Америка, Америка…
Вашингтон. Пригород Спрингфилд. Было тепло, даже немного душновато, и мы открыли окно. Ведь из Южного полушария, где была зима, мы за сутки переместились в Северное полушарие, где лето было в самом разгаре.
Рядом с нашей кроватью стояли две кроватки дочерей. Американцы все предусмотрели. Едва мы разместили вещи, как в дверь постучал Гарри. Он пригласил нас поужинать. Как гостеприимный хозяин, он показал нам дом, состоявший из гостиной в двух уровнях с открытым камином посредине, над которым с потолка свисал медный кожух вытяжки; великолепной кухни с электроплитой и посудомоечной машиной, прачечной с автоматической стиральной машиной и сушилкой. Дальше шла дверь в служебные помещения, где размещалась охрана и, по-видимому, средства связи и аппаратура подслушивания.
Вместе с Гарри мы все сели за стол и поужинали холодной ветчиной с пивом, подогрели молоко для детей, съели мороженое, которое американцы обычно едят на ночь. Затем Гарри закурил свою трубку, распрощался с нами и прошел в служебную комнату, а Питер проводил нас до дверей спальни и пожелал спокойной ночи. Так началась паша новая жизнь.
Утром нас разбудил довольно сильный стук в дверь. Очевидно, мы долго не могли проснуться. Питер через дверь интересовался, не хотим ли мы позавтракать. Оказывается, было уже девять утра. По телефону, наверное, запрашивали о нашем состоянии. Мы быстро собрались и пошли на кухню завтракать.
Питер, худой, высокий молодой человек лет тридцати, показал нам окрестности и определил примерные места прогулки. Кругом был сплошной лес. Когда мы подходили к дому, услышали громкий звонок, и через некоторое время по дорожке, покрытой гравием, зашуршали колеса приближавшейся машины. Позже мы выяснили, что на лесной дороге, ведущей к дому, имелось сигнальное устройство, оповещавшее охрану звонком о приближении машины.
Когда раздавался звонок, один из охранников выходил встречать посетителей, остальные оставались в прикрытии. Оружия мы никогда у них не видели, хотя оно, несомненно, имелось.
После завтрака раздался звонок, и вскоре появилась машина. Приехал Гарри (в английском произношении звучит как «Хэри»). Приветливый, энергичный, черноглазый, он был одет в серый деловой костюм, курил трубку.
— Хэлло! — сказал он, переступив порог. — Как устроились?
— Хорошо. Нам здесь нравится, — отвечала «Веста». — К тому же все удобства.
Наши дети пока дичились, вслушиваясь в незнакомую речь. Не пройдет и месяца, как они освоятся и начнут быстро лопотать по-английски. Затем Гарри прошел в служебное помещение, куда нам запрещалось входить. Там был телефон и, по-видимому, подслушивающая аппаратура. Судя по типу телевизионных антенн, у них имелась и рация, но охранники в основном пользовались телефоном.
Дети смотрели телепрограмму, мы проводили в порядок нашу комнату, когда в дверь постучали.
— Пойдемте побеседуем, — сказал Гарри. — Прежде всего о режиме вашего пребывания здесь. Пока решится ваш вопрос (еще в Аргентине мы возбудили ходатайство о предоставлении нам политического убежища в США. Это нам посоветовал Густаво), вы будете жить здесь. Передвижение в пределах ста — двухсот метров свободное, режим — свободный, то есть можете заниматься, чем хотите, но далеко от дома не уходите. У вас будет охрана, четыре человека. Нам бы хотелось приобщить вас к американскому образу жизни, поэтому каждый день в сопровождении охранников вы можете отправляться на машине куда вам заблагорассудится. Я так понимаю, что вы — люди с довольно высоким уровнем культуры, поэтому вам, наверное, будет интересно ознакомиться с историей США, посетить музеи Вашингтона и его окрестности. Вас везде и всюду будут сопровождать наши сотрудники. Из ваших средств, вырученных от продажи квартиры в Буэнос-Айресе, машины, мебели и прочее, вам будут выделяться суммы, необходимые для приобретения тех или иных нужных вам и детям вещей. Расплачиваться будут охранники, вам же мы дадим немного денег на мелкие расходы. У вас будет масса свободного времени. Вы, Лэд, — обратился он ко мне, — имеете какое-нибудь хобби?
— Ну, в общем-то люблю что-нибудь помастерить, постолярничать.
— Сегодня же поедете в супермаркет и купите необходимые вам инструменты. Для начала хотя бы пилу, топор, гвозди, молоток. Для детей — образовательные книжки с картинками. Пусть приобщаются к английскому языку.
В прихожей снова раздался звонок, и у подъезда зашуршал гравий.
— Это, наверно, Грэйс, наша повариха и экономка. Она будет закупать продукты и готовить для вас и для охранников ленч и обед. Грэйс, пройдите сюда, пожалуйста!
Вошла высокая худощавая (а в основном все американки высокие и худые) американка лет сорока с лишним в очках.
— Грэйс, это Лэд и Ирма, наши нынешние постояльцы. А это их дети, Сабина и Али. Уже время ленча (было примерно час дня), может, мы что-нибудь перекусим?
Грэйс быстро накрыла стол. Пиво и кока-кола в бутылках, ветчина и копчености, сыры, молоко для детей, на десерт бананы, яблоки, апельсины, пастила.
Гарри перед ленчем выпил порцию мартини-драй (джин с лимоном), его излюбленный аперитив.
— Лэд, здесь в баре в серванте неплохой выбор самых разнообразных спиртных напитков, а поскольку вы держали бар в Буэнос-Айресе, то вот вам книжечка по приготовлению коктейлей. — С этими словами он вручил мне брошюрку с рецептами наиболее популярных американских коктейлей. — Фантазируйте, вам и карты в руки, — усмехнулся он, раскуривая свою трубку.
— Скажите, Гарри, кроме экскурсий, какие еще у нас планы на будущее, какие перспективы? — спросила «Веста». (Мы-то знали, какая у нас перспектива: попытаться удрать вместе с детьми из этого райского уголка, и каждая наша поездка на экскурсию, в кино, в магазин будет иметь одну цель: изучить условия для организации побега, но так, чтобы была полная гарантия.)
— Потерпите с недельку, и я вам все расскажу. Но по предварительной наметке мы вам дадим новые документы и поселим где-нибудь в Канаде, полагаю, что в городе Торонто. Остальное я вам расскажу потом.
— Грэйс, — позвал он, — покажите, пожалуйста, Ирме, как пользоваться электроплитой, кофеваркой, посудомоечной машиной, стиральным и сушильным агрегатом.
Грэйс ввела «Весту» в курс дела домашнего хозяйства. А Гарри тем временем откланялся и убыл восвояси. Он приезжал к нам почти каждое утро после завтрака, обедал с нами, а затем уезжал к себе на работу.
Бунгало, приземистое, вытянутое в длину и невзрачное на вид строение, выкрашенное в коричневый цвет, имело отлично отделанный деревом интерьер. Все здесь было продумано до мелочей: камин с решеткой для barbecue (подобие нашего шашлыка) представлял собой огороженное гранитными плитами пространство примерно два на два метра. Вдоль стен — батареи электрического отопления. Хозяин был большой умелец и все делал своими руками. Но несколько лет тому назад он умер, и вдова стала сдавать дом разного рода жильцам, одним из нанимателей оказалось ЦРУ. Поскольку дом стоял на косогоре, гостиная была выполнена в двух уровнях со ступеньками. Бетонный пол гостиной был выстлан серым ковровым покрытием. Несмотря на летнюю жару, в доме было прохладно, так как стены и плоская крыша обладали отличными теплоизоляционными свойствами. К дому примыкала большая открытая терраса. Он террасы вниз проложена тропа, переходившая местами в ступеньки. Тропка заканчивалась у пруда, где стояла просторная, рубленная из толстых бревен хижина с земляным полом и камином, сделанным из грубо отесанных валунов. По ту сторону пруда на пригорке возвышался дом соседей, выполненный в старинном колониальном стиле. Ни заборов, та оград. Здесь уважается право частной собственности, и каждый владелец отлично знает границы своих владений и никогда не вторгается на территорию соседей. Ниже по заросшей густым лесом долине каскадом располагались еще два таких же искусственных озера. На берегу самого нижнего из них стояла беседка, построенная в виде шалаша, украшенная резьбой по дереву и выкрашенная в красный цвет. Над ней, укрепленная на двух высоченных соснах, была оборудована небольшая платформа, с которой спускалась веревочная лестница.
