15. За дверью спальни

Священник Фрэнсис Килверт обычно отходил ко сну вскоре после одиннадцати часов вечера. Когда у него были гости, он ложился позже и сам иногда возвращался домой из гостей около полуночи. Во вторник 5 апреля 1870 года он тоже долго не ложился – до половины двенадцатого наслаждался веселой беседой компании своего близкого друга Моррелла. Но это был нетипичный случай. Работающие люди, уставшие от дневных трудов и не имеющие в доме искусственного освещения, в викторианский период обычно отправлялись в постель гораздо раньше. Зимой как можно раньше спрятаться под одеялом побуждали холод и темнота. Когда на жилище сельского рабочего и его семьи опускалась ночь, бодрствовать в холодном темном доме не имело никакого смысла – свечи или ламповое масло были семье не по карману, а лишние часы без сна только усиливали муки голода, вызванные хронической нехваткой пищи. В семь часов вечера многие семьи уже лежали в постелях, даже если не спали.

В теплые летние вечера у людей мог возникнуть соблазн лечь попозже. В начале XIX века Джек Вуд, сын землекопа из Олдема, записал в дневнике: «Если выдавался приятный вечер, люди сидели на крыльце до 11 или 12 часов, а потом тихо шли в постель». Лишь в самом конце викторианского периода, когда цены на топливо упали и освещение и обогрев дома стали дешевле, час отхода ко сну отодвинулся. Эллен Калверт, молодая работница с мельницы, в 1890-х годах была «в постели в 10 часов вечера, так как работа начиналась каждый день в 6 часов утра». Отбой в 10 часов был удобен для многих людей – это оставляло достаточно времени, чтобы поужинать и провести время с семьей, а затем хорошо отдохнуть перед следующим рабочим днем. Однако на всех этапах этого исторического периода, прежде чем погрузиться в мягкие объятия сна, мужчинам и женщинам нужно было еще сориентироваться в сложной сфере секса.

Представления о мужской сексуальности

Непреложная истина викторианской жизни – и даже более того, факт, который подтверждали врачи, церковь и все население, – состояла в том, что мужчины от природы обладают сильным половым влечением. Но единодушия в том, как мужчине себя вести и как организовывать свою сексуальную жизнь, не было. На протяжении столетия параллельно развивались два направления мысли. Первое прямо рекомендовало мужчине давать выход сексуальным желаниям, достигая этого, в зависимости от обстоятельств и собственного жизненного положения, с помощью жены, любовниц и проституток. Второе, наоборот, утверждало, что мужчина должен умерить аппетиты и сдерживать похоть во имя нравственности, а также ради своего физического здоровья.

Главным полем битвы стал брак. Считалось, что мужчина имеет дарованное ему Словом Божьим непреложное право в любое время призвать к себе жену, и женщина обязана будет ему подчиниться. Вместе с тем существовали не менее четкие культурные убеждения, гласившие, что достойный мужчина в некоторых случаях должен проявлять сдержанность. Секс с женщиной на поздних сроках беременности или женщиной, еще не восстановившейся после родов, не вызывал одобрения. То же касалось секса в период менструации или болезни женщины, а также по воскресеньям (в Господень день). Если мужчина нарушал эти негласные правила, в глазах других людей он становился дикарем, подобное поведение считалось скотским. Таким образом, идеальным вариантом было половое влечение вкупе с контролем.

И все же мужчина с сильным сексуальным влечением вызывал восхищение, поскольку это считалось признаком мужественности. Женщины ожидали от мужей проявления сексуального интереса, независимо от того, приветствовали они это или нет. Мужчину без либидо нельзя было с полной уверенностью назвать мужчиной. С медицинской точки зрения здесь тоже наблюдался конфликт идей. Давно считалось, что, если мужчина не будет регулярно эякулировать, его сперма может «застояться» и это приведет к ухудшению здоровья. «Мокрые сны» считались естественной очищающей функцией организма, приемлемой для юношей и холостяков, хотя некоторые поборники нравственности утверждали, что таких происшествий можно избежать, если мужчина в часы бодрствования не будет предаваться сладострастным мыслям. Следуя той же логике, многие, в том числе врачи и иногда даже представители Церкви, признавали, что мужчинам необходимо регулярно заниматься сексом для здоровья и хорошего самочувствия. При этом мастурбация не считалась подходящей альтернативой. Доктор Хоу заметил в 1884 году: «Семяизвержения, происходящие три или четыре раза в неделю во время нормального полового сношения, не оказывают на здорового человека ослабляющего действия, но такое же количество семяизвержений во время мастурбации или ночных поллюций вскоре заметно подорвет умственные и физические силы».

Секс с женщиной считался идеальным лекарством от целого ряда мужских недомоганий. Мужчины, испытывавшие подавленность, беспокойство, апатию, переутомление и страдающие от головных болей, регулярно слышали от врачей, что все это связано с отсутствием половой жизни. Неизвестно, сколько врачей прямо предписывало своим пациентам обзавестись женой, любовницей или даже пойти к проститутке, но иногда в печати появлялись жалобы медиков, недовольных частыми обращениями мужчин, которые являлись на осмотр только чтобы получить разрешение на беспорядочные половые связи. Доктор Эктон, писатель и ведущий специалист по всем вопросам, касающимся сексуального здоровья, считал: «Большинство людей, особенно молодых, только рады найти предлог потакать своим животным порывам». Он считал, что симптомы, на которые жалуются такие пациенты, часто крайне преувеличены, и, соответственно, предписывал этим сексуально изголодавшимся молодым людям умеренное питание и гимнастические упражнения. Впрочем, если бы вы обратились к доктору Хоу, результат мог оказаться совсем другим. Если мужчина не имел возможности вступить в брак, писал он, «неприятным долгом врача было принять этот факт и позволить [пациенту] тайные сношения».

Медицинскую точку зрения широко принимали как оправдание двойных сексуальных стандартов в отношении мужчин и женщин: женщины должны были строго соблюдать целомудрие, в то время как мужчинам позволялись измены. Таких убеждений придерживались и сами женщины. Некоторые из них беспокоились о здоровье мужей, если сами не могли или не хотели удовлетворить их «потребности». Подобные тревоги сохранились и после окончания викторианского периода – в 1920-е годы многие жены писали в клиники Мэри Стоупс письма, прося о помощи в вопросах контрацепции. Несмотря на вполне реальные опасения по поводу очередной беременности, женщин, отказывавших мужу, тяготило чувство вины.

Но если одни врачи рекомендовали вести регулярную половую жизнь, другие не менее настойчиво утверждали, что слишком много заниматься сексом тоже опасно. По их мнению, это вызывало общую слабость и вялость, делало мужчину медлительным и подавленным. Было принято считать, что мужчина теряет вместе со спермой некоторое количество жизненной силы и чрезмерное увлечение сексом лишает его энергии и мужественности и, более того, даже может сделать женоподобным. Определить, что значит «слишком много секса», было сложнее. Большинство специалистов признавали, что у разных мужчин эти показатели могут отличаться – некоторые способны выдерживать три или четыре раза в неделю, не теряя бодрости, в то время как для других одного раза в неделю будет уже много. Врачи обычно рекомендовали ограничить сексуальную активность примерно одним разом в неделю, хотя, если мужчина сразу после секса ощущал упадок сил, интервал следовало увеличить.

Импотенцию обычно воспринимали как закономерный результат предшествующей сексуальной невоздержанности. Если промежуток между днем свадьбы и первой беременностью затягивался, это списывали на чрезмерное усердие в первый, страстный период брака: считалось, что оно временно ослабляет способность мужчины производить высококачественную сперму. Согласно викторианским представлениям, беременность чаще наступает, когда первые любовные восторги утихнут и жизнь пары войдет в более размеренный ритм. В этом смысле сексуальная сдержанность поощрялась.

Чаще всего викторианские мужчины следовали в своей сексуальной жизни изменчивым курсом, чередуя периоды сдержанности с периодами потворства своим желаниям. Так вели себя даже те, кто формально соблюдал строгое целомудрие и ограничивался только сексуальными контактами с женой. Многие пары охотно занимались сексом, но время от времени устраивали периоды воздержания, чтобы увеличить интервал между рождением детей или решить собственные проблемы со здоровьем.

