Глава третья
Замужество Изабеллы

1

Профессор Эмиль Лартуа спустил на окнах своего кабинета белые клеенчатые занавеси. Он любил работать при электрическом свете, яркость которого можно регулировать по желанию. В этот знойный день комната напоминала куб, наполненный свежим, прохладным воздухом; здесь была больничная чистота и слегка пахло лекарствами.

– Ну, дружок, что с вами стряслось? – спросил Лартуа. – Задержка на пять недель? Быть может, ложная тревога? Сейчас посмотрим. Разденьтесь, пожалуйста.

Не переставая говорить, он вымыл руки и тщательно их вытер.

– Как давно мы с вами не виделись? Пожалуй, около полугода? Да, со времени кончины вашего дяди, даже больше чем полгода. Вы, верно, слыхали, как низко со мной поступили в Академии? Позор, да и только! Мое избрание было предрешено, ни у кого не вызывало сомнений… Да-да, раздевайтесь совсем, так удобнее… Но вот за неделю до выборов Домьер решает выставить свою кандидатуру и пускает в ход все свои связи. Старая песня: «Бедняга Домьер при смерти, мы должны доставить ему последнюю радость! Бедняга Домьер не дотянет до лета, у него рак горла, он не в силах даже ездить с визитами!» И в результате Домьер избран.

Лартуа открыл стеклянный шкафчик, достал оттуда несколько зазвеневших никелированных инструментов и разложил их на столе.

– А вечером в день выборов, – продолжал он своим резким голосом и, как всегда, манерно, – меня посетили двадцать академиков. Все рассыпа́лись в любезностях. Еще бы! Ведь я постоянно вожусь с их старческими недугами и чаще всего делаю это бесплатно… Если их послушать, все они голосовали за меня. Правда, одни в первом туре, а другие – в о втором. «Поверьте, для первого раза двенадцать голосов – это прекрасно!.. Если бы не этот бедняга Домьер… На следующих выборах вы обязательно одержите блистательную победу, вот увидите…» Нет, дорогая, чулки можете не снимать… И что же, прошло уже больше двух месяцев, а «бедняга Домьер» чувствует себя так же хорошо, как мы с вами. Согласитесь, так вести себя просто неделикатно, это похоже на злоупотребление доверием. Спрашивается, стоит ли после подобного предательства вновь выставлять свою кандидатуру? Как вы думаете?

Лартуа надел на голову тонкий блестящий обруч и приладил ко лбу лампу с рефлектором. Электрический шнур сбегал по пиджаку и тянулся по полу.

– Ну конечно, конечно, профессор, вы обязательно должны выставить свою кандидатуру, – машинально ответила Изабелла.

Во взгляде ее сквозили беспокойство и страх. У нее была низкая грудь, крутые бедра, пупок глубоко вдавливался в смуглый живот. По ее позе было видно, что ей стыдно стоять перед Лартуа совершенно обнаженной.

– Да, именно так мне и советуют поступить друзья, – ответил Лартуа. – Ну а теперь посмотрим, что с вами.

Он зажег лампу с рефлектором, Изабелла больше не видела его лица. Внезапно он превратился в существо из другого мира, с другой планеты, в какого-то циклопа, одетого в синий костюм и черные ботинки; два пальца его левой руки были в резиновой перчатке, за чудовищным глазом марсианина скрывался мозг.

– А знаете, милочка, вы очень, очень недурно сложены, – услышала она его резкий голос.

Но слова, которые доносились из-под зеркального сверкающего диска, звучали совсем необычно. Электрический луч пронзил ее зрачок, а палец, одетый в резину, вывернул веко и обнажил глаз под слепящим светом. Затем обе руки медленно и тщательно, даже слишком медленно, как казалось Изабелле, принялись ощупывать ее грудь. Вместе с чувством тревоги росло и ощущение неловкости. После того как Изабеллу ослепил резкий электрический свет, перед ее глазами все расплывалось. Ей не терпелось поскорее узнать правду о своем положении, и она спрашивала себя, так ли уж необходим этот предварительный осмотр, вся эта процедура.

– Груди болят? – послышалось из-за рефлектора. – Нет? Немного? Так-так… Теперь прилягте сюда.

И марсианин повернулся к гинекологическому креслу. Изабелла оказалась распростертой на спине в унизительной позе, с запрокинутой головой, со ступнями, вдетыми в металлические стремена. Она ощутила боль и вскрикнула.

Про себя она сулила пожертвовать деньги всем известным ей благотворительным учреждениям, словно это обещание могло воздействовать на диагноз. Резиновые пальцы исследовали слизистую оболочку, а тем временем правая рука, нажимая на живот, помогала обнаружить зародыш, определить его величину.

Наконец врач выпрямился, погасил лампу, снял головной убор робота и вновь превратился в обычного Лартуа.

– Ну-с, дорогая… – произнес он.

Изабелла почувствовала облегчение. Не мог же профессор говорить так спокойно, если бы то, чего она страшилась…

И все-таки она услышала:

– Вы беременны. Вы и сами подозревали это, не правда ли?

Лартуа еще что-то говорил, но его слова, казалось, потонули в шуме урагана. Изабелла даже не почувствовала, что ноги ее уже освобождены из стремян.

– Я была уверена, – прошептала она. – Это ужасно… Я была уверена… Это ужасно.

– Да, конечно, конечно… Понимаю, это весьма досадно, – произнес Лартуа. – Но ведь вы не первая и не последняя. Со многими это случается, да и с вами еще не раз случится… Я, если хотите знать, даже доволен. Часто, глядя на вас, я думал: бедняжка Изабелла начинает увядать, превращается в старую деву. И вот наконец вы ожили. Очень хорошо!