Очевидно здесь когда-то играли дети. Лес состоял в основном из американских кленов, кроны которых, сходясь высоко над землей, создавали полумрак даже в самую ясную погоду. Перед домом со стороны террасы— большая лужайка, поросшая травой. Она регулярно подстригалась кем-нибудь из охранников, привозивших с собой газонокосилку.
Вскоре во время поездок мы выяснили, что район нашего проживания называется Спрингфилд и расположен в зеленом поясе Вашингтона, примерно в двадцати пяти километрах от центральной его части. Район этот, малолюдный, затерянный в лесах, являлся по сути пригородом Вашингтона, хотя принадлежал штату Вермонт, поскольку сама столица— Вашингтон — совершенно независимая единица: Федеральный округ Вашингтон, границей которого является кольцевая, шестиполосная автомагистраль, опоясывающая город.
По другую сторону дома лес подступал почти вплотную к окнам, и в нашей спальне всегда царил зеленый полумрак, что создавало впечатление пребывания в огромном аквариуме. С торцевой стороны дома находилась усыпанная гравием площадка для автомашин. Здесь обычно стояли две-три машины американских марок. Машины были не служебные, а брались напрокат. Водили их сами охранники. В Штатах детей уже с двенадцати лет сажают за руль, и машина здесь— неотъемлемая часть американского образа жизни. Брать напрокат абсолютно новую машину и использовать ее для служебных целей здесь гораздо экономичнее, нежели содержать целый парк служебных автомашин с водителями, гаражами и прочим. Это, конечно, не значит, что в ЦРУ нет своих служебных машин, но в нашем случае использовались машины, взятые напрокат.
Конторы проката автомобилей здесь в каждом городе. Приехал в чужой город, взял машину напрокат и катайся сколько хочешь. Приехал на этой машине в другой город, машина тебе больше не нужна — агентство пришлет своего водителя, и он отгонит машину обратно. Автомашину можно заказать по телефону из другого города и даже из другой страны.
Прилетаешь на самолете, а в аэропорту уже ждет машина. Оформляешь документы, получаешь ключи от сотрудника агентства, и машина в твоем полном распоряжении. Машины напрокат, как правило, новые или в очень хорошем состоянии. После десяти — двадцати тысяч километров на спидометре агентство выставляет машины на продажу.
Несколько дней ушло на акклиматизацию. Нам позволили гулять по окрестностям, вначале под довольно либеральным присмотром, затем — без каких-либо ограничений, поскольку на километры вокруг была лесная зона, а Вашингтон находился далеко. Лесистые долины здесь называются «creek». Они сплошь и рядом пересекают лес. Гуляя с детьми, мы постепенно осматривались, изучая окрестности. Свести какое-либо знакомство с местными жителями, проживающими в тех немногих домах, что находились по соседству, нам не удавалось. Да и эти дома к тому же использовались чаще всего как дачи, и люди там появлялись только в конце недели.
В доме по ту сторону пруда проводили лето большая семья с детьми. Главой семьи был полковник американской армии, работавший в Пентагоне. Оттуда часто слышались звонкие крики детей. Чаще всего они устраивали игры «под Тарзана»: привязав веревку к дереву, склонившемуся над прудом, девчонки и мальчишки, оттолкнувшись от берега, раскачивались на веревке и с большой высоты, отпустив веревку с воплем прыгали в озеро. Не раз мы слышали оттуда звонкий детский голос, который звал собак: «Doggy, come оп!»
Наши девочки, почти все время проводившие на лужайке перед домом, прислушивались к этим голосам, а потом тоже стали кричать «Догги, кам он». И вот однажды, после того как они несколько раз покричали, в лесной чаще послышался шум, треск, и на лужайку выскочил огромный черный лобастый пес, напоминавший русскую гончую. Один из охранников, которого звали Тай, объяснил нам, что эта порода собак довольно редкая, называется она «лабрадор» и используется для охоты на водоплавающую дичь.
Выскочив на опушку леса, пес встал как вкопанный, не решаясь подойти поближе. Мы хотели угостить его куриным крылышком. Постояв немного, как будто решив что-то про себя, пес стал осторожно приближаться к террасе. Угощение принял. На следующий день он снова пришел и на этот раз уже смело подошел к самому крыльцу. Он стал приходить к нам теперь каждый день и играть с детьми. Однажды он привел с собой свою подругу той же породы. Собаки оказались на диво добродушными и терпеливыми, любили детей и позволяли проделывать с собой все, что заблагорассудится. Дети ложились на них, катались, купались с ними… Но когда с той стороны озера их звали, оба пса немедленно срывались с места и мчались на зов хозяина.
С дачи у нижнего озера прибежал чудесный черный пуделек с красной ленточкой на шее, но хозяева у него были строгие, и вскоре за ним пришли. Откуда-то из дремучего леса появился однажды огненно-рыжий совершенно тощий кот. Дети встретили его с восторгом.
«It's an american cat!» — комментировал один из охранников, пожилой, добродушный Ларри, который целыми днями пропадал на озере с удочками.
Американский кот, который дичился вначале, вскоре к нам привык. Мы его откормили, и он тоже стал нашим другом. В лесу обитало множество белок, которых дети подкармливали и пытались приручить.
Поразительно быстро, практически за один месяц, девочки освоили совершенно новый для них язык и уже бойко болтали с охранниками и с нами тоже.
Уж что там планировало ЦРУ, но нас интенсивно приобщали к американскому образу жизни, делая все, чтобы мы и наши дети полюбили его. Период адаптации в стране включал в себя и «Shopping» — поездки по супермаркетам. В сопровождении двух охранников на машине мы отправлялись за покупками в ближайший крупный супермаркет «Sear’s». Это цепь больших однотипных магазинов— универсамов, выстроенных из светлого кирпича по периметру вашингтонской кольцевой автомагистрали.
Однажды мы заговорили с соседкой (ее дом тоже находился в лесу в километре от нашего) женщиной-пуэрториканкой, матерью шестерых детей. Старший сын имел машину, и мы уже тогда прикидывали, нельзя ли использовать этого парня, чтобы «прокатиться» на его машине в сторону Центра. Однако в следующий раз, когда мы заговорили с этой женщиной, ее былое радушие сменилось вдруг холодной отчужденностью и разговаривать с нами она не стала. Мы поняли, что жители окрестностей, по-видимому, были в какой-то форме предупреждены полицией о нашем пребывании в этой зоне.
Я купил лучковую пилу, топорик, молоток, ручную дрель, бурав, гвозди и соорудил на лесной поляне детский городок. Мы с женой спилили несколько сухих кленов, они оказались превосходным строительным материалом. Отходы шли на дрова для камина. В лесной чащобе нашли брошенный пятнистый военный грузовой парашют, прочные нейлоновые стропы пошли на устройство качелей. Листы нержавейки, подобранные на лесной свалке, я использовал для сооружения горки, а из найденного колеса грузовика получилась отличнейшая карусель на двоих. Перехватывая кольцевой поручень, девочки лихо раскручивались на этой своеобразной карусели на подшипниках. Вскоре к нам стали приходить дети из дальних окрестных домов. Наши охранники были не в восторге от этого. Через некоторое время охрана, по-видимому, как-то решила этот вопрос, и дети сразу же перестали к нам ходить, хотя мы хотели свести с ними знакомство, а через них — с их родителями. Цель была одна — изучать возможности побега.
Завтрак, как правило, состоял из поджаренных на тостере хлебцев, апельсинового сока, приготовленного из замороженного концентрата, овсяных или пшеничных хлопьев с молоком, бекона с яйцами и кофе. Охранники питались отдельно, обычно в своей комнате. Мы же завтракали попозже, на кухне. Ленч был в час дня, обед в шесть вечера. Перед сном — мороженое или хлопья с молоком, чай.
