Глава двадцать первая

Из недр ресторана вышла группа официантов. Один нес блюдо с каноли, другой поднос с чашками, третий поднял руки, в них он держал фейерверк, от которого в разные стороны летели искры.

– Ой, – зааплодировала Алена, – ой, ой, ой. Такого со мной еще не случалось!

И тут раздался заунывно-гнусавый голос певца, у которого, вот уж странность, при начале полового созревания не отсохли аденоиды. «Смерть ходит по пятам! Свинья такая! Смерть бьет по губам! Собака такая! Нет в жизни счастья нам! Не будет и вам! Вокруг одни мерзавцы па-ра-пам…»

– Выключите музыку, – попросил я.

– Она по вашему выбору, – напомнил первый, водружая на стол блюдо, на котором лежали три вафельные трубочки размером с мизинец.

– Нам обещали ассорти, – напомнил я.

– Его для вас испекли, – сообщил второй и расставил чашки, которые, похоже, взял из кукольного сервиза.

– Я заказывал для спутницы самую большую порцию капучино, – удивился я. – Где она?

– Перед вашей дамой, – радостно заявил третий.

Я окинул взглядом емкость чуть больше наперстка.

– Интересно, как тогда выглядит маленькая чашка? И где подарок? Его обещали дать при торжественном вручении заказа.

– Когда соберетесь покинуть нас, сразу вручим, – пообещал первый. – Что можем еще для вас сделать?

– Давайте скажу рецепт каноли, – воодушевился второй.

– Если вам не понравилась музыка, можно спеть самому, организуем караоке, – предложил третий.

– Спасибо, у нас мало времени, – остановил я кельнеров, – и есть кое-какие необсужденные вопросы.

– Зовите, когда понадобимся, – заулыбался первый, и, к моей радости, группа гарсонов удалилась.

Я решил вернуться к прерванной беседе.

– Кто такой Петя? Чем он напугал вас?

Алена закрыла личико ладонями.

– Он мой брат! Не знала, что имею близкого родственника. Юра решил найти моего отца. Ему это удалось, но вышло плохо! Бабушка меня обманывала. А потом Галина Сергеевна врала мне, Харченко оказалась ужасной женщиной, я уверена, Наташа ничего не знала, детям такое не говорят. Ох, так сложно объяснить… Юра открыл хорошо запертую дверь в комнату, где жили чудовища.

Алена опустила голову.

– Мой отец… Ой, не хочу говорить правду. Но… вы единственный добрый человек, который на моем пути встретился. Помните, я говорила, что в коммуналке, где мы жили, было три комнаты. Одна наша, вторая дяди Володи, третья неизвестно чья, всегда стояла закрытой. Так вот она, оказывается, тоже была нашей, ее заперли из-за моего отца. Фамилия его Малежкин.

От неожиданности я чуть не подавился кофе.

– Малежкин?

– Да, – подтвердила Алена, – Сигизмунд Николаевич. Он работал в цирке, был каучуком, акробатом. Ой! Вы же не знаете, что такое каучук! Сейчас объясню!

– Не надо, – улыбнулся я.

Перед моим мысленным взором появилась, как всегда, радостная обезьяна Мими, вот она сидит на бортике арены и изо всех сил аплодирует Валере, который целиком залез в небольшой рюкзак.

– Каучук – номер пластической акробатики, – сказал я, – он основан на природной гибкости тела и тяжелых тренировках. Крупный актер, мужчина или женщина, могут полностью поместиться в небольшом чемодане и закрыть крышку. Или пролезть между очень частыми прутьями решетки, принять любую позу. «Люди без костей», «человек-змея», «женщина-кошка» – как только ни называли этих артистов на афишах.

– Ой! Откуда вы знаете? – изумилась Алена. – Я о таком услышала, только когда Юра правду рассказал.

Определенно не стоило сообщать собеседнице о том, как я единственный раз в жизни потерял над собой контроль, бросил свою работу, нанялся в бродячий цирк, увидел жизнь артистов изнутри и проникся уважением к их тяжелому труду, восхищался их талантом.

Я опять улыбнулся.

– У меня есть подруга, дама не юного возраста, она много лет участвовала в цирковых представлениях. Сейчас на пенсии. Частенько навещаю ее, отсюда и знания про каучук.

