Книга: Лифт в разведку. «Король нелегалов» Александр Коротков
Назад: Та черная година
Дальше: Будни войны

Запад есть Запад, Восток есть Восток…

Новый, 1943-й, год наши люди встречали — нет, не с радостью, какая уж тут радость, когда в каждый дом или уже пришла «похоронка», или ее с тоской ждали каждодневно, но с известным облегчением и надеждой. Основанием для того был очевидный успех в гигантском сражении на Волге и Доне, вошедшим в историю двадцатого века под названием «Сталинградская битва», хотя завершилась она лишь 2 февраля 1943 года.
Такой победы Красная Армия в этой войне еще не одерживала, равно как вермахт — не терпел подобного поражения. За 200 дней и ночей непрерывного огня враг потерял в общей сложности (убитыми, ранеными, плененными и пропавшими без вести) около полутора миллионов человек, а также огромное количество танков, самолетов, орудий и прочей военной техники. В плен попали около 91 тысячи солдат и офицеров. В том числе 23 генерала и один генерал-фельдмаршал, командующий окруженной группировкой Фридрих Паулюс. Фельдмаршальские скрещенные жезлы на витые погоны были присвоены ему фюрером за несколько дней до капитуляции. В радиограмме по сему поводу Гитлер напоминал Паулюсу, что еще ни один германский фельдмаршал не сдавался в плен противнику. Увы, Паулюс не внял намеку-предостережению и нарушил традицию… Из пленных генералов особый интерес советской разведки, в частности, немецкого ее отдела, следовательно, Александра Короткова, вызвал командир 51-го корпуса генерал от артиллерии Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах. Но о нем — позже.
Для обитателей Лубянки 1943 год ознаменовался очередной реорганизацией и иными новациями. Поначалу сотрудникам органов госбезопасности присвоили новые, унифицированные звания, идентичные общевоинским, но с добавлением слова «госбезопасности». Сотрудники-офицеры (это слово стало широко, пока еще полуофициально, употребляться вместо термина «командир» и на фронте, и в тылу) от сержанта ГБ до капитана ГБ стали по-армейски именоваться от лейтенанта и, соответственно, выше, до подполковника госбезопасности. Майоры ГБ в основном стали полковниками госбезопасности. Старшие майоры ГБ тоже в основном получили новое звание — просто комиссара госбезопасности, без ранга.
Одновременно в вооруженных силах были введены новые знаки различия — золотые, серебряные и полезные (из ткани защитного цвета) погоны. Нововведение не всем пришлось по душе — ветераны гражданской войны недовольно морщились, вспоминая, как некогда «рубали беляков — золотопогонников». Молодые, однако, погоны одобрили. Новые мундиры и гимнастерки с погонами выглядели куда шикарнее, чем старого образца, со скромными «кубарями» и «шпалами» в петлицах. И уж совсем не скрывали самодовольства многие комиссары: они получили погоны генеральского типа, с «зигзагами» и соответствующим числом звезд — от одной до четырех. Генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Берия теперь носил погоны почти такие же, как Маршалы Советского Союза.
Что же касается капитана ГБ Александра Короткова, то он в одночасье превратился в подполковника госбезопасности. Вместо трех «шпал» в петлицах ему теперь были положены золотые погоны с двумя синими просветами и двумя звездочками. Впрочем, он очень скоро получил очередное звание полковника. Гимнастерки и кители теперь шили нового покроя — отложной воротник с петлицами исчез, его заменил высокий стоячий.
Короткову с его гвардейским ростом и спортивным сложением новая форма очень шла, особенно когда полковникам вместо шапок-ушанок положили каракулевые папахи. А вот упитанному сверх всякого приличия Богдану Кобулову и многим другим комиссарам пришлось туго. У того же Богдана Кобулова жесткий воротник так врезался в короткую жирную шею, что тройной подбородок и щеки непристойно свисали. Верховному Главнокомандующему Иосифу Сталину по его просьбе, в виде исключения, стали шить мундиры с неуставным отложным воротником, украшенным шинельного типа длинными петлицами. Новации коснулись и наград. Ордена Ленина, Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета», ранее носимые на винтах, теперь стали изготовлять подвешенными на пятиугольных, как до революции, колодках, обтянутых муаровыми лентами, присвоенных данному знаку отличия цветов. Самый «ходовой» в войну орден Красной Звезды теперь положено было носить на правой стороне груди. Был учрежден и новый орден — Отечественной войны двух степеней. Его тоже носили на правой стороне. Он считался ниже ордена Красного Знамени, но выше Красной Звезды.
Для отличавшихся генералов и офицеров были учреждены особые полководческие ордена Суворова, Кутузова и Александра Невского. Все как должное восприняли, что платиновым орденом Суворова I степени № 1 был награжден Георгий Жуков.
Ордена и медали теперь полагалось носить только по парадным случаям и праздничным дням, в будни их заменяли орденские планочки, обтянутые ленточками соответствующих цветов. Фронтовики, однако, по-прежнему носили свои награды всегда, справедливо полагая, что не каждому из них суждено дожить до какого-либо парада, ну, а праздником можно было считать каждый день, если не убило и не ранило…
По случая Сталинградской победы, должно быть, Сталин вдруг расщедрился на чины для высшего начальствующего состава НКВД. Всеволоду Меркулову присвоили звание комиссара госбезопасности первого ранга, Виктору Абакумову, Богдану Кобулову, Сергею Круглову, Ивану Серову и Василию Чернышеву — звание комиссара госбезопасности второго ранга. Разумеется, это что-то да значило. Вскоре все объяснилось: 14 апреля 1943 года НКВД СССР снова был разделен на два наркомата — НКВД СССР и НКГБ СССР. Лаврентий Берия остался наркомом НКВД. Всеволод Меркулов второй раз стал наркомом госбезопасности.
Начальники Первого и Второго управлений теперь НКГБ, то есть, разведки и контрразведки, остались прежние — теперь уже комиссары госбезопасности третьего ранга Павел Фитин и Петр Федотов. По-прежнему возглавлял Четвертое управление (диверсионно-разведывательная работа на оккупированных немцами территориях) Павел Судоплатов, также комиссар госбезопасности третьего ранга.
Слава Богу, реорганизация не коснулась положения дел в подразделениях — все сотрудники среднего звена остались при своих (правда, обновленных) званиях, должностных окладах, пайках и… кабинетах. Никому не потребовалось никуда переезжать. Поменяли лишь в спешном порядке служебные бланки, печати и удостоверения личности…

 

С началом Великой Отечественной войны, особенно после гибели берлинских и иных групп, объединяемых ныне наименованием «Красная капелла», поток информации непосредственно из Германии сильно обмелел, превратился в еле журчащий ручеек. Но это вовсе не означало, что работы у отдела, руководимого Александром Коротковым, поубавилось. Скорее наоборот. Приходилось изыскивать новые пути и методы проникновения в секреты «третьего рейха», планы командования вермахта, выяснения состояния экономики вообще и военной промышленности Германии, в частности.
Автор берет на себя смелость утверждать, что в какой-то степени теперь на немецкий отдел работали многие советские разведчики, действующие в странах-союзницах Германии (Венгрии, Италии, Болгарии, Румынии и других), странах, оккупированных немцами, той же Франции, в нейтральных государствах, в первую очередь Швейцарии и Швеции. Ценная информация поступала, к примеру, из весьма отдаленной от Германии Аргентины. В какой-то мне, очень выборочно, делились разведывательной информацией и наши союзники — Великобритания и США.
В предвоенные годы Коротков изрядно поколесил по Европе, но и представить не мог, что ему, специалисту по Германии, придется выполнять важные задания руководства в Азии, к тому же в самом отсталом ее регионе — на Среднем Востоке. Точнее, в Афганистане и Иране (так с 1935 года стала называться Персия).
Афганистан был предметом острой заинтересованности немецких спецслужб еще при кайзере Вильгельме II. Собственно говоря, сам Афганистан Гитлеру был ни к чему. Но его обуревала бредовая идея: захватив эту страну, перевалить через горных хребет Гиндукуш и вторгнуться в Индию. Был и такой вариант: ворваться отсюда же в советские республики Средней Азии. Бред? Конечно, но — опасный бред, как и вообще любой другой, если в основе заложено агрессивное устремление.
Надо помнить, что после разгрома американского флота в Перл-Харборе, захвата Французского Индокитая и Бирмы, Япония овладела военной инициативой на огромном тихоокеанском театре боевых действий и реально угрожала Британской Индии с востока. Теоретически нельзя было отбрасывать возможность соединения германских и японских войск на Индостане. Прогнувшись к югу, ось Берлин-Токио окружила бы Советский Союз по всей протяженности его сухопутных и морских границ (если не считать ничего не значащей при данных обстоятельствах границы по кромке Северного Ледовитого океана). Неосуществимые бредни, как давно известно человечеству, вовсе не делали их безобидными…
На западной границе Индии с Афганистаном англичане контролировали лишь несколько горных проходов, имеющих особо важное стратегическое значение. Остальная приграничная территория оставалась как бы «ничейной землей». По обе стороны границы здесь с незапамятных времен жили воинственные племена восточных пуштунов. Эти племена признавали лишь собственные традиционные законы и религиозные установления. Колонизаторов-англичан они ненавидели, с властью центрального правительства Афганистана в Кабуле не считались. Восстания пуштунов против англичан были явлением столь же обычным и частым, как землетрясения в Японии.