Г рейс вела хозяйство, закупала продукты. Ей помогала негритянка Мэри, которая приезжала на работу на красном подержанном «форде». Пассажирского транспорта здесь никакого не было, и добраться к нам можно было только на машине. Обе женщины жили далеко, за десять или двенадцать миль от нашего бунгало. Так что, не имея машины, они попросту не смогли бы здесь работать.
На ленч обычно приезжал Гарри. Никаких допросов или бесед относительно прошлого не проводилось. Лишь однажды он привез с собой психиатра, мужчину лет пятидесяти с лишним, могучего телосложения, с большими натруженными руками. Он побеседовал с нами около двух часов, затронув самые различные темы. Мы так и не поняли, чего о хотел и зачем он вообще приезжал. Тематика вопросов была в довольно широком диапазоне: от марок автомобилей до обсуждения последних фильмов. Беседу психолог вел как-то вяло, неинтересно и, как нам показалось, бессистемно, поэтому мало что из этой встречи нам запомнилось. Но ЦРУ просто так психологов не присылает, и, проанализировав все его вопросы, мы пришли к выводу, что ЦРУ просто интересует наше психическое состояние после всех этих передряг. По-видимому, где-то наверху обсуждался вопрос о предоставлении нам политического убежища, и психическая уравновешенность кандидатов— это то, что интересует прежде всего иммиграционные власти. А что касается профессионального интереса ЦРУ в отношении нас, то оп, этот интерес, пока никак не проявлялся, если не считать интенсивного приобщения нас к системе американского образа жизни. Прощаясь, психолог объяснил цель своего визита обычной практикой выяснить психическое состояние каждого, кто прибывает в Штаты на постоянное место жительства, особенно лиц пашей категории.
По сравнению с Аргентиной здесь все двигалось и кружило гораздо быстрее, люди с большим рвением относились к своей работе. Мы стали выезжать в город, где посещали различные места, связанные с историей становления и развития Соединенных Штатов Америки. Побывали конечно же и на Washington Memorial— памятник Джорджу Вашингтону, представляющий собой монументальный обелиск высотой более шестидесяти метров, окруженный пятьюдесятью флагштоками, на которых реяли американские национальные флаги (по числу штатов). Джордж Вашингтон— первый американский президент, основатель столицы, названной его именем. На вершине обелиска оборудована закрытая смотровая площадка, откуда можно наблюдать панораму города: Белый дом, здание Конгресса, Смитсоновский институт, Центр искусства имени Кеннеди, памятник Аврааму Линкольну, Пентагон, видневшийся вдали за Потомаком, Национальная галерея и прочие строения, входящие в единый ансамбль, окружающий огромную площадь, изрезанную асфальтовыми дорожками и обсаженную деревьями. Все покрыто изумрудным ковром газонов, по деревьям прыгают доверчивые белки. У подножия обелиска расположен длинный прямоугольный бассейн.
По воскресеньям мы в сопровождении эскорта из двух охранников отправлялись за город. Национальный парк на реке Потомак занимает сотни гектаров. Живописные долины, покрытые девственным лесом, грохочущие водопады Потомака, места для отдыха на аккуратно подстриженных лужайках, где установлены мангалы для barbecue, столы из толстых дубовых досок и бревен. По всему берегу реки водружены транспаранты с предупреждающей надписью: «Не купаться! Опасно для жизни!» Говорят, что вода в Потомаке настолько отравлена сбросами химических заводов, расположенных выше по реке, что в нее опасно окунуть даже палец. В Национальном парке отдыхают целыми семьями. Часто попадаются взрослые и дети, одетые в майки с призывами в защиту окружающей среды. Движение «зеленых» в те годы еще только набирало силу.
В другой раз мы посетили карстовые пещеры неподалеку от Вашингтона. Превосходно оборудованные подземные сооружения природы с гигантскими сталактитовыми гротами, подземными озерами, мостиками — все это имеет подсветку при помощи неоновых светильников и прожекторов. В большом подземном зале, своды которого состоят сплошь из каменных сосулек, оборудован великолепный сталактитовый органный зал. Музыку здесь слушают стоя, так как сидений нет. На каменном подиуме за пультом сидит органист и играет Баха, только музыка эта особенная, извлекаемая из камня: маленькие молоточки, установленные всюду на свисающих с потолка огромных сталактитовых сосульках, при ударе по камню издают удивительные по своей красоте звуки, которые усиливаются при помощи электроники. Орган может работать и в автоматическом режиме, и тогда им управляет компьютер. Ощущение невозможно передать. Каждую такую поездку, каждую экскурсию мы использовали в целях изучения города, транспорта, возможности затеряться во время подобных поездок. Однако охранники во время наших походов цепко держали пас в поле зрения, а когда мы листали какие-нибудь книги или журналы на полках супермаркетов, они старались выяснить, какие темы нас интересуют, и всегда один из них, как бы случайно, оказывался рядом. И чем больше мы изучали и анализировали возможности незаметного отрыва от своего эскорта, тем больше убеждались, что с детьми это будет сделать невозможно. Мы прикидывали десятки вариантов, но ни один из них не давал гарантии успеха.
Гарри между тем составил план нашего закрепления в Северной Америке. В качестве места жительства была выбрана Канада. Предстояло уточнить район проживания. Была разработана легенда нашей новой биографии, освоением которой я начал усердно заниматься. Я уже стал Питером Гендриксом албанского происхождения. В целях привыкания охранники стали обращаться к нам уже по новым именам: Питер и Линда. По легенде, требовалось знание греческого языка, поэтому я часами просиживал над лингафонным курсом и учебными текстами греческого языка, вспоминая этот давно забытый мною язык.
— Почему албанец и почему греческий язык? — спросил я Гарри.
— У наших документальщиков есть готовые документы на албанца по имени Питер и его жену по имени Линда. Они проживали в той местности Албании, которая примыкает к Греции, поэтому там пользуются греческим языком. А что, вам не нравится греческий язык?
— Да нет, язык как будто хороший. А как моя жена?
— О, по своим корням она так и останется немкой, поэтому язык ей изучать не надо.
— А почему Канада, а не США? — спросила «Веста».
— Ну, для нас так удобнее, — отвечал Гарри. — И для вас тоже.
— А город какой?
— Предположительно Торонто.
— Чем же мы там будем заниматься? И на что будем жить?
— На первых порах мы вам поможем. К тому же у нас примерно пять тысяч долларов из тех денег, что в Швейцарии, и средства, полученные от продажи квартиры, машины и имущества.
— А вы не думаете, Гарри, что нас могут искать? Вы полагаете, у наших служб нет возможности выяснить, куда исчезла из Аргентины семья с двумя детьми? Как бы там ни было, а мы дома пока еще числимся советскими гражданами. А разве вы своих американских граждан, да еще с детьми, не стали бы искать, если бы с ними такое случилось?
— Еще как стали бы!
— Ну вот. Так что вы думаете на этот счет?
— Ну, чтобы вас не искали, мы можем устроить вам ложную автокатастрофу со смертельным исходом, и вы исчезнете навсегда. Вот вас и искать никто не будет, — сказал Гарри с улыбкой, и было трудно понять, шутит он или говорит это всерьез.
— Это несерьезно, Гарри, — сказала «Веста». — Не нравятся мне все эти штучки.
— Ну, тогда мы придумаем что-нибудь другое. Время у нас пока есть.
«Когда имеешь дело с ЦРУ, — думал я, — невольно забеспокоишься, как бы эта автокатастрофа не превратилась в подлинную».
Однажды в середине ноября Гарри сообщил, что со мной хотели бы побеседовать джентльмены из ФБР.
Я ответил, что не возражаю. (А с чего бы мне было возражать? Они здесь хозяева.)
Было промозглое осеннее утро. Сильные порывы ветра гнали волну на Потомаке, заставляя шумно трепыхаться флаги, установленные на высоких мачтах на набережной перед «Marriott Hotel». Вдвоем с Гарри мы вошли в бар отеля и заняли столик в углу зала. Пока пили кофе, к столу подошли два джентльмена. Представились просто: Джон и Боб. Отозвав старшего в сторонку, Гарри о чем-то с ним переговорил. Затем сказал, что заедет за мной через три часа.