И ведь я не соврал. Мими на самом деле больше не работает на арене, она обитает в Подмосковье вместе со своим другом и дрессировщиком Сергеем. Я часто приезжаю к ним, привожу Мими сладости и пытаюсь у нее научиться ловко передергивать карты, жульничать во время игры в покер.

– Ну тогда вы знаете, что человек-каучук способен пролезть в любую щель, – сказала Алена, – он весь вывернется, скрючится, изогнется. У Сигизмунда, кроме обычных для этого жанра трюков, был еще номер «Побег». На арену вывозили большой шкаф с множеством дверей. Сигизмунд входил внутрь в одних обтягивающих плавках. Все видели: у него при себе ничего нет. Створки запирали. Цепи, навесные замки, щеколды, шпингалеты. И оставляли гардероб на арене. Через минуту актер выходил наружу… в зрительном зале. Как он ухитрялся выбраться? Не знаю. Конечно, это какой-то фокус, Малежкина называли гением, способным вылезти или пробраться в любое помещение. Когда моя мама была беременна, ее мужа арестовали за грабеж и убийства. Оказалось, что он сколотил банду, которая грабила людей. Жертв подбирали тщательно. Никто из их родни не обращался в милицию. Почему? Потому что пострадавшие сами являлись нечестными людьми. Подробностей я не знаю. Юра сообщил только то, что я вам сейчас сказала, объяснил: «Там столько крови, горя, жестокости. Не надо тебе о таком слышать».

Алена съежилась.

– Отца отправили в тюрьму на много-много лет. Мать начала пить, остальное вы знаете. Браслет, кулон на цепочке, кольцо, которое прятала Ольга Ивановна, наверное, ей зять подарил. Знала ли бабуля ценность украшений? Думаю, да. Не зря она перед отъездом в больницу просила меня беречь шкатулку, только не успела рассказать, что у нее тайное отделение есть. Тетя Галя, которую я полюбила, – жена одного из тех, кто вместе с моим отцом людей грабил. Помните, я говорила, что они с Наташей иногда на пару дней исчезали?

Я кивнул.

– На свидание к своему мужу и отцу ездили, – всхлипнула Алена, – дядя Володя из коммуналки, школьный приятель моего папы. Его сначала тоже посадили, но потом отпустили. Выяснилось, что он ничего не знал. Просто у него был дом в деревне, в котором он не жил. Сигизмунд…

Алена затряслась.

– Участок был большой, село почти нежилое, там пара старух только жила. Малежкин на участке дяди Володи зарывал… ну… ну… Понимаете?

– Наворованное? – предположил я.

– Нет, – прошептала девушка, – людей мертвых. Несколько человек. Юра был в шоке! Он мне всю информацию сообщил, на себя не походил. Я начала плакать, жених меня не обнял, не поцеловал, не утешил. Чай мой любимый не заварил. Утром он сказал: «Будь добра, съезди к одному человеку, передай ему от меня письмо. Оно очень важное, вдруг на почте потеряют? Вот тебе деньги на билет». Ехать предстояло под Тверь, и оказалось, что такой адрес не существует. В деревне, куда меня Юра отправил, не было ни Партизанской улицы, ни жителя Андрея Кузнецова. Мобильный там не работал, вообще сети не было. Я добралась до платформы, села в электричку на Москву, начала звонить Юре, слышу: «Данный номер находится вне зоны действия сети».

Алена всхлипнула.

– Потратила целый день! Сначала ехала до Твери на поезде, потом на местном автобусе минут сорок, пешком несколько километров. По селу бегала, пыталась старух расспросить, да без толку. Обратно до Твери опять на «Икарусе» надо. А он только три раза в день ходит. Да еще дождь пошел. Усталая, промокла, проголодалась, уехала рано, в семь утра, вернулась почти в полночь. На ногах от усталости не держусь. Тащусь от метро к дому, думаю: сейчас помоюсь, поем, Юра, наверное, что-то вкусное приготовил. Добралась, наконец, до квартиры. Гляжу, на коврике сумки стоят, два чемодана, пакеты, все прикрыто скатертью, которую я недавно в столовую купила, конверт лежит. Взяла его, увидела надпись: «Елене Малежкиной». Вынула письмо…

Алена заплакала.