Самым влиятельным и буйным из всех племенных вождей был предводитель вазиров Мирза Сеид Али-хан, чья ставка находилась в местности Иппи. Говорили, что он в одночасье способен собрать армию численностью от двадцати до ста тысяч воинов. Хватило бы оружия. Именно оружием (или деньгами для приобретения оного) и намеревались обеспечить его немцы. Слухи о силе Али-хана вовсе не были обычным восточным бахвальством или преувеличением: когда его воины в апреле 1942 года осадили форт Дата-хел, англичане вынуждены были перебросить на помощь окруженному гарнизону свыше трех тысяч солдат, при этом они потеряли семь танков и три самолета. Форт они разблокировали, но нанести поражение армии мятежного вождя так и не сумели.
В переписке с германской миссией в Кабуле Али-хан называл себя «Факиром из Иппи», под этим именем он и вошел в историю. Именно на крупное восстание вазиров под водительством «Факира из Иппи» и рассчитывали немцы, полагая, что оно отвлечет на себя значительные силы английских войск, что облегчит немецким десантным частям пробиться на юго-восток и соединиться с японцами в районе индийско-бирманской границы.
Одновременно с восстанием пуштунов немцы намеревались спровоцировать мощные антианглийские выступления в самой Индии. Здесь они рассчитывали на некоего Субхаса Чандру Боса, возглавлявшего самые непримиримые круги индийских экстремистов. Бос рассчитывал в своей вооруженной борьбе с англичанами опереться на военных союз с Германией при поддержке Японии и Италии. К чему такой союз мог бы привести в случае успеха, Бос, что свойственно всем экстремистам, даже не задумывался.
Афганистан был (и остается по сей день) одной из самых бедных стран в Азии, следовательно, и в мире. Сколь-либо серьезная промышленность там отсутствовала, то же самое можно сказать о путях сообщения и средствах связи. Сельское хозяйство застыло почти на первобытном уровне.
Немцы умело воспользовались этой ситуацией. Они предоставили Афганистану крупный и выгодный кредит, построили в стране несколько важных мостов и гидростанций, текстильную фабрику и сахарный завод, даже бойню. Немцы же соорудили единственную на весь Афганистан железную дорогу протяженностью в… шесть километров. Локомотивные бригады, конечно, были из немцев. В стране прочно обосновалась известная «Организация Тодта» — ее силами велось все дорожное строительство. Дороги планировались и прокладывались (как в свое время автобаны в Германии) с дальним прицелом: для быстрой переброски войск к границам британской Индии в случае открытия боевых действий. Советская легальная резидентура в Кабуле доподлинно установила, что все ответственные сотрудники «Организации Тодта» в Афганистане были кадровыми разведчиками.
Общеизвестно, что универсальным средством достижения любой цели на востоке испокон веков была и остается взятка — «бакшиш». В результате обильных инвестиций, выгодных заказов и прямых подношений правящая верхушка государства была настроена откровенно прогермански. Фактически агентами немцев были сам премьер-министр Мухаммад Хашим-хан, его заместитель Наим-хан, начальник штаба армии Мустафа-хан, начальник управления разведки военного министерства Мухаммед Анвар-хан, начальник высших офицерских курсов Гусейн-хан, командир кавалерийской бригады Ахмад-хан, десятки офицеров высшего и среднего звена. Это же относилось и к полиции. Немецкие агенты имелись в каждом государственном учреждении.
Немецкие дипломаты не гнушались ничем, вплоть до того, что совали каждому встреченному возле посольства полицейскому или солдату два-три афгани со словами: «Это тебе подарок от германского вождя Гитлера…»
По сравнению с другими иностранными гражданами немцы пользовались значительными привилегиями. Только они имели право владеть оружием, принимать у себя гостей-афганцев и, наоборот, посещать их дома. Это облегчало, и значительно, вести разведывательную работу, вербовать агентов.
В Кабуле одновременно действовало по меньшей мере пяти немецких резидентур. Главную из них в посольстве Германии возглавлял пятидесятилетний «коммерческий атташе» Расмус. Большую часть своей жизни Расмус отдал Индии, свободно владел языком урду, знал все проблемы огромного региона, разбирался в тонкостях восточного менталитета и вообще был крепким профессионалом старой школы полковника Николаи.
Фактически Расмус контролировал еще три резидентуры абвера. Примечательно, что руководитель одной из них майор Шенк был главным военным советником афганской армии и ее высших офицерских курсов.
Ведомство Шелленберга, то есть СД — аусланд также имело в Кабуле своего резидента — некоего Брикмана. Он был… врачем-стоматологом и содержал единственный на весь город зубоврачебный кабинет. В числе постоянных пациентов Брикмана был даже сам премьер-министр Хашим-хан. Шпионажем и подрывной деятельностью также усердно занимались представитель гестапо Гильхаммер и руководитель организации нацистской партии среди немецких специалистов Кнайрлайн.
Неграмотные в подавляющем большинстве афганцы смутно представляли, что такое нацизм и где вообще находится Германия. Но они твердо усвоили: щедрые и доброжелательные немцы — враги англичан, следовательно, их союзники. А для борьбы с англичанами они готовы были заключить союз хоть с самим шайтаном.
В конце 1940 года произошла почти что детективная история, которая завершилась для германской разведки самым печальным образом. В Кабуле неожиданно объявился бежавший из Индии Субхас Чандра Бос, за которым в Индии англичане устроили настоящую охоту. Его сопровождал давний сподвижник по имени Бхагат Рам Гудассмаль, такой же отчаянный революционер. Его старший брат в свое время убил генерал-губернатора Пенджаба, за что был повешен. Еще два брата за антибританскую деятельность были брошены в тюрьму.
В Кабуле Бос и Рам встретились с германским послом Пильгером и Расмусом. Бос стремился от имени своих сторонников установить военное сотрудничество с Германией, Японией и Италией для совместной вооруженной борьбы против англичан. Немцам это предложение пришлось как нельзя по душе.
Однако находиться в Афганистане Босу было слишком опасно: рано или поздно англичане добрались бы до него. По просьбе индейца немцы решили переправить его в Берлин по паспорту одного итальянца, который для этой цели им любезно предоставили в посольстве Италии. Самый короткий путь в Европу тогда пролегал через территорию СССР. В советском посольстве прекрасно знали, кем является новоиспеченный итальянец, но по просьбе «дружественного» тогда германского посольства по соображениям, которые нам сегодня понять трудно, с ведома Москвы поставили в паспорт транзитную визу. Бос благополучно прибыл в Берлин.
Дальше началось самое интересное. Своим представителем для связи с германскими спецслужбами Бос оставил вышеназванного Бхагат Рама. В беседе с последним Расмус выяснил, что индиец обладает не только большими связями в Индии, но и хорошо знает вождей многих пуштунских племен, в том числе «Факира из Иппи».
Бхагат Рам оказался прямо-таки золотой находкой для старого шпиона. По мысли Расмуса Бхагат Рам мог (и должен был) стать главным связующим звеном между резидентурой, нелегальными группировками в Индии, «Факиром из Иппи» и другими пуштунскими вождями.
Расмус имел в своем распоряжении огромные денежные суммы: только из последней поездки в Берлин он привез в Кабул несколько сот тысяч английских фунтов стерлингов в купюрах (доллары США тогда в Афганистане были никому не ведомы, а потому не котировались) и ящик с золотыми английскими же соверенами. (Известно, на Востоке «бумажкам» всегда предпочитали «желтый металл»).
Первое задание, полученное Рамом от Расмуса, было несложным: завербовать в Индии из числа своих сторонников нескольких агентов, которые по объективным данным могли бы стать боевиками и террористами. Для этой цели Расмус дал Раму несколько тысяч индийских рупий (тогда еще не обесцененных) и двенадцать пистолетов с патронами. Псевдоним Бхагат Рам выбрал себе сам — в переписке он теперь именовался «Рахмат-ханом».
«Рахмат-хан» успешно прошел негласную проверку, которую Расмус произвел и в Кабуле, и через Берлин, и стал главным немецким агентом в Индии и в зоне пуштунских племен. Последующие месяцев шесть-семь он добросовестно выполнял эти свои обязанности.
А в сентябре 1941 года ценный немецкий агент «Рахмат-хан» через посредничество одного из своих друзей, о котором Расмус и представления не имел, инициативно встретился на конспиративной квартире с… резидентом советской разведки…
Но вернемся на три месяца назад. После того как Германия напала на СССР, оперативная обстановка в Афганистане с точки зрения советских интересов резко ухудшилась. Теперь немецкая разведывательно-диверсионная сеть угрожала уже не только англичанам, но и южным республикам Советского Союза. Активизировали свою деятельность в Афганистане также итальянская и японская разведки, работавшие в тесном контакте с немецкой.