Средний класс был обеспокоен стремлением мужчин позже вступать в брак. Медики в один голос утверждали, что мужское желание и сексуальная энергия неуклонно возрастают с начала полового созревания, достигают пика в возрасте около 27 лет, а затем медленно идут на спад. Но мужчины из среднего класса начали откладывать вступление в брак до тех пор, пока им не исполнится хотя бы 30 лет, чтобы обзавестись достаточными средствами для содержания жены и детей. Это становилось тяжелым испытанием для их целомудрия и негативно влияло на способность к продолжению рода, поскольку они пропускали самый репродуктивно благоприятный период жизни. Активисты, стремившиеся уничтожить двойные стандарты в вопросах секса и уравновесить женское целомудрие мужским воздержанием, поощряли ранние браки для мужчин как способ избавиться от соблазнов и позаботиться о своем здоровье, эмоциональном благополучии и сексуальном удовлетворении. Однако вступать в брак слишком рано тоже не следовало: секс мог подорвать здоровье и умственное развитие растущего юноши. Большинство врачей и родителей считали, что минимальный возраст вступления в брак для молодого мужчины среднего класса составляет около 20 лет. Возраст от 22 до 24 лет считался идеальным. Это гарантировало, что у молодого человека будет достаточно времени, чтобы окончательно сформироваться, но при этом он не успеет растратить энергию и прийти к половому бессилию.

Сохранившиеся чрезвычайно фрагментарные сведения о клиентах проституток (сведений о самих проститутках при этом осталась масса) указывают на то, что среди них было очень много одиноких мужчин. В полицейских записях клиенты упоминались только в тех случаях, когда имело место правонарушение, например драка или кража. Часто использовали вымышленные имена, но почти всегда с пометкой «холостяк». Частные расследования заинтересованных врачей, таких как доктор Эктон, священников и журналистов, таких как Генри Мэйхью, позволяют увидеть более широкую картину. Самыми частыми клиентами проституток были солдаты, из которых разрешение на брак получали всего 10 %. (Рядовые и сержанты могли жениться, только получив разрешение от своего командира, при этом в армии действовало правило, согласно которому получить такую привилегию мог лишь каждый десятый.) Среди викторианских мужчин был широко распространен обычай в холостые годы посещать проституток, от которого отказывались после вступления в брак. Частые споры между супругами по поводу венерических заболеваний подтверждали, что об этой традиции обществу было хорошо известно. Пары опасались, что юношеские грехи мужчины напомнят о себе на супружеском ложе и омрачат добродетельные зрелые годы. Эти опасения подкрепляли многочисленные литературные образы – соблазнителями невинных девушек в книгах крайне редко выступали женатые мужчины. Типичный негодяй, такой как мистер Беллингам из смелого романа Элизабет Гаскелл «Руфь» (Ruth; 1853), был безнравственным одиноким мужчиной, ни разу не связывавшим себя узами брака. Но негодяя, вступившего на путь исправления (еще один характерный викторианский персонаж), всегда спасала любовь добродетельной молодой женщины, и он отказывался от греховного прошлого, чтобы повести ее под венец.

Мастурбация

Во второй половине XIX века мастурбация (или скорее страх мастурбации) стала чем-то вроде национального помешательства. Считалось, что больше всего этому «злу» подвержены мальчики, поэтому они особенно нуждаются в разъяснениях и защите. Отцов, матерей, врачей, религиозных лидеров и школьных учителей призывали рассказывать подросткам об опасностях, неразрывно связанных с этим пороком, и обучать их необходимым навыкам самоконтроля, которые помогут противостоять искушениям. Успехи медицины XIX века, казалось, только подтверждали старые опасения по поводу мужчин, впустую растрачивающих свою жизненную силу. В 1850-х годах врачи связывали мастурбацию с размягчением мозга, безумием, эпилепсией, деменцией, астмой, нервозностью, подавленностью, истерией и самоубийствами. Их основной аргумент был таким: поскольку сперма мужчины заключает в себе новую жизнь, для ее производства требуется огромное количество энергии. Это легко подтверждает тот факт, что после семяизвержения яичкам нужно время, чтобы произвести новую сперму, и второе семяизвержение вскоре после первого бывает не таким обильным.

К медицинским опасениям присоединялись тревоги нравственного характера. Мастурбацию считали первым шагом на пути, в конце которого ждало окончательное падение. Юноши, злоупотребляющие мастурбацией, становились легкой добычей порока, начинали посещать проституток и заводили любовниц. Это непристойное поведение делало их негодными мужьями, не имеющими уважения к женщинам. Одним словом, мастурбация могла сломить нравственный стержень юноши. Позднее, начиная с 1880-х годов, к окружающим мастурбацию страхам добавилась мнимая угроза гомосексуальности (о которой мы поговорим в конце этой главы). Стоило гомосексуальности окончательно войти в общественное сознание, как она пополнила растущий список ужасных последствий мастурбации.

В первую очередь эпидемия аутоэротизма грозила закрытым средним школам. В 1866 году доктор Эдвард Бувери Пьюзи писал в The Times об опасностях самоудовлетворения в таких учреждениях. Он утверждал, что презренная привычка была почти неизвестна 50 лет назад, однако теперь «этот грех неотступно преследует наших мальчиков, подрывает их здоровье и притупляет остроту ума». Трудно представить другую сексуальную проблему, которую обсуждали бы на публичной площадке такого уровня. Многие проявления викторианской сексуальности оставались тайной, покрытой мраком, но мастурбация неизменно находилась в центре общественного внимания.

Одна из главных претензий в адрес закрытых средних школ заключалась в том, что мальчики в них подхватывали вредную привычку друг от друга. Таким образом, один «испорченный» мальчишка мог сбить с праведного пути целую школу. Те, кто яростно осуждал эту привычку, утверждали, что все начинается с непристойных выражений и демонстрации исподтишка. В ответ на это школы разделили мальчиков, отведя каждому собственную кровать (раньше из соображений экономии и тепла воспитанники вполне могли спать вместе) и переместив кровати, до этого стоявшие рядами в длинных общих спальнях, в отдельные кабинки. Дополнительные занятия легкой атлетикой и спортом тоже появились в учебном расписании отчасти в связи со страхом мастурбации – медики и учителя считали физические упражнения хорошей профилактической мерой. «Отправьте мальчиков в постель усталыми, и у вас не будет никаких проблем», – заметил один учитель. Также следовало подумать о еде: полагали, что обильная горячая пища возбуждает сексуальный аппетит. Чтобы не допустить этого, ужин следовало сделать легким и холодным и подавать его рано, за несколько часов до сна. Еще одной профилактической мерой, рекомендованной в книге доктора Дьюкса в 1894 году, был минимум постельных принадлежностей. В холодной постели, как и в холодной ванне, не было места горячим страстям (об опасности теплых ванн вечером тоже строго предупреждали).

Однако, несмотря на все эти практические меры и регулярные тематические проповеди в закрытых средних школах по воскресеньям, главное бремя ответственности ложилось на родителей – это они должны были научить своих сыновей самообладанию и призвать их к целомудрию. Американские сборники советов (также публиковавшиеся в Британии) в конце столетия решительно требовали, чтобы родители разговаривали с сыновьями о мастурбации. Иногда ответственность возлагали на отца, и некоторые мужчины уже во взрослом возрасте вспоминали такие беседы со своими мучительно смущающимися отцами. Лорд Литтелтон, отец 12 детей и уважаемый политик-консерватор, отправляя своих сыновей в закрытую среднюю школу, вручил им написанное «в ясных и продуманных выражениях» письмо о нравственных опасностях, с которыми они могут там столкнуться, завершив его словами: «Я не желаю, чтобы вы когда-либо в дальнейшем упоминали об этом письме или сообщали мне, что его получили». Однако некоторые авторы ясно давали понять, что обсудить с мальчиком этот вопрос следовало гораздо раньше и сделать это должна была мать. По словам Джейн Эллис Хопкинс, основательницы Армии Белого Креста в защиту общественной чистоты, мать мальчика должна объяснить ему в раннем возрасте (в четыре или пять лет, согласно одной книге), что он должен избегать любых нечистых помыслов и любых действий, возбуждающих нечистые чувства. Доктор Элизабет Блэквелл соглашалась: «Мать должна предостеречь ребенка, чтобы он не трогал и не рассматривал себя больше, чем необходимо. Его тело – замечательный и священный предмет, предназначенный для важных и благородных дел, и с ним нельзя играть, баловаться или каким-либо образом причинять ему вред».

