После обращения в марте 1919 г. 1 конгресса Коминтерна, руководимого В.И. Лениным, к угнетенным народам Востока с призывом совместно бороться против мирового империализма, аппарат Коминтерна стал обдумывать планы более тесных связей с Китаем. В апреле 1920 г. Дальневосточный секретариат ИККИ направил в Китай группу работников во главе с Г.Н.Войтинским; в нее вошли также его жена М.Ф. Кузнецова, И.К.Мамаев (в 1924–1927 гг. — военный советник в Китае) и его жена, Ян Минчжай (переводчик). Целью их визита были знакомство с обстановкой в Китае, налаживание контактов с передовыми кругами китайского общества и изучение возможности создания в Шанхае Восточного секретариата Коминтерна. Они первую остановку сделали в Пекине. Здесь через профессора С.Н.Полевого, преподававшего в Пекинском университете и имевшего обширные связи с прогрессивной китайской интеллигенцией, был установлен контакт с пионером марксизма в Китае Ли Дачжао и группировавшейся вокруг него радикально настроенной революционной молодежью. Однако казенный, чиновничий Пекин, центр милитаристской реакции, лишенный промышленности и, следовательно, крупных отрядов рабочего класса, не представлялся тогда для коминтерновской группы достаточно перспективным для развертывания коммунистического движения.

Другим политическим центром Китая был в те годы Гуанчжоу. Но там тоже не было развитой промышленности. Вот почему опорным пунктом работы Коминтерна в Китае и на всем Дальнем Востоке в конце концов был избран Шанхай — крупнейший промышленный и пролетарский центр страны и одновременно средоточие революционной интеллигенции. “Шанхай является центральной базой китайских социалистов, где можно вести открыто пропаганду. Там существует масса организаций социалистического характера, — говорилось в докладе в Амурский областной комитет РКП(б) от 5 октября 1920 г. представителя Китайской коммунистической партии Федора (Лю Цяня) о результатах его поездки в Шанхай. — Выходят более 300 номеров изданий, все социалистического направления. Там устраиваются иногда митинги. Литература, газеты, журналы, издаваемые с портретами советских деятелей, в особенности Ленина, Троцкого, покупают нарасхват».

Шанхай был также узлом межимпериалистических противоречий и базой империалистического господства в Китае, выступавшего здесь в самой неприкрытый и циничной форме. В мире Шанхай называли и Жемчужиной Востока, и Парижем Азии, и Голкондой Китая, и, наконец, Городом Желтого Дьявола. «Шанхай — огромный город, мощенный асфальтом, с громадными зданиями, пышными многоэтажными отелями, широкими улицами, по которым движутся десятки тысяч пестрой людской массы, большим количеством мчащихся и ревущих автомобилей, длинными кварталами проституции, биржевыми «брокерами» — комиссионерами, играющими на разнице между «золотом и серебром», делающих «прибыль» на спекуляции, посредниками всякого типа и сорта, мчащимися в экипажах в погоне за прибылью из банка в банк, — довольно метко писал об этом городе А.Е.Ходоров в своей книге «Мировой империализм и Китай» в 1922 г. — Шанхай — город монотонного ритмического «пения» китайских полуголых рабочих, впряженных в телеги, переносящих тяжести или разгружающих иностранные корабли.

Шанхай — клоака мира с неисчислимым множеством «баров», распивочных мест, где пропивают, покупают и продают опий, душу и женское тело. Шанхай — город с отборными смуглыми индусами в чалмах — в роли верных и «преданных» охранителей полицейского порядка, и важными гордыми англичанами в роли высших «блюстителей» порядка. Шанхай — город спекулянтов, сыщиков, снобов и проходимцев, город жадной эксплуатации, город чахоточного труда рабочих и бешеных доходов «завоевателей».

Действительно, Шанхай обладал всеми особенностями, присущими английскому представлению об идеальном колониальном городе. В нем царствовала кастовая система и правил западный принцип «разделяй и властвуй». Город состсоял из просторной и благоустроенной территории Международного сеттльмента и Французской концессии и тесного, скученного до предела китайского города. Вдоль улиц и авеню иностарнной части Шанхая, утопавших в зелени высоких деревьев, простирались тщательно подстриженные газоны, яркие цветники, сады. За ними поднимались полудворцы и виллы шанхайской знати. На улицах Международного сеттльмента рослые индусы в красных чалмах, с заплетенными бородами руководили транспортным движением и следили за порядком. Полицейскую службу на улицах Французского города несли анамиты из Индокитая (позднее полицейские силы пополнили русские). Полиция сеттльмента состояла не только из индусов, но в нее входили и китайцы, и англичане. Позже были включены и русские эмигранты. Однако даже по экипировке полицейского можно было определить отношение англичан в той или иной нации. Полисмены-китайцы были вооружены самым старым оружием; полисмены-индуся лучше оплачиваись и были вооружены более современным оружием. На недосягаемой высоте для них стояли английские полицейские. В трамваях сеттльмента кондукторами и вагоновожатыми служили китайцы, а инспекторами и контролерами билетов были корейцы. Взаимная вражда между ними не допускала никаких сговоров и комбинаций. Так было и во всех других частных и муниципальных предприятиях города.

Самым надменным и высокомерным насленением иностранного Шанхая, по мнению русских, было английское, состоящее за редким исключениме из разночинцев и авантюристов. Большинство английской знати Шанхая у себя на родине в социальном положении не поднялось бы выше мелкого торгаша на Истсайде в Лондоне. В колонии же эти разночинцы обрели то, что не могли найти у себя на родине; здесь они стали белой костью, людьми голубой крови, чопорной, надменной колониальной аристократией. В привольных условиях колониального быта и особенностей английского владычества они создали для себя исключительные права и положение, способствовавшие их быстрому обогащению.

Другие иностранные колонии не хотели отсать от англичан. Мелкие французские коммивояжеры, грошовые продавцы вразнос резиновых изделий, с трудом добывавшие на своей родине скудное пропитание, становились в колонии богатыми рантье, членами фешенебельных клубов, владельцами роскошных резиденций и вилл на Французской концессии.

«Иностарнное население Шанхая начала двадцатых годов не превышало 15–20 тыс., - пишет П.Балакшин. — Самой большой и влиятельной была английская колония, затем шли французы, американцы, немцы, итальянцы, скандинавы. Замкнутой и тесно сполоченной колонией жили японцы в районе Хонкью. В кастовой изоляции находилась большая колония «полукровынх» «завкастов», называвших себя португальцами, лиц португальского происхождения. В зависимости от преобладания той или иной крови в свою очередь они подразделялись на ряд каст.

Трехмиллионный китайский город, Великий Шанхай, как его называли китайские власти, делился не столько на касты и классы по признаку рождения, сколько на классы власть имущих и бесправных, на богачей и бедняков, на компралоров и кули».

На самой низшей ступени сложной кастовой системвы Шанхая оказались прибывшие сюда русвкие эмигранты.