Учитывая изменившуюся ситуацию, руководство внешней разведки НКВД сочло необходимым укрепить и расширить свой разведывательный аппарат в Афганистане. В Кабул были направлены опытные, инициативные работники, умеющие оперативно и самостоятельно принимать решения в специфических условиях восточной, к тому же отсталой страны. Резидентом назначили сорокалетнего Михаила Аллахвердова (оперативный псевдоним «Заман») со статусом представителя «Восток-инторг». Большего знатока Востока, нежели Аллахвердов, пожалуй, тогда в советской разведке не было.
Армянин по национальности, он родился в Нагорном Карабахе, участвовал в гражданской войне в составе 3-го туркестанского полка, воевал с басмачами в Средней Азии, служил на Памире. С 1923 года Аллахвердов — сотрудник Восточного отдела ОГПУ, без отрыва от основной оперативной работы закончил знаменитый Восточный факультет Военной академии РККА им. М. Фрунзе. Затем пять лет работы в Персии, три года в Центральном аппарате разведки в Москве, последующие два года — нелегальные резидентуры в Австрии, Швейцарии, Франции.
В последующие годы Аллахвердов руководит легальными резидентурами в Афганистане и Иране. И снова служба в Центре.
Уже из этого краткого перечня явствует, что повторно назначенный резидентом в Афганистан разведчик превосходно знал и страну пребывания, и весь регион в целом.
Владение языками, традициями, знание ислама, понимание менталитета местных жителей, даже внешность помогли Аллахвердову легко устанавливать контакт с представителями всех кругов и слоев афганского общества.
Москва поставила перед Аллахвердовым еще одну задачу, совершенно по тем временам необычную: с такой советским разведчикам дотоле сталкиваться не приходилось. А именно: впредь, по крайней мере до окончания войны, поддерживать деловые контакты с представителями спецслужб британских союзников в Афганистане. Ранее подобные отношения практиковались лишь с чекистами… Монгольской Народной Республики. (Которые почти все проходили курс разведывательных и контрразведывательных наук в Москве, свободно говорили по-русски, а потому советскими коллегами за иностранцев и не считались.) Это было и морально непросто, поскольку в первую очередь именно с агентами британских спецслужб приходилось бороться советским чекистам на протяжении почти четверти века.
Английскому и советскому руководству, их послам в Афганистане предстояло добиться того, чтобы здешнее правительство выслало из страны немецких, японских и итальянских разведчиков, обладающих дипломатическим иммунитетом, а также обезвредило их местную агентуру. Политикам и дипломатам в этом обязаны были помочь разведчики.
В обслуживающем персонале германского посольства у «Замана» были свои люди. От них он знал о существовании некоего индийца, ставшего главным агентом Расмуса в регионе. Но о том, чтобы этот агент инициативно предложил свои услуги Советам, не мог и помыслить. На первой же встрече (Аллахвердов выступал на ней не как резидент разведки, а лишь посредник, обычный сотрудник торгпредства Безруков) Рам вполне убедительно изложил мотивы своего поступка. Он индийский революционер с многолетним стажем. Таковыми являются все его родственники и друзья. Цель жизни — добиться освобождения Индии от английского владычества. Потому и обратился (и не он один) семь месяцев назад за поддержкой к немцам. Но теперь все изменилось. Германия напала на Советский Союз, а в Индии знают, что СССР — лучший друг всех угнетаемых колонизаторами народов, что он поддерживает национально-освободительное движение на всем земном шаре. Сейчас стоит вопрос о самом существовании СССР, а потому индийцы должны помогать ему и на время прекратить вооруженные выступления против англичан, поскольку Великобритания сейчас союзник Советского Союза.
Встреча была не единственной, и постепенно «Заман» все лучше и лучше изучал своего нового знакомого. На одной из встреч Бхагат Рам передал резиденту… тридцать тысяч фунтов стерлингов, полученных от Расмуса. Разведчику было очевидно, что рисковать такой огромной суммой для примитивной подставы ни абвер, ни СД не станут. К тому же Рам рассказал все, что ему было известно, о ближайших помощника резидента абвера из персонала посольства (в том числе, дипломатах), а также выявленных местных агентах.
О контактах с Бхагат Рамом Аллахвердов доложил московскому руководству. Начальник Первого управления Фитин дал указание немедленно проверить индийца, использовав богатейшие возможности еще не распущенного Сталиным Коминтерна. В Отделе международных связей последнего существовала строго засекреченная, созданная многолетними усилиями расстрелянного «врага народа» Осипа Пятницкого картотека на всех мало-мальски известных деятелей коммунистического, рабочего и национально-освободительного движения в мире.
На основании собранных данных, личных впечатлений и соображений самого Аллахвердова было принято решение: Бхагат Рама в интересах советской разведки следует использовать.
Вскоре «Ром» (такой оперативный псевдоним получил Бхагат Рам) привел еще одно убедительное доказательство своей искренности. Он передал «Заману» две мощные рации с комплектами батарей, инструкциями по их эксплуатации, кодами и шифрами, расписаниями выхода в эфир и приема. Теперь советская разведка имела возможность благодаря щедрости Расмуса контролировать все немецкие шифрограммы, направленные в Афганистан и Индию. Как и положено, время от времени Берлин менял шифры и условия связи, но, поскольку предварительно Расмус ставил об этом в известность «Рахмат-хана», этот контроль не прерывался ни на один сеанс.
В дальнейшем «Ром» несколько раз передавал «Заману» крупные денежные суммы. Вручил он также тяжелую кожаную сумку с золотыми монетами — немцы предназначили их для подкупа важных лиц.
В последующие девять месяцев Бхагат Рам по указанию Расмуса и его заместителя обер-лейтенанта из абвера Витцеля совершил несколько тайных поездок в Индию и в районы племен. Его отчеты «Заману», плюс радиоперехваты директив, идущих непосредственно из Берлина, содержали много важной информации. Часть ее, естественно, не раскрывая источника, советская разведка передавала англичанам, особенно если речь шла о конкретных диверсиях и актах саботажа, направленных против союзников.
Немцы были настолько довольны деятельностью своего главного агента, что по представлению резидентуры «Рахмат-хан» был награжден орденом. Награду ему в посольстве показали, но он решил ее на время оставить там же на хранение. Такого же ордена был удостоен и сам Расмус. Рассказав об этой чести «Заману», Бхагат Рам, однако, так и не вспомнил, как же называется этот орден.
Определенная доля информации «Рома», как и радиоперехватов, особенно связанная с указаниями центра немецкой разведки, входила в компетенцию Короткова, иная же прямо его не касалась, но нуждалась в его экспертной, аналитической оценке. Так что волей-неволей он в основном был в курсе афганских дел.
Очень скоро деятельность «Рома» достигла такого размаха, что в Центре пришли к выводу о необходимости более подробного изучения его личности и возможностей. Уж слишком много было поставлено на карту. Аллахвердов подобный откровенный разговор провести напрямую не мог — это могло отразиться на их отношениях, а между тем для Бхагат Рама он был не резидентом, а всего лишь посредником. Раскрывать личность «Замана» или кого-либо другого из резидентуры было преждевременно.
Павел Фитин пришел к такому решению: направить в Кабул ответственного сотрудника Центра, который мог бы переговорить с «Ромом» как официальный представитель советской разведки. Аллахвердов этот шаг полностью поддерживал. Хорошо зная восточных людей, он понимал, что приезд человека из Москвы специально для знакомства с Бхагат Рамом глубоко польстит самолюбию индийца, следовательно, пойдет на пользу дела.
В середине апреля 1942 года Фитин вызвал к себе начальника немецкого отдела.
— Собирайте дорожный чемоданчик, Александр Михайлович. Теплые вещи может не брать. Через день-два, как только позволит погода, вылетите в Кабул. Задание заключается в следующем…
Итак, в один прекрасный день на самом надежном и, как оказалось, долговечном транспортном самолете тех лет, американском «С-47», конструкции нашего бывшего соотечественника Игоря Сикорского, в обиходе называемом просто «дуглас», вылетел в Кабул очередной дипкурьер Наркомата иностранных дел, сопровождая с напарником несколько опечатанных вализ диппочты. В его изрядно потертом, со множеством печатей и штемпелей зеленом дипломатическом паспорте значилось, что предъявитель сего документа гражданин СССР Сергей Николаевич Кротов.
Утомительный перелет по сложному маршруту с несколькими посадками для заправки бензобаков занял двое суток. Военно-транспортный самолет не был приспособлен для перевозки гражданских пассажиров, сидеть долгими часами приходилось на узких жестких сиденьях из рифленого дюраля, к тому же в салоне на высоте, особенно ночью, было холодно. Слава Богу, Коротков хоть не страдал «морской», то есть «воздушной» болезнью…
Посадка в плохо оборудованном кабульском аэропорту потребовала от пилотов максимальной концентрации летного мастерства и внимания. Обошлось…
Еще день-два ушло на ознакомление в кабинете Аллахвердова с материалами и детальное обсуждение предстоящей беседы.