В отличие от многих других проявлений нравственного упадка проблема мастурбации была присуща скорее представителям средних классов и их сыновьям, чем беднякам. Все знали, что мальчики из рабочего класса живут под постоянным присмотром матерей, с раннего возраста заняты тяжелой работой на свежем воздухе и вряд ли поздно вечером съедают обильный горячий ужин или, если уж на то пошло, засыпают на жарких пуховых перинах, перед этим понежившись в теплой ванне. Скудный рацион, холодное жилье и отсутствие физических упражнений лучше защищали бедняков от соблазна (по крайней мере, в глазах общества), поэтому нравственные опасности «одиночного порока» грозили им намного меньше, чем мальчикам из среднего класса в закрытых школах. Только в учебных заведениях мальчики могли собираться ночью и заниматься распространением вредной привычки.

Женская сексуальность

В XXI веке широко распространено заблуждение, будто добропорядочная викторианская женщина была не в меру стыдлива и совсем не интересовалась сексом. «Большинство женщин (к счастью для них) почти не подвержены каким-либо половым переживаниям», – написал в 1857 году знаменитый доктор Уильям Эктон. И, хотя с тех пор эту фразу повторяли очень часто, его голос был лишь одним из многих. В других произведениях эту точку зрения оспаривали и утверждали, что молодые замужние женщины с большим удовольствием вступают в интимную близость с мужьями. В 1838 году Уильям Коббетт писал: «Природа распорядилась таким образом, что мужчины после свадьбы становятся менее пылкими в своей страсти, а женщины – нет. Их пыл только возрастает… и они проявляют на этот счет удивительную проницательность и пытливость».

Медики соглашались в том, что с точки зрения сексуальных переживаний женщины делятся на три группы. У первой группы сексуальное влечение выражено слабо или вообще отсутствует, для второй группы, самой многочисленной из трех, характерно умеренное сексуальное влечение, а третья группа, самая малочисленная, находилась во власти бурных страстей. Даже такие авторы, как доктор Хоу, который в целом подозрительно относился к женской сексуальности, время от времени отмечали стремление женщин к удовольствию и признавали, что оргазмы существуют, по крайней мере у некоторых женщин. Доктор Хоу подробно останавливался на существовании секс-игрушек, предназначенных специально для женщин, и отмечал: «Беспринципные посредницы продают их ученицам школ и другим, желающим оградить себя от всех неприятностей, связанных с обычными половыми контактами». К середине века на смену деревянным и кожаным игрушкам пришло современное резиновое дилдо – более удобное и гигиеничное, это устройство пережило тихий всплеск популярности. Таким образом, женское самоудовлетворение в викторианский период обсуждалось довольно активно, хотя и не в таких масштабах, как мужское. Женский аутоэротизм считался менее распространенным и менее вредным для организма, чем мужское «злоупотребление», поскольку девушка, хотя и унижала этим свое нравственное достоинство и, как отмечали некоторые комментаторы-мужчины, портила себе будущее наслаждение от «настоящего» полового акта, при этом не растрачивала свою жизненную силу так, как мужчина.

Доктор Оллбатт, написавший «Настольную книгу жены» (The Wife’s Handbook), подчеркивал, что во время секса муж и жена должны находиться в хорошем расположении духа. Это укладывалось в рамки давних и крайне противоречивых представлений о том, что психическое состояние обоих родителей в момент зачатия способно определить характер будущего ребенка. Например, считалось, что от секса в пьяном виде дети рождаются грубыми и глупыми, а дети, родившиеся в результате насилия, будут жестокими. Дети, зачатые без любви, будут поступать в дальнейшей жизни холодно и жестоко, а если женщина вела себя пассивно, дети родятся ленивыми и медлительными. Вместе с тем излишнее сладострастие тоже не приветствовалось – от этого рождались буйные дети, не способные себя контролировать. Идеальным считалось такое зачатие, когда оба родителя соединялись в любви, уважении и удовольствии и не теряли самообладания.

Это было лишь одно из сохранившихся с давних времен представлений о сексе. В начале викторианского периода многие продолжали, как встарь, считать, что в девичьи годы женская сексуальность дремлет и ее пробуждает только муж в первую брачную ночь. С этого момента в женщине просыпается сладострастие и ее сексуальное влечение становится больше, чем у мужчины. Она нуждается в строгом мужском контроле, и в обязанности мужа входит следить за сексуальным поведением жены. Приведенные выше комментарии Уильяма Коббетта о первой брачной ночи вторят этим давнишним убеждениям. Идеальная невеста была скромной, наивной и девственной и искала не столько физической, сколько эмоциональной близости со своим женихом. Интенсивное культурное давление заставляло женщин скрывать интерес к сексу до брака. После вступления в брак такие удовольствия становились культурно приемлемыми, и женщина могла раскрепоститься и перестать сдерживать свои желания. Королева Виктория, как известно, наслаждалась активной и взаимно приятной сексуальной жизнью с принцем Альбертом. В записке лорду Мельбурну она назвала свою первую брачную ночь «отрадной и изумительной», а в своем дневнике записала, что тогда они «почти не спали». В других источниках, хотя в целом все они изъясняются довольно осторожно, многие замужние женщины писали о том, что интимная близость доставляет им удовольствие. В 1840-х годах, несмотря на 10 детей и 20 лет в браке, Генриетта Мария, супруга лорда Стэнли из Олдерли, в отсутствие мужа жаловалась в письмах к подругам на свою «холодную постель». Десять лет спустя Айзек Холден и его вторая жена Сара (урожденная Сагден) тоже были вынуждены терпеть долгие периоды разлуки, пока Айзек был занят бизнесом, и она писала мужу, что скучает по нему и мечтает о том, как они «сплетутся в объятиях».

Науке предстояло опровергнуть комплекс традиционных представлений о сексе и в более серьезном вопросе. Раньше считалось, что для оплодотворения яйцеклетки женщина обязательно должна испытать наслаждение. В качестве доказательства этой мысли приводили тот факт, что мужской оргазм неизменно сопровождается эякуляцией. В 1814 году Самуэль Фарр писал в своем пособии для юристов: «Без сладострастного волнения и плотского наслаждения любовным актом никакое зачатие, вероятно, невозможно». Однако в 1850-е годы врачи в целом согласились признать, что женщина способна зачать, не испытывая оргазма и вообще не получая удовольствия от происходящего. Было обнаружено, что женщина может забеременеть даже после изнасилования. И хотя эти новые представления помогли некоторым женщинам добиться справедливости и получить сочувствие в своем тяжелом положении, самым заметным результатом этих открытий стало усиление общественного давления и требование, чтобы женщины вели себя как бесполые создания не только в девичестве, но и в браке.

Отношение к страсти тоже постепенно изменилось. Доктор Джордж Нэфи в своей работе «Физическая жизнь женщин» (The Physical Life of Women; 1869) сообщил, что некоторые женщины начали открыто гордиться своим отвращением к сексу и равнодушием к любовным переживаниям. В некоторых случаях страсть даже в рамках брака считалась признаком распущенности, что нередко становилось источником непонимания и расстройства для многих пар. Мэри Сиджвик, которая в 1859 году вышла за преподобного Бенсона, признала, что ее представление о себе как о чистой и добродетельной женщине в сочетании с верой супруга в ее «скромную чистоту», во многом послужили причиной всех трудностей их медового месяца: «Как я плакала в Париже!.. эти ночи!»