Такой Шанхай был очень удобен и для связей с внешним миром. Представитель Иностранного отдела Дальбюро ЦК РКП(б) в те годы Г.Н. Войтинский выехал в Шанхай и пробыл там лето и осень 1920 г. Он оказал содействие созданию в Шанхае в мае 1920 г. первого в Китае коммунистического кружка из пяти человек во главе с Чэнь Дусю. При его участии в августе в Шанхае был организован также Союз социалистической молодежи и начат выпуск еженедельного журнала «Чжунго гунжэнь» («Китайский рабочий»). Одновременно Г. Войтинский помогал группе Ли Дачжао в работе по организации коммунистических кружков в Северном Китае. В докладе, сделанном в Москве В.Д. Виленским-Сибиряковым ИККИ о зарубежной работе среди народов Восточной Азии (с сентября 1919 г. по август 1920 г.) от 1 сентября 1920 г. сообщалось, что «в мае месяце с[его] г[ода] был организован временный коллективный центр для руководства расширенной работой», который был «приурочен местопребыванием в Шанхае и получил название «Восточноазиатского секретариата Ш Коминтерна». Подчеркивалось, что Шанхай является «главным центром коммунистического издательства в Китае» (помощь Коминтерна коммунистическим партиям Востока, согласно установке его IV конгресса, как раз и должна была выражаться прежде всего в содействии в деле постановки печати, периодических изданий и органов на местных языках»). «Здесь секретариат располагает рядом газет и журналов, — говорилось в докладе. — Приобретены нами: «Шанхайская жизнь», из китайских газет — «Чжоубао», «Гуй жибао». Из журналов: «Синь циннянь» («Новая молодежь») — ежемесячный журнал, издаваемый доктором Чэнь Дусю, профессором Пекинского ун[иверситета], «Синь Чжунго» («Новый Китай») (последний перенесен сейчас в Пекин). Виленским отмечалось, что в Шанхае организовано бюро печати.

Через Шанхай были сделаны попытки НКИД установить связь с Сунь Ятсеном. Первую осуществил посланный в Шанхай весной 1920 г. полковник старой русской армии М.Г. Попов, который в качестве профессионала должен был оценить военный («Северо-Западный») план Сунь Ятсена. Попов счел этот план неосуществимым, дав при этом весьма негативную оценку его автору, как «старомодному милитаристу, который не видит иного пути спасения своей родины, кроме военного».

Вторую — примерно в то же время — осуществил эмиссар Москвы генерал А.Потапов. События 1917 г. застали его на Дальнем Востоке; в какой-то момент он счел за благо вернуться в Россию, но опасался, не будет ли препятствием этому его отнюдь не революционное прошлое (летом 1917 г. он поддерживал Корнилова). Поэтому Потапов решил возвратиться не с пустыми руками. «Д-р Сунь Ятсен, с которым я имел тесную связь в Шанхае, является ярым англофобом и врагом пекинского и кантонского (ныне распавшегося) правительства,» — писал он в докладной записке на имя Г.Чичерина…Мы условились с ним о связи по имеющемуся у меня китайскому и английскому шифрам. Кроме его фотографии, я никаких от него документов не имею. В разных беседах он неоднократно высказывал недоверие к возможности нашего успеха проведения коммунизма в России».

Любопытна характеристика, данная этим двум «эмиссарам» Москвы, американским разведчиком в Шанхае Джорджем Сокольским в своем донесении генеральному консулу США в Шанхае Эдвину Каннингаму, которое последний направил конфиденциально государственному секретарю США в Вашингтон 30 марта 1920 г.

«Большевистская пропаганда в Шанхае незначительна и никак не связана с Москвой. Три основных фактора заслуживают упоминания в этой связи: генерал Потапов, полковник М.Г.Попов и Русское Бюро Труда.

Генерал Потапов выдает себя за большевика и за жертву, принесенную на алтарь русской революции. На самом деле во время столкновения между Керенским и Корниловым в Петрограде он был на стороне Корнилова и действовал против революционных войск. В этом — одно из объяснений его появления на Дальнем Востоке. Будучи вовлеченным в большевистскую пропаганду в Японии, он имел там неприятности, однако не думаю, чтобы он предпринял что-либо существенное. Он — неврастеник, страдает манией преследования и чрезмерным самомнением о важности собственной персоны. Он высказывался в том смысле, что может осуществлять контакты с Москвой даже в тех случаях, когда это не в состоянии сделать Владивостокское Земство: он то и дело раздает рекомендательные письма к Ленину, которые затем под тем или иным предлогом забирает обратно. Он посетил д-ра Сунь Ятсена, с которым обсуждал планы сотрудничества Гоминьдана с большевиками. Однако он признает, что не имеет на то полномочий. Я предложил помочь ему при условии, если он предъявит мне свой мандат, но такового у него не оказалось. Он сам сказал мне об этом. Его говорливость стала причиной того, что широко распространились слухи о большевистской пропаганде в Шанхае. Он был в близких отношениях с генералом Ван Итаном и секретарем последнего, м-ром Цао. Он также обсуждал свои планы с генералом Гао Шипином, бывшим начальником штаба дунцзюня Гиринской провинции. Однако Гао Шипин не обладает ни властью, ни влиянием; он восстановил против себя даже тех, кому первоначально импонировал его разгульный образ жизни.

Генерал Потапов — близкий друг м-ра Лю, корейца, который недавно встречался в Токио с м-ром Хара и которого считают японским агентом. М-р Лю называет себя демократом, но есть серьезные основания полагать, что он просто друг (так в оригинале, видимо, следует читать дурак. — В.У.). Остается неясным, почему он и генерал Потапов так близки между собой.

Потапова не следует принимать всерьез, да никто и не принимает, если не считать газетчиков, столь падких на рассказы о большевиках.

Полковник Попов — человек совершенно иного сорта.

Он прибыл с мандатом, выданным ему командующим большевистскими войсками в Амурской области. Я видел его мандат, который оказался подлинным. Его миссия носит секретный характер, и он никому не открывает ее цели. Он не вовлечен в пропаганду.

Тем не менее, он посетил м-ра Тан Шаои, который передал ему копии китайско-японского оборонительного пакта, заключенного в мае 1919 года.

Полковник Попов читает, пишет и говорит по-китайски и по-японски, он переводил на русский язык японскую поэзию. Он служил в армии при старом режиме и был пять или шесть раз ранен. В 1918 году он был послан Троцким для принятия всей собственности, принадлежащей России на Дальнем Востоке, но был взят в плен чехами и попал в тюрьму.

Во время своего нынешнего визита он встречался с д-ром Сунь Ятсеном, который обсуждал с ним возможности сотрудничества.

Полковник Попов пришел к выводу, что планы д-ра Суня неосуществимы. Он сказал, что большевики устали от войны и хотят мира. Он охарактеризовал д-ра Суня как старомодного милитариста, который не видит иного пути спасения своей родины, кроме военного. …По его поведению я делаю вывод, что полковник Попов был послан для ознакомления с ситуацией и перспективами на будущее, а также для того, чтобы выяснить состояние дел здешнего российского консульства. …В настоящее время полковник Попов уже вернулся во Владивосток».

Поступившая информация из Китая в Москву изменила отношение советских руководителей к Сунь Ятсену. В октябре 1920 г. с Сунь Ятсеном в Шанхае встречается Г. Войтинский. Позже Г. Войтинский опубликовал статью: «Мои встречи с Сунь Ятсеном».

Весной 1921 г. в Китай прибыл голландский коммунист Г. Маринг (Х. Снефлит) в качестве представителя Коминтерна. Осенью 1921 г. он также встретился с Сунь Ятсеном, который в то время сконцентрировал свои войска в Гуйлине (Гуанси). Маринга в качестве переводчика сопровождал Чжан Тайлэй. В ставке Сунь Ятсена они пробыли девять дней и имели с Сунем три продолжительные беседы.

В июне 1921 г. в Шанхай из России выехал представитель Профинтерна и одновременно Дальневосточного секретариата Коминтерна и разведотдела НРА ДВР некто Никольский. По данным российского историка К.В.Шевелева, его псевдоним еще до конца 70-х годов не был раскрыт. Российский историк, доктор исторических наук А.Н.Картунова вместе со старшим научным сотрудником ЦПА ИМЛ Р.И. Парадизовой в 1987 г. пришли к заключению, что Никольский — это по всей видимости Нейман-Никольский Владимир Абрамович, он же Берг Виктор Александрович (1898–1943 гг.), член РКП(б) с 1921 г., окончил три класса Читинского коммерческого училища. В 1919–1920 гг. проходил службу в частях Народно-революционной армии Дальневосточной Республики. Имеются данные, что по крайней мере в 1921 г. Берг являлся сотрудником административной секции Коминтерна. С 1921 по 1925 г. Нейман-Никольский работал в Маньчжурии. Летом 1926 г. прибыл в Читу из Хабаровска. В 1938 г. был арестован и осужден по обвинению в принадлежности к троцкистской оппозиции, погиб в 1943 г. Посмертно реабилитирован.