Шифровкой «131» от 3 мая 1942 года — Коротков (в этой командировке он выступал под кодовым именем «Саша») уже вылетел обратно в Москву — «Заман» сообщал в Центр:
«1 мая состоялась встреча с «Ромом» совместно с «Сашей». Беседа продолжалась шесть часов. «Рому» было заявлено, что «Саша» приехал из Москвы и является представителем советской разведки, к которой имеет отношение и «Заман». «Ром» на это ответил, что доволен приездом товарища и рад обсудить с ним все вопросы, связанные с его работой».
Далее следовало изложение беседы Короткова и Аллахвердова с Бхагат Рамом в сокращенной стенографической записи.
Поездка «Саши» в Кабул, помимо прочих, имела два последствия, на которых следует остановиться особо. Англичане на территории Британской Индии в связи с опасностью японского вторжения и очевидным усилением подрывной деятельности разведок стран «оси», ввели строгие меры безопасности. Для Бхагат Рама и его информаторов создалась реальная угроза. Однажды его таки арестовали английские контрразведчики по вполне обоснованному подозрению в шпионаже в пользу Германии.
Советским дипломатам пришлось обратиться к английским коллегам с разъяснением подлинной роли Бхагат Рама. Ранее Коротков и Аллахвердов уже предусмотрели вероятность подобного случая. В конфиденциальной беседе с советским послом заранее предупредили его о необходимости и формах вмешательства для вызволения ценнейшего агента из беды. (Время было военное, обстановка тревожная, и англичане могли без долгих церемоний и проволочек повесить Рама.)
Главный резидент германской разведки Расмус со своим основным агентом и связником «Рахмат-ханом» оказался, если называть вещи своими именами, по уши в дерьме. Вся их бурная деятельность на протяжении более года в сущности лопнула как мыльный пузырь. По вине Расмуса огромная разветвленная агентурная сеть немцев была засвечена, десятки тысяч фунтов стерлингов, афгани, рупий, килограммы английских золотых соверенов, ценнейшая радио- и фотоаппаратура, арсеналы оружия и взрывчатки из рук в руки переданы… советской разведке. Всплыви все это в Берлине — участь Расмуса вызвал бы сочувствие даже у его злейших врагов. Это создавало теоретические предпосылки для перевербовки Расмуса. Потому на приведенной выше шифровке «Замана» Павел Фитин 11 мая сделал запись, адресованную начальнику отдела Среднего Востока Андрею Отрощенко: «Составить план вербовки Расмуса».
Однако к исполнению данного указания разведчики по объективным причинам смогли приступить лишь через год.
Первоначальные значительные успехи вермахта на Восточном фронте в летней кампании 1942 года, казалось бы, делали реальными планы вторжения на Средний Восток и в Индию. Если бы немцы захватили Кавказ, Закавказье (а они были близки к этому), то теоретически был возможен прорыв вдоль побережья Каспийского моря от Махачкалы через Дербент, а также по Военно-Грузинской дороге и уже по восточному побережью Черного моря через Турцию в Северный Иран и далее — через Турцию и Афганистан — «Дранг нах Индия»!
Как после войны показал на допросе в Бутырской тюрьме бывший посол Германии в Кабуле Ганс Пильгер, заместитель премьер-министра Наим-хан заявил ему, что афганское правительство всецело разделяет политику «третьего рейха» и выражает готовность при дальнейшем продвижении вермахта на территории СССР оказать ему помощь в виде вооруженной силы. Речь шла, добавил Пильгер, о ста, даже о ста пятидесяти тысячах солдат.
В качестве вознаграждения Германия согласна была великодушно отдать Афганистану значительные куски индийской территории: Белуджистан, западный Пенджаб, Кашмир…
Где-то в оккупированной Греции уже формировалось «соединение F» — ударная группировка отборных немецких войск: три танковые, четыре мотострелковые, четыре пехотные дивизии и еще несколько специализированных отдельных частей.
В связи с этим Бхагат Рам получил от Расмуса особо ответственное задание: осенью 1942 года он должен был подготовить в районе северо-западной границы Британской Индии посадочные площадки для воздушного десятка.
Авантюра, конечно, но — опасная авантюра. В лагерях для английских военнопленных немцы отобрали и перевербовали около трех тысяч солдат индийских национальностей, спекулируя на их нелюбви, а то и ненависти к британским колонизаторам. Из них в системе войск СС был сформирован так называемый индийский легион. Его солдаты от остальных эсэсовцев отличались тем, что вместо фуражек и пилоток носили тюрбаны.
Передовой отряд десантников в количестве примерно ста человек прошел интенсивную подготовку в разведшколе под Франкфуртом-на-Одере. Будущих диверсантов и террористов обучали не только подрывному делу, рукопашному бою и прочим спецдисциплинам, но также альпинизму и верховой езде.
Этот отряд должен был в соответствии с планом «Баядера» взять под охрану посадочные площадки и обеспечить успешную высадку остальных подразделений «Индийского легиона». Ну, а затем следовало ожидать вторжения с северо-запада регулярных частей вермахта. По плану «Аманулла» десантники (четыре тысячи отборных бойцов) должны были захватить Кабул и сменить режим.
Посольства Германии в Кабуле превратилось в настоящий штаб нацистских спецслужб по координации шпионской, диверсионной и подрывной деятельности в Афганистане, Британской Индии, Иране, советских южных республиках и даже в прилегающих районах Китая.
Через Бхагат Рама в эти планы удалось внести столько поправок, изменений, уточнений, что их реализация затянулась вплоть до сокрушительного разгрома немецких войск в районе Сталинграда и на Кавказе. А это в свою очередь навсегда похоронило сумасбродный замысел Гитлера завоевать Индию…
Теперь, наконец, совместным мощным нажимом СССР и Великобритания вынудили афганские власти выслать из страны немцев-шпионов, а также изолировать их выявленную агентуру из числа местных жителей.
Из всех немцев было сделано единственное исключение: союзники не потребовали высылки Расмуса. Руководствовались они сугубо прагматическим соображением. У германского резидента сложились исключительно доверительные отношения с Бхагат Рамом, в результате Расмус, сам того не ведая, превратился в ценнейший источник информации для советской разведки, а через ее посредство и для английской. Вот тут-то Фитин и вспомнил о своем указании годовой давности. Теперь уже замысел никак нельзя было откладывать. Начальник управления понимал, что при сложившихся обстоятельствах англичане сами вполне могут завербовать Расмуса. Их следовало опередить. Твердой уверенности в успехе, разумеется, не существовало, но, как известно, риск дело благородное. И в разведке тоже.
Разумеется, никто из легальных разведчиков в Кабуле, действовавших под прикрытием дипломатического паспорта, сделать вербовочный подход к Расмусу, тоже «дипломату», никак не мог: в случае неудачи следовало ожидать международного скандала. Значит, нужно командировать в Афганистан стороннего человека, и на короткий срок, чтобы тот, если потребуется, мог незамедлительно и не оставляя следа покинуть Кабул. Естественно, этот человек должен был обладать опытом вербовки именно немца, к тому же сотрудника спецслужб, а не такового из числа «лиц восточной национальности». Лучшей кандидатуры для выполнения (или попытки выполнения) такого задания, нежели начальник немецкого отдела Александр Коротков в распоряжении Павла Фитина не имелось.
…Осенью 1943 года дипкурьер Наркомата иностранных дел СССР Сергей Кротов снова вылетел в Кабул. И еще в Москве, и уже находясь в воздухе, Коротков продумал линию своего поведения при встрече с Расмусом. Что, собственно, о нем известно? Невзирая на очевидный провал с «Рахмат-ханом», следовало учитывать, что Расмус опытный профессионал. Как все старые германские разведчики, навряд ли фанатичный нацист. Последние, в основном, обретались в ведомстве Шелленберга. Не пьет, не играет в карты, не склонен к употреблению наркотиков, не замечен в пристрастии к сексуальным утехам. Наверняка щепетилен в деньгах. Следовательно, сделал вывод Коротков, весь расчет нужно строить на благоразумии абверовца.
