Глава первая
Давайте я вам объясню.
Или хотя бы попробую объяснить, потому что это почти так же сложно, как рассказывать про цвета слепому или про звуки глухому. Я знаю, что люди способны так или иначе понимать абстрактные вещи, которые не воспринимают своими органами чувств, ну или заменять одни каналы информации другими. Один мой знакомый, у него абсолютный музыкальный слух, говорил, что он слышит звуки цветными.
Представляете?
Слышит – цветными!
Приятель сказал тогда, что это нельзя понять, если сам не испытывал, что это такое редкое состояние психики, почти болезнь – «синестезия».
Ну или как у физиков, которые говорят про цветные кварки, или про аромат кварков, хотя кто смог бы увидеть или понюхать кварк?
Я, кстати, теперь мог. Но не советую, кварки и пахнут мерзко, и вид у них неприятный.
Когда маленький тэни Карир ткнул меня в лоб слюнявым пальчиком, произошло всё и сразу.
Наложенный Высшим блок исчез – потому что в Карире и Высшем был один и тот же смысл. Они были не братья и не близнецы, они были единое целое, разнесённое в разные Вселенные.
Сам Карир ничего не мог создать, вся возможность его взросления, осознания смысла, да что там – выживания, была близка к нулю. Но его касание сняло все запреты, наложенные на меня Высшим.
Почему? Я не знал.
Но третий Призыв, которого не могло быть, сработал. Причём совершенно неожиданно.
Первый затронул лишь клетки моего тела, перебрал их, улучшил, добавил функции, которых нет у людей.
Второй вторгся куда глубже. Теперь-то я понимал, что лишь внешне оставался человеком, но изменился на молекулярном уровне. Причём изменился куда сильнее, чем предполагал. Все мои ядовитые клыки, пищеварительная система, переваривающая дерево и кости, биологические аккумуляторы и генераторы силового поля были не более чем мишурой, обёрткой и маскировкой. А внутри каждой клетки, записанная в кольцевых РНК, дремала информация, про которую я не знал.
Третий призыв, когда Карир снял блок, пробудил этот спящий информационный пакет. И дальше произошло то, о чём, я был уверен, создавшие Изменённых Инсеки не подозревали.
Активировались структуры второго призыва, но лишь частично. Я не отращивал новых органов, новому мне это было ненужно, как оглобли для автомобиля. Но в доли секунды мой организм выжал из себя всю имеющуюся энергию – и переключился на новый источник, скрытый в размерности мироздания.
Проще говоря, из трёх измерений одно исчезло, а я стал проекцией на два других, существуя за счёт перепада потенциалов. Дальше было проще, обладая огромной энергетической мощью я перевёл в проекцию девчонок и Карира, совместил наши тела – это очень просто, когда оперируешь всего двумя измерениями и снова вышел в трёхмерность.
Ну, большей частью.
Как вам, стало что-то понятно?
Сомневаюсь.
Тогда представьте себе компьютерную игру.
Тысячи и миллионы человеко-часов работы. Гигабайты кода, упакованные в крошечную флэшку. Вы вставляете её в компьютер, что-то происходит, игра разворачивается, запускается…
И вот перед вами экран. Вы можете бегать, прыгать, летать. Вы не знаете, как именно касание кнопок и наклон джойстика приводит к нужным действиям, вы лишь знаете, какими они будут. Не вы писали код, вы пользователь перед «интуитивно понятным» интерфейсом. Вы даже не заглядываете в инструкцию, если это не станет очевидно необходимым. И вы не единственный игрок, вы в команде и понимаете, как будут действовать ваши напарники, что им можно поручить и в какой ситуации…
Это тоже очень примерная аналогия, но она ближе к тому, что произошло.
Я совершил переход в новое состояние не раздумывая, информационный пакет дал мне знания с той же лёгкостью, с какой Гнездо обучает куколок. Всё шло словно на рефлексах, а сознание осталось моё, только дополненное разумами Миланы, Дарины и Карира. С разумом маленького тэни было проще, с девчонками, особенно с Миланой, сложнее – внутри Миланы угадывалось что-то вроде бездонной пропасти, жуткой и притягательной одновременно.