О власти бесполого идеала косвенным образом свидетельствуют слова писателя Чарлза Кингсли, высказанные им перед встречей и свадьбой с Фанни Гренфелл в 1844 году. Он требовал, чтобы будущая жена «могла разделить со мной все мои страсти» и не была «бесстрастным и равнодушным ангелом». С середины столетия, когда стремление к женской «чистоте» стало устойчивым, представления изменились: теперь уже не мужчины должны были контролировать избыточную сексуальность жен, а женщин призывали ограничивать и сдерживать сексуальные порывы мужей. Мэри Бенсон на склоне лет осознала, что ее муж Эдвард выбрал ее себе в жены в том числе и для того, чтобы уберечь себя от ошибок в любви. Ведь он знал ее с тех пор, как ей было семь лет, и женился на ней, когда ей исполнилось 18 (ему в это время было 30). Он полагал, что ее «скромная чистота» послужит препятствием для его мощного либидо.

В немалой степени женское сексуальное поведение определялось частотой неизбежных беременностей и родов. Страх новой беременности после череды нелегких родов и безуспешных попыток прокормить все больше голодных ртов вызывал у многих женщин боязливое отношение к сексу. Особенно силен этот страх был среди женщин из рабочего класса. Жившая в конце столетия Мэгги Фрайетт, мать троих детей, всеми силами старалась избежать участи собственной матери, которая в свое время произвела на свет 14 человек. Ссылаясь на опыт своей матери, она писала: «Я не хотела, чтобы со мной было так же, поэтому я засиживалась допоздна за починкой одежды… а когда приходила в постель, мой муж уже спал».

Контрацепция

Запатентованная в 1843 году в Англии вулканизация каучука значительно улучшила технические характеристики противозачаточных средств. К 1820-м годам презервативы уже имели долгую историю, хотя не в качестве противозачаточного средства, а как способ защиты мужского здоровья. Надетый во время секса презерватив мог уберечь от венерических заболеваний, в частности сифилиса, которого очень боялись многие мужчины. В конце XVIII века в Лондоне открылись два магазина, в которых продавали исключительно презервативы. Их изготавливали из овечьих кишок, перед использованием такие презервативы тщательно вымачивали несколько часов, чтобы сделать мягче и эластичнее, иначе надевать их было совсем неудобно. У основания презерватив завязывали лентой, чтобы надежно закрепить его, а после использования тщательно промывали, сушили и хранили в маленькой шкатулке до тех пор, пока он не понадобится снова. Такие приспособления были удобны для обеспеченного мужчины, имевшего постоянную любовницу или посещавшего один и тот же бордель, если эти посещения были заранее спланированными и неторопливыми. При случайных сношениях воспользоваться презервативом для защиты удавалось редко.

Я пыталась самостоятельно изготавливать такие презервативы, но, как оказалось, это удивительно сложная ручная работа, с которой не так просто справиться. Овечьи кишки нужно тщательно вымыть, замочить в щелочном растворе и освободить от всех лишних тканей, так, чтобы осталась только стенка кишки. Все это следует проделывать с большой осторожностью, чтобы не продырявить оболочку. Затем очищенную кишку нужно нарезать на куски и натянуть на деревянную форму. Дальше с одного конца следует закатать кишку в ленту, а с другого – плотно завязать ее тонкой нитью. Когда презерватив более или менее высохнет, его снимают с формы и окончательно высушивают, а затем упаковывают в коробку. Готовые презервативы продавались по цене от 2 до 6 пенсов, однако это все же было не так дешево, чтобы стимулировать их широкое использование рабочим классом.

Гораздо более приятным и надежным вариантом были презервативы из вулканизированного каучука. Резиновые презервативы пользовались огромной популярностью, как и резиновый цервикальный колпачок. Он тоже преобразился, стал дешевле, проще в использовании, прочнее и удобнее. Колпачок имел еще одно преимущество – женщина могла незаметно использовать его без ведома мужчины. Колпачок, описанный в «Настольной книге жены» доктора Оллбатта, очень похож на аналогичный предмет из XXI века: «Формой пессарий напоминает круглую крышку для блюда, его купол сделан из тонкого гладкого индийского каучука, который сминается от прикосновения, а ободок, окружающий этот купол, представляет собой кольцо из толстой резины, которому, сжав, можно придавать любую форму. Полая часть пессария предназначена для того, чтобы закрывать шейку и устье матки во время соития, не допуская проникновения внутрь спермы».

Однако эти два приспособления были не единственными доступными викторианцам средствами контрацепции. В 1823 году Фрэнсис Плейс опубликовал серию брошюр и листовок, стремясь донести до британского рабочего класса пользу губки в вопросе ограничения рождаемости. Метод губки широко использовали на континенте, и он был хорошо известен часто путешествующим представителям высшего класса. Этот способ тоже предназначался для женщин, а не для мужчин. Небольшой кусочек губки привязывали к длинной ленте, смачивали в спермицидном растворе, например в воде с добавлением квасцов, и перед соитием женщина вводила губку в себя. После губку можно было извлечь, потянув за ленту, и хорошо промыть.

Публицист и активист Ричард Карлайл также пропагандировал широкое использование контрацепции. В своем сочинении «Книга для каждой женщины» (Every Woman’s Book), распроданном тиражом более 10 тысяч экземпляров, он рекомендовал пользоваться презервативами, губкой и методом прерванного соития. Сочинение Карлайла, как и работы Фрэнсиса Плейса, стало объектом публичного осуждения и судебного преследования из-за скандальности темы, однако власти не смогли остановить распространение информации, отныне ставшей достоянием общественности.

В 1834 году на рынке появился еще один метод контрацепции – впервые описанный в книге Чарлза Ноултона «Плоды философии» (Fruits of Philosophy) вагинальный душ. Его действие заключалось в том, что вскоре после полового акта (обычно в течение пяти минут) женщина два или три раза впрыскивала во влагалище раствор из шприца. Считалось, что это вымоет из влагалища сперму до того, как она начнет свое путешествие в матку. В шприц можно было набрать простую воду, либо, для большей эффективности, женщина могла приготовить спермицидный раствор. Рекомендовали добавлять в воду квасцы, а также сульфат цинка, уксус, пищевую соду или жидкий хлорид соды. Набрав в шприц раствор, женщина садилась на корточки над тазом, впрыскивала смесь во влагалище и давала ей вытечь.

Работы Плейса и Карлайла были весьма радикальными для своего времени. Они описывали способы контрацепции и пропагандировали их использование в целях охраны здоровья и благополучия женщин. Плейс был прежде всего озабочен вопросом предотвращения беременности в случаях, когда она представляла опасность для женщины из-за ее слабости или истощения либо из-за деформации таза, которая могла привести к выкидышу и рождению мертвого ребенка. Карлайл высказывал еще более революционные взгляды: он утверждал, что контрацепция должна освободить женщин, дать им возможность получать удовольствие от секса, не боясь возможной беременности, и обеспечить равноправную и благополучную жизнь в браке. Эти прогрессивные идеи нашли широчайший отклик столетие спустя, но в то время их, как правило, решительно отвергали, особенно в религиозных слоях.

Между тем отчасти благодаря их учению общий уровень рождаемости в Англии начал снижаться в 1876 году и продолжал снижаться из года в год вплоть до 1920-х годов. Среди городских семей среднего класса спад начинается уже в 1850-х годах. Это говорило скорее об общем изменении взглядов, затронувшем все слои общества, чем об успехе новых контрацептивных приспособлений (точных сведений о том, сколько таких продуктов было продано, не существует). Многодетные семьи стали восприниматься как активный, но при этом не всегда продуманный выбор. На первый план вышла небольшая семья – она не истощала финансовые ресурсы и позволяла родителям сосредоточиться на благополучии и образовании уже имеющихся детей. Женщины, пережившие меньше беременностей, обычно имели более крепкое здоровье и могли полноценно и активно заниматься домашним хозяйством, заботиться о своих детях и мужьях. Конечно, и раньше находились люди, которые по разным причинам ограничивали свою фертильность, но теперь это стремление охватило все общество – это была новая культурная цель, новый способ самоопределения в качестве добродетельного и современного человека. В последние 20 лет XIX века в типичном доме среднего класса обычно было не больше четырех-пяти детей. Согласно переписи, английские пары, состоявшие в браке с 1861 по 1869 год, имели в среднем 6,9 ребенка, и эта цифра оставалась неизменной с начала правления королевы Виктории. Однако у тех, кто находился в браке между 1890 и 1899 годами, в среднем было 4,3 ребенка.