24 октября 1943 года, заинтриговав Расмуса возможностью знакомства с потенциально перспективным источником, его удалось заманить на одну из конспиративных квартир советской разведки. Возможный «источник» к удивлению резидента абвера оказался не афганцем, не индийцем, не иранцем, а высоким европейцем самой что ни на есть «нордической» внешности. Ранее Расмус его ни в одном из мест, где обычно собирались иностранцы в Кабуле, не встречал. И вербовать незнакомца ему не пришлось. Совсем наоборот…
Представившись полковником советской разведки «Михайловым» (немец, конечно, сразу понял, что фамилия — вымышленная, но звание подлинное), Коротков сделал германскому резиденту весьма недвусмысленное (с профессионалом «темнить» было бессмысленно) вербовочное предложение. Он убедительно изложил, что фактически Расмус своей деятельностью за последние два года совершил акт государственной измены по отношению «третьего рейха». Аргументы? Их более чем достаточно. Для гестапо… Судите сами. Проваленная агентурная сеть. Имеются и вещественные доказательства: полученные советской разведкой от него, Расмуса, свыше десяти тысяч фунтов стерлингов в купюрах только в последнее время, триста золотых соверенов, сто тысяч афгани, столько же индийских рупий, две мощные радиостанции, шифры и коды, оружие, взрывчатка…
Расмус растерялся. Однако не настолько, чтобы потерять голову. Он пообещал подумать и дать окончательный ответ на следующий день. Короткову затяжка с ответом не понравилась. Законы вербовки требуют решающую встречу не прерывать, раз начав, завершать тогда же твердым соглашением, желательно, в письменной форме. Но в данном случае пришлось сделать исключение. В качестве компенсации (а попросту, чтобы не остаться с пустыми руками) в ходе дальнейшей беседы он вытянул из Расмуса все, что только оставалось у него за душой и что не было известно Бхагат Раму.
На следующую встречу, назначенную на 26 октября, «Магистр» (под такой кличкой Расмус проходил у советской разведки) не явился. Как выяснилось, ему удалось незамеченным покинуть страну. Можно, конечно, было пожалеть о несостоявшейся вербовке, однако неудача была относительна. Деятельность немецкой разведки в обширном регионе была радикально пресечена, чему способствовала и информация, полученная от Расмуса в ходе его разговора с полковником «Михайловым».
Удивительно, но факт: «Коротков так провел многочасовую встречу, что Расмус не заподозрил в своем провале Бхагат Рама. Он не дал ни одной ниточки, что могла бы привести к компрометации «Рама». Как стало известно позднее, Расмус во всем обвинил одного из предводителей басмачей в Афганистане Махмуд-бека. Что же касается его любимца «Рахмат хана», то немецкие спецслужбы, ничтоже сумняшеся, передали его как весьма ценного, многократно проверенного и награжденного орденом агента своим японским союзникам. Тем самым последующие попытки уже спецслужб Империи Восходящего Солнца развернуть подрывную работу среди пуштунских племен были заведомы обречены на провал.
Так что миссию Александра Короткова в Кабул все же вполне можно считать успешной.
…Он еще не успел прийти в себя от впечатлений, связанных с командировкой в Афганистан, сделать подробный отчет о проделанной работе и оперативной обстановке в стране, как нарком приказал ему готовиться к новой поездке. Вернее, к полету, поскольку железнодорожного сообщения с Афганистаном не имелось. Речь шла об Иране.
Причину поездки нарком обозначил довольно туманно — в Тегеране должна состояться важная встреча, на уровне министров иностранных дел стран — участниц антигитлеровской коалиции: СССР, США и Великобритании. Разумеется, в обстановке строжайшей секретности. Министры будут обсуждать важнейшие вопросы — о втором фронте и даже послевоенном устройстве Европы. Первый пункт удивления не вызывал — тогда, в сорок третьем, любой разговор на любую тему в нашей стране сводился к сакраментальному: когда же, наконец, союзники откроют второй фронт. Настоящий, а не всякие там высадки в Северной Африке. А вот послевоенное устройство Европы — нечто неожиданное. В самом деле, за два с лишним года войны все к ней так привыкли, что, хотя и дали с надеждой и нетерпением ее окончания, но как-то не задумывались, а что дальше, каким он будет, этот послевоенный мир на нашем многострадальном континенте.
— Вам надо будет помочь нашим товарищам в Тегеране и по чисто разведывательной линии, — сказал нарком, — поскольку не исключено, что немцы пронюхали о встрече и будут лезть из кожи вон, чтобы выудить информацию о переговорах помимо той, что будет изложена в официально коммюнике. Следует предусмотреть и возможность покушений. Но обеспечение безопасности — не ваша забота. Там хватит других товарищей. Кроме того, вполне возможно, даже наверняка, вам придется выполнять функции своего рода эксперта по Германии. С учетом специфики нашего ведомства, разумеется. Так что готовьтесь основательно.
Коротков уже собирался покинуть кабинет, когда нарком вдруг остановил его в дверях и, понизив голос, сказал:
— И последнее… Если встретите там неожиданно какое-либо знакомое вам высокопоставленное лицо… Неофициально. Можете поздороваться, но без обращения. И в любом случае не заговаривайте первым…
Опыт есть опыт, в сообразительности Короткову тоже было трудно отказать. Достаточно скоро он догадался о том, о чем сегодня можно прочитать в учебнике новейшей истории для школьников любой страны мира. В Тегеране должны были встретиться не только министры иностранных дел, но сама «Большая тройка»: Председатель Совнаркома СССР Иосиф Сталин, Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль и президент США Франклин Делано Рузвельт.
Как водится, перед каждой поездкой в новую страну Коротков постарался в те сжатые сроки, что ему были отпущены, почитать об Иране все, что только нашлось у него дома и в служебной библиотеке. С крайним изумлением узнал, что не существует даже общего плана миллионного (а кто считал?) Тегерана. Более того, оказывается, в Тегеране лишь главные площади, улицы и сохранившиеся с незапамятных времен городские ворота имеют собственные названия! Ну и ну… Представил на миг, с какими сложностями приходится сталкиваться работающим в Тегеране оперативным работникам, когда им надо договориться с агентом о месте встречи, или закладке тайника… да еще при своеобразном представлении жителей Востока о времени…
Тегеранская конференция — ей было присвоено кодовое наименование «Эврика» — проходила с 28 ноября по 1 декабря 1943 года. Она стала поистине исторической уже потому, что была первой личной встречей «Большой тройки»: Сталина, Рузвельта и Черчилля. Историки новейшего времени единодушно склонны считать ее пиком межсоюзнического сотрудничества в годы Второй мировой войны.
Вряд ли есть смысл в рассуждениях о том, какие последствия могло бы иметь удавшееся покушение на жизнь руководителей антигитлеровской коалиции? Меж тем, доподлинно известно, что и абвер, и СД знали о намечаемой встрече в верхах и предприняли определенные шаги для организации заговора, которому уже было давно и название — операция «Дальний прыжок». По некоторым данным, она предполагала физическое уничтожение Сталина и Черчилля и пленение Рузвельта. Главным исполнителем была избрана весьма одиозная личность — огромного роста (почти два метра) атлет в эсэровском мундире, с длинным лицом, иссеченным шрамами, и новеньким рыцарским «Железным крестом» на шее, врученным ему лично фюрером. Для этого Гитлеру пришлось чуть приподняться на носках, а награждаемому, наоборот, наклониться. Это был специалист по террору и диверсиям из ведомства Шелленберга оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени. О своей, правда, несостоявшейся, миссии он сам говорит спустя много лет после окончания войны. Выбор пал на Скорцени из-за его головокружительной операции, осуществленной 13 сентября того же 1943 года. В этот день Отто Скорцени с горсткой головорезов-эсэсовцев приземлился на буксируемых планерах в неприступных горах Гран Сассо (в Северной Италии) и вывез на легкомоторном самолетике «Фюзелер-Шторх» (аналоге нашего легендарного У-2) свергнутого и интернированного дуче итальянских фашистов Бенито Муссолини.
Перед Второй мировой войной Иран, как никакая другая страна в этом регионе, был наводнен агентами спецслужб. Некоторые из них принадлежали к высшим слоям иранского общества, занимали ключевые посты в государственных учреждениях, армии и полиции. Сам Реза-Шах Пехлеви не скрывал своего благорасположения к Германии.
Главным резидентом абвера в Иране был профессиональный разведчик майор Бертольд Шульце-Хольтус. Он издавна специализировался по Советскому Союзу, свободно владел русским языком, превосходно знал регион, включая Кавказ и прилегающую территорию Ирана и Афганистана.
Вторым по значению резидентом был сотрудник внешней разведки РСХА Франц Майер (настоящее имя Рихард Август). Еще одним видным представителем этого ведомства в Иране был гауптштурмфюрер СС Роман Гамотта. Полный перечень немецких разведчиков в этой стране занял бы десяток страниц убористого текста.
У немцев был достаточно серьезные основания, чтобы придавать Ирану такое внимание. Достаточно сказать, что шестьдесят процентов судов и кораблей тогдашней «Владычицы морей» заправлялись именно иранскими нефтепродуктами. Захват Ирана, или хотя бы склонение его на сторону Германии, сразу лишил бы британский флот топлива и, к тому же, создавал угрозу Британской Индии. Через Иран немцы могли бы нанести удар с юга и по Советскому Союзу, в частности, по нефтеносному району Баку.
После нападений Германии Иран приобрел для СССР особое значение еще в одном отношении: через него пролегал самый безопасный (относительно, конечно) маршрут, по которому доставлялась военная помощь союзников. Военные грузы на транспортных кораблях доставлялись в иранские порты в персидском заливе, затем уже по суше к южным границам СССР.