Втроем мы поднялись в один из номеров отеля. В небольшой комнате было две кровати, кресло, стул и тумбочка. На степе замысловатая картина на абстрактную тему.
Старший из сотрудников, представившийся Джоном, был лысым и худым, речь неторопливая. Второй — по имени Боб, полная противоположность своему шефу: розовощекий, улыбчивый, приветливый, речь быстрая. Если во взгляде Джона сквозило недоверие, то у Боба — просто явное любопытство.
Боб пододвинул к кровати тумбочку, расположился на кровати, я — на стуле, Джон — в кресле. Тусклый свет падал из окна, выходившего во внутренний дворик отеля. Боб включил верхний свет.
— Мы рады с вами познакомиться, — сказал старший, растягивая слова. — У нас к вам есть ряд вопросов, но для разминки, так сказать, давайте-ка немного полистаем вот эти альбомы из нашей «коллекции». Прошу называть знакомых вам лиц, даже если вы их видели когда-либо мельком.
С этими словами он взял один из альбомов, разложенных на кровати, и открыл первую страницу, полностью посвященную нашему разведчику Рудольфу Абелю: Абель, сидящий в кресле, Абель в профиль и анфас, Абель на улице в Нью-Йорке, Абель в полосатой тюремной робе.
— Вы знаете этого человека? — спросил Джон.
— Знаю, конечно, — ответил я. — Это полковник Абель.
— Откуда вы его знаете? Вам приходилось с ним встречаться?
— Ну кто же его не знает! Все газеты и журналы мира одно время были заполнены его фотографиями.
— А лично с ним вы не встречались?
— Лично — нет.
С полковником Абелем мы встречались во время нашего отпуска в Союзе, в сентябре 1967 года, перед самым нашим отъездом. Встреча была организована по нашей просьбе. В предотъездной суете к нам домой приходило немало людей, каждый из которых считал своим долгом провести последний инструктаж по своей линии. Особое внимание, разумеется, уделялось вопросам совершенствования связи, отступного варианта легенды и прочее. И вот однажды наш куратор этого периода Геннадий Савельевич привел к нам невысокого, худого, пожалуй, даже изможденного пожилого человека в свободном твидовом пиджаке и в черном берете. На вид ему было лет шестьдесят. Он был больше похож на художника, чем на ветерана разведки. Взгляд строгий, внимательный, изучающий сквозь очки в металлической оправе. Голос тихий, глухой. Мы сразу его узнали по фотографиям в зарубежной периодике.
— Здравствуйте! — сказал он, войдя в скромную двухкомнатную квартиру родителей жены. — Рад с вами познакомиться.
Мы смотрели во все глаза на этого человека, о котором ходили легенды. Шеф ЦРУ Аллен Даллес сказал как-то о нем: «Я мог бы гордиться, если бы у меня были один-два таких разведчика». До сих пор ФБР так и не знает, кто был у Абеля на связи и какие секреты ему удалось добыть, а секреты эти касались американских планов атомной войны против СССР.
Мы много говорили об организации прикрытия в США, о том, как лучше там обосноваться, как использовать уже имеющиеся у нас связи. Его познания по США были просто энциклопедическими, особенно по Нью-Йорку. Но он хорошо знал и Хьюстон, где мы предполагали поселиться.
Он пробыл у пас недолго, около часа.
— А чем вы сейчас занимаетесь? — спросила «Веста».
— Да вот, живу на даче зимой и летом, пишу пейзажи. А сейчас вот мне надо ехать купить мясо на конец педели.
Он произвел на нас впечатление очень уставшего, немногословного человека. В его глазах как бы сквозил вопрос по поводу того, зачем он вообще к нам пришел. Мы навсегда запомнили его печальный, пристальный взгляд, который, казалось, говорил: «Эх, ребята, и зачем вы только туда едете? Что вам дома-то не сидится? Знаете ли вы, что вас ожидает?»
Затем снова замелькали фотографии, в основном незнакомых людей, среди которых нет-нет да и встречались знакомые лица. Среди них был Олег Калугин и еще несколько знакомых ребят из числа тех, кто обучался в университете в Нью-Йорке, а также в 101-й школе. Поскольку я скрыл свое пребывание в разведшколе, а в Центре я никогда пс работал, то я фактически и не мог знать тех, кто был запечатлен на фотографиях, чаще всего сделанных на улице агентами наружного наблюдения.
Полистав еще два-три толстенных альбома, поговорив о том о сем, мы спустились в вестибюль отеля, где нас уже ждал Гарри с одним их охранников. Мы сели в машину и отправились в свой Спрингфилд, где нас ожидала Грейс с ленчем. По дороге мы с Гарри болтали о разном, но я чувствовал, что он внимательно на меня посматривал, пытаясь, по-видимому, определить, какое впечатление произвела на меня первая встреча с ФБР. А впечатление пока что было не вполне определенное. Альбомы, сотни фотографий и — ничего больше. Но… то ли еще будет, раз уж за меня взялось ФБР.
Справа от нас проплывало массивное приземистое здание Пентагона. Не шел из головы Олег Калугин. Я хорошо помнил его, когда он пришел на первый курс: тихий, скромный юноша с копной светлых вьющихся волос, с мечтательным взглядом серых глаз и неизменной английской книжкой под мышкой, с которой он, казалось, никогда не расставался. Калугин был курсом ниже, так что нам редко приходилось общаться, разве что на собраниях. От преподавателей нам было известно, что в английском языке он большой дока. Пройдет время, и он превратится в опального генерала, который осмелится бросить вызов аж самому Генсеку и Президенту Союза ССР.
Однажды перед ленчем Гарри нашел нас в лесу на тропе, ведущей к дому.
— Меня просили спросить у вас кое о чем, — сказал он, доставая из нагрудного кармана фотографию. Я мгновенно узнал его. Это был Володя 3., который учился на курс старше в нашем институте, затем в разведшколе. Я знал, что по окончании 101-й школы он куда-то исчез. Краем уха слышал, что он пошел на нелегалку. И вот Володя 3. возмужавший, с усами, на фотографии с женой и двумя детьми. Фотография, по-видимому, была сделана для какого-то документа, возможно, на получение визы.
— Да нет, не знаю я этого парня, — сказал я, разглядывая фотокарточку под пристальным взглядом Гарри. — А чем он вас так заинтересовал?
— Странное дело, нигде раньше этот тип в дипломатических кругах не фигурировал и вдруг приезжает к нам в страну работать в вашем представительстве с женой и двумя детьми.
— Ну и что тут такого особенного?
— Да ничего, если бы не его превосходное знание языка. В институте так выучить язык невозможно. Он, должно быть, прожил несколько лет в англоязычной стране. Мы подозреваем, что на нелегальной работе. Нам необходимо установить страну, где он прожил все эти годы до того, как попал к нам.
— А что, и жена его владеет языком также хорошо?
— Она совсем не знает языка. Никакого. Кроме русского, конечно. А вы его, случайно, не знаете? — обратился он к «Весте».
— Ну, мне-то откуда его знать? — сказала «Веста», мельком взглянув на фотографию.
Наш разговор с Гарри на эту тему закончился, и больше мы к нему не возвращались.
— А ты знаешь, — сказала мне потом «Веста». — Этот товарищ на фото встречался со мной в ГДР. Он приезжал туда с инспекционной миссией. Он тогда мне совсем не понравился.
— Почему? Потому что приезжал тебя контролировать?
— Нет, не поэтому. Уж слишком заносчиво он себя вел там, в ГДР.
— Меня смущает вот что, — сказал я. — В разведке не бывает ничего случайного, просто так. Я думаю, что нам пора отсюда уходить. На фотографии товарищ, с которым я учился. Кто-то там у них уверен, что я его, этого Володю 3., должен знать. Значит, не опознав его, я солгал? Я не удивлюсь, если вскоре он притащит еще какую-нибудь фотографию. Цэрэушников, по-видимому, кто-то консультирует в отношении нас.