Самое странное и даже страшное было в том, что мы думали по отдельности и вместе. Одновременно.
И делили воспоминания на троих.
Причём воспоминания стали ясными и чёткими, казалось, лёгкое усилие – и провалишься в прошлое.
Неловкости больше не было места. Мы были сами по себе – и вместе.
Я скользил по сознанию Миланы, зачарованно разглядывая картинки из её прошлого. И я был не один, я был вместе с Миланой, Дариной и – совсем чуть-чуть – с Кариром.
…- Дай, – я забрала у Лары сигарету, затянулась.
Дым был горький и противный. Я курила пару раз, но там сигареты были тонкие и с ментолом. Я вернула сигарету и сплюнула.
Мы с Ларой сидели за гаражами у её дома. В узком проходе между ржавыми железными коробками гаражей и серым бетонным забором, на раскисшую землю были набросаны доски, грязные, но крепкие. На досках стояли пластиковые ящики, спёртые из овощного магазина. В маленьком детском ведёрке были набросаны окурки и какой-то мелкий мусор.
Сюда приходили подростки со всех окрестных дворов: покурить (кому запрещали), побухать (порой даже взрослые), ну и пообжиматься. Говорят, тут и трахались тоже, но мне хотелось верить, что это не так. Ну… как-то уныло, безыдейно – прислонившись к грязному бетону, стоя на скрипящих досках. Мне казалось, что так нельзя.
Хотя может я не права. Мне пятнадцать и у меня ещё никого не было по-настоящему. Может чего-то не понимаю…
Внизу живота вдруг сладко потянуло и я подумала, что может быть и начинаю понимать. Думать о сексе было и приятно, и страшновато одновременно.
– Хочу в Архангельск, – сказала Лара задумчиво. – Там жизнь. Там веселее. Надоела наша дыра.
– А я в Москву хочу, – ответила я из принципа, чтобы не повторяться. Хотя вообще-то я думала про Северный медицинский университет в Архангельске. Мне нравилась биология и медицина.
– Дура, ты же умная, – произнесла Лара непоследовательно. – Ты можешь на медаль закончить. Ты спортом занимаешься, книжки читаешь. Имя у тебя красивое – Милана! Это мне Москва не светит, если какого-нибудь папика не подцеплю. Но вряд ли…
Она забычковала сигарету, задумчиво добавила:
– Вот если забеременеть от богатенького москвича, а потом сказать, что несовершеннолетняя и пригрозить в полицию сдать – то можно попробовать. На Вычегду и Вашку приезжают рыбачить, такие – все из себя, и без тёлок. Устроиться там работать… Я на восемнадцать выгляжу?
– Нет, – я покачала головой.
– Жаль, – вздохнула Лара. – Да и мужик пуганый пошёл, возраст проверяют. Нет, Архангельск мой потолок. До Москвы мне как до Кольца…
Мы дружно покосились вверх, на плывущие в небе каменные обломки.
– Может мы вообще школу не закончим, – предположила я. – Рухнет на голову вся эта хрень.
– По телеку говорят, что не рухнет, – ответила Лара. – Хотела бы я там побывать. На Селене или Диане.
Меня даже передёрнуло от этих слов.
– Нафиг! Жуть какая…
Я знал, что Лара была лучшей школьной подругой меня-Миланы.
Она поступила в техникум в Архангельске.
А потом всё-таки подцепила богатого папика! Только не из Москвы, из Питера. И даже не любовницей стала, он на ней женился, а она ему родила дочку. Так что у Лары всё хорошо и меня-нас это радовало. Мы обменялись этой радостью за Лару, которая боялась будущего, но будущее её не обидело…
Само или потому, что она была рядом с Миланой?
Я не знал, и Милана не знала.