Известно, какому риску подвергались союзнические конвои, пробивавшиеся к Мурманску и Архангельску через кишащую немецкими подводными лодками Атлантику.
Численность германской колонии в Иране достигала десяти тысяч человек. В этой людской массе легко терялись сотни, если не больше, профессиональных разведчиков, диверсантов и боевиков-террористов. К тому же на связи у резидентов нацистских спецслужб находилось никому точно не ведомое число агентов из местных жителей. Они также устраивали диверсии на транспортных артериях.
Уже в первые послереволюционные годы Советское правительство отменило все старые царские договоры с Персией, ущемляющие суверенитет соседней страны. В собственность ее было передано множество ценнейшего российского имущества, вплоть до железной дороги Сафьян-Урмийское озеро вместе с подвижным составом, а также находившиеся на озере пароходы, пристани, склады и прочее.
Новый договор с Персией 1921 года был беспрецедентным документом в международных отношениях той поры. Но в нем имелась шестая статья, обеспечивающая военную безопасностью Советской России с юга. Поскольку об этой статье до сих пор ходят кривотолки, есть смысл привести ее целиком: «Обе Высокие Договаривающиеся Стороны согласны в том, что в случае, если со стороны трех стран будут иметь место попытки путем вооруженного вмешательства осуществлять на территории Персии захватную политику или превращать территорию Персии в базу для военных выступлений против России, если при этом будет угрожать опасность границам Российской Федеративной Социалистической Республики или союзных держав и если Персидское Правительство после предупреждения со стороны Российского Советского Правительства само не окажется в силе отвратить эту опасность, Российское Советское правительство будет иметь право ввести свои войска на территорию Персии, чтобы в интересах самообороны, принять необходимые военные меры. По устранении данной опасности Российское Советское Правительство обязуется немедленно вывести свои войска из пределов Персии».
Двадцать лет эта статья существовала лишь на бумаге. Двадцать лет ровно ничего не предвещало, что одной из Высоких Сторон, а именно СССР, когда-нибудь придется ею воспользоваться. Увы, пришлось.
25 июня немцы вручили правительству шаха ноту, в которой потребовали, чтобы Иран вступил в войну на стороне Германии. Нота не была с ходу отвергнута с негодованием: ее обсуждал высший военный совет страны. Присутствовали на нем сорок два высоких чина. Из них шестнадцать высказались за принятие требования гитлеровцев, двадцать четыре — против. Примечательно, что противники войны руководствовались не приверженностью к миру, а более прагматичным соображением: явно низкой боеспособностью армии, то есть страхом потерпеть поражение. Окончательное решение — соблюдать нейтралитет.
Резидентом советской разведки в Тегеране тогда был Иван Агаянц, тот самый Ваня, с которым в былые времена Саша Коротков работал пионервожатым в подшефной школе, родной брат бывшего резидента в Берлине Александра Агаянца. «Орд» — таков был оперативный псевдоним Агаянца — получил полный отчет о том, как проходило вышеназванное заседание, как распределились голоса, о чем незамедлительно поставил в известность Центр, и полпреда СССР.
Приведенный расклад голосов представлял явную опасность: в случае серьезных успехов германской армии на востоке (а таковые, как известно, последовали и продолжались вплоть до зимы) правительство Ирана вполне могло изменить первоначальное решение, на прямо противоположное. Иначе говоря, отмечала резидентура, иранская армия тогда нападет на Советский Союз «под лозунгом присоединения к Ирану мусульман, проживающих в Туркменистане и на Кавказе».
Советское правительство незамедлительно обратилось к Ирану с пожеланием, дабы то немедленно выдворило из страны всех германских граждан, поскольку они своей подрывной деятельностью нарушают нейтралитет страны.
Правительство шаха стало явно тянуть время, видимо, рассчитывая дождаться решающего поражения Красной Армии, чтобы затем в последний момент присоединиться к Германии и поспеть к разделу «пирога». Лишь тогда в точном соответствии с шестой статьей договора 1921 года советские войска 25 августа 1921 года перешли границу и устремились на юг. Одновременно в южные и юго-западные провинции страны вошли британские войска. У англичан не было такого юридического обоснования этой акции, как у Советского Союза. В своем решении они опирались на известный принцип, который на юридическом языке называется «крайней необходимостью». Впрочем, некая юридическая лазейка в тексте шестой статьи все-таки имелась, а именно: многозначащие три слова «или союзных держав».
18 сентября части Красной Армии, почти не встречая сопротивления, вошли в Тегеран. Шах был вынужден отречься от престола в пользу сына Мохаммеда Реза Пехлеви и бежать в Иоганнесбург, где он и умер в 1944 году. Мохаммед Реза Пехлеви оказался последним иранским монархом. Он процарствовал 38 лет, до 1979 года, когда был свергнут с престола сторонниками аятоллы Хомейни.
Несколько сот немцев, установленных немецких разведчиков и агентов, были интернированы советскими и британскими властями. Однако Шульце-Хольтус и Майер успели скрыться. Занятно, что Майер, свободно владевший языком фарси, несколько месяцев, изменив внешность, работал могильщиком на армянском кладбище Тегерана.
Майера англичане сумели арестовать лишь 15 августа 1943 года. При нем были обнаружены документы, позволившие обезвредить многих его агентов. Была захвачена также направленная в его распоряжение группа боевиков-парашютистов и радисты. Позднее ликвидировали еще несколько групп парашютистов, взяли и Шульце-Хольтуса. Советские контрразведчики задержали ближайшего сподвижника Майера, также опытного профессионала Отто Энгельке. Однако по данным советской и английской контрразведок, на свободе еще оставалось от 50 до 80 немецких агентов, способных на все. Им удалось совершить несколько диверсий. По счастью, удалось предотвратить взрыв транспортного тоннеля на Гедуккском перевале. Впоследствии стало известно, что под Копенгагеном готовилась к забросу в Тегеран группа боевиков Отто Скорцени.
После ввода советских войск в Иран Центр принял решение значительно усилить разведывательный и контрразведывательный аппарат в этой стране. В 1942 году в Тегеран прибыл Павел Журавлев («Макар»), который в 1943 году стал главным резидентом в Иране. Сюда же были направлены Андрей Отрощенко, Николай Лысенков, Владимир Вертипорох и многие другие опытные разведчики и контрразведчики. С некоторыми из них Коротков встречался еще в Афганистане.
На второй или третий день пребывания в Тегеране, в огромном парке, окружавшем советское посольство, Коротков увидел средних лет человека в плохо сидящем на нем мешковатом штатском костюме, в широкополой, неумело заломленной шляпе, низко надвинутой на самые уши, в тяжелых очках в массивной черепаховой оправе. Только приблизившись, Коротков узнал… Берию! Вот, значит, кого имел в виду Меркулов! Значит, Берия в Тегеране инкогнито, поскольку официально в составе советской делегации, возглавляемой, естественно, Сталиным, его фамилия не значится. Конечно, Берия на Западе известен куда меньше Молотова и Ворошилова, чьи фотографии имеются в досье любой американской или английской крупной газеты. Однако в многочисленных свитах президента США и премьер-министра Великобритании наверняка могут найтись люди, которые даже при наличии, в сущности, наивной маскировки (очки вместо традиционного пенсне) опознают одного из заместителей Сталина и шефа всемогущего НКВД.
Берия прошел мимо, не поздоровавшись, не повернув головы. Не узнал, поскольку Коротков тоже был в штатском костюме, причем, в отличие от наркомовского, прекрасно сшитом по фигуре? Нет, конечно. Что-то, а память, в том числе зрительная, у Берии была феноменальная. Стало быть, и ему, полковнику Короткову, ни к чему узнавать свое бывшее высшее (как оказалось, и будущее) начальство.
Меры, предпринятые для обеспечения безопасности конференции, были предприняты чрезвычайные. Для начала в Тегеран ввели советский танковый полк и полк войск НКВД. Советское и английское посольства находились на одной улице, друг против друга. Улицу с обеих сторон перекрыли брезентовыми полотнищами, чтобы снаружи ничего нельзя было просмотреть. Весь этот район окружили двойным кольцом автоматчиков.
Но и этого мало! На несколько дней Тегеран отключили от всех линий связи! Не работали радио, телефоны, телеграф, местные газеты из города не вывозились. Миллионный город оказался как бы в полосе отчуждения от всего мира.
Общеизвестно, что по приглашению Сталина Рузвельт остановился на территории советского, а не своего, то есть американского, посольства. Впоследствии это вызвало много разговоров в прессе, возвращаются к этому эпизоду и сегодня все авторы, которые по какому-либо поводу касаются Тегеранской конференции.
Одним из ближайших советников Франклина Рузвельта, участником всех трех встреч на высшем уровне — в Тегеране, Ялте и Потсдаме — был адмирал флота Уильям Дэниэл Леги. С июля 1942 года он занимал два чрезвычайно важных поста — начальника штаба при верховном главнокомандующем вооруженными силами — президенте США и одновременно главы Объединенного комитета начальников штабов.