Через несколько дней Гарри показал мне для опознания еще одного товарища, с которым я учился в разведшколе. Сын крупного дипломата, он до разведшколы уже успел поработать за границей, в нем чувствовался заграничный лоск, он был интеллигентным парнем, приветливым и отзывчивым. Это он в 1956 году доказывал мне преимущества электробритвы, бывшей у пас в ту пору еще диковинкой.
Товарищ этот (имени я его не помню), также на фотографии был с женой и двумя детьми. Мой ответ был прежним: «Нигде с ним не встречался». Гарри не настаивал. Но я догадывался, что Гарри пытается уличить меня в неоткровенности и уже в чем-то преуспел.
Следующая встреча с ФБР произошла через неделю. Гарри привез меня в обусловленное место в городе, где я пересел в служебную машину ФБР, за рулем которой сидел Боб. Мы поехали на конспиративную квартиру, находившуюся в одном из домов жилого комплекса на окраине столицы. Машина внешне ничем не отличалась от других окружавших нас машин, но она была оборудована рацией, а в салоне имелась мигалка с магнитным основанием, которую в случае необходимости выставляли на крышу машины.
Вскоре мы въехали во двор, окруженный добротными четырехэтажными жилыми домами. Вошли в один из подъездов, остановились у дверей квартиры на первом этаже. На звонок никто не отозвался. Позвонили еще раз.
— Наверное, она куда-нибудь ушла, — сказал Джон. — Боб, сходи-ка ты за привратником, пусть принесет ключи.
Вскоре пришел привратник со связкой ключей. Он сразу отыскал нужный ключ, открыл дверь, и мы вошли в квартиру, которая состояла из нескольких комнат, была уютной и содержалась в идеальной чистоте. Судя по фотографии на камине, по справочникам и книгам по дипломатии в книжном шкафу, квартира эта принадлежала, очевидно, отставному дипломату.
Разместившись за круглым столом в гостиной, мы приступили к беседе, содержание которой на этот раз записывалось на магнитофон, установленный тут же на столе. В это время стукнула входная дверь, и Джон вышел в прихожую, где поговорил о чем-то с пришедшей пожилой женщиной, вероятно, хозяйкой квартиры.
Сотрудники ФБР интересовались, как я попал на работу в органы госбезопасности, как проходила учеба в институте, как затем попал в разведку. Слово «КГБ» Джон произносил как-то особенно, с ненавистью, растягивая слоги: «Кэй-Джи-Би» и мрачнея лицом. Чувствовалось, что целью всей его жизни была борьба с КГБ, и боролся он самоотверженно. Похоже, КГБ сидел у него глубоко в печенках. Они подробно расспрашивали об этапах подготовки к нелегальной работе за рубежом, о быте и нравах русских, о моей работе в Аргентине. По характеру вопросов было ясно, что со мной работают сотрудники русского отдела ФБР. Это была обычная рутинная, довольно монотонная работа, к которой я уже изрядно привык за эти месяцы. Повторять все уже сказанное раньше, еще на допросах в Аргентине, было скучно и неинтересно.
Между тем вашингтонская осень уже полностью вступила в свои права. Склоны поросших лесом долин сияли золотом. В последний день октября отмечался примечательный американский праздник под названием Halloween — канун Дня всех святых. Характерным символом этого праздника является маска, сделанная из зрелой тыквы, а тыквы в это время года здесь продают на каждом шагу. Через вырезанное в верхней части отверстие из тыквы вынимается все содержимое, после чего прорезаются глаза, нос, рот с парой торчащих зубов, так, чтобы все выглядело пострашнее, внутрь вставляется свеча. Вечером, когда стемнеет, свечу зажигают и устанавливают этот своеобразный жуткого вида фонарь в окне дома, либо в палисаднике перед домом, либо под кустом или под деревом в саду, но так, чтобы обязательно было видно с улицы. На близлежащей ферме мы купили пару больших круглых оранжевых тыкв, из которых я сделал фонари, установив их на опушке леса перед домом. Зловещие светящиеся оранжевые маски в темноте ночи представляли собой довольно жуткое зрелище. Наши девочки отчаянно трусили, но тем не менее были в восторге. Вечером мы прокатились по Спрингфилду. Всюду в домах и в палисадниках светились эти зловещие оранжевые маски с беззубым оскалом бабы-яги. Накануне Дня всех святых люди гуляют всю ночь, шумом и гамом изгоняя из своих домов нечистую силу.
Наступил ноябрь— пора дождей и листопадов. Дождями залило все вокруг, в том числе и сигнальное устройство, оповещавшее о приближающейся машине, и сигнал перестал поступать в комнату охраны. Поэтому однажды во время ленча внезапно распахнулась входная дверь со стороны леса, и в гостиную ввалился коренастый, лохматый, черный, как цыган, бородач. Одет он был крайне небрежно, но и на нищего не был похож. Охранники в это время находились на своей половине. Сидевший с нами Гарри нервно выскочил из-за стола и устремился навстречу пришельцу.
— Что вам здесь нужно?! — спросил он вошедшего резким тоном. — Кто вы такой и что вы здесь делаете?
— Вы меня извините, ради Бога, — ответил незнакомец вполне миролюбивым голосом. — Я, видите ли, художник, занимаюсь резьбой по дереву, и мне здесь обещали большой дубовый пень для работы.
— Кто вам обещал? — продолжал допытываться Гарри, глядя на него с подозрением. — Какой еще пень?
— Ну, хозяин этого дома. Могу я его видеть?
— Он здесь сейчас не живет. И ни о каком пне мне ничего не известно. Так что ничем не могу помочь.
Потоптавшись у дверей, художник еще раз извинился и отправился восвояси, окинув нас любопытным взглядом черных глаз.
— Муж-жик какой-то, черт бы его побрал! — проворчал в сердцах Гарри, нервно раскуривая свою трубку. Слово «мужик» он произнес по-русски. Гарри был украинец по происхождению, родители его содержали ферму где-то в предгорьях Аппалачей, поэтому он знал много русских и украинских слов. — Шляются тут всякие хипари бородатые. — Он все никак не мог успокоиться и вскоре отправился в комнату охранников. Сигнальное устройство на лесной дороге так никто и не починил. Но для нас это не имело ровным счетом никакого значения.
В декабре легкий морозец сковал землю. В лесу Стоял сплошной шум от падавших листьев. Озера покрылись тонким прозрачным льдом, который не выдерживал лабрадоров, когда те бесстрашно бросались в воду и, проламывая грудью лед, самозабвенно плавали в ледяной купели. Такая уж это порода— лабрадор, хлебом не корми, а дай поплавать.
Мы с «Вестой» недалеко от дома оборудовали волейбольную площадку, натянули сетку между двумя высоченными кленами и стали играть в волейбол, сначала вдвоем, просто перебрасывая мяч через сетку, затем к нам присоединились охранники, и вскоре уже стали играть вместе, мы и все четверо охранников. Однажды утром мы поленились убрать площадку от толстого слоя листвы, нападавшей за ночь, и решили играть прямо по листве. Игра шла оживленно, с азартом, но в какой-то момент «Веста» в прыжке, послав мяч по ту сторону сетки, послала туда вслед за ним и свое обручальное кольцо. Жаль, конечно. Искали все вместе, осторожно перебирая листья и складывая их на ровной площадке. И девочки тоже искали. А листвы была уйма, почти по щиколотку. Искали часа два, почти до самого ленча, и уже совсем было отчаялись, когда один из охранников, к нашей радости, нашел-таки колечко.
В декабре отметили сначала два года со дня рождения младшей дочери, а затем— семь лет старшей. Родились в декабре с разницей в одну неделю. Для младшей испекли пирог, зажгли две свечки, которые она тут же задула. На десерт были бананы. Именинница, с ловкостью обезьяны очистив банан, тотчас сунула его в рот, а кожурой внезапно запустила прямо в лоб сидевшему напротив Гарри. Отскочив от его лба, кожура забавно повисла на его трубке, которую он в это время раскуривал. Все смеялись, и больше всех Гарри, хотя мы и сказали строго дочурке, что так делать нехорошо. После ужина наедине мы посмеялись с «Вестой»: ребенок чувствует, кто наш противник, а противника бьют прямо в лоб, хотя бы и кожурой от банана.