А.Колпакиди и Д. Прохоров в своей книге «Империя ГРУ. Очерки истории российской военной разведки», вышедшей недавно, также утверждают, что это был Нейман Владимир Абрамович (Берг Виктор Александрович).

Никольскому надлежало вместе с прибывшим 3 июня 1921 г. в Шанхай представителем ИККИ для стран Дальнего Востока Марингом принять участие в подготовке 1 съезда Компартии Китая. Уже 9 июля последний отправил в Москву сообщение, в котором отмечал: «Надеюсь, что конференция, которую мы собираем в конце июля, принесет большую пользу нашей работе. Небольшие группы товарищей будут сплоченны. После этого можно будет начать централизованную работу». Никольский привез денежные средства для определенных советских работников, находившихся в то время в Китае.

С 23 июля по 5 августа 1921 г. учредительный съезд КПК был проведен в Шанхае и Цзясине. В работе съезда приняли участие 12 делегатов, представлявших 53 человека, именовавших себя коммунистами. Никольский и Маринг приняли участие в работе съезда как представители Коминтерна. Никольский, выступив перед делегатами, рассказал о положении в Советской России и информировал китайских делегатов об учреждении в Иркутске Дальневосточного Секретариата ИККИ.

Таким образом, была создана одна из первых коммунистических партий Дальнего Востока, которая затем принимается в Коминтерн и становится как бы его одной из секций.

В ЦПА ИМЛ был обнаружен единственный документ за подписью Никольского — это удостоверение, выданное им участнику 1 съезда КПК Чжан Готао при отъезде последнего в Советскую Россию на 1 съезд коммунистических и революционных организаций Дальнего Востока. В своих воспоминаниях в связи с этим событием много лет спустя Чжан Готао писал: «Он (Никольский — Чжан Готао за давностью лет называет его Николаевским. — В.У.) описал район (станции) Маньчжурия и китайско-советской границы. Затем спросил, достаточно ли тепло я одет. Когда я сказал ему, что я в полной готовности и могу ехать немедленно, он взял деловой бланк какого-то торгового дома из выдвижного ящика своего письменного стола. Этот бланк выглядел ординарно. Показав его мне, он сказал: «Эта карточка является Вашим паспортом. На ней все выдавлено булавкой. Это секретный знак». Он рассказал мне подробно, как тайно передать эту карточку владельцу определенной парикмахерской (на станции) Маньчжурия. Этот человек переправит меня через границу».

С этим удостоверением Чжан Готао прибыл в Иркутск, а затем в Москву на указанный съезд.

Осенью 1921 г. в Шанхае появился атаман Семенов. Вначале он обосновался в Международном сеттльменте, но под давлением властей вынужден был переехвть на Фпанцузскую концессию. Там некто Нахабов покушалсяе на его жизнь, был арестован, но освобожден на том основании, что «факт покушения не был доказан». Не желая допускать политической борьбы на территории Шанхая, консульский корпус предложил атаману Семенову покинуть город. Он выехал в Тяньцзинь и одно время скрывался от преследований китайских властей в итальянской семье, куда его устроил бывший командир итальянского батальона, знавший Семенова еще во время контреволюции в Сибири.

В 1922 г., получив разрешение на въезд во Францию, Семенов выехал из Китая в Ванкувер, по пути в Вашингтон, Нью-Йорк и оттуда в Европу.

В 1922 г. между Сунь Ятсеном и российскими дипломатами завязалась оживленная переписка и были установлены личные контакты. Он охотно встречался с советскими людьми, посещавшими Гуанчжоу, в частности с представителем Коммунистического Интернационала молодежи (КИМ) С.А. Далиным (в 1921 г. был членом Дальневосточного секретариата Коминтерна, затем работал в Восточном отделе ИК КИМ, позже до конца 1927 г. преподавал в Университете им. Сунь Ятсена).

Далин ехал в Кантон для проведения 1-го съезда Союза социалистической молодежи, который должен был открыться 5 мая 1922 г. Он проездом через Пекин в первых числах апреля 1922 г. встречался в В.Д.Виленским-Сибиряковым. «По приезде в Пекин я сразу же отправился в советскую миссию. Она помещалась в здании царского посольства, из которого незадолго до приезда чрезвычайного уполномоченного РСФСР и главы миссии А.К. Пайкеса пекинское правительство выдворило царских чиновников, претендовавших на представительство России после Октябрьской революции, — вспоминал Далин.-…Я пришел к А.К.Пайкесу и у него в кабинете встретился с В.Д. Виленским-Сибиряковым, который был советником миссии… А.К.Пайкес знал, что в ближайшие дни я должен отправиться в Кантон, который стал территориальной базой правительства Сунь Ятсена. Поручение, которое было возложено на меня миссией А.К. Пайкеса, сводилось к установлению непосредственного контакта с Сунь Ятсеном, выяснению его внутренней и внешней политики, отношения к Советской России, его планов на ближайшее время, роли Гоминьдана как действенного фактора в политике кантонского правительства. Мне были даны официальные полномочия для ведения соответствующих переговоров с Сунь Ятсеном». Далину было дано взаймы 6 тыс. мексиканских долларов, с которыми он в сопровождении Чжан Тайлэя и Цюй Цюбо отправился на юг.

Как явствует из писем и телеграмм нашего полпреда в Пекине А.Иоффе советскому руководству, а также его переписки с Сунь Ятсеном и протокола переговоров с последним военного атташе при советском полпреде А.И.Геккера, советская дипломатия в 1922 г. стала делать ставку в Китае на У Пэйфу как на «прогрессивного» и сильного военно-политического деятеля, лидера чжилийской группировки, одержавшей победу в войне с фэньтяньской группировкой в апреле — мае 1922 г. Кроме того, предпринимались попытки добиться сотрудничества Сунь Ятсена с У Пэйфу с надеждой, что это могло в перспективе привести к созданию нового коалиционного правительства в Пекине, дружественного Советской России. Об этом красноречиво говорит содержание беседы А.И.Геккера с Сунь Ятсеном (в записи Г.Маринга) в Шанхае 26 сентября 1922 г., когда одна из главных задач Геккера состояла в том, чтобы побудить Сунь Ятсена «выйти на связь с У Пэйфу». Геккер «намеревается убедить У Пэйфу в необходимости сотрудничества с Сунь Ятсеном». Однако оба китайских политических деятеля не пошли на союз друг с другом.

Видимо, одним из первых резидентов в Шанхае был Л.В. Кацов (псевдонимы Леонидов, Шмидт Иоганн) (1895–1937?), сотрудник ВЧК, ОГПУ 1919–1924 гг. Там же под именем Христофора Фогеля в 1920–1921 гг. находился разведчик латыш Христофор Интович Салнынь («Гришка»).

С сентября 1921 г. по март 1924 г. в Шанхае работает главным бухгалтером конторы Центросоюза (контора находилась на Kiukiang Road (Цзюцзян) 14, 5-й этаж) С.Л. Вильде (1892–1967), который был «представителем связи» и главным «банкиром» всех советских служб, работавших в Китае. Обычно деньги из России переводились на Дальбанк, советскую кампанию, основанную в 1922 г. в Харбине, далее они поступали в Шанхай. Работа бухгалтером была его «крышей». Это подтверждается из «Доклада Лидина (уполномоченного от ИККИ для работы в Китае. — В.У.) в отдел Дальнего Востока ИККИ о работе в Китае» от 20 мая 1922 г. В разделе о «шанхайском пункте связи» он пишет, что «фактически связь с Россией осуществлялась через тов. Вильде». «Мне точно известно, например, — сообщает Лидин, — что товарищ, ехавший в Шанхай возглавлять шанхайский пункт связи, имел директивы как можно реже видеть уполномоченного (Коминтерна. — В.У.), а тов. Вильде, который был командирован в шанхайскую контору Центросоюза, было просто запрещено встречаться с уполномоченным».