В своих воспоминаниях Леги, в частности, писал:
«После шести с половиной часов лета [из Каира] над территорией с ее богатой историей, ведущей отсчет от первых дней человеческой цивилизации, мы достигли Тегерана и совершили посадку в аэропорту. Президента и сопровождающую его группу затем отвезли в американскую дипломатическую миссию.
На следующее утро (28 ноября) советские представители сообщили нам о слухах относительно того, что могут быть предприняты попытки убить Рузвельта во время его нахождения в Тегеране. Такая опасность, в частности, может возникнуть во время его поездок по улицам города на конференцию, которая будет проходить на территории советского посольства, находящегося примерно в двух милях от американской миссии. Само собой разумеется, наша собственная разведывательная служба была обеспокоена. Главная транспортная магистраль в Тегеране, насколько я помню, была сравнительно широкой, но примыкавшие к ней улицы и переулки узкими. Из разговоров с генералом Хэрли, несколько раз посещавшим Иран, я знал, что хотя шах был на нашей стороне, в стране имелись опасные враждебные элементы.
Советские представители, сообщившие нам сведения о возможности покушения на жизнь президента, также передали приглашение от маршала Сталина, чтобы Рузвельт переехал в здание, находящееся на территории советского посольства. Рузвельт принял это приглашение, и были предприняты меры для переезда. Американские и советские военные патрули были выставлены вдоль обычного маршрута, ведущего в советское посольство, и кавалькада автомашин под охраной вооруженного эскорта отправилась в путь из американской миссии, якобы перевозя президента США в безопасное место. Фактически же этот караван был тщательно обдуманным камуфляжем.
Вскоре после его отъезда, президент, Гарри Гопкин и я вместе с сидевшим за рулем агентом нашей разведывательной службы выехали из миссии в автомашине без какого-либо эскорта. Мы ехали на большой скорости по петлявшему обходному маршруту, частично по немощеным дорогам. Мы мчались так быстро, что, несмотря на более длительный маршрут, наша машина прибыла в советское посольство прежде, чем хорошо защищенный караван завершил свой двухмильный путь.
Президент явно наслаждался этим необычным приключением, считаю эту уловку скорее забавной проказой, чем серьезным маневром по предотвращению покушения на его жизнь.
После того как расположенное на территории советского посольства ранее не использовавшееся здание было приведено в порядок, оно превратилось в довольно комфортабельное жилое помещение. Советское посольство и окружающий его сад находились под круглосуточной охраной значительного числа специально обученных агентов, которые останавливали всех. У нас имелись особые пропуска на русском языке, на которых мы могли распознать только наши имена. Нам рекомендовали немедленно останавливаться, если нас окликнут. Рекомендации пунктуально соблюдались, и никаких инцидентов у нас не было».
В последнее время в периодике и литературе появились утверждения, что никакого заговора немецких спецслужб в Тегеране не существовало, поскольку, дескать, все агенты абвера и СД были давным-давно либо выловлены русскими и англичанами, либо бежали. Иногда при этом ссылаются на свидетельство сына Берии Серго, который написал в своей книге, что Сталин придумал всю историю с заговором, чтобы запугать президента США, вынудить его переехать на территорию советского посольства в здание, заранее нашпигованное подслушивающей аппаратурой. Сам Серго Берия на этой аппаратуре как раз и работал на всем протяжении конференции. Записанные разговоры Рузвельта с Черчиллем и иными лицами немедленно переводились на русский язык и докладывались Сталину.
В правдивости рассказа Сергея Берии, инженера очень высокой квалификации, впоследствии доктора технических наук, сомневаться не приходится. В той части, когда речь идет о спецаппаратуре. Сомневаться можно в другом: чтобы Сталин мог всерьез полагать, что удалось «запугать» президента Рузвельта.
К тому же специалисты в окружении президента наверняка предполагали, что предоставленное в распоряжение Рузвельта помещение будет заботливо оборудовано хозяевами не только бытовыми удобствами, но и звукозаписывающей техникой. Да и обнаружить «жучки» американская секретная служба (так в США называется личная охрана президента) могла без особых усилий: необходимыми для этого средствами они тогда уже располагали.
Конечно, большинство немецкой агентуры было обезврежено еще в сорок первом, сорок втором и — остатки — в сорок третьем году. Но ведь с уверенностью можно говорить только лишь об обезвреженных диверсантах и террористах. Ни одна контрразведка в мире не может гарантировать, что столь многочисленная агентурная сеть уничтожена целиком, до последнего человека! Кто-то ведь мог уцелеть из числа профессиональных убийц и совершить покушение в одиночку на свой страх и риск даже без особого приказа из Берлина. На отчаянный шаг мог решиться и самоотверженный фанатик просто из ненависти к «колонизаторам» и «оккупантам». Наконец, группа парашютистов могла быть заброшена в окрестности Тегерана в самый последний момент, буквально за час до начала Конференции, а то и к ее закрытию.
Повторяю, Сталин разумно не слишком полагался на подслушивание (хотя отказаться от возможности установки «жучков» было просто грешно), но вот безопасность резидента США заботила его по-настоящему. Он прекрасно сознавал, какими последствиями для антигитлеровской коалиции могла обернуться внезапная гибель Рузвельта от рук нацистских или иных убийц. Потому в любом случае исходил заведомо из версии существования заговора. В данном случае, ссылки некоторых авторов на болезненную подозрительность Сталина абсолютно беспочвенны.
А потому в интересах соблюдения исторической и фактической справедливости следует говорить не о несостоявшемся, но именно о предотвращенном заговоре против «Большой тройки» в Тегеране.
В тех же воспоминаниях Серго, который в Тегеране жил в одном помещении с отцом, следовательно, общался с ним часто и мог многое знать, в двух местах написал нечто другое, прямо противоположное первому своему высказыванию: «В Тегеране немецкая разведка планировала покушение или убийство Сталина, но чем все закончилось — известно. Благодаря усилиям советской разведки заговор против «Большой тройки» был раскрыт, и руководители Великобритании, США и СССР не пострадали».
И далее: «Конечно же, то, что Рузвельт остановился в советском посольстве, нам здорово помогло (в подслушивании. — Т. Г.). Но то, что ему, как и Черчиллю, и Сталину угрожала опасность, не выдумки. Накануне Конференции в Иране действительно были арестованы немецкие агенты. И их самих, и все материалы Сталин представил Черчиллю и Рузвельту. У тех была возможность убедиться, что советская разведка разоблачила крупный заговор. Целью немцев был захват «Большой тройки» или уничтожение руководителей трех союзных держав.
Рузвельт согласился переехать в целях безопасности в советское посольство. Черчилль отказался. Но английская сторона согласилась на увеличение охраны с нашей стороны…»
В обеспечении безопасности Конференции отчасти есть заслуга и Александра Короткова. В ходе одного из разговоров с ним в своем кабинете Павел Журавлев сказал:
— Александр Михайлович, после наших активных мероприятий в Тегеране все же осталось несколько подозрительных лиц. Для их интернирования у нас, к сожалению, нет серьезных оснований. Держим их, конечно, под наблюдением. Но, вы же понимаете, в этом городе за каждым шагом не уследишь. Некоторые из них, возможно, учились или стажировались в Германии. Само по себе это еще ни о чем не говорит, но все же…
И Журавлев подвинул Короткову стопочку досье.
Быстро пролистав несколько папочек, в пятой или шестой Александр Михайлович увидел фотографию явно знакомого человека. Офицер полиции, судя по форме, в средних, не по возрасту, чинах. Он его видел в Берлине и в сороковом, и в начале сорок первого года. Тогда он носил другую фамилию и числился в представительстве какой-то иранской фирмы, торгующей в Европе сухофруктами. Установленный агент абвера. Прекрасно владел немецким и английским языками, но здесь, в Тегеране, превратившись в скромного офицера полиции, почему-то это скрывает…
Коротков «случайно» встретился с полицейским на улице, очень любезно поздоровался с ним, разумеется, на немецком языке, но дальнейшую беседу провел в крайне жестком тоне. Агент абвера, со свойственной восточным людям понятливостью (особенно, если они причастны к спецслужбам) сразу сообразил, что нежданная встреча может обернуться для него очень плохо. Германия катилась к неизбежному поражению, всемогущий абвер здесь, на улице оккупированной иранской столицы, ничем помочь ему не мог, а в «виллисе» за спиной русского полковника сидели два автоматчика…
Немецкий агент рассказал Короткову все, что только знал. Оказывается, он успел проинформировать Берлин довольно точно о некоторых обстоятельствах предстоящих переговоров. Шифровка была передана из хорошо укрытой «кочующей» радиостанции на дальней окраине Тегерана. Оказалось, что ее работу уже зафиксировали советские службы радиоперехвата, но точное местонахождение определить не сумели.
