1784 г. окончательно вернулся в Англию, где стал практикующим врачом. В 1793 г. его избрали членом Королевского общества, а в 1798 г. он стал врачом-ассистентом в больнице Святого Фомы.

Свои мысли об эволюции Уэллс изложил в докладе, который был зачитан в Королевском обществе в 1813 г. и опубликован в качестве приложения к книге «Два эссе» (Two Essays), изданной пятью годами позже. Но Уэллс умер за год до этого, так что его идеям пришлось пробивать себе дорогу без него. Приложение было озаглавлено «Доклад о женщине белой человеческой расы, чья кожа частично напоминает кожу негра, с некоторыми наблюдениями о причине различий в цвете и форме между белой и негритянской человеческими расами». В пассаже, который позднее одобрил Дарвин, Уэллс сравнивал искусственный отбор (селекцию растений и животных) с отбором в природе, отметив, что то, что селекционеры делают искусственно («при помощи искусства»),

…по всей видимости, делает с равной эффективностью, хотя и медленнее, сама природа при формировании разновидностей людей, приспособленных к стране, которую они населяют. Из случайных разновидностей людей, которые возникли среди первых немногочисленных и рассредоточенных жителей центральных регионов Африки, кто-то мог оказаться лучше других приспособлен к сопротивлению болезням этой местности. Эта раса размножалась, а число других сокращалось… и, поскольку люди с самой темной кожей были лучше всего приспособлены к данному климату, со временем они стали самой распространенной, если не единственной расой в местности, в которой они изначально появились.

Это действительно естественный отбор. Но, как отметил Дарвин, Уэллс «применяет его только по отношению к человеческим расам и то в применении к некоторым только признакам», хотя справедливости ради стоит заметить: прежде чем вдаваться в детали, Уэллс написал, что отбор происходит «среди людей, а также у других животных». Еще более сильное заявление о всеобщей применимости естественного отбора ко всем формам жизни и о роли борьбы за существование было сделано в 1831 г., незадолго до отбытия Дарвина в плавание с Робертом Фицроем. Оно тоже было опубликовано в виде приложения, на этот раз к книге «Корабельная древесина и лесоводство» (On Naval Timber and Arboriculture), и оставалось незамеченным вплоть до 1860 г., когда автор сам указал на его существование через год после публикации Дарвином своего шедевра.

Автором этим был Патрик Мэтью, который родился на ферме недалеко от города Перт в Шотландии в 1790 г. Его мать Агнес Дункан была родственницей британского адмирала Адама Дункана (1731–1804), который одержал знаменитую победу над голландцами в сражении при Кампердауне в 1797 г., за что ему был дарован титул лорда и земли в Шотландии. Семья Мэтью унаследовала одно из поместий Дункана, и после смерти отца в 1807 г. семнадцатилетний Мэтью стал его управляющим. На этих землях выращивали зерно для производства виски, а также имелись большие фруктовые сады. Мэтью много путешествовал по Европе (в 1815 г. ему пришлось прервать визит в Париж, когда Наполеон бежал с острова Эльба) и стал экспертом в области лесоводства. Учитывая связи его семьи, он особенно интересовался древесиной, использовавшейся для постройки кораблей Королевского военно-морского флота, и в итоге написал свою книгу, изданную, когда ему исполнился 41 год.

В то время большинство натуралистов по-прежнему считали, что виды являются постоянными и неизменными, за исключением незначительных вариаций. Эволюция, или трансмутация, обычно обсуждалась в контексте улучшения видов, лучшей адаптации видов к их экологическим нишам, как в работах Эразма Дарвина и Ламарка. Но Мэтью совершил огромный интеллектуальный прорыв, опередив Чарльза Дарвина и Альфреда Рассела Уоллеса: он осознал, что в результате естественного отбора могут появляться новые виды — хотя он, видимо, считал этот факт настолько очевидным, что из-за него вряд ли стоило поднимать шум. Он даже почти изобрел термин «естественный отбор», упомянув в разных главах книги «естественный процесс отбора», «принцип отбора» и «отбор посредством закона природы».