Мы скользили в нашей общей памяти, словно неторопливые большие рыбы в глубинах вод.
…Дома высокие, дорога широченная, велосипед трёхколёсный, потому что быстро ездит то, у чего три колеса, я маленький, но знаю.
Я кручу педали и смеюсь.
Мама хмурится, она боится за меня, отец улыбается, но он тоже встревожен.
А ещё они ругались весь вечер, когда думали, что я сплю.
Я не знаю, почему.
Но я знаю, что всё будет хорошо.
Это знание внутри меня. Оно рвётся наружу.
Я знаю, как всё сделать хорошо.
Для всех.
Почему-то все думают, что так не бывает, а я знаю, что может быть.
Я останавливаю велосипед, надо нажать на ручку – вот так. Ручка с четырьмя гранями, четыре – это остановка, это знают все, и я тоже знаю. Мир полон загадочных правил, но главное правило во мне и его ещё не знает никто.
Я протягиваю руки и касаюсь мамы и папы.
Смотрю им в глаза.
Знание внутри меня не может открыться в полную силу. Не знаю, почему. Но оно всё же есть и в глазах мамы и папы загорается свет.
Они не будут ругаться и бояться до…
Нет, я не стану думать об этом.
Знание во мне затихает, и я снова жму на педали.
Мама и папа смеются.
Я знаю, что мир изменится через два дня. Откуда? Не знаю.
Но ведь два дня – это целая вечность!
И я качу по широченной дороге…
Я отступаю от сознания Карира, в котором бьётся нераскрывшийся Смысл. Я не могу его постичь, даже Милана не может, надо стать Высшим, чтобы воспринять его в полной мере.
А значит, чудо не случится сразу.
Высший не остановит Прежних и Инсеков в один миг.
Ему надо возникнуть, пройти все этапы эволюции, чтобы потом изменить Галактику. И на этом пути ему будут мешать – все те, чьи смыслы противоположны, все те, кто не верит и боится, кто не знает, что хорошо может быть для всех. Карир понимает, что придётся делать и он боится, это входит в противоречие с его смыслом.
Милана обнимает его – в двумерном пространстве, в котором они спрятаны. И они погружаются в сонный спокойный транс, одновременно оставаясь со мной.
А я сливаюсь с Дариной.
…Комната пылает, она как раскалённая печь, стёкла дрожат, в них отблески огня и я понимаю, что сейчас они лопнут и пламя выхлестнется на маленький открытый балкон, «покурильничек», как называет его папа. Отец не курит, разве что иногда, с друзьями, и тогда мама выгоняет их на балкон. А сейчас дом горит, и мама… нет… нет…
Отец стоит, опершись о перила и смотрит вниз. Только что было самое страшное, Ростик перелез через перила, что-то шептал отцу, а тот качал головой и кричал, и брат с криком прыгнул вниз…
– Даринка… – говорит отец, повернувшись. Лицо его кажется красным от отблесков огня. – Всё хорошо. Ты закроешь глаза, хорошо? Я тебя подниму и кину. В кусты. Как братца-Кролика. Ты немножечко ушибешься, но немножечко. Хорошо?
Я плачу и обнимаю отца.
Я знаю, что мы высоко.
От стёкол пышет жаром.
Я не маленькая. Я понимаю, что, когда стёкла лопнут, нас сожжёт в один миг.
Я пытаюсь повернуть голову и посмотреть вниз. Но отец не даёт.
Это значит, что брат прыгнул плохо.
Это значит, что Ростика больше нет.
У нас такой дурацкий дом, наш балкон торчит под самой крышей, рядом нет других балконов и на крышу не залезть, я даже боялась сюда выходить, и когда папа с друзьями выходил волновалась за них.
А мама говорила, что нужно поставить на балконе лебёдку или положить верёвку. На случай пожара. И отец всегда говорил, что это хорошая идея.
Но так и не поставил и не положил.