Теперь, разумеется, рацию ликвидировали. Оставалось выяснить, кто был источником немецкого агента. Советский персонал исключался. Искать, выходит, следовало либо среди американцев, либо англичан. Но это уже не входило в обязанности Короткова, которому предстояло вскоре вернуться в Москву.
Наконец, свидетельством того, что заговор существовал, является лаконичная, но весьма красноречивая запись в личном деле П. М. Журавлева: «Раскрыл и предупредил о подготовке со стороны гитлеровской разведки террористического акта в отношении глав союзных держав антигитлеровской коалиции».
…Читатель, разумеется, помнит, что с началом Великой Отечественной войны и в ходе ее связь Центра с большинством разведчиков и агентов в самой Германии или оккупированных ею странах Европы была прервана. Естественно, советская разведка, особенно ее Первый отдел, активно искал новые каналы для восстановления с ними связи или заброса туда своих людей. Поэтому отдел Александра Короткова просто не мог не воспользоваться для этих целей временным нахождением на территории Ирана советских войск. В городах иранского Курдистана были размещены несколько наших разведгрупп. Приданные им радисты обладали новейшими радиостанциями, аналогов которых у немцев тогда не имелось. Отсюда разведчики проникали в Турцию, а затем в Болгарию. Из Болгарии их с надежными документами переправляли в Германию. Надо честно признать, что большая часть из них либо погибла, либо «застряла» по объективным причинам где-то на полпути и приступила к работе в незапланированной точке (что само по себе было не так уж и плохо). Но два разведчика, оба настоящие немцы, политэмигранты с опытом конспиративной работы, до цели добрались. Один из них устроился работать на завод знаменитого авиаконструктора Вилли Мессершмитта (которому сам заместитель фюрера Рудольф Гесс в свое время вручил золотую медаль «Пионер Труда»), когда там разрабатывались, а затем и строились первые реактивные истребители Ме-262. Есть данные, что после захвата в конце войны этого предприятия американцы вместе с другими «трофейными специалистами» вывезли в США и этого агента…
Второй разведчик оказался на секретном объекте в… Пенемюнде, группе не менее знаменитого конструктора ракет Вернера фон Брауна…
В Тегеране Александр Коротков зарекомендовал себя не только как опытнейший офицер спецслужб (в этом уже давно никто не сомневался), но и как надежный эксперт по германскому вопросу. Причем — политический зксперт в широком смысле слова, а не только по узким специфическим вопросам разведки. Дело в том, что незаметно для самого себя Коротков глубоко изучил все, что касалось Германии: ее историю, экономику, культуру, расстановку политических сил в разные периоды. Этому способствовали и личный опыт работы в стране, и внимательное изучение разведывательных данных, стекающихся на Лубянку со всех концов света, но так или иначе касающихся «третьего рейха», наконец, долгие беседы с немецкими военнопленными (именно свободные беседы, а не только допросы), в том числе с высокопоставленными офицерами и генералами.
У него сложилось вполне определенное личное представление о том, что происходит сейчас в Германии, на что можно рассчитывать, а на что нельзя. Скажем, он категорически отвергал возможность массового восстания против гитлеровского режима, но вполне допускал узкий заговор военных. У него имелось и свое мнение о послевоенном устройстве в Европе вообще и в Германии, в частности.
Степень эрудиции и понимания проблем, умноженные на незаурядный природный ум и большой опыт, а также твердый характер, намного превышали качества обычного полковника разведки. В этом, возможно, и кроется отличие масштабного работника на любой ступеньке его карьеры, от обычного, пуская очень добросовестного службиста.
Эти качества Александра Короткова подметил второй по значению человек не только в делегации, но в партии и государстве — Вячеслав Молотов. Он явно выделял материалы, подготовленные полковника Коротковым, или его устные ответы на отдельные уточняющие вопросы, даже из тех, что готовили сотрудники его собственного ведомства — Наркоминдела. Разумеется, это вызвало двойственную реакцию у не входящего официально в состав делегации, но все же незримо в ней присутствующего, всевидящего и всеслышащего Лаврентия Берии. Двойственное, потому что, с одной стороны, уважение к Короткову повышало авторитет НКГБ, следовательно, и к курировавшему этот наркомат по линии Политбюро и Совнаркома, ему самому. Однако с другой стороны Берия не любил (впрочем, не только он), когда его «низового» сотрудника самостоятельно замечает и выделяет кто-то из высшего руководства.
Надо признать, что очевидная и со стороны масштабность Короткова хотя и способствовала росту его авторитета среди сотрудников и руководства Лубянки, но в то же время порождала множество явных и скрытых недоброжелателей и завистников. Увы, далеко не каждый способен смириться с тем, что некто, стоящий на одной с тобой ступеньке служебной лестницы (а то и ниже), умнее тебя, способнее, талантливее, наконец, просто популярнее в своей среде.
Старый разведчик, работавший с Коротковым много лет, начиная с середины сорок третьего года, говорил автору: «Я заметил, что все руководители нашего ведомства щедро одаривали Короткова орденами, столько, как он, в разведке не имел никто, но всегда придерживали в званиях и должностях. Это неспроста. А секрет кроется вот в чем: наградить человека орденом за конкретный успех — со стороны высокого начальства, конечно, благородно и — безопасно. А повышать в звании и должности можно только до известного предела, а то, глядишь, тебя самого обгонит».
По мнению автора, очень верно подмечено.
В Тегеране у Короткова случилась приятная и неожиданная встреча с Валентином Бережковым, тем самым, с которым он совершил памятные и весьма, рискованные вылазки из блокированного эсэсовцами советского посольства в Берлине в конце июня 1941 года.
За прошедшие два с половиной года бывший первый секретарь посольства совершил, и вполне заслуженно, головокружительную карьеру. Теперь он был одним из помощников наркома иностранных дел СССР Молотова в ранге советника НКВД. Плечи его форменного кителя украшали введенные для дипломатов серебряные погоны с генеральскими зигзагами! Здесь, в Тегеране, Бережков ни больше, ни меньше был доверенным переводчиком на встречах Сталина с Рузвельтом.
В последний день Тегеранской конференции к многочисленной американской делегации присоединился еще один человек: крепко сбитый, хотя уже начавший грузнеть, пятидесятилетний мужчина, шумный и громогласный, с грубоватым лицом, на котором выделялись неожиданно проницательные глаза. Надень на его седовласую голову «двухгаллоновую» стентсоновскую шляпу с загнутыми полями, опояшь поясом-патронташем с двумя кольтами сорок пятого калибра да прицепи к рубашке медную бляху-звезду — и получится вылитый шериф из американских вестернов. То был в недавнем прошлом владелец крупной адвокатской конторы на Колл-стрит миллионер Уильям Донован, глава учрежденного в июне 1942 года президентом Рузвельтом Управления Стратегических Служб (УСС), если попросту — разведки. О полковнике, а потом и генерале Доноване знавшие его люди говорил так: «Республиканец Гувера и ирландский католик — этим все сказано». Неудивительно, что за глаза шефа УСС называли «Диким Биллом», чем в глубине душе он гордился.
Донован был умен, хитер и чрезвычайно энергичен. В кратчайшие сроки ему удалось почти невозможное: сколотить вполне действенную американскую разведку — УСС, ставшую предшественницей Центрального разведывательного управления (ЦРУ). Костяк УСС составили вчера еще штатские люди, большей частью также юристы, которых Донован знал лично. Достаточно назвать Аллена Даллеса, резидента в Западной Европе с местом пребывания в Швейцарии, будущего шефа ЦРУ. Правда, как выяснилось позднее, в принципе проницательный «Дикий Билл» все же знал о некоторых своих сотрудниках далеко не все. А именно: по меньшей мере дюжина из них были источниками информации для советской разведки! В том числе собственный помощник Донована Роберт Ли, кстати, потомок знаменитого генерала южан периода Гражданской войны в США. Об этом своевременно позаботился ныне отчасти рассекреченный советский разведчик Яков Голос.
Едва Коротков вернулся в Москву, как его вызвал к себе нарком Меркулов и сообщил, что через полчаса они выезжают на Центральный аэродром встречать неожиданно прилетевшего в СССР Уильяма Донована. В аэропорту Коротков увидел двух хорошо ему знакомых людей: замнаркома иностранных дел Деканозова и все того же Бережкова. Оказывается, они тоже встречают Донована как представители НКИД.
«Дикий Билл» прилетел с благими намерениями: установить личный контакт с руководителями советской разведки. Его принял и продолжительно беседовал с ним Молотов в присутствии посла США в СССР Аверелла Гарримана. В разгар беседы в кабинет вдруг вошел Сталин. Он предложил Доновану обсудить вопрос о налаживании сотрудничества американской и советской разведок для приближения победы над общим врагом на постоянной основе.
Позднее Донован обговаривал эту идею во вполне практическом плане с руководителями советской внешней разведки. К сожалению, после смерти президента Рузвельта эти переговоры, в принципе весьма перспективные, закончились ничем. Не по вине советской стороны…
Назад: Та черная година
Дальше: Будни войны