К тому времени мы уже почти отработали план побега. Во время поездок по городу у нас нередко возникали самые разнообразные варианты ухода, но всякий раз они отпадали по тем или иным причинам. Наши прогулки по окрестным лесам становились все более продолжительными. Охрана уже привыкла к тому, что после ленча и перед ужином мы с детьми обычно отправлялись в лес. Младшенькая даже засыпала в коляске, которую мы неизменно брали с собой при поездках в город, при посещении музеев или при гулянье в лесу. Колясочка была с утепленным конвертом для ребенка, на четырех довольно больших колесиках, легко и быстро складывалась, занимая совсем немного места в багажнике автомашины.
Выезжали мы в город, как правило, утром, возвращаясь к ленчу. После ленча охранники— кто отдыхал, кто смотрел телевизор, кто ходил на пробежку по лесным тропинкам, кто с упоением играл в дартс (метание металлических дротиков в мишень). А когда по телевизору давали спортивную передачу— американский футбол, хоккей, баскетбол или бейсбол, то от телевизора никого из них невозможно было отвлечь. Одним словом, с трех до шести вряд ли кто будет нас искать, что давало нам шанс оторваться от противника.
Однажды, когда мы уже заметно вернулись с прогулки и собирались ужинать, негритянка Мэри спросила старшую дочь, когда та забежала на кухню: «И где же это укромное местечко, куда ты ходишь с папой и мамой?» Дочь нам передала разговор, мы поняли, что вскоре не сможем ходить без сопровождения.
Встретили Рождество Христово, которое отмечается здесь в ночь с 24 на 25 декабря. Затем— Новый, 1972 год. Мы планировали уход примерно на середину января. На исходе был пятнадцатый месяц нашего заточения. Однажды поздно вечером, убедившись, что охранники смотрят футбол в своей служебной комнате, я надел спортивный костюм, кроссовки и через окно спальни выбрался наружу. Пройдя в кромешной тьме через лес по знакомой тропинке, преодолев пару глубоких оврагов и лесной завал, я выбрался на шоссе, по которому изредка проходили автомашины. Подражая любителю бега трусцой, входившей в то время в моду, я не спеша затрусил к зданию колледжа, которое возвышалось на пригорке по ту сторону долины километра за два от нашего бунгало. Здесь, рядом со школой, стояли телефоны-автоматы, где на кронштейнах закреплены толстенные телефонные справочники. Мы их приметили, проезжая однажды мимо на машине. Подсвечивая фонариком, полистал книги, отыскав адреса посольств и консульств нашего, Польши, Болгарии и Чехословакии. Записал также на всякий случай телефон приемной нашего посольства. Затем тем же путем вернулся домой. Встречные машины ослепляли фарами. А вдруг знакомые? Ну что ж, захотелось перед сном пробежаться. Мало ли какие могут быть причуды у человека? Кто перед телевизором сидит до умопомрачения, а кто бегает по ночам трусцой. Хотя, как правило, здесь на загородном шоссе пешего не увидишь. Здесь — царство машин. Нет даже пешеходной дорожки, не то что тротуара. Только шоссе. Машина— единственное средство передвижения. Велосипед тогда еще только-только входил в моду.
Дома было все в порядке. Дети спали. Охранники продолжали смотреть TV. Мое отсутствие осталось незамеченным. Так можно и до утра погулять, и никто не хватится. Но ночью никуда не добраться.
Утром 7-го января приехал Гарри. Мне предстояла очередная встреча с ФБР. Эта встреча ничем не отличалась от предыдущих. А их уже было четыре или пять. На прощанье, как бы невзначай, Джон извлек из папки фотографию и показал ее мне. Это была небольшая фотография товарища, который курировал мою индивидуальную подготовку на самом начальном этапе, еще в 1957 году.
— Вам знаком этот человек, не правда ли? — спросил Джон, вперившись в меня взглядом исподлобья. Боб в это время с добродушно-лукавой улыбкой наблюдал за моей реакцией. Приятный тип этот Боб. Умный. Уже, наверное, стал каким-нибудь шефом в ФБР.
— Нет, не знаком, — отвечал я. — А почему я его должен знать?
— Странно, что вы его не знаете. Нам казалось, что он вам должен быть знаком.
— И все же почему я должен его знать? Я не знаю этого человека.
— А разве это не ваш первый куратор по нелегальной подготовке по имени Василий Федорович?
(«Эко хватил! — подумал я. — В самую точку!»)
— Моего первого куратора действительно звали Василий Федорович, об этом я уже говорил. Я вам давал описание того человека. Но ведь это же не он. (А почему я должен был его опознавать? Ведь до этого никого из товарищей я не «опознавал». А вдруг это во вред?)
— Ну, ладно, — сказал Джон, насупив брови. — На сегодня достаточно. В следующий раз поговорим об этом.
Но следующего раза уже не было.
Во дворе в машине ждал Гарри.
Приехали домой. Пообедали.
— Что-нибудь случилось? — спросила «Веста», когда Гарри уехал. Девочки в это время смотрели по телевизору мультики. Мы прошли в ванную, включили воду. Я шепотом рассказал «Весте» о случае с фотографией.
— Смотри-ка, что у нас получается, — сказал я. — Этот товарищ, мой бывший куратор, работал или работает в разведке. И тот парень, что на фотографии, которую приносил Гарри, тоже был оттуда. Он учился вместе со мной в институте и в разведшколе, и конечно же я не мог его не знать. И вторая фотография. Мне кажется, что те фотографии, которые приносил Гарри, и та, которую мне сегодня показывали — звенья одной цепи. Они каким-то образом вышли на моего первого куратора и показывали сегодня его фото, я его не опознал, но они знают, что я лгу. Если предатель засел в управлении «С» то он, по-видимому, может подсказать противнику, что я должен знать этих ребят. Хотят уличить меня во лжи, с тем чтобы после можно было с нами в конце концов как-то определиться. Нас, очевидно, в ближайшем будущем собираются слегка поприжать. А «крот» все-таки, похоже, есть и он продолжает давать информацию.
— Надо уходить, — сказала «Веста», выслушав меня.
— Когда?
— Сейчас. Немедленно. Мы слишком засиделись в «гостях». Пора и честь знать.
— Тогда иди и собирай детей, а я пойду посмотрю, где охранники.
На кухне Грейс мыла посуду. Я прошел в бельевую, где у нас сушилось белье. Уходим по последнему варианту. Сквозь приоткрытую дверь, ведущую в служебное помещение, увидел, что трое охранников находились внутри комнаты: двое лежали, один сидел за столиком, потягивая виски со льдом. Через несколько минут должна была начаться трансляция матча американского футбола на Кубок страны.
«Где же четвертый?»— подумал я. Вышел в лес, огляделся, решил пройтись немного по тропе к озеру. Через некоторое время из-за поворота показался охранник, который, тяжело дыша, бежал трусцой в гору.
— Слушай, Грег, ведь ты опаздываешь на футбол. Сейчас начинается.
— Думаю, у меня еще есть время, — отвечал он, запыхавшись, и помчался в сторону дома. — Мне еще душ принимать!
Я вернулся в бунгало. Убедившись, что Грег принимает душ, я прошел в свою половину. Дети уже были готовы. В колясочку под матрасик мы уложили норковую шубу, мой старый плащ, которым я здесь до этого никогда не пользовался, и маленький портфельчик со слайдами детей — наше самое большое богатство. Одевшись как обычно для прогулки, мы направились к выходу.
— А как насчет спагетти с грейви на ужин? — окликнула нас Грейс, выглянув из кухни.
— Спагетти — это чудесно, Грейс, особенно с грейви, приготовленными вашими руками.
«Веста» пошла на кухню, чтобы взять печенье, мы всегда его брали для девочек, отправляясь на прогулку.
— Грейс, мы пошли немного погулять, — сказала она. — Будем к ужину.
— Счастливо, — крикнула Грейс нам вслед. — Смотрите не задерживайтесь!