– Закрой глаза, Даринка… – шепчет мне в ухо отец. Целует.
Я закрываю глаза, он поднимает меня на руки. Я чувствую, как он напрягается. Он хочет кинуть меня далеко-далеко, до мягкой клумбы и кустов, как волк кидал братца-Кролика…
Мне страшно, а когда мне страшно, я не закрываю глаза. Но отец велел закрыть, и я закрыла.
Толчок сильный.
И наступает невесомость.
Это я падаю.
Мне очень страшно!
Я вспоминаю, как вчера Ростик пришёл из школы, и он был такой весёлый, и всё в мире было ещё хорошо. С ним забежал его одноклассник, Макс, красивый парень, он мне немножко нравится. Макс подмигнул мне, а я так смутилась, что высунула язык, словно детсадовка…
Вспоминать Ростика слишком больно.
И я думаю про Макса.
Вокруг меня пустота и невесомость, я всё падаю и падаю, мне очень страшно…
И я думаю про Макса…
Я-мы обнимаем Дарину, укачиваем, прижимаем к себе. Все, включая Карира. Ему тоже очень страшно и очень жалко.
«Прости меня» – говорю я Дарине. «Прости, прости, прости…»
И показываю, за что прошу прощения.
Показываю, как мы с Миланой стоим голые в душевой кабине. На Селене, в корабле Инсека. Как мы целуемся…
«Прости» – шепчет Милана.
«Я знаю» – отвечает Дарина. «Я бы тебя тоже соблазнила. Прости меня…»
И я вновь оказываюсь в её сознании.
В тёплом влажном мягком Гнезде.
…Я смотрю на Макса. Мне очень стыдно за то, что я сделала и ещё больше за то, что сделаю сейчас.
Я уже его Призвала.
Да, я испугалась, но Призыв навсегда испортит его жизнь. У него не будет детей, а воспоминания о Гнезде и общении с общим разумом отравят его до конца его дней.
Ему и без того будет плохо. Но я ещё могу его отпустить… но он мне нужен, мне нужно защитить себя и Наську, мне надо возродить Гнездо. Я не могу общаться с Гнездом полноценно и Гнездо не в силах рассказать мне, что произошло. Я вижу лишь смутные образы врага, смертоносного и безжалостного.
А значит, мне нужен Максим. Весь целиком.
Я должна сделать так, чтобы у него даже мысли не возникло уйти.
Чтобы он исполнил всё, что может – и ещё больше.
– Я пока очень похожа на человека, – говорю я. – Жницы недалеко уходят по пути изменений. Если я стану хранителем, то всё будет иначе… Максим, я вызываю у тебя отвращение?
– Нет, – говорит Макс охрипшим голосом.
– Мне вчера показалось, когда ты меня обнимал…
– Тебе не показалось.
– Максим, это у меня первый и последний раз, наверное. Если… если я тебе не противна…
Встаю, глядя в пол. Максим подходит ко мне. Я слышу, как колотится его сердце учащается дыхание, ощущаю запах гормонов. Я не человек, я только выгляжу похоже. Мои пальцы теребят поясок халата.
– Может, меня кто-то посчитает… психом, – отвечает Макс. – Но ты мне нравишься.
Я сбрасываю халат.
Пальцы Максима касаются моего лица. Он целует меня, и я отвечаю, неумело, но старательно. И мне это нравится.
Он действительно мне нравится и от этого хочется рыдать.
– Открой глаза, – говорит Макс.
Мотаю головой.
– Не бойся, – говорит Макс. – Я хочу их видеть.
Это как раз то, что ему видеть не следует.
Но я жница и у меня есть долг.
Он мне нравится, нравится, да. Но я должна сделать больше. Я должна его в себя влюбить. Начисто, до безумия. Чтобы он пошёл до конца, ведь Призыв – это ещё не приказ…
Я поднимаю взгляд на Макса.
Глаза – зеркало души. Ну, а если серьёзнее, то глаза это тот кусочек мозга, который опасливо выглядывает наружу из тела.