Одной из ключевых тем книги являлась критика практик, которые, по мнению Мэтью, вели к снижению качества коммерчески важных видов деревьев из-за разведения менее приспособленных образцов, но нас здесь интересует его объяснение отбора, которое по своей ясности не уступает идеям Дарвина или Уоллеса:

В природе существует универсальный закон, стремящийся сделать каждое способное размножаться существо наиболее приспособленным к условиям, в которых его разновидность, или организованная материя, находится. Этот закон, судя по всему, предназначен для того, чтобы доводить физические, умственные или инстинктивные способности живого существа до наивысшего совершенства и поддерживать их таковыми. Благодаря этому закону лев обладает силой, заяц быстротой, а лиса хитростью. Поскольку природа, во всем ее разнообразии, способна в более чем достаточном количестве замещать то, что исчезает со временем, те особи, которые не обладают необходимой силой, быстротой, отвагой или хитростью, погибают преждевременно, не размножившись — либо становясь жертвой своих естественных врагов, либо умирая от болезни, обычно вызванной нехваткой пищи. Их место занимают более совершенные представители их вида, которые активно обеспечивают себе средства к существованию.

Мэтью предвидел тут три ключевые составляющие эволюции путем естественного отбора: рост численности вида, приводящий к конкуренции и «борьбе за выживание», наличие изменчивости среди представителей одного вида и наследуемость признаков.

Первую составляющую стоит рассмотреть подробнее, поскольку она оказала влияние не только на Мэтью, но и на более поздних эволюционистов. Наиболее полно эта идея была разработана преподобным Томасом Мальтусом, при этом применительно к человеку. Мальтус родился в 1766 г., учился в Кембридже и был рукоположен в 1788 г. Хотя позже он стал преподавателем истории и политической экономии в колледже Хейлибери в окрестностях города Хартфорда, именно будучи священником в Олбери, графство Суррей, он написал первую версию своей книги «Опыт о законе народонаселения» (Essay on the Principle of Population), изданной в 1798 г. Первое издание вышло анонимно, но все последующие многочисленные издания печатались в XIX в. под именем автора. Мальтус дожил до 1834 г., но, как и большинство его современников, не знал о работе Мэтью.

Мальтус подчеркивал тот факт, что любая популяция, если дать ей такую возможность, растет в геометрической прогрессии. Это означает, что за определенный период времени ее численность удваивается, затем снова удваивается за следующий такой же период и т.д. Это относится как к человеческим популяциям, так и к любым другим видам. Простой пример: если каждая человеческая пара рожает четырех детей, которые выживают и сами становятся родителями, и так происходит в каждом поколении, то у исходной пары будет 16 внуков, 64 правнука и т.д. Но есть одно важное ограничение: «если каждый из детей доживает до того, как сам становится родителем». Размер популяции остается более-менее стабильным, когда «излишек» (термин Мальтуса) погибает, не успев оставить потомство. Мальтус особо отмечал, что, когда он писал книгу, население Северной Америки удваивалось примерно каждые 25 лет, расселяясь по новым землям. При таких темпах роста всего за 16 веков население континента достигло бы 18 000 000 000 000 000 000 человек, что явно невозможно. Рассуждения такого рода верны для любого вида — одуванчиков, слонов, жирафов или пауков.

Мальтус указывал, что рост популяций сдерживают хищники, болезни и особенно количество доступной пищи. На самом деле предельная численность популяции определяется имеющимися ресурсами. Он писал:

Естественная склонность к приумножению повсюду настолько сильна, что ею можно в целом легко объяснить размер популяции в любой стране. Более сложная и более интересная часть исследования заключается в выявлении непосредственных причин, которые останавливают ее дальнейший рост… Что происходит с этой могучей силой… какие ограничения, какие формы преждевременной смерти удерживают численность популяции соразмерной средствам существования?

Мэтью был с этим согласен:

Саморегулирующийся адаптивный характер организованной жизни может отчасти быть объяснен чрезвычайной плодовитостью природы, которая, как уже говорилось ранее, обладает, во всем разнообразии ее форм жизни, способностью к приумножению, намного (во многих случаях тысячекратно) превосходящей ту, что необходима для заполнения мест, освобождающихся вследствие старения и гибели. Поскольку жизненное пространство ограничено и уже занято, только наиболее выносливые, стойкие, лучше приспособленные к обстоятельствам особи способны достичь зрелости, и они обитают только в тех условиях, к которым они более всего приспособлены и где способны расселяться лучше, чем любая другая разновидность; более слабые, менее приспособленные к обстоятельствам, преждевременно погибают.