Мы вышли из дома, усадили младшую дочь в коляску и направились по лесной тропе вниз к нижнему озеру. Маршрут нами был отработан уже давно, время просчитано до минуты. Оба черных пса увязались за нами. Перейдя через небольшую плотину, мы пересекли ручей. Вдруг из-под ног выскочил заяц и помчался прочь от нас огромными прыжками. Лабрадоры устремились за ним и вскоре исчезли из поля зрения. Треск сучьев стих вдали, и наступила тишина.
— А молодец он, этот заяц, — сказал я. — Побежал туда, куда и нам надо.
Мы пересекли овраг, затем второй и спустились в долину. Местами коляску с дочкой приходилось нести на руках, так как никакой дороги не было. Выйдя на тропу, мы поставили наконец коляску на землю и зашагали вдоль ручья. Через час подошли к месту, где тропа пересекалась с покрытым щебнем проселком. Мы остановились, чтобы оглядеться. Позади нас в дымке лежала долина, по которой мы только что шли. Долина хорошо просматривалась на несколько километров и была совершенно пустынной, только две черные точки стремительно приближались к нам. Это были наши друзья-лабрадоры. Запыхавшись и высунув языки, собаки подбежали и сели рядом, очень довольные собой. Мы отдали им все наше печенье, уговаривая вернуться домой, но бессловесные четвероногие друзья не хотели уходить.
Это было именно то место, где нам предстояло расстаться (точка расставания была в маршруте), чтобы дальше идти разными путями в расчете на то, что кто-нибудь из нас доберется до своих. Мы считали, что информация, которую мы несем (о предполагаемом предателе), является важной. Я снял свою куртку и спрятал ее под кучей валежника. Оба пса озадаченно наблюдали за моими действиями. Я облачился в светлый плащ, который вынул из коляски, надел очки. Мы простились. «Веста» с детьми пошла по направлению к видневшимся в конце просеки домам. Собаки после некоторого колебания поплелись за ними. Я же пошел дальше вверх по долине. Все эти маршруты нами предварительно были изучены, поэтому мы точно знали, куда выйдем. Место было безлюдное. По пути я встретил всего лишь одну женщину с собачкой. Но вот, вскарабкавшись по крутой тропе, вившейся по склону оврага, и перепрыгнув через ручей, я вышел в конец какой-то улочки. Здесь была небольшая площадка, на которой в этот момент разворачивался длинный желтого цвета школьный автобус. На таких автобусах во всех Штатах развозят по школам детей. За рулем сидел паренек лет двадцати.
— Послушай, ты не подбросишь меня до торгового центра? — спросил я его.
— Отчего бы и нет? — ответил приветливо водитель. — Садись. Только сначала развезем по домам детишек.
В салоне автобуса находилось несколько мальчуганов, которых мы доставили домой, после чего автобус помчался в сторону торгового центра Спрингфилда. Когда подъехали к торговому центру, я хотел было расплатиться, но водитель деньги брать не захотел. Высадив меня напротив входа в диспетчерскую такси, он тотчас укатил. Я вошел в диспетчерскую. Пока все шло по плану.
— Мне нужно добраться до центра Вашингтона, — сказал я дежурному диспетчеру.
— Подождите немного, — сказала девушка-диспетчер. — Сейчас я вызову машину. — Усевшись на диванчик, я стал машинально листать лежавшие на журнальном столике газеты. В комнате, кроме меня, никого не было. Я думал о своих. Удастся ли им добраться до нашего посольства?
В диспетчерскую вошел пожилой, грузный мужчина.
— Это вы едете в Washington-down town? — спросил он меня.
— Да, я.
— Тогда поехали, я водитель такси.
Мы вышли. Я оглядел площадь. Как будто все нормально.
— Куда поедем? — спросил он, когда мы сели в машину.
— В министерство финансов, — ответил я.
Желтое такси помчалось по автостраде в сторону столицы. Сидя на заднем сиденье, я прислушивался к разговору, который таксист вел по радиотелефону со своим диспетчером. На город уже опускались сумерки, когда мы миновали Пентагон, который светился окнами. Было начало пятого, и у нас еще был приличный запас времени. Раньше чем через два часа нас вряд ли хватятся. Затем еще часа полтора-два будут искать в лесу, прежде чем объявят тревогу и перекроют все дороги.
Проехали мост через Потомак. Вот и министерство финансов. Отпустив такси, я направился в торговую зону центра, где в небольшом магазине купил шляпу с короткими полями и дешевую пластмассовую трубку. Надо же было хоть как-то изменить внешность. Когда вышел из магазина, было совсем темно. В шляпе, в очках и в плаще (ни то, ни другое, ни третье я никогда здесь не носил), в сумеречном уличном освещении меня не так просто было узнать. После таких покупок в кармане осталось долларов пять с мелочью. Государственные учреждения и частные конторы заканчивали свой рабочий день, и улицы столицы были полны пароду, что благоприятствовало моему замыслу. Я шел на остановку автобуса, который должен был подвезти меня в район расположения посольства Болгарии. Маршрут автобуса я нашел на туристическом плане города, который мы приобрели для проведения экскурсий. Почему я выбрал именно это посольство? Я считал (и, как оказалось, совершенно напрасно), что с исторической точки зрения они наши самые верные друзья и союзники. К тому же мы ведь их в свое время освободили от турецкого ига, так неужто не помогут русскому, попавшему в беду? Возможно, мне удалось бы проскочить прямо в наше посольство, полицейские могут и не задержать.
Я вскочил в подошедший автобус и проехал несколько остановок. В одном из тихих переулков отыскал особняк посольства Болгарии. Улица была безлюдной. Даже полицейского не было видно, хотя он должен был, по идее, находиться где-то поблизости.
Нажал на кнопку звонка. Открыла миловидная девушка в белой блузке и джинсовой юбке.
— Добрый вечер, — сказал я по-английски.
— Чем могу быть полезна? — спросила она с приветливой улыбкой.
— Разрешите войти, — сказал я. — У меня возникла небольшая проблема, и я думаю, что вы мне сможете помочь.
Она пропустила меня внутрь, закрыла дверь и предложила присесть на диван из черной кожи, стоявший в небольшом вестибюле. Ее черные глаза смотрели на меня с вежливым любопытством. Я знал, что я рискую, поскольку вестибюль мог прослушиваться Местными спецслужбами, но у меня не было другого выхода.
— Видите ли, моя проблема несколько деликатного порядка. Я — советский гражданин, попал в сложную ситуацию, и мне необходимо, чтобы вы сообщили обо мне в службу безопасности Советского посольства. Это дело срочное. Только и всего. (Все это было продумано мной заранее и, как оказалось, не совсем удачно).
— Сейчас я позову дежурного, думаю, он поможет разрешить вашу проблему.
Она позвонила по внутреннему телефону и сказала, что дежурный сейчас придет.
Между тем мы перешли на русский, которым девушка владела в совершенстве. Она поведала мне о том, что училась в Москве и что у нее самые добрые воспоминания о нашей стране.
Через несколько минут с верхнего этажа по белоснежной лестнице спустился холеный сорокалетний, склонный к полноте мужчина среднего роста. Он мне сразу почему-то не понравился. Не дойдя несколько ступенек, облокотившись на перила, он выслушал мою просьбу.
— А почему бы вам самому не пойти в Советское посольство и найти, кого вам нужно? — спросил он.
— Видите ли, я не могу этого сделать, так как мне могут помешать.
— Кто это вам может помешать?
— Полиция.
— Ах полиция! Вы что, не в ладах с американской полицией? Вы что-нибудь натворили?
— Да нет, ничего я не натворил, но я прошу, чтобы вы мне помогли.
— А я считаю, что вы провокатор, и прошу вас немедленно покинуть помещение посольства.
— Но я не могу этого сделать. Я считаю, что…
— В таком случае я вызываю полицию.
— У вас будут неприятности.
— Прошу мне не угрожать! Я знаю, что делаю! Убирайтесь вон, иначе я вызываю полицию!
Девушка округлившимися глазами сочувственно смотрела на меня. Но она не могла вступать в спор с барственным дипломатическим бюрократом.