Интересна информация Вильде Г.Н. Войтинскому из Шанхая от 11 марта 1923 г., где он сообщает, что письма от последнего получил и немедленно передал по назначению. Далее он излагает вопросы связи с сотрудниками Коминтерна. «Самым удобным считаю использование пароходов Доброфлота (русская пароходная транспортная компания — Добровольный флот, ее филиал был открыт в Харбине в начале 1922 г. — В.У.). Агент их в Шанхае тов. Элледер, хотя и не коммунист, но вполне лояльный и заслуживающий доверия человек. Контора Доброфлота помещается в одной из комнат квартиры Центросоюза. Связь через Пекин неудобна, ввиду того, что корреспонденция подолгу задерживается, видимо, в канцелярии тов. Погодина». Далее он сообщает, что курьерская связь Шанхай — Пекин налажена хорошо, «с Совмиссией в Пекине (. — В.У.) имеет шифр и как бы считается неофициальным их представителем в Шанхае», также имеет шифр с Иоффе в Японии и служит его передаточным пунктом для Москвы и Пекина. Таким образом, судя по имеющимся материалам, С.Л. Вильде являлся связным и финансистом, он распределял деньги, присланные из России. «Вчера получил от Дальбанка 9600 — не знаю от кого и для кого и для какой цели. Жду информацию, — пишет он из Шанхая 22 мая 1923 г. — …Получил также из Москвы для Киткомпартии 278 анг. фунтов стерлингов и 3500 ам. долл. с подробной инструкцией распределения сумм».

26 июля 1923 г. в письме Г.Н.Войтинскому он сообщает, что «в конце мая получил из Москвы, через Пекин, 3500 ам. долл. и 278 анг. фунт. стерлингов, из них на работу Профинтерна — 278 фунтов, помощь китрабочим, пострадавшим от жел. дор. забастовки, — 1000 ам. долл., Киткомпарии по смете за апрель, май и июнь — 1500 ам. долл., на созыв съезда — 1000 ам. долл.». «Полученные от Вас для Японкомпартии 9626-20 иен, мною своевременно переданы по назначению», — сообщает он Г. Войтинскому в том же письме.

Затем с 1924 по 1927 гг. Вильде становится вице-консулом генконсульства в Шанхае, а в 1927–1928 гг. — сотрудником дипломатического представительства СССР в Ханькоу.

Советское генеральное консульство размещалось сразу же за мостом при впадении реки Сучжоу-крик в Вампу в четырехэтажном здании внушительной архитектуры, выстроенном еще царским правительством в 1914 г. и стоявшем рядом с японским консульством и напротив отеля «Астрорхауз». (В царском российском генеральном консульстве в Шанхае до сентября 1920 г. работали консул В.Ф.Гроссе, вице-консул К.Э.Мецлер, консульский судья Н.А.Иванов и еще два русских чиновника. Весной 1924 г. китайское правительство, признав Советский Союз, здание российского консульства передало консульским представителям СССР.) Окна первого этажа были забраны массивными железными решетками. В нем размещалось не только консульство, на 1-м этаже находилась контора «Совторгфлота», а несколько комнат занимало шанхайское отделение торгпредства СССР в Китае. На этом же этаже размещалась канцелярия консульства. Кабинет генконсула располагался на 2-м этаже, там же была его квартира, комната и небольшой зал для дипломатических приемов, в которых проводились также различные собрания. Зал этот одновременно служил и столовой (завтраки и обеды) для сотрудников. На 3-м этаже находились кабинеты вице-консулов, квартиры и служебные комнаты других консульских работников. Четвертый этаж был также занят квартирами, там же была большая комната для приезжих.

Под прикрытием вице-консула в Шанхае в 1925–1926 гг. работал сотрудник с 1925 г ИНО ОГПУ Я.Г.Минский (Минскер). До этого с 1922 по 1924 гг. он был консулом в Персии, после Китая в 1926–1929 гг. работал атташе полпредства в Турции. Секретарем консульства работал Кузнецов.

30 июня 1925 г. английскими властями в Гонконге был арестован З.Н.Доссер — уполномоченный Нефтесиндиката СССР. Там он находился по «торговым делам» и был препровожден в Шанхай для придания суду международного сеттльмента. Советское правительство обратилось к правительству Китая с просьбой вмешаться, пояснив, что оно не признает за Англией и другими государствами право осуществлять судебные преследования на китайской территории. 24 сентября 1925 г. МИД Китая уведомил НКИД СССР о том, что китайские власти проверили предъявленные З.Н.Доссеру обвинения и считают их необоснованными и что в связи с этим «дело о г-не Доссере было прекращено». Во избежание новых арестов З.Н.Доссер вынужден был отсиживаться в Шанхае на территории Французской концессии, считавшейся более либеральной, чем Английская.

Генеральным консулом в Шанхае был Линде, после отъезда 10 сентября 1926 г. Карахана из Китая, который был здесь полпредом с 1923 г., Линде был назначен поверенным в делах СССР в Пекине.

Летом 1927 г. в Шанхае работал представитель военной разведки Г.И.Семенов (Андрей).

Вот одно из его писем из Шанхая от 25 июня 1927 г. в Центр, где он просит прислать ему помощников. «Если у Вас в Москве есть хорошие работники, — понятно, китайцы, — то пошлите мне 8 человек. Это значительно усилит мою работу, — писал он. — Налаживаю в районах (Шанхая. — В.У.) информацию и связь (квартиры, места встреч) и технику. Есть уже помещения для лаборатории. До сих пор не получил от Вас обещанных материалов… В прошлом письме я указывал на необходимость для закрепления организационных связей прислать сюда двух девиц — Алексееву Женю и Шиф (работает в немецкой секции Коминтерна). Возможно, что они откажутся или их нельзя будет послать, то, во всяком случае, нужно послать других, но приблизительно такого типа. Необходимо знание французского и английского языка. Прошу также немедленно направить в мое распоряжение семью Бейтель — они все мне здесь пригодятся, для организации бара и для техники. При сем докладе прилагаю доклад французского товарища о состоянии и условиях жизни французских военных сил».

В 1925–1927 гг. в Шанхае военным советником при Военном отделе (Военной комиссии) ЦК КПК работал советский разведчик, латыш А.П. Хмелев (А.П.Аппен). В Шанхай он приехал 23 ноября 1925 г. По решению, принятому в Москве, А.Хмелев непосредственно не подчинялся главному военному советнику Национального правительства и главного командования НРА В. Блюхеру, поскольку он являлся официальным советским работником в Китае. Хмелеву предписывалось консультироваться с Блюхером и согласовывать с ним свои планы.