Мэтью, Дарвин и Уоллес независимо друг от друга пришли к выводу, что этот процесс подразумевает наличие конкуренции за ресурсы между особями и приводит к тому, что наиболее приспособленные к окружающей среде выживают и оставляют потомство, а менее приспособленные сходят с дистанции. Или, как сформулировал Мэтью,

… с такой безмерной растратой ранней и юной жизни достигают зрелости только те, кто преодолел суровые испытания, посредством которых природа проверяет их приспособленность на соответствие своему стандарту совершенства и их пригодность к продолжению рода путем размножения.

Основное отличие Мэтью от этих более поздних авторов состояло в том, что еще до того, как «дар времени» Лайеля получил широкое признание, он был катастрофистом, а они — градуалистами. Мэтью считал, что новые виды не могли появляться посредством отбора в условиях, которые существуют на современной Земле, но возникали только после великих катастроф, что соответствовало имевшимся на тот момент научным знаниям об окаменелостях. И он не верил, что этот процесс может привести к образованию новых сложных органов:

Согласно закону конкурентного отбора, плавники могут превращаться в ноги, ноги — в руки, а руки — в крылья и наоборот, но только при наличии предопределенной способности к этому. Этот закон управляет совершенствованием органов и изменяет их в соответствии с обстоятельствами, если обстоятельства меняются, но он не может создавать новые органы. Никакая версия этого закона не могла привести к образованию полого клыка у змеи, устроенного так, чтобы при укусе происходило надавливание на мешочек с ядом у его корня и яд впрыскивался вглубь раны; то же самое относится и к образованию предупреждающей трещотки на хвосте самой опасной из змей.

По мнению Мэтью, эволюция протекала в соответствии с законами, которые были установлены неким проектировщиком; он писал о «красоте и единстве замысла в этом непрерывном уравновешивании жизни по отношению к обстоятельствам». Но, как отметил Майкл Уил, независимо от того, приемлете вы идею проектировщика или нет, термин «закон» описывает естественный отбор гораздо лучше, чем термин «теория». В общественном сознании закон является неизбежным фактом природы, тогда как теория воспринимается как нечто менее определенное и может меняться при появлении новых данных. В таком случае естественный отбор действительно является законом, и Мэтью это понял, написав, что «в природе существует универсальный закон, стремящийся сделать каждое способное размножаться существо наиболее приспособленным к условиям, в которых его разновидность… находится».

Чарльз Дарвин, что вовсе не удивительно, не знал о труде Мэтью, и поэтому его идеи не повлияли на Дарвина. Если бы воззрения Мэтью не затерялись в книге о корабельной древесине, они могли бы побудить Дарвина опубликовать свою эволюционную теорию намного раньше. Но в 1844 г. вышла книга, которая оказала на Дарвина противоположный эффект. Это было сочинение Роберта Чемберса «Следы естественной истории творения» (Vestiges of the Natural History of Creation), которое убедило Дарвина в том, что еще не время обнародовать свои эволюционные идеи.

Роберт Чемберс родился в расположенном возле границы с Англией шотландском городке Пиблсе в 1802 г. Его отец Джеймс занимался кустарным производством хлопковых тканей и держал ткацкую мастерскую на первом этаже дома, в котором жила семья. У Роберта было двое братьев: старший Уильям и младший Джеймс. Роберт научился читать, писать и считать в местной начальной школе, после чего поступил в старшую школу, где изучал классические дисциплины. Но по большому счету он был самоучкой — очень много читал и за несколько лет изучил все тома «Британской энциклопедии». Когда Роберт был старшеклассником, семья переехала в Эдинбург, где Уильям работал помощником в книжной лавке. Переезд семьи был связан с экономической ситуацией. После внедрения ткацкого станка кустарные ткачи разорились, и Джеймс занялся торговлей тканями. В то время, после наполеоновских войн, возле Пиблса располагалось поселение французских военнопленных, которым Джеймс предоставлял щедрый кредит в своей лавке. Когда пленные внезапно уехали, не оплатив долги, он обанкротился и перебрался в Эдинбург, чтобы найти работу.