Чем объясняется спад, не вполне ясно. Конечно, появилось намного больше, чем раньше, способов контрацепции. Но некоторые контрацептивные приспособления также применялись в других, не связанных с контрацепцией областях. Например, вагинальный душ широко использовали в медицинских целях – многие врачи и акушерки применяли его для промывания влагалища пациентки после родов, надеясь таким образом снизить вероятность заражения. Для кого-то вагинальный душ был просто частью общего режима гигиены, наподобие биде. Цервикальный колпачок тоже почти ничем не отличался от других вагинальных пессариев, которые врачи использовали для лечения различных женских заболеваний. Многие семьи могли сократить количество беременностей, не прибегая ни к каким покупным средствам. В том, что касалось секса, главной добродетелью для обоих полов считалась сдержанность. Как мы отмечали выше, многие думали, что даже в браке слишком много заниматься сексом вредно и для мужчин, и для женщин. Об этом твердили медицинские светила, влиятельные религиозные деятели, этому учили сборники советов, художественные произведения, научно-популярная литература и школьные учителя. Так что пары, желающие ограничить рождаемость в своей семье, гораздо охотнее прибегали к воздержанию, чем к противозачаточным средствам. О способности супругов к самообладанию прямо свидетельствовал метод прерванного соития (coitus interruptus). Вскоре после окончания викторианского периода за этим способом закрепился эвфемизм «быть осторожным».

Аборты

Возможно, еще одной причиной снижения рождаемости в конце столетия были аборты. Нам никогда не будут в полной мере известны масштабы и ужасные подробности подпольных абортов, однако они не были единственным способом избавиться от нерожденных детей. Доктор Пай Чевасс в «Советах женам» прикладывал неимоверные усилия, стараясь донести, что плод жив еще до того, как «оживляется», и изгнание плода раньше этого все равно считается абортом. «Оживлением» называли момент, когда женщина впервые чувствовала, как ребенок двигается у нее внутри. Традиционно это воспринимали как признак того, что ребенок стал живым существом. Из этого следовало твердое убеждение, что избавление от плода до того, как он начинает шевелиться, не может считаться грехом, поскольку он еще не ожил. Доктор Пай Чевасс решительно осуждал огромное множество пар, совершавших, по его мнению, такие аборты, и желчно заявлял: «Приговором для таких родителей должно быть если не повешение, то хотя бы ссылка».

В других случаях абортивные средства служили своего рода способом самообмана, который позволял представлять, что аборт и возвращение менструации – два не связанных между собой процесса. Хорошо известные и широко рекламируемые «женские таблетки» – в действительности абортивные препараты – находились в свободной продаже под видом средств для поддержания регулярности менструального цикла и предотвращения ряда недомоганий, связанных с менструальными нарушениями. Вы могли купить «женские таблетки» разных брендов в любой аптеке или приготовить свое средство – рецепты печатали в популярных журналах и сборниках советов. Их рекламировали как общеукрепляющие «тоники» и средства, стимулирующие менструацию. В сборнике семейных советов «Спроси меня» (Consult Me) от 1883 года, предназначенном для добропорядочных замужних женщин из среднего класса, содержалось два рецепта подобных средств. В состав обоих входили алоэ, скипидар (способный при приеме внутрь вызвать почечную недостаточность), лобелия (слабительное, похожее на никотин, особенно опасное для беременных) и кистевидный воронец (родственник лютика, который в наше время используют в травяных сборах для облегчения симптомов менопаузы), а также другие ингредиенты «избавляющие от женских недомоганий, головной боли, упадка духа, нервозности и землистого оттенка кожи».

По-видимому, многие женщины как нечто само собой разумеющееся каждый месяц принимали эти токсичные вещества либо в качестве противозачаточного средства, либо как якобы оздоровительный «тоник», хотя в обоих случаях результат для недавно забеременевшей женщины был одинаковым. Одной викторианской женщине пришлось на собственном опыте познакомиться с абортивными средствами еще до своего рождения. Фэйт Дороти Осгерби появилась на свет в 1890 году, и ее мать прямо признавалась, что пыталась этого не допустить. Фэйт вспоминала, как мать рассказывала – чтобы избавиться от нее, она каждый вечер принимала порох, растертый в пасту с помощью стоящей на умывальнике мыльнице.

Секс вне брака

Оценки количества женщин, зарабатывавших на жизнь проституцией, в этот период очень сильно разнились. Епископ Эксетерский считал, что в одном только Лондоне в 1839 году их было не меньше 80 тысяч. Но, как справедливо возразил анонимный автор в London City Mission Magazine, в таком случае проституцией занималась каждая пятая жительница Лондона в возрасте от 15 до 50 лет, а эти цифры, несомненно, были далеки от действительности. Аноним, как и некоторые другие авторы, предполагал, что в основе преувеличенных цифр лежат не точные данные, а желание запугать публику и привлечь поддержку для всевозможных нравственных миссий. Гораздо более реалистичными и, вероятно, самыми точными были полицейские данные, поскольку их собирали патрульные на местах, и они включали всех женщин, о которых им было известно, а не только тех, кого привлекали к ответственности. Поскольку из поля зрения полиции в большинстве случаев выпадали любовницы и содержанки, эти цифры были заниженными, но, по крайней мере, они основывались на наблюдениях людей, которые хорошо знали свои районы. В 1857 году, согласно данным полиции, во всем столичном полицейском округе было 8600 проституток, что составляло примерно одну десятую от весьма драматичной оценки епископа Эксетерского. Таким образом, соотношение составляло где-то около одной женщины к пятидесяти. Однако это тоже был довольно высокий показатель, и он объясняет, почему проституция в тот период оставалась постоянным предметом обсуждения.

Викторианская литература изобиловала историями о падших женщинах. Религиозные издания посвящали этой теме больше полос, чем светские, а нравоучительные рассказы о том, как опасно поддаваться искушению, составляли одно из главных тематических направлений в таких журналах, как The Quiver, предназначенный для баптистских читателей, и Sunday at Home, ориентированное на аудиторию англиканской церкви. Роман Элизабет Гаскелл «Руфь», на мой взгляд, не только прекрасно написанное, но и самое смелое и сочувственное из всех произведений, посвященных теме проституции. Книга рассказывает о женщине по имени Руфь, о ее жизни в крайней нищете и работы в потогонной швейной мастерской, а также о ее соблазнении молодым аристократом Генри Беллингамом, предложившем ей помощь в момент болезни и отчаяния. Когда женщина забеременела, он бросил ее. Даже смелая миссис Гаскелл не могла позволить своей героине обрести покой и получить от общества прощение (позже Руфь умирает), но ей все-таки удалось некоторым образом искупить вину благодаря искренней любви и заботе о своем ребенке, которому дали надежду на лучшее будущее. Роман, смело поднимавший неудобные темы и раскрывавший их с такой теплотой и сочувствием, вызвал бурю протестов, но вместе с тем он способствовал дальнейшему обсуждению вопроса. Публичные дебаты активно продолжались в газетах и проповедях.

Рис. 112. Падших женщин широко обсуждали во всех видах викторианской прессы. Это благотворительное обращение взято из журнала The Christian, 1886 г. В нем говорится об исправительном учреждении для неблагополучных девочек подросткового возраста, которых еще можно спасти, изъяв из опасного окружения и воспитав в духе христианского благочестия.

The Christian Magazine, 1886.

Приюты и исправительные учреждения для падших женщин были популярным направлением благотворительной деятельности, в которой участвовало множество представителей среднего класса, особенно женщин, которые собирали средства и лично посещали подопечных. Учреждение такого рода, «Дом Урании», основал на собственные средства Чарлз Диккенс, а поэтесса Кристина Россетти посвящала много времени работе с молодыми женщинами еще в одном учреждении для временного проживания. Между тем (мы вскоре этого коснемся) в политических кругах в обстановке бурных обсуждений и протестов готовилось принятие двух крупных законодательных актов: первый был нацелен на борьбу с венерическими заболеваниями, второй – на повышение возраста согласия. Эту тему не замалчивали и не обходили вниманием. Во многих смыслах о ней говорили более открыто и обсуждали ее более регулярно, чем в XXI веке.