— Но куда же я пойду? Меня ведь наверняка уже ищут.
— На все четыре стороны, — ответил он резко.
— Здесь неподалеку советское торгпредство, — подала голос девушка из-за стойки.
— Да, торгпредство здесь рядом, туда и идите! — сказал господин.
— Вы мне можете дать его адрес?
— Дай ему адрес, и чтоб ноги его здесь не было! — буркнул дежурный, презрительно оттопыривая нижнюю губу. «Ну и противная же рожа», — подумал я. Поднявшись по ступенькам до середины лестницы, он взирал на меня оттуда с такой откровенной неприязнью, как будто это не наш Скобелев освобождал его страну от ига, а наоборот. Уже потом, много лет спустя, я подумал, что, может, по-своему он был в какой-то степени прав.
Девушка дала мне листочек бумаги с адресом и телефоном торгпредства и в нескольких словах объяснила, как туда пройти, начертив схему прилегающих улиц. Ей было неудобно, и она прятала глаза. «Союзник» продолжал торчать на лестнице, молча наблюдая за нами. Я попрощался с девушкой, поблагодарил ее за отзывчивость и, не удостоив взглядом «союзника-предателя», вышел в ночь. Было уже начало седьмого. Опасное время. Наша «фора» подошла к концу, и нас уже, очевидно, начали искать в лесу. Мне даже чудились их крики.
Проклиная на чем свет стоит «липовых» союзников, я шел вдоль плохо освещенных кварталов, состоявших из невысоких домов с палисадниками. Попадались редкие прохожие, в основном негры. Проходили редкие машины. В конце улочки показался худощавый стройный негр с густой шапкой волос, одетый в длинное модное демисезонное пальто, на левом лацкане которого поблескивал большой круглый значок. «А ведь это же Джо!»— мелькнула мысль. По спине у меня пробежали мурашки, и мне вдруг стало жарко. Негр этот был как две капли воды похож на Джо, одного из наших охранников, дежуривших на прошлой неделе. Он шел мне навстречу и задумчиво улыбался, думая, наверное, о чем-то совсем. Мне же показалось, что он меня узнал и улыбался мне. Я уже заготовил было ответ на его возможный вопрос. «Привет, Джо! Как поживаешь? Мы тут с ребятами прогуливаемся. Они меня ждут в машине, а мне тут надо посетить кое-кого». (Ведь он давно у нас не был и не мог знать о том, изменился ли мой статус.) И лишь когда «Джо» был уже совсем близко, я понял, что обознался. Подойдя к стоявшей на перекрестке бензоколонке, я спросил у коренастого негра средних лет в шляпе, шедшего мне навстречу, как пройти к советскому торгпредству.
— Не знаю, — пробормотал он.
— Вам нужно советское торгпредство? — послышаться откуда-то сверху низкий женский голос. Прямо над бензоколонкой в открытое окно высовывалась толстая негритянка средних лет, очевидно владелица бензоколонки.
— О, сэр, они часто у меня заправляются, эти русские, я их хорошо знаю. Они мои хорошие клиенты.
Женщина довольно толково объяснила, как пройти к нашему торгпредству.
Пройдя еще несколько кварталов, я свернул в узкую улочку, сплошь застроенную особняками. Напротив одного из них по улице прогуливался здоровенный полицейский в форменном бушлате. Улица была слабо освещена, и вывески на торгпредстве я вначале не заметил, поэтому пришлось обратиться к полицейскому, охранявшему торгпредство.
— Прошу прощения, — сказал я, вынимая трубку изо рта, — где-то здесь находится советское торгпредство.
— Вот оно, — бросил он небрежно, глянув на меня с высоты своего роста, показывая на особняк рукой, затянутой в черную кожаную перчатку.
Подойдя к массивной двери, я разглядел отсвечивавшую бронзой табличку с надписью «Торговое представительство Союза Советских Социалистических Республик». Нажал на кнопку звонка. Тишина улочки нарушалась лишь тихим шелестом шин проезжавших по дальней магистрали автомобилей. На полицейского я не оглядывался, но затылком чувствовал, что он за мной наблюдает.
Дверь приоткрылась. На пороге стоя худощавый черноволосый парень лет тридцати в белой рубашке и черных брюках.
— Привет, — сказал я, когда он пропустил меня в прихожую. Он смотрел с недоумением на незнакомого ему человека. Я отлично знал, что в советских представительствах работают на таких должностях только советские граждане, тем более в Штатах. — У меня к тебе небольшое дело, — продолжал я, присаживаясь на диван к журнальному столику. — Дай-ка мне бумагу и не бойся, я свой в доску. — Жестами показал ему, что нас могут подслушивать, имея в виду американские спецслужбы. Он принес бумагу и карандаш, и я написал следующее: «Прошу срочно, но не по телефону, сообщить в службу безопасности посольства, что «Вест» находится здесь и срочно просит о помощи».
Молодой человек прочитал записку, внимательно посмотрел на меня. Меня стало знобить так, что зуб на зуб не попадал. На улице было жарко, а теперь вдруг бросило в дрожь. Я добавил: «В посольство пошла жена с двумя малыми детьми, и я беспокоюсь, дошли ли они».
Он жестом показал, что все будет в порядке. Потом куда-то ушел и вскоре вернулся, поставив передо мной на столик полстакана водки и маленький бутерброд — черный хлеб с острым сыром. Благодарно кивнув ему, я выпил. Полегчало.
«Сейчас должны подъехать из посольства, — написал он на бумажке. — Там уже знают, что вы здесь».
Как он сообщил так быстро обо мне в посольство, я не знаю, но в стране главного противника имеются свои четко отработанные средства связи. Возможно, это был условный телефонный звонок. Возможно — радиосигнал. Скорей всего, кто-то съездил в посольство на машине.
Парень проводил меня в гостиную с камином и оставил одного. На журнальном столике лежали советские газеты и журналы. Я присел на диван и стал машинально их просматривать. Прошло полчаса. В дверь заглянул тот же дежурный.
— Звонили, что уже выехали, — сказал он. — Минут через пятьдесят будут здесь.
Часы уже показывали половину восьмого. Сейчас поиски в лесу, наверное, уже прекратились и, по-видимому, приступили к поискам в городе. Могут перехватить по пути в посольство. В прихожей послышались шаги. В комнату вошли двое. Они, очевидно, прочитали в моих глазах немой вопрос.
— Обошлись без потерь, — сказал один из них, улыбаясь. — Твои у нас в посольстве. Очень волнуются за тебя. Мы уже послали шифровку в Центр.
Моя до предела напряженная нервная система неожиданно вдруг резко дала сбой. Я еле успел вытащить из кармана платок, как из глаз неожиданно для меня самого брызнули слезы. Отвернувшись, я отошел к камину. Платок красного цвета с вышивкой латинской буквой «Д» от слова «daddy» (папа), подарок детей, сразу стал мокрым. Было очень неловко, но я ничего не мог с собой поделать. Я был у своих. Мои — в безопасности.
Преодолев минутную слабость, я повернулся к товарищам, с молчаливым пониманием ждавшим, пока я приду в себя. «Главное сделано, — думал я. — Мы у своих».
— Тебе надо будет переодеться во что-то другое (обращались на «ты», по-свойски, как коммунисты между собой), — сказал старший, — и мы поедем в посольство. Здесь оставаться нельзя ни минуты.
— А нас не перехватят по дороге? — спросил я.
— Могут, конечно, но пока признаков тревоги нет. Мы следим за эфиром, пока все тихо. Да и здесь, на улице, все чисто. Поехали.
Я надел темно-серое демисезонное пальто, которое снял с себя один из приехавших. Другой отдал мне свою кепку, надев на голову мою шляпу. Медлить было нельзя. Я попрощался с дежурным, и мы втроем вышли на улицу. Машина стояла у подъезда. Водитель, увидев нас, сразу запустил двигатель. Один из товарищей сел рядом с водителем, другой — рядом со мной на заднем сиденье. Машина тронулась. Мы подышали на боковые стекла, чтобы трудней было разглядеть, кто находится внутри.