Военно-партийная работа КПК началась с осени 1925 г. по инициативе Москвы и в соответствии с проектом директивы о военной работе КПК, подготовленной в августе 1925 г. Восточным отделом ИККИ. В ней выдвигалось предложение о необходимости партии вести работу по организации вооруженных сил китайской революции и подготовке масс к боям «с иностранными империалистами и реакционными китайскими милитаристами». В проекте указывалось, что ЦК КПК и крупнейшие местные партийные организации «должны организовать специальные военные отделы во главе с наиболее авторитетными членами бюро этих комитетов». Им предлагалось вести работу в двух важнейших направлениях: работа по накоплению и организации собственных сил и разложению и использованию сил противника. Военные отделы КПК должны были вести работу, соблюдая конспирацию с тем, чтобы избежать лишних трений с Гоминьданом. Работа началась с организации и военной подготовки рабочих дружин в Шанхае и в Гуанчжоу. Этой работе было решено придать планомерный характер и широкий размах. Уже на 10 февраля 1926 г. военные комиссии функционировали в Шанхае, Кантоне, Пекине и Хэнани. Где было возможно, стали формировать крестьянские партизанские отряды и вести работу среди вооруженных организаций «Красных пик». На эту работу выделялись приличные средства, к примеру, только на расходы Военного отдела на декабрь 1925 г. испрашивалось от центра 37 тыс. 600 кит. долларов. Судя по целям и задачам, видимо, Хмелева курировали и помогали ему советские разведорганы. Это видно из его докладной записки Я.К.Берзину «О работе военного отдела ЦК КПК». В данной записке он указывал на недостатки в военной работе как со стороны ЦК КПК, так и со стороны представителей Коминтерна. Для ее усиления он предлагал «создать кадр военных работников — китайцев, коих основательно подготовить в Москве и при их помощи расширить и углубить уже начатую работу», «поставить вопрос о подготовке для Нацармии комсостава из коммунистов путем их подготовки в советских школах».

К маю 1928 г. Восточный секретариат ИККИ выработал специальную секретную инструкцию о военной работе КПК, в которой разъяснялась схема организации Военного отдела, состоящего из трех подотделов: 1) по работе в армиях противника, 2) рабоче-крестьянского и 3) организационно-технического. Первый ведает а) работой в армиях милитаристов, б) в экспедиционных войсках, в) по сбору и обработке информации. По информационной линии ставились следующие задачи: а) обязать первичные группы и одиночек солдат информировать о состоянии своей части в боевом, моральном и пр. отношениях. б) В штабах, начиная со штаба полка и выше, Военному отделу иметь своих постоянных осведомителей с целью знать, что предпринимает противник. в) Местным комиссиям надлежит стремиться собирать наиболее полные сведения о части, расположенной в их районе. Военному отделу вменялось в обязанность «хорошо знать все части милитаристских интервенционных армий, их численность, вооружение, дислокацию, политическое и моральное состояние, планы командования и т. д.» Для этих целей Военному совету рекомендовалось «организовать специальный технический аппарат, который будет ведать сбором информационных материалов, их обработкой, информацией тех лиц, коих надлежит информировать, перепиской с информаторами», предлагалось «иметь своих информаторов в полиции, в аппаратах крупнейших политических партий (Гоминьдан и др.), в крестьянских организациях и т. д. Специальный пункт инструкции был посвящен диверсиям, в котором говорилось о необходимости иметь «несколько наиболее надежных товарищей для проведения диверсионной работы».

Просьбы о специальной подготовке китайцев на территории СССР шли и от других советников, находящихся в Китае. Так, весной 1926 г. в Центр была послана докладная записка т. Ивановскому «Об организации на территории СССР объединенной военной школы», 16 апреля 1926 г. такой же документ под грифом «совершенно секретно» поступил от военного атташе в Китае Сейфуллина (А.Я.Лапина) «О необходимости создания школы [для обучения китайцев] на территории СССР».

В канун событий в марте — апреле 1927 г. в Шанхае работали также двое специалистов из Разведупра, имеющих дипломатическую неприкосновенность, Чусов и Евгений Кожевников.

С апреля 1927 г. появился уполномоченный ОМСа Г.М.Хейфец, до этого выполнявший специальые кратковременные задания ОМС в Китае, Германии, Австрии, Франции и других странах под фамилией Гримериль.

Генеральным консулом во второй половине 1927 г. в Шанхае был Б.И. Козловский. Заведующим бюро информации генконсульства работал Л.И. Мадьяр (1891–1937), который до этого с 1926 г. работал в консульстве в Ханькоу.

В январе 1927 г. во время гоминьдановского похода на Север, когда в Шанхае ожидалось повторение беспорядков, имевших место в Нанкине, шанхайские власти обратились к генералу Глебову с предложением сформировать русский отряд. Генерал Глебов откликнулся с готовностью на предложение шанхийских властей и в два дня сформировал Отдельный русский полк, составленный из двух рот и пулеметной команды, общей численностью в 300 человек. Во главе полка встал генерал Глебов, но оставил его, как только политическое положение в Шанхае стабилизировалось. Командиром полка был назначен его заместитель полковник Г.Г.Тиме. Несколько позже Шанхайский муниципальный совет предложил руководителям Русского полка создать из него регулярную часть, входившую в состав Шанхайского Волонтерского Корпуса. После перехода Русского полка на регулярную службу для него были выработаны особые условия, все чины переведены на жалованье, и в некоторой степени приравнены к положению муниципальных служащих. Понятное дело, что этот Русский полк привлекал внимание совесткой разведки в Китае.

В Шанхае, так же, как и в других местах, где находились советские специалисты, нередко возникали между ними различного рода трения. Сложность работы в Китае требовала их слаженной работы. Однако часто этого не получалось. Так, напряженные отношения сложились между главным политическим советником Гоминьдана М. Бородиным и военным советником В.Блюхером (Галиным). Первый пытался «подмять под себя» всех советников, включая и Блюхера. Из Китая приходили различные сигналы по данному вопросу. Об этом красноречиво говорит письмо, направленное в первой половине января 1927 г. К. Ворошиловым в НКИД СССР Карахану и в Коминтерн Ф.Раскольникову, в котором говорилось, что «телеграмма Тов. Лонгва спец. № 5 от 14.1. (1927 г.) подтверждает наши опасения относительно неурегулированности взаимоотношений между тов. Бородиным и работниками нашей Военной группы. Так, тов. Бородин … сместил заместителя начальника Военной группы тов. Ефремова (псев. — Абнольд) и назначил не его место тов. Скалова-Синани. Судя по т[елеграм]ме тов. Синани директива эта не была подтверждена Начальником военной группы тов. Галиным». Далее Ворошилов, ссылаясь на последнюю телеграмму Лонгвы, сообщал, что Бородин произвел указанные перемещения «помимо Галина» и что Бородин «стремится подчинить себе непосредственно, т. е. минуя т. Галина, военную работу в Гуандуне и Гуанси». Кроме того, Лонгва «обращает внимание на то, что вообще взаимоотношения между тов. Бородиным и Галиным неровны и ненормальны, вплоть до того, что в столь ответственный момент тов. Галин ставит вопрос о своем уходе». Ворошилов считал, что этого допустить нельзя, что необходимо «считаться с личностью тов. Галина, за которым большие военные заслуги на Юге Китая и авторитет которого у китайцев исключительно велик». Ворошилов предлагал направить телеграмму Политбюро, «регулирующую их взаимоотношения». К указанному письму был приложен проект телеграммы на имя Бородина и Лонгвы, где первому указывалось: «Мы считаем абсолютно необходимым при создавшейся обстановке в Китае добиться дружной работы Вашей и т. Галина… Галин должен в пределах своей компетенции иметь самостоятельность, т. е. назначать и перемещать военных работников, вести переговоры, сноситься с военными властями и т. д. Исходя из вышеизложенного, Вам совместно с тов. Галиным надлежит выработать положение, регулирующее Ваши взаимоотношения, и переслать в Москву на утверждение». Карахан 17 января 1927 г. направил Ворошилову свои замечания по предложенному проекту, внеся поправку к пункту 1 проекта телеграммы, гласившего: «Галин получает от Вас (Бородина) общую ориентировку и политические директивы и, исходя их этих директив, он и подчиненные ему военные советники ведут самостоятельную работу». И добавляет: «Но это не лишает Вас права давать конкретные распоряжения и по чисто военному вопросу через т. Галина, если он приобретет политическое значение».