В первые годы правления королевы Виктории дебаты касались главным образом сексуального здоровья и контроля в области секс-индустрии. По примеру лицензированных публичных домов на континенте, предлагалось ввести в Британии медицинские проверки и организовать лечение проституток, чтобы остановить распространение болезней. Одним из самых влиятельных сторонников этой инициативы был доктор Уильям Эктон. Написанная им в 1857 году книга о природе британской проституции является самым полным описанием этой профессии в викторианском Лондоне. По его сведениям, эта отрасль была представлена не организованными борделями, а отдельными женщинами, в основном работающими на себя, которые приглашали клиентов в меблированные комнаты и съемные апартаменты с почасовой оплатой. Эти женщины чаще всего были элегантно и опрятно одеты и почти не пользовались декоративной косметикой – это описание весьма отличалось от популярных карикатур того времени, изображавших проституток с аляповатым макияжем и в вульгарных нарядах. Очевидно, образчики карикатур только отталкивали мужчин, желавших, чтобы их незаконные сексуальные партнерши соответствовали общим викторианским представлениям о женской красоте не меньше, чем их сестры, жены и дочери.

Главными местами для поиска клиентов, по словам Эктона, были мюзик-холлы, театры-варьете (см. цветную илл. 24), танцевальные залы и рестораны. Добропорядочные женщины – то есть женщины, которые не были проститутками, – появлялись в таких местах крайне редко. В Лондоне одним из хорошо известных в этом смысле районов в 1850-х годах был Вест-Энд. Сады и развлекательные парки, днем остававшиеся вполне респектабельными местами, резко меняли характер с наступлением вечера. В 10 часов вечера любую женщину в садах Креморн у Темзы или в садах Норт-Вулвич, Хайбери-барн и Рошервилль можно было купить, хотя об этом договаривались достаточно деликатно, и мужчины подходили к женщинам, а не наоборот. Увеселительное заведение Аргайл-румз и казино Холборна были излюбленными местами не только для азартных игр и курения, но и для поисков преуспевающих, хорошо одетых проституток. Театр-варьете Альгамбра славился несравненными прелестницами из кордебалета. Когда вечер подходил к концу, а мюзик-холлы и варьете закрывались, гуляющие перемещались в бары, кафе и клубы вокруг Хеймаркета, и общее настроение становилось все более развязным. Если Вест-Энд был одним из главных районов в Лондоне для поиска дорогих проституток, в Ист-Энде в некоторых пабах и почти во всех варьете можно было найти кого-нибудь подешевле. Самыми крупными увеселительными заведениями здесь были Лондонский мюзик-холл, который чаще называли Шордичской империей, Королевский Кембриджский мюзик-холл на Коммершиал-стрит и Хокстон-холл, в каждом из которых собирались разношерстные и часто шумные толпы. Дальше к северу в 1859–1888 годах жизнь бурлила в варьете Уилтона, но потом здание отдали методистской церкви. Однако из всех викторианских мюзик-холлов он сохранился, пожалуй, лучше всего. Зайдя туда сегодня, вы еще можете уловить кипучее очарование подобных мест. В менее процветающих районах степень социальной интеграции была гораздо выше: приличные женщины могли спокойно беседовать с «сомнительными» знакомыми даже поздно вечером. Поэтому здесь проститутки чаще сами обращались к потенциальным клиентам – мужчины опасались делать первый шаг, поскольку «проститутка» вполне могла оказаться добропорядочной женой сидящего рядом портового рабочего с крепкими кулаками. В Вест-Энде такое поведение, конечно, не потерпели бы – джентльмен, который пришел просто провести вечер в варьете и насладиться сигарой в веселой обстановке, серьезно оскорбился бы в ответ на подобное предложение.

По сведениям Уильяма Эктона, в других городах проституция была организована точно так же, хотя в Оксфорде и Кембридже проституток было мало в силу малой численности населения. Одно из самых подробных расследований за пределами столицы было проведено им в гарнизонном городе Олдершот, где проживало много неженатых военных. Здесь цифры также были относительно невелики: 243 признанные проститутки на 12 000 расквартированных в городе военных. По его оценкам, женщины каждую ночь принимали от восьми до десяти клиентов. «Торговля» была сосредоточена в нескольких пабах – «Арми энд Нэви» на Кингс-роуд и отеле «Ройял Милитари» на главной улице. Женщины, которые жили и работали в этих районах, находились в финансовой зависимости от домовладельцев, которые сдавали им комнаты и позволяли ловить клиентов в своих пабах, но при условии, что они сами и их клиенты будут покупать выпивку.

Однако составленные Эктоном отчеты привели не к появлению регламентированных публичных домов, как во Франции, а к принятию ряда противоречивых законов, в том числе законов о заразных болезнях 1864, 1866 и 1869 годов, разрешивших принудительное медицинское обследование любой женщины, подозреваемой в занятии проституцией, и ее дальнейшее содержание в специальной инфекционной больнице. Эти законы были приняты для защиты мужчин, особенно солдат и матросов, от венерических заболеваний. В целом считалось, что более четверти всех проституток страдают венерическими заболеваниями, чаще всего гонореей. Доказательств этого было недостаточно, хотя цифры подтверждали, что треть всех упомянутых в армейских больничных списках мужчин действительно страдали венерическими заболеваниями. Считалось, что единственный способ ограничить масштабы этой проблемы и предотвратить общенациональную эпидемию – взять под контроль проституток. Никаких ограничений для клиентов-мужчин предусмотрено не было. В 1869 году любую женщину в гарнизонном городе могли арестовать по подозрению в проституции и против ее воли подвергнуть гинекологическому обследованию. Тех, у кого обнаруживали инфекцию, запирали в изоляторе. Попавших туда женщин раздевали, мыли и выдавали им казенную одежду, после чего они были обязаны четыре раза в день промывать влагалище лечебным раствором с помощью вагинального душа и два раза в неделю проходить внутренний осмотр с помощью зеркала. Большинство женщин держали в изоляторе шесть недель, хотя некоторые оставались в заключении полгода.

Протесты последовали немедленно и стали одним из самых известных эпизодов в истории недавно возникшего движения за права женщин. Законы о заразных болезнях нередко причисляют к отправным точкам современного феминизма. Страх за добропорядочных молодых женщин из рабочего класса, которых именем закона подвергали, по сути, сексуальным домогательствам и даже изнасилованиям, вылился в бурное общественное негодование и объединил женщин из всех слоев общества в борьбе за человеческие права. Вопиющее неравенство законов, в соответствии с которыми смотрели сквозь пальцы на мужское сексуальное поведение и одновременно наказывали и заключали в тюрьму женщин из рабочего класса, спровоцировало общую кампанию за справедливость и более широкую репрезентацию женщин во всех органах власти, как профессиональных, так и политических. Битва женщин за избирательные права и борьба общества против порока оставались неразрывно связанными до конца викторианского периода.

К счастью, в 1886 году законы о заразных болезнях были отменены. Но приблизительно в это же время в прессе осветили новую скандальную тему – принуждение к проституции. В 1884 году журналист Альфред Дайер сообщил о том, что молодых девушек из Британии продают в бордели Бельгии, а в 1885 году еще одно расследование, проведенное журналистом Уильямом Стидом и опубликованное под заголовком «Девичья дань современного Вавилона», рассказало публике о похищениях, удержании в неволе и изнасилованиях молодых девушек, многие из которых еще не достигли совершеннолетия. Хозяин борделя на Майл-Энд-роуд поведал ему, как «однажды продал девочку-подростка за 20 фунтов стерлингов священнику, который приходил в заведение якобы для того, чтобы раздавать религиозные брошюры». Читатели с ужасом и отвращением узнали, что девочек заманивают в такие места, обещая угощение. Девушек постарше находили в агентствах по найму прислуги, знакомились с ними у дверей работных домов или обманывали обещанием честной работы. Попавших в дом девушек одурманивали, избивали и привязывали к кроватям. Мужчины платили большие суммы денег, чтобы надругаться над ними. Пожалуй, еще страшнее были истории о девушках, которых продавали, обрекая на подобную жизнь, собственные родители. «Миссис Н** с Б**-стрит в Далстоне не пришлось долго уговаривать, но она запросила цену выше. Она не соглашалась расстаться с дочерью меньше чем за пять, а то и десять фунтов стерлингов, поскольку очаровательная миловидная девственница наверняка могла принести больше на открытом рынке». В качестве наглядной иллюстрации своих доводов – и, конечно, чтобы газеты лучше продавались – Стид в самом деле купил юную Элайзу Армстронг у ее матери в лондонском Ист-Энде, показав, как просто и дешево можно организовать такую сделку. Газетные статьи вызвали широчайшую волну отвращения и гнева у публики и крайне быстрый отклик со стороны парламента. К 1885 году возраст согласия был увеличен с 13 лет до 16, что позволило защитить хотя бы самых юных девушек.