Изабелла не отвечала. Его слова не доходили до нее. Она все еще лежала, совершенно обессилев, и не чувствовала, что он продолжает осторожно ее ощупывать.

– Как он выглядит? – продолжал Лартуа. – Кто-нибудь из вашего круга? Женат?

Услышав последний вопрос, она утвердительно кивнула головой.

– Да, это не облегчает положения. Но иногда так лучше… Кто же он? Я его знаю? Не тот ли молодой журналист, который был у вас, когда умер ваш дядя? Мне показалось…

– Ах, разве я могла тогда себе представить! – воскликнула Изабелла.

– Вот видите! Я угадал. Почему же вы мне сразу не сказали? Этот молодой человек недурен собой и очень неглуп. Не волнуйтесь, считайте, что я уже забыл обо всем, – успокоил ее Лартуа.

Он улыбался.

– Но что же мне делать? Что со мной будет? – простонала Изабелла.

– Прежде всего не делайте глупостей, милочка!

Изабелла решила, что он намекает на самоубийство, так как в эту минуту именно в самоубийстве она видела единственный выход.

– Если вы собираетесь что-либо предпринять, имейте в виду: раньше шести недель ничего делать нельзя – впрочем, этот срок вы уже пропустили, – но и по прошествии двух с половиной месяцев тоже нельзя, – снова впадая в резкий тон, продолжал Лартуа. – Должен сказать, не люблю я впутываться в такого рода дела, вы меня понимаете? Если подобная история выплывет наружу, двери Академии будут закрыты для меня навсегда, не говоря уже обо всем прочем. Но я хочу предостеречь вас, чтобы вы по неопытности не попали бог весть в какие руки. Ничего не предпринимайте, не повидав меня, согласны?

Только теперь Изабелла разрыдалась.

– В чем дело? Что случилось? – всполошился Лартуа. – Я был груб? Но есть вещи, которые никак не обойдешь.

Он взял ее голову обеими руками и запечатлел на лбу отеческий поцелуй.

– Уверяю вас, лет через пять все это покажется вам чем-то бесконечно далеким… Каким-то незначительным эпизодом, – продолжал он мягко. – Когда происходит что-либо неприятное, нужно всегда спросить себя: сколько времени понадобится для того, чтобы случившееся потеряло всякое значение?

Изабелла продолжала плакать, но ей стало чуть спокойнее, когда он уселся рядом и обнял ее за плечи.

– Испытали ли вы по крайней мере приятные ощущения? – вкрадчиво спросил он. – Стоила ли игра свеч?

Она почувствовала, как руки Лартуа проделывают тот же путь, что несколько минут назад; прерывистое, горячее дыхание обжигало ей плечо.

– Послушайте… что такое? – пролепетала Изабелла.

Она хотела закричать, но Лартуа впился поцелуем в ее губы; изловчившись, он приподнялся и всей своей тяжестью навалился на Изабеллу.

– Профессор! Что с вами? Вы с ума сошли! – воскликнула она, отбиваясь.

Ей удалось вырваться и соскочить на пол. Он лежал одетый, а она стояла перед ним обнаженная, со спущенными чулками. Не желая продлить смешное положение, поднялся и он; дыхание его было прерывистым, щеки побагровели. Изабеллу поразило выражение его глаз. Она вспомнила, что таким же странным и упорным был его взгляд во время одного из званых обедов, когда Лартуа говорил какой-то молодой женщине слегка завуалированные непристойности; зрачки, в которых зажглись колючие искорки, были совершенно пусты и бездушны и напоминали недавно ослепивший ее электрический глаз.

– Ваше поведение недостойно мужчины, профессор, – торопливо одеваясь, сказала Изабелла.

– Напротив, милочка, именно такое поведение и достойно мужчины. К тому же это был бы лучший способ успокоить ваши нервы. Однако вы оказались сильнее, чем я думал.

Лартуа вел себя совершенно непринужденно, холеной рукой он приглаживал седеющие волосы.

– Не понимаю! – продолжала Изабелла. – Я прихожу к вам на консультацию… вы мне сообщаете о моем положении… и вы, врач…

– Но медицина такое скучное занятие, – произнес он и махнул рукой.

Затем, повернувшись к ней, сухо спросил:

– По-вашему, я слишком стар, не так ли?

– Не в этом дело… но я не понимаю… вы просто не отдаете себе отчета…

– Все ясно. Врач не имеет права вести себя по-мужски, так же как священник! Мне знакомы подобные суждения! Притом мужчина в моем возрасте для вас уже вовсе и не мужчина? Вы поймете, почувствуете, что это такое, когда сами постареете…

Можно было подумать, что оскорбление нанесено ему, а не ей!

– Вы обращаетесь так со всеми вашими… пациентками? – спросила Изабелла.

– Нет, не со всеми, – с подчеркнутой галантностью ответил он. – Лишь с некоторыми, и, надо признаться, они обычно бывают любезнее, чем вы. Впрочем, не будем об этом больше говорить. Как врач я остаюсь в полном вашем распоряжении, мой дружок, и помогу вам выйти из всех затруднений.

Изабелла собралась уходить.

– И все же благодарю вас, профессор, – сказала она, протянув ему руку.

– Ну, полноте, не за что, – ответил Лартуа. – Вот увидите, все обойдется.

Он нажал кнопку звонка. Вошла медицинская сестра с накрашенными губами и светлыми волосами, выбивавшимися из-под белого колпачка.

– Будьте добры, проводите даму, – обратился к ней Лартуа, – а потом зайдите, пожалуйста, прибрать.

Колючие искорки продолжали светиться в его глазах.

Едва заметная усмешка тронула губы сестры. Она молча проводила Изабеллу до дверей и покорным, вялым шагом направилась обратно к кабинету.

Отправить