Политбюро вынуждено было 27 января 1927 г. специально рассмотреть этот вопрос. Оно приняло постановление послать Бородину и Блюхеру следующую телеграмму: «До нас дошли сведения, что между Галиным и Вами происходят недоразумения и трения. Цека считает Вашу совместную работу абсолютно необходимой и надеется, что Вы сговоритесь и сработаетесь, считаясь с лежащей на Вас ответственностью. Сообщите оба немедленно, какую норму взаимоотношений Вы считаете обеспечивающей нормальную совместную работу. В случае разногласий сообщите точно существо разногласий и формулу, которую каждый из Вас считает необходимой».

Критические оценки деятельности М.Бородина в письмах различных работников из Китая в Москве накапливались уже с 1926 г. Так, Наркоминдел СССР Г. Чичерин в письме Карахану от 4 июля 1926 г. сообщал: «Против тов. Бородина имеются нападки. Даже тов. Войтинский отзывался о нем довольно резко. Ряд указаний на то, что т. Бородин держался слишком посатраповски, содействовал этому отрицательному отношению. Все, однако, согласны, что его отозвание есть шаг весьма серьезный. Поэтому в данный момент еще не говорят об отозвании, а только о вызове для доклада, без предвосхищения дальнейших решений, причем самая его поездка для доклада возможна только тогда, когда будет найдено крупное лицо для его замещения в Кантоне». Такому стилю работы Бородин не изменил и в Уханьский период работы. Так, в телеграмме на имя Сталина от 27 мая 1927 г. из Ханькоу сотрудник Коминтерна Рой констатировал, что Бородин действует «автократически», «не консультируется со многими ответственными работниками и игнорирует их мнение». «Его власть, — по мнению Роя, — основана не на политическом влиянии, а на монополии отношений с Москвой… Он говорит, будто Москва не знает обстановки и не может давать директив полуколонии. Там должна быть железная диктатура на месте и (он) осуществляет эту диктатуру». Известно, что телеграммы Политбюро с запросами мнения Блюхера по ряду вопросов не доводились до его сведения Бородиным. Бородин часто действовал диктаторскими методами, не советуясь ни с кем из ответственных работников, как и с представителями КПК и Коминтерна. О разногласиях Бородина и Блюхера по ряду вопросов их работы в Китае знали китайцы, это подрывало в целом высокий авторитет корпуса советских военных советников. Причем указания от Бородина иногда шли вразрез действий Блюхера. Так, во время Чжэцзян — Нанкинской операции, когда Блюхер, планировавший эту операцию, находился в госпитале, из Ханькоу направлялись директивы военным советникам на срыв военных операций войск Чан Кайши. В архиве имеется любопытный документ — доклад Радкевича Ворошилову, сделанный в первой половине июля 1927 г. Из него следует, что военный советник Коми (Панюков), отправляясь с Бай Чунси в поход, «кажется, в начале января 1927 г. получил задание способствовать победе и взять Ханчжоу. После этого, разрывая с Чан Кайши, наше руководство давало ему телеграммы способствовать поражению Чан Кайши, т. к. это было выгодно Уханю. Телеграмм этих Коми не получал, китайцы их задержали, прекрасно осведомленные об этих директивах. И когда был взят Ханчжоу, Бай (Чунси) на банкете, в присутствии генералитета и советника Коми заявил, что вот мол, несмотря на все директивы Бородина, мы все же победили». На вопрос Ворошилова, «кто давал директивы», Радкевич ответил: «Бородин и заместитель Галина — Теруни».

Имевшиеся разногласия хорошо просматриваются и по письму представителя ОМС ИККИ в Китае А.Е. Альбрехта (он же Абрамович, Арно) И.А. Пятницкому из Шанхая от 25 февраля 1927 г. «Кстати о Григории (Войтинском. — В.У.). Он уехал отсюда накануне самых событий в Ханькоу. Накануне отъезда он мне лично говорил, что события назревают, и на мое замечание, что, пожалуй, лучше было бы, если бы он остался, он заявил, что он должен ехать и что, возможно, он вернется обратно. Но в то же время он предлагал всем уехать отсюда, — говорилось в письме. — Я считаю, что в этом отношении им был сделан большой промах. Вкратце вообще о его работе. Мне очень неприятно об этом писать, но считаю своим долгом сказать, что стыдно, чтобы ИККИ не выделил в такой ответственный момент человека, соответствующего серьезности момента. Вся его работа — это какое-то комбинаторство, какое-то сглаживание углов и примиренчество. Вместо того чтобы дать партии ясную директиву, он их запутывает самым пошлым дипломатничанием. Авторитет русских товарищей, по заявлению членов ЦК партии, весьма пал. Так как, во-первых, представитель ИККИ интригует, а в Китае это худшее, что можно сделать; 2) у представителя ИККИ нет линии, и он вполне разделяет вину за ту неясность резолюций и работы ЦК до сих пор; 3) он работает под впечатлением и дезорганизует работу ЦК партии.

Мое мнение, что если уже нет более сильного представителя, то лучше совсем его здесь не иметь.

Наша работа здесь весьма неплодотворна, т. к. ЦК избегает по мере возможности вообще встречаться с нами. Я и те товарищи, которые здесь остались, т. е. Черняк и Чарли (Т.Г.Мандалян и Н.М.Насонов. — В.У.), стараемся быть полезными партии, но это очень трудно, т. к. перед своим отъездом Григорий всей своей линией и методами работы нас дискредитировал. Я снова повторяю, что мне неприятно писать об этом, но что это моя обязанность, и тов. Михаил (Пятницкий. — В.У.) знает, что я не интриган».

В тот же день А.Альбрехт пишет второе «личное» письмо И.А. Пятницкому. В нем он после описания тяжелейших условий, в которых трудится шанхайский пролетариат, вновь обращается к фамилиям Г. Войтинского и Бородина, заявляя, что он возмущается, что «такому великому делу уделяют так мало внимания и что руководить им дают таким недостойным людям, как Григорий и Бородин. «Первый, не имея ничего за душой, вытравляет все живое в этом деле. Мечется, как белка в колесе, интригует и фанфаронствует. Другой еще хуже делает. Он потворствует самому худшему виду оппортунизма, сеет неверие и способствует лишь победе Чан Кайши», — жалуется Альбрехт.

Аналогичная ситуация происходит весной 1928 г. Сотрудник ОМСа Альбрехт 1 мая 1928 г. в письме Пятницкому в резких тонах жалуется на Ольгу Миткевич (Александрович. 1889–1943), которая в 1927–1928 гг. была представителем Профинтерна в Китае. «Она (Ольга. — В.У.) всеми правдами и неправдами вымогала и сейчас продолжает вымогать деньги, где только может (так, например, деньги от берзинских соседей (имеются в виду представители IV управления Штаба РККА. — В.У.) она получила и никому об этом не говорила). Благодаря ее вмешательству в денежные дела, мы никак не можем рассчитаться с китайцами, — сообщал Альбрехт.-…Абсолютная неконспиративность, таскание китайцев повсюду, провал всех наших помещений, связь со всеми соседями как берзинскими, так и другими, выхватывание денег, путчизм безграничный и, наконец, поддержка терроризма в его самой анархической форме… Она самым категоричным образом заявляет, что с постановкой в очередь дня вопроса о терроре считает обязательным, то же и [о] так называемой работе ГПУ».

В 1927 г. в Шанхае осел некий мистер «Евгений Пик», который ранее работал в аппарате Бородина. Он был одной из наиболее ярких авантюристических фигур с десятком вымышленных имен: Кожевников-Хованский, Хованс, Пик, Клюге, Петров. Вот как он оказался в Шанхае. Сын астраханского купца, Е.М.Кожевников участвовал добровольцем в Первой мировой войне, был взят в плен. Вернувшись в Россию в 1918 г., он поступил в Красную Армию, примкнул к коммунистической партии и был назначен в школу ГПУ в Москве для прохождения офицерского курса. Одновременно он поступил учеником в одну из московских театральных школ и принял имя Хованского.