Впрочем, несмотря на политические кампании и общественное возмущение, большинство занятых в секс-индустрии женщин продолжали заниматься своими повседневными заботами. В самых бедных районах крупнейших промышленных городов большинство секс-работниц были юными девушками. Лишь очень немногие женщины старше 30 занимались проституцией. Как правило, они жили одни в съемных квартирах и платили за аренду намного больше, чем «добропорядочные» жильцы. Хотя многие из них работали в богатых районах со множеством увеселительных заведений и приглашали клиентов в комнаты с почасовой оплатой, их собственное жилье обычно располагалось на самых скромных улицах. В Лондоне девушка могла встречаться с клиентами в кафе на Хеймаркет и водить их в съемные апартаменты на Оксендон, но для себя снимала комнату в Уайтчепеле. Некоторые женщины приводили клиентов к себе домой, но только если их дома были достаточно близко от места «торговли». Секс под открытым небом, обычно в одном из общественных парков, обходился дешевле, но при этом был гораздо опаснее, поскольку мог закончиться столкновением с представителями закона и тюремным заключением, а также значительно повышал риск насилия.

Успешная секс-работница зарабатывала хорошие деньги, по крайней мере по сравнению с тем, что получала девушка из рабочего класса. Проститутка могла за две или три ночи заработать столько же, сколько горничная получала за неделю тяжелой работы. Даже с учетом того, что проституткам приходилось больше платить за жилье, они были лучше обеспечены, чем фабричные работницы и домашняя прислуга, и их работа, как правило, была менее тяжелой физически, рабочий день длился меньше, и в большинстве эти женщины могли сохранять независимость, избавившись от надзора хозяев, хозяек и родителей.

Реалии жизни женщин, зарабатывавших секс-услугами, наглядно отражены в двух историях. Мэри Дэвис (урожденная Келли) было всего 19 лет, когда ее муж погиб во время работы на угольной шахте в Южном Уэльсе. Потеряв связи с местной ветвью семьи, она переехала в Кардифф и поселилась вместе с двоюродной сестрой, занимавшейся проституцией в районе Тайгер-бэй. В 1884 году она переехала в Лондон, работала в Вест-Энде, затем на несколько месяцев уехала в Париж. Вскоре, вернувшись в Лондон, она какое-то время жила в борделе на Ретклифф-хайвей, а затем в 1887 году ее социальное положение изменилось. Мэри встретила Джозефа Бартнетта, и они съехались, несмотря на то что официально были не женаты. Он работал грузчиком в порту и на Смитфилдском рынке, и какое-то время они жили как добропорядочная пара из рабочего класса. Однако их союз подвергся тяжелому испытанию, когда безработица вынудила их отправиться в ломбард, чтобы найти средства для оплаты квартиры. Причиной разногласий в паре служило и то, что в холодные ночи Мэри пускала на ночлег подруг, которые продолжали заниматься проституцией. В конце концов Джо бросил ее, и Мэри пришлось вернуться к старому способу заработка. О жизни Мэри нам известно из полицейского расследования, проведенного после ее убийства, – она была последней жертвой Джека Потрошителя. Однако ее путь, петляющий между добропорядочной домашней жизнью и проституцией по воле переменчивых обстоятельств в мире гнетущей нищеты, был, по-видимому, вполне типичным.

Вторую историю рассказал Генри Мэйхью, журналист и социальный исследователь, который брал интервью у представителей лондонского рабочего класса. Впервые опубликованные в газете The Morning Chronicle, а затем изданные в виде книги, его интервью дают редкую возможность узнать о том, какими тогда были женщины, и о том, что они сами думали о своей жизни. Одна молодая женщина (он никогда не записывал имена и адреса тех, с кем общался) была по профессии швеей, и этой работой обеспечивала себя и свою престарелую мать. Девушка занималась пошивом брюк для крупного производителя готовой одежды. Когда работы было много, то за шестидневную неделю, работая по 18 часов в день, она зарабатывала достаточно денег, чтобы оплачивать аренду своего однокомнатного дома и питаться два раза в день. Но когда работы было мало, с фабрики присылали заказов только на четыре дня работы. И спасаясь от голода и мрачной перспективы отправить мать в работный дом, она вступила в связь с мужчиной, который платил за ее сексуальные услуги: «Я была добродетельной, когда начала работать, и всегда была добродетельной до последнего года. Я всеми силами старалась сохранить целомудрие, но я не могла достать еду и одежду для себя и своей матери». Знакомая с нравственными установками среднего класса, она заверила Мэйхью, что сделала это только по необходимости и предпочла бы остаться «честной девушкой», не важно, как тяжело ей пришлось бы работать. Но при этом она также продемонстрировала прагматизм, свойственный рабочему классу, где ее поведение рассматривалось как вполне разумное, и была достаточно уверена в разумности собственного решения, чтобы согласиться рассказать историю для записи, зная, что соседи ее не осудят: «Многие девушки в швейной мастерской советовали мне согрешить. Они рассказывали мне, что испорченным [sic] хорошо живется. Говорили, что у них полно еды и питья и хорошей одежды».

В беднейших районах крупных городов проституция могла быть осознанным выбором молодых женщин, считавших, что это их единственный шанс провести молодые годы независимо и с удовольствием. В таких районах, особенно в Лондоне, многие девушки начинали сексуальную жизнь, когда им было около 15 лет, с необдуманных отношений с юношами своего возраста. Эти романы нередко были короткими и следовали один за другим – нам в наше время такой стиль отношений известен гораздо лучше, чем большинству викторианцев. Многие из этих девушек после выходили замуж и вели обычную семейную жизнь, но у некоторых случалось нечто вроде переходного периода, когда они работали проститутками. Для этой группы женщин секс за деньги, очевидно, имел совершенно иные культурные коннотации, чем для более преуспевающих членов общества. В их кругу это был всего лишь один из этапов жизненного цикла женщины, а не полный отказ от надежд и нравственности.

Конечно, далеко не всегда секс вне брака подразумевал коммерческую сделку. Многие представители городского рабочего населения относились к браку гораздо свободнее, чем того хотелось бы Церкви или поборникам нравственности. Прежде всего, нередко было трудно понять, кто женат, а кто нет. Если по соседству селилась новая пара, заявлявшая, что они состоят в браке, им обычно верили – доказать, что это не так, было крайне сложно. Сами они считали себя законными супругами, и такого союза им было достаточно. У других пар неформальная процедура развода и повторного брака заключалась просто в переезде в другой дом. Друзья, родственники и соседи легко закрывали глаза на незаконность периодических сожительств до тех пор, пока дети были накормлены и ухожены, а обычное повседневное поведение пары не выходило за рамки социальных норм.