В 16 лет Роберт бросил школу и взялся пополнить семейный бюджет, открыв книжный киоск на улице Лейт-уолк. Он начал с торговли старыми отцовскими книгами, но постепенно расширил ассортимент и заработал хорошую репутацию. Тем временем Уильям купил подержанный печатный станок и открыл свое типографское дело, печатая брошюры. В начале 1820-х гг. братья объединили усилия: Роберт писал, а Уильям издавал дешевые журналы и брошюры, которые они продавали по несколько пенни за штуку; затем они издали серию книг, в том числе биографию сэра Вальтера Скотта. В 1830-е г. братья основали издательскую фирму W. & R. Chambers, а Роберт вместе с младшим братом Джеймсом также держал книжный магазин в Эдинбурге. Старшие братья начали издавать журнал Chambers’s Edinburgh Journal («Эдинбургский журнал Чемберсов»), который продавался всего за один пенни и удовлетворял возросший в то время спрос на информацию о новостях науки, истории и искусства; его тираж быстро увеличился до нескольких десятков тысяч экземпляров, и их бизнес процветал. Роберт был автором многих книг, которые издавались в W. & R. Chambers, таких как «Биографический словарь выдающихся шотландцев», «Жизнь и творчество Роберта Бернса» и «Энциклопедия Чемберсов», которая вышла в нескольких томах между 1859 и 1868 гг. Но при жизни имя Роберта Чемберса так и не попало на обложку книги, которая стала его самым знаменитым трудом, и она не была издана братьями Чемберс.

Роберт страстно увлекался геологией, с 1830-х гг. внимательно следил за ее развитием и был знаком с трудами Лайеля. В 1840 г. его избрали членом Эдинбургского королевского общества, а в 1844 г. — членом Лондонского геологического общества. Он общался со многими ведущими учеными того времени и в 1848 г. опубликовал книгу «Древние окраины моря» (Ancient Sea-Margins). Он недавно вернулся из геологических экспедиций по Скандинавии и Канаде и описал в ней свои наблюдения. К тому времени главный труд его жизни уже был издан.

Книга «Следы естественной истории творения» вышла в 1844 г. Ее название являлось преднамеренной отсылкой к словам Геттона, который заявил, что «нет никаких следов начала и никакой перспективы конца» истории Земли. Чемберс утверждал, что у Земли было начало — Земля и жизнь на ней не всегда существовали в том же состоянии, в котором мы находим их сегодня. Он описал умозрительную модель происхождения и эволюции всего, от звезд до человечества, где человечество оказывается кульминацией этого процесса. Помимо всего прочего, это означало, что люди не являлись особым уникальным творением, а развились — эволюционировали — из «низших» животных. Чемберс прекрасно понимал, какой скандал наверняка спровоцирует его идея, и поэтому предпринял неимоверные усилия, чтобы обеспечить свою анонимность. Рукопись переписала его жена, чтобы никто не узнал почерк Чемберса, а лондонскому издателю Джону Черчиллю ее доставил друг семьи журналист Александер Айрленд, живший в Манчестере. Вся корреспонденция и правки передавались тем же путем. Об этом секрете знали только трое: жена Чемберса, Уильям Чемберс и еще один друг семьи, Роберт Кокс. Хотя существовало множество версий относительно авторства книги и Чемберса в разные периоды подозревали в том, что именно он написал «Следы…», официально этот факт был признан только после его смерти в 1871 г.

Чемберс полагал, что простые формы жизни могли зарождаться спонтанно и затем эволюционировать в более сложные формы. Он воспользовался своими познаниями в геологии, чтобы доказать, что палеонтологическая летопись свидетельствует о переходе от более простых к более сложным формам жизни, вплоть до появления человека. И хотя он соглашался с тем, что бог мог положить начало всему и установить законы, которые управляют миром (или мирами, потому что Чемберс не считал Землю единственной обителью жизни), он категорически отвергал мысль, что создатель «вручную» вносит изменения в свои творения:

Ни один из видов существ, которые процветали до третичного периода… ныне не существует; что касается млекопитающих, которые появились в этот период, то многие их формы ныне полностью исчезли, а от других остались только родственные виды. Таким образом, мы видим не только частое пополнение числа ранее существовавших форм, но и частое исчезновение форм, которые, очевидно, стали неуместными, — постоянный сдвиг наравне с развитием; это является столь убедительным фактом, что приковывает к себе внимание. При честном рассмотрении всех этих обстоятельств в нашем разуме не может не зародиться идея органического творения, несколько отличающаяся от той, которая доселе являлась общепринятой.