После окончания школы ГПУ Кожевников был послан вначале в Туркестан, затем на Украину в район польско-румынской границы. Одно время был прикомандирован к особой советской миссии в Турции и Афганистане. В 1925–1926 гг. Кожевников-Хованский состоял сотрудником ГПУ при советской военно-политической миссии Бородина и Блюхера в Китае. Еще будучи на службе в советской миссии он установил связь с французской разведкой. Втершись в доверие части работников аппарата советников, он некоторое время подвизался в Ханькоу. Однажды он выкрал у Бородина его дневник и некоторые секретные бумаги и продал их французскому консулу. Позднее переход на работу к противнику он объяснял тем, что его семья пострадала от большевиков, отец был арестован и сидел в тюрьме, а брат его был расстрелян. Когда в советской миссии возникли подозрения в его предательстве, было решено его немедленно убрать. Его пригласили в один из иностранных домов Ханькоу, используемых секретно для нелегальных встреч резидентов. Там он был встречен двумя вооруженными китайцами. Чувствуя, что он попал в западню, Кожевников бросился бежать в сад, но был ранен китайским мечом в голову. В саду ему удалось добраться до каменной стены и через силу перелезть через нее на улицу. На его вопли и крики о помощи отозвались проезжавшие мимо иностранцы, которые и отвезли его в госпиталь.

Затем он с помощью англичан сбежал из Ханькоу в Шанхай, где стал открыто сотрудничать с английской контрразведкой. Он опубликовал серию статей в английской газете «Норд Чайна Дэйли Ньюз» о работе советских разведывательных органов в Китае. Статьи он подписывал псевдонимом Евгений Пик. Эти статьи были перепечатаны некоторыми китайскими газетами. Почти одновременно с публикацией его статей полиция Шанхая получила пространное письмо, подписанное буквами Н.Н., в котором сообщались имена 62 русских агентов, якобы прибывших и работающих в Шанхае. Полиция установила, что это было написано Кожевниковым. В августе 1927 г. вышла его брошюра на английском языке «Китай в когтях красных».

Его статьи, письмо в полицию и брошюра создали ему репутацию человека, хорошо осведомленного в советских интригах в Китае и хорошего осведомителя о советских резидентах. Его услугами пользовались как французские, так и английские власти в городе. Кожевников-Хованский создал себе репутацию незаурядного актера и режиссера. Его фигура с головой, прикрытой татарской тюбетейкой, чтобы скрыть шрам, полученный при бегстве, и лицо с лисьим выражением в глазах, стали хорошо знакомы русским театралам.

Вот что об этом «артисте» вспоминал генерал-лейтенант, военный советник в Китае в 1925–1927 гг. А.В.Благодатов в своих «Записках»: «В Шанхай мы приехали днем (июль 1927 г.-В.У.). Империалисты уже успели оправиться от потрясений, вызванных подъемом революционной волны, и стремились вернуть отторгнутое и наверстать упущенное. В это время в Шанхае муниципальная полиция и белоэмигранты ворвались в помещение Дальневосточного банка. В течение шести — семи часов обыскивали они помещения, обшаривали сейфы. Одновременно на территории французской концессии несколько советских учреждений подверглись нападению и обыску…Как только мы ступили на землю Шанхая, меня остановил, по-видимому, английский чиновник полиции в сопровождении переводчика-белоэмигранта. Им был, как оказалось впоследствии, пресловутый Пик, точнее, шпик. Белобрысый, худосочный, с бегающими по сторонам глазками на бледном лице, этот молодой человек одно время работал в аппарате М.М. Бородина на технической работе. Пик был заподозрен как провокатор и английский шпион, но успел вовремя избежать возмездия и скрылся в Шанхае. Теперь Пик стал докладывать агенту английской полиции, как моя фамилия, какую я занимал должность и т. д.» Несмотря на то, что какое-то время Пик и работал у Бородина, однако он, по замечанию Вишняковой-Акимовой, умудрился бывшего советника, а в дальнейшем и.о. военного атташе в Пекине Виктора Петровича Рогачева и однофамильца-китаиста, работавшего бухгалтером Бородина, считать за одно и то же лицо. О деятельности двойного агента — «капитана» Пика в Шанхае также рассказывают в своей книге «Китайские секретные службы» Р.Фалиго и Р.Коффер.

Мошенническое нутро Кожевникова вскоре раскрылось уже на китайской «почве». В 1928 г. он совместно с Морисом Левитским и Городиным нашел богатого китайца, который собирался открыть игорный притон. Кожевников выдал себя за начальника уголовного отдела Шанхайской муниципальной полиции (пригодилось театральное образование), а Левитского — за служащего американского генерального консульства. Кожевников получил от китайского предпринимателя задаток в 15 тыс. долларов, из которых выделил своим сообщникам по небольшой сумме, сказав им, что получил гораздо меньше, чем ожидал, и уехал в Мукден. Через год он вернулся в Шанхай, был арестован и присужден к нескольким месяцам тюремного заключения. Однако на этом его злоключения не кончились. Выйдя из тюрьмы, он восстановил связь с иностранными разведками и связался с МИД Китая в качестве агента разведки и вербовщика русским эмигрантов на службу для китайской армии. С тем же напарником Левитским он провел еще одну аферу. Они выдали себя за офицеров немецкой армии, назвав себя — первый капитаном К.Клюге, а второй — майором Левиц, и стали вести переговоры о приобретении контрабандного оружия для китайского националистического правительства на сумму около двух миллионов долларов. В эту аферу было также втянуто несколько других лиц. Одним из них оказался английский делец Р.К.Рафаэль, другим — богатый китайский коммерсант, который должен был финансировать сделку и у которого Кожевников выманил 70 тыс. американских долларов. Однако и эта афера вскоре вскрылась, и он был вновь арестован. На суде он отрицал свою вину, сваливая все на Рафаэля, как на человека, давно подозреваемого в контрабандной продаже оружия китайским коммунистам. Кожевников и его сообщники были присуждены к тюремному заключению. Однако и на этом он не остановился. Следующим громким делом Кожевникова-Пика было вымогательство и шантаж. Теперь он связался с неким Адольфом Бомонтом, выдававшим себя за бельгийца румынского происхождения, настоящее имя которого было Израелевич. Дело касалось американки Кенеди, содержательницы публичного дома, и ее девицы Ани Залевской. Последняя вчинила первой иск на 18 тыс. долларов, которые она по получению должна была поделить с Бомонтом. На каком-то основании Кожевников потребовал часть этих еще не полученных денег с Залевской и Бомонта. На отказ Бомонта отдать деньги Кожевников ответил тем, что собрал против него компромат и передал прокурору американского консульского суда, но тот отказался принять его на том основании, что Бомонт не американский гражданин.

По слухам, в руки Кожевникова попал материал, порочивший члена американского консульского суда как гомосексуалиста. Шантаж Кожевникова привел последнего к самоубийству.

Следующий шаг Пика, показавший его неуемную фантазию, — публикация в газете «Новости дня» под видом скрытого советского агента статьи, в которой описывается смерть немецкого полковника, военного советника при генералиссимусе Чан Кайши. По данным Кожевникова-Пика, английская разведка предложила немецкому полковнику работать для нее, но немец отказался. За отказ английская разведка якобы подложила к лицу полковника полотенце, насыщенное микробами оспы. Немецкий полковник был отослан в изоляционный госпиталь в Шанхае, где и умер. Так это было на самом деле или нет — неизвестно, но один немецкий офицер, советник чанкайшистской армии Китая, действительно умер в изоляционном госпитале от оспы.

В 1926–1927 гг. на нелегальной работе в Китае по заданию ИККИ находился Р. Штальман.