Выше по социальной лестнице тоже существовало некоторое количество знаменитых неженатых пар. Самым известным примером среди них были, пожалуй, писательница Мэри-Энн Эванс, публиковавшаяся под псевдонимом Джордж Элиот, и философ и критик Джордж Льюис, которые открыто жили как муж с женой (Льюис не мог развестись со своей первой женой, Агнес). Трудности получения развода и сложности законов об инцесте, согласно которым мужчина скорее мог жениться на собственной двоюродной сестре, чем на сестре своей покойной жены или даже тетке своей жены, вынуждали ряд вполне добропорядочных в других отношениях пар вступать в неодобряемые законом союзы. Викторианский закон об инцесте был основан не на законах генетики, а на библейских принципах родства. Генетика была еще неизвестной наукой, и сам Чарлз Дарвин женился на своей кузине. Между тем Церковь считала, что после вступления в брак мужчина и женщина становятся буквально одной плотью. Таким образом, сестра жены и собственная сестра считались едва ли не одним и тем же. Многим викторианским семьям, пережившим смерть молодой жены, брак вдовца с ее сестрой казался идеальным решением – она скорее полюбила бы детей покойной сестры и не пришла бы в семейный дом как чужая женщина. Например, Этель Глэдис Хаксли в сопровождении своего отца отправилась в Норвегию, чтобы выйти там замуж за мужа своей покойной сестры, художника-портретиста Джона Кольера. Некоторые жены, по сути, завещали это своим мужьям на смертном одре. Но, поскольку закон высказывался на этот счет совершенно недвусмысленно, многие, в том числе Кольер и Хаксли, заключали брак за границей, пытаясь его обойти.

Закон также совершенно ясно высказывался о гомосексуальных отношениях. Акт содомии считался противозаконным с 1533 года, а 1828 годом датируется Закон о преступлениях против личности, где содомия была одним из пунктов. И все же отношение к однополым связям в правление королевы Виктории постепенно менялось. Одновременно с этим гомосексуальное поведение мужчин стало более заметным, поскольку преследования развернулись шире и эффективнее, а национальная пресса стала писать о них чаще и фривольнее. Происходило больше судебных процессов, и о них узнавало больше людей. Однако большую часть столетия определенное место для маневра все же оставалось. Взять, например, случай с Боултоном и Парком, молодыми людьми, которые любили переодеваться в женское платье и публично флиртовать с мужчинами в театрах и торговых пассажах Вест-Энда. Больше двух лет они жили ярко и экстравагантно, иногда выходя из дома в полном «дрэге», нередко в мужской одежде, но с женским макияжем и духами. Во время суда было установлено, что они посещали в таком виде лодочные гонки в Оксфорде и Кембридже, театры Стрэнд и Альгамбра, казино в Холборне и несколько балов в отелях Вест-Энда. В 1870 году они несколько переоценили благосклонность судьбы и оказались на скамье подсудимых. Однако, поскольку не нашлось никого, кто был бы готов под присягой заявить, что вступал в интимную связь с кем-либо из них, и поскольку судья был настроен снисходительно, их оправдали. Пресса жадно следила за этим делом, но общий тон публикаций был скорее юмористическим и толерантным – в отличие от массового охаивания, встречавшего аресты других людей. После этого случая Боултон и Парк решили проявить благоразумие и стали вести более замкнутую жизнь, а вопрос о том, были они парой или нет, публично никогда не обсуждался.

Особенно волновал публику коммерческий аспект мужской гомосексуальности, о котором она была осведомлена лучше всего. Публиковавшиеся в Лондоне национальные газеты и журналы (региональных корреспондентов не было) позаботились о том, чтобы простые викторианцы узнавали из новостей прежде всего о лондонских пороках и о возмутительном поведении лондонцев. Вест-Энд славился как место заключения всевозможных сексуальных сделок, а площадь Пикадилли стала признанным центром мужского «фланирования». В 1880-х годах общественные опасения обострились – в этот период гомосексуальное поведение рассматривали в первую очередь как нравственный недостаток, унизительный и непристойный порок людей, лишенных всякого самообладания. Представление о том, что человек может родиться гомосексуальным, отсутствовало в британском сознании (хотя такие идеи обсуждались на континенте). Сама гомосексуальность воспринималась как характерная черта в первую очередь обеспеченных классов. Юноши и мужчины из рабочего класса нередко оказывались уличенными в гомосексуальных связях, но все понимали, что ими движет стремление к деньгам. В общественном сознании сложился образ подлого и безнравственного богатого человека, выслеживающего и развращающего молодых мужчин из рабочего класса, которые по своей воле не стали бы искать таких связей. Особенно уязвимой группой считали солдат. Красивая униформа привлекала к ним внимание, а скудное жалованье вводило в искушение. Живущий вдали от нравственных ориентиров своей семьи, нередко в таких местах, где можно попасть в компанию рыщущих в поисках добычи богатых людей, солдат – и особенно гвардеец – стал почти стереотипным образом гомосексуала из рабочего класса. Молодые гвардейцы участвовали в ряде заметных судебных процессов той эпохи.

Рис. 113. Гвардейцы – стереотипный образ гомосексуала из рабочего класса.

Punch, 1873.

Считалось, что мужчину, склонного к гомосексуальному поведению, можно узнать по определенным внешним признакам. Некоторые из них были весьма неслучайными: в 1830-х годах мужчина, ищущий сексуального партнера, постукивал пальцами одной руки по тыльной стороне ладони другой или дотрагивался ими до груди, сунув руки в проймы жилета. Женственное поведение часто, но все же далеко не всегда ассоциировалось с гомосексуальностью – также оно могло быть признаком того, что мужчина слишком увлекается гетеросексуальным сексом. Женоподобный мужчина скорее сообщал о своей общей сексуальной невоздержанности, чем о том, что он предпочитает именно мужчин. С бритьем дело обстояло сложнее. Чисто выбритый мужчина совсем не обязательно интересовался однополыми связями, но большинство из тех, кто искал партнеров мужского пола, были чисто выбриты. В одном сохранившемся описании группу молодых мужчин, проявлявших подозрительный интерес к любительским театральным постановкам с переодеваниями в женские платья, называют «ужасающе чисто выбритыми». Если же вы хотели сообщить о своей полной незаинтересованности в сексуальных партнерах мужского пола, вам следовало свистеть. Французский писатель Шарль Фере, автор сочинений на сексуальные темы, весьма категорично утверждал, что мужчины с гомосексуальными склонностями не способны свистеть. Этот «факт» вскоре стал общеизвестным и в Британии.

Печально известный суд над Оскаром Уайльдом в 1895 году (его приговорили к двум годам каторжных работ за гомосексуальные связи) выявил крайнюю степень общественной нетерпимости к альтернативной мужской сексуальности и одновременно способствовал разжиганию вражды. С этого времени мужчины стали вести себя крайне осторожно и избегали касаться друг друга на публике, исключение составляло рукопожатие. Судебный процесс стал переломным моментом. Реакция общества на физическое влечение между мужчинами была более жестокой, чем когда-либо, но вместе с тем постепенно начала развиваться ответная реакция и появились первые проблески иного понимания однополой любви.

В 1898 году Хэвлок Эллис и Джон Саймондс опубликовали книгу «Сексуальная инверсия» (Sexual Inversion), в которой рассматривали циркулирующие на континенте новые идеи о природе однополых отношений между мужчинами и между женщинами. В книгу впервые вошли примеры из британской жизни. Книга, по сути, попала в число запрещенных, когда владельца книжного магазина, выставившего ее на продажу, оштрафовали на 100 фунтов стерлингов, однако она ознаменовала начало нового направления в сексуальной мысли. Кроме того, она пролила немного света на женскую гомосексуальность. Жена Эллиса Эдит (урожденная Лис) была лесбиянкой и в период их брака продолжала, с ведома Хэвлока, поддерживать отношения с женщинами. Часть материалов для книги предоставила она и ее подруги. Лесбийские отношения никогда не считались противозаконными и в целом почти не привлекали внимания прессы. Тот мир, который описали Эдит и ее подруги, состоял – в порядке убывания по частоте – из школьных влюбленностей, сна в одной постели, откровенных взаимных ласк и орального секса. Очень немногие в этой небольшой выборке, представляющей к тому же только женщин из среднего класса, доходили до орального секса, но мануальная стимуляция была охарактеризована ими как достаточно частое явление, не противоречащее идее целомудрия или брака с мужчиной. Помимо этой группы исследуемых, Хэвлок Эллис описал случаи, когда женщины выдавали себя за мужчин, и высказал мнение, что многие проститутки вступают в интимные отношения с другими женщинами для удовольствия и утешения, противопоставляя этот опыт сексу за деньги с мужчинами. Однако в целом этот вопрос не освещался.