Изменённые не способны к телепатии. Через Гнездо мы можем обмениваться эмоциями, несущими в себе информацию. Но кое на что мы способны и сами по себе.
Стражи способны проецировать страх и угнетать волю врага. Беззащитные монахи – вызывать дружелюбие и симпатию.
Мы, жницы, в первую очередь – учителя. Мы умеем порождать интерес и любовь. Ну да, это для куколок. Но разница невелика.
Смотрю в глаза Максима. Знаю, что сейчас мои глаза начинают светиться сиреневым мерцанием.
Я проецирую в его разум любовь.
И слишком поздно понимаю, что в этом не было нужды.
Глаза – это зеркало…
Что это было? Я открылась, и он влюбил меня в себя? Или меня ударило моим собственным отражённым приказом любить?
Мне стыдно, стыдно, стыдно!
Я рыдаю, а Макс целует меня, и я целую его в ответ, я не могу его не целовать, я люблю его… и я заставила его полюбить меня…
Что я наделала?
Как мне теперь с этим жить?..
Я обнимаю Дарину – в тех искажённых пространствах, где спрятана материя и энергия наших тел.
Милана и Карир отступили, они знают, что сейчас нам надо быть вдвоём.
Я-мы просто стоим в белом сиянии, в виртуальной среде, которую я-мы создали для этого. Но всё как настоящее. И наши нагие тела, и соединившиеся руки, и слёзы на глазах Дарины.
Делаю усилие и максимально отсоединяю свой разум, чтобы говорить от имени Максима.
– Дарина… ничего ты со мной не сделала…
Она поднимает глаза. Это почти как тогда в Гнезде…
– Я тебя раньше полюбил, – говорю я и улыбаюсь.
– Когда? – спрашивает она с подозрением.
Пожимаю плечами. Я не могу это сформулировать, это произошло не в один миг. Очень быстро, но всё же…
Мы стоим обнявшись.
Потом Дарина вздыхает.
И говорит.
– Надо возвращаться. Приближаются гвардейцы.
– Это не страшно, – отвечаю я.
– Конечно. Но там двое Прежних, они хотят прощупать нас и определить границы возможностей.
– Значит, придётся уничтожить гвардейцев по старинке, – отвечаю я.
– Но потом будут двое Прежних. Даже если мы равны им, их двое.
– Мы сильнее, – отвечаю я. – И я уже сражался с ними. Я знаю их слабые места. А с нами ещё никто не сражался.
Дарина кивает.
Время вокруг течёт очень, очень медленно. Но время кончается, я не Высший, чтобы им управлять.
Моё биологическое тело идёт по улице, его окружают.
– Я буду помогать, – говорит Дарина. – У меня есть базовый боевой курс. Но Милана и ребёнок помочь не смогут, их смысл в любви…
– О, ты не представляешь, какой смертоносной может быть любовь, – возражаю я.
И мы соединяемся воедино, все четверо.
Обмениваемся короткими ободряющими касаниями.
Я-мы выходим на физический уровень бытия.
С каждой секундой я-мы всё лучше понимаем, на что способны.
Но пока мне придётся это скрывать.
Я-мы вижу выходящих навстречу по улице гвардейцев. Это сборная солянка, кого тут только нет. Но основная масса ровианцев подступает сзади и через здания.
Я-мы улыбаемся.
И превращаем своё тело в тело Защитника. Гораздо медленнее, чем могли бы, зато впечатляюще – я-мы рычим, вскидываем руки, вытягиваемся, на нас трещит и разрывается одежда…
Я-мы не переборщили?
В нас три с лишним метра роста!
Но ничего. Пусть Прежние считают, что я лишь какая-то продвинутая версия Призванного.
Я-мы колотим себя в грудь, словно Кинг-Конг. Это идея Миланы, и она смеётся.
Навстречу мне неуклюже бегут панцеры, я-мы бежим навстречу.
И начинаем убивать.