Другими словами: зачем богу создавать новые виды только для того, чтобы затем их уничтожить? Ответом должно быть то, что бог запустил процесс и позволил ему без своего участия развиваться в соответствии с определенными им принципами:

Как же можно полагать, что величественное существо, которое создало все эти бесчисленные миры, просто установив природный принцип, порожденный его разумом, должно было лично и непосредственно вмешиваться в каждом случае, когда новый моллюск или рептилия появлялись в одном из этих миров? Несомненно, подобная мысль слишком нелепа, чтобы ее можно было принять хотя бы на мгновение.

Однако Чемберс не предложил никакого механизма эволюции, помимо того, что все это было воплощением божьего плана. Что особенно важно, он не считал эволюцию ответом на изменения окружающей среды или других внешних условий. Он также не считал, что эволюция является непрерывным и постепенным процессом; он был убежден, что развитие (как он его понимал) происходит небольшими скачками, сальтациями. Возможно, на его мышление повлияло то, что и Роберт, и Уильям Чемберсы родились с лишними пальцами на руках и ногах, которые им удалили хирургическим путем еще в младенчестве.

Честно говоря, в «Следах…» не было ничего особенно нового, и любой, кто был знаком с работами Эразма Дарвина, Уэллса или Мэтью, не удивился бы содержанию этой книги. Но об их работах знали немногие, и к тому же эти идеи Чемберса являлись главной темой его книги, а не примечаниями к поэме или приложением к труду, посвященному другой теме; вдобавок анонимность помогла придать им ореол таинственности. «Следы…» стали сенсационным бестселлером, и благодаря этой книге эволюцию начали обсуждать в светских кругах. Ее знали Бенджамин Дизраэли и Авраам Линкольн, а принц Альберт читал ее вслух королеве Виктории. Первые рецензии в популярной прессе — и даже в медицинском журнале The Lancet — были положительными. Но затем на книгу с яростной критикой обрушились корифеи науки и богословия.

Самым знаменитым из многочисленных критиков был преподобный Адам Седжвик, один из геологических наставников Чарльза Дарвина, профессор геологии Кембриджского университета и к тому времени уже каноник Нориджского собора. Седжвик был разгневан. В письме Чарльзу Лайелю он называл «Следы…» «мерзкой книгой» и писал: «Я не могу не прийти к мысли, что эта работа принадлежит перу женщины, ведь она настолько нарядна и изящна в наружных проявлениях». Он даже сочинил желчную рецензию на 85 страниц, опубликованную в журнале Edinburgh Review в июле 1845 г. В ней он выразил озабоченность, что читателям (особенно «нашим славным девицам и матронам») рассказали, что «их Библия — не более чем басня, когда учит их, что они созданы по образу божию, поскольку они являются детьми обезьян». Подобные рецензии обычно публиковали анонимно, но Седжвик проследил, чтобы его авторство было указано.

В свою очередь, сам Седжвик подвергся нападкам сторонников идей, изложенных Чемберсом в «Следах…», и разразившиеся дебаты подтвердили истинность старинной мудрости, что в мире книгоиздания плохой рекламы не бывает: продажи книги возросли. В последующие десятилетия она пережила множество изданий и правок, а кульминацией этого процесса стало вышедшее в 1884 г. двенадцатое издание, подготовленное Александром Айрлендом после смерти Чемберса, где наконец было указано имя автора.

К концу XIX в. «Следы естественной истории творения» разошлись бо́льшим тиражом, чем «Происхождение видов» Дарвина. Отчасти так вышло потому, что Дарвин, обеспокоенный реакцией на «Следы…», воздерживался от публикации своего труда до 1859 г. Однако он был удовлетворен тем, что при детальном критическом разборе Седжвиком общей идеи трансмутации поднимались лишь те вопросы, которые он уже учел и на которые ответил в своей еще не опубликованной работе. Он написал Лайелю, что «очень рад обнаружить», что предвидел возражения Седжвика и «не упустил из виду ни один из аргументов». Но и это не заставило его поспешить с публикацией своего детища.

Несмотря на то что книга Чемберса заставила Дарвина отгородиться от внешнего мира, другому натуралисту она указала путь, который привел его к формулировке теории — или закона — естественного отбора. Как позже писал этот молодой человек, именно «Следы…» впервые убедили его в том, что трансмутация видов действительно имела место, и побудили его спланировать свою полевую работу таким образом, чтобы найти аргументы в поддержку этой идеи. Молодого человека звали Альфред Рассел Уоллес, и именно благодаря ему Дарвин будет вынужден оставить затворничество и обнародовать свои идеи.

Отправить