От ИК КИМа здесь в 1927 г. находился также Р.М.Хитаров, участвовавший в работе по проверке китайского комсомола. Отсылая отчет о работе комсомола в Центр, Хитаров к нему приписал следующий абзац, который наглядно показывает, что китайский комсомол создавался на советские деньги, и те финансовые трудности, которые испытывали сами советские представители в Китае в 1927 г. «Почему вы мне ни разу не послали жалованья? — спрашивал он у Центра. — Одним воздухом жить трудно, приходится побираться подаяниями, займешь то у одного, то у другого. Вообще с деньгами вышел невероятный кавардак: только вчера и позавчера мы получили часть наших денег — впервые за четыре месяца с лишним. Можете сами себе представить, как отзывалось это безденежье на союзной работе. Перебивались со дня на день, занимали и тащили, где только можно было. А провинции за все это время не получили почти ни копейки, и некоторые комитеты просто разбежались, наверно, от голода. Поблагодарите за это от меня ОМС и его начальника».

В 1927–1928 гг. представителем ОМСа в Шанхае был Ф.Фейергерд.

В 1928–1929 г. от ОМСа в Шанхае работал Абрамович вместе со своей женой Эльвирой (она раньше работала секретарем ОМСа в Шанхае под именем Бэртин).

С 1928 до своего ареста в 1931 г. от ОМСа работал Я.М.Рудник (Анри, Ноуленс, считается, что он пользовался 12 псевдонимами). Как выяснили после его ареста и продолжительных международных запросов и поисков шанхайские власти, он был руководителем организации Коминтерна в Шанхае в те годы, имея под своим началом штат из девяти европей цев. В его обязанности входили передача денег Компартии Китая и поддержание связи с ее центральным комитетом, поиск безопасных адресов для важных встреч между посланцами Коминтерна и китайскими руководителями, организация курьерской и радиосвязи с Москвой и передача «секретных материалов между Москвой и Китаем». Эта группа отвечала также за безопасность организации и ее охрану. Он имел в своем распоряжении около 15 помещений для жилья, офисов и явочных квартир. Рудник арендовал в Шанхае почтовый ящик № 1062, на который он получал всю необходимую почту. В его подчинении был Грехард Эйслер, главной задачей которого было снабжение КПК директивами Коминтерна, он как бы являлся каналом обмена информацией между партией и Москвой. Г. Эйслер должен был в цЦнтр «представлять отчеты, касающиеся всех общественных проблем, включая и проблемы рабочего движения в Китае». Жил Эйслер, по протоколам шанхайской полиции, в Международном сеттльменте на Вонгшоу-гардэнз дом № 23 в квартире мистера Александра фон Дунина, которого полиция подозревала в том, что он советский агент. На допросах Р. Зорге, после его ареста в Японии, утверждал, что «Ноулэнс выдавал себя за швейцарца, однако его истинной национальности я не знаю, полагаю, что он балт».

В 1926 г. на территории Шанхая, помимо генерального консульства, находились следующие советские организации:

Отделение торгпредства, которое возглавлял Вигрант.

Контора Центросоюза, которую возглавлял Левин. Всесоюзное кооперативное общество «Центросоюз» вышло на международную арену в 1921 г., когда Советская Россия еще не имела правительственных торговых представительств и ее сторону представляло это кооперативное общество. Главная контора Центросоюза была учреждена в Лондоне, шанхайское отделение формально было ее филиалом. При Центросоюзе находилось представительство советского Чаеуправления, возглавляемое Зеленовым.

Контора Нефтесиндиката» возглавлялась уже упоминавшимся З.Н. Доссером.

Шанхайский Дальбанк был филиалом советского «Моснарбанка», учрежденного в Лондоне на основе английского законодательства. Во главе банка был Курс. Он был опытным банковским работником, позже был одним из руководителей Госбанка СССР. В Шанхае были также представители Совторгфлота, КВЖД, «Текстильторга.

В городе было агентство ТАСС, представителем его был Барский, который не имел специальной китаеведческой подготовки и для работы привлекал советских студентов-китаистов.

В 1927 г. в Шанхае был основан профсоюз «Пан Пасифик», который возглавлялся известными американскими коммунистами: Эрлом Браудером, Герхартом Айслером, Юджином Дэнисом (он же Пол Уолш). Средства на его содержание и разведываетльную деятельность в размере, превышающем полмиллиона долларов в год, поступала из Далькрайбюро в Хабаровске.

Шанхай был местом, где зарождалась разведка КПК, которая, по мере возможности, сотрудничала с советской разведкой.

После поражения революции 1925 — 1927 гг. в Китае наступила полоса белого террора. Тысячи китайских коммунистов, прогрессивных демократических деятелей были арестованы и брошены в тюрьмы, многие казнены. К ноябрю 1927 г. число членов КПК, по китайским данным, сократилось с 60 тыс. почти до 10 тыс. человек. В условиях гоминьдановского подполья принимается решение тщательнее соблюдать строжайшую конспирацию, усилить разведывательную и контрразведывательную деятельность. В связи с этим в мае (а по другим данным в ноябре) 1927 г. ЦК КПК решил учредить при центральном аппарате специальное подразделение. При Политбюро ЦК КПК на правах Особого отдела ЦК стал существовать «Отдел по специальной работе» (тэ у гунцзо чу), возглавлявшийся Чжоу Эньлаем, до этого возглавлявшим военный комитет при КПК. Затем «отдел» был реорганизован в «Комитет по особой работе, целью которого было обеспечение безопасности подпольных партийных организаций и сбор информации о деятельности полиции и секретных служб Гоминьдана и западных спецслужб как на китайской территории, так и на территории сеттльментов. В задачи Особого отдела входило установление связи с сочувствующими КПК из различных социальных слоев, борьба с провокаторами и предателями, контроль над явками, а также налаживание связи между различными партийными организациями в стране. Создание Особого отдела было одобрено на У1 съезде КПК, проходившем под Москвой в 1928 г., на котором активную роль играл Чжоу Эньлай.

В начале мая 1928 г. Чжоу Эньлай, под видом торговца антиквариатом, через Дайрен (Дальний), Чанчунь, Гирин и Харбин выехал в Москву для участия в работе У1съезда. Прибыв в Москву 16 мая 1928 г., он окунулся в подготовительную предсъездовскую работу. 7 июня он встретился с советскими военными деятелями, чтобы обсудить проблемы строительства китайской Красной Армии, ее организационную структуру, постановку политико-воспитательной работы, видимо тогда же были обсуждены и вопросы организации особого разведывательного отдела. 9 июня 1928 г. китайские руководители — Цюй Цюбо, Сян Чжунфа, Чжоу Эньлай, Ли Лисань и другие были приняты Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) И.В.Сталиным, который в беседе с ними отметил, что самым важным результатом крестьянского движения и аграрной революции в Китае является создание Красной Армии.

По данным академика С.Л. Тихвинского на У1 съезде КПК было принято решение «об образовании комитета по контразведке, в состав которого вошли Сян Чжунфа, Чжоу Эньлай и Гу Шуньчжан», по типу совесткого ОГПУ. Все три — были членами Политбюро. Гу Шуньчжан был хорошо знаком с Чжоу Эньлаем и являлся его протеже, одно время работал личным охранником М.Бородина.

3 июля 1928 г. Чжоу Эньлай на У1 съезде партии выступил с докладом «О военной работе». «Наша главная ошибка, — весьма самокритично отмечал Чжоу Эньлай, — заключается в том, что мы не понимали основных задач нашей партии в армии и не понимали цели этой работы. В то время был период так называемого единого фронта, и мы не понимали тогда, что в этом едином фронте главнейшей задачей является борьба за гегемонию в революции, что для осуществления этой задачи нельзя обойтись без захвата армии, без создания вооруженных сил пролетариата».

После выбора руководящих органов партии Чжоу Эньлай, вошедший в Исполком политбюро ЦК КПК, 20 июля 1928 г. был утвержден заведующим секретариатом Исполкома Политбюро и заведующим Орготделом ЦК КПК. Одновременно У Хао (один из псевдонимов Чжоу Эньлая) было поручено возглавить Особый отдел. Еще до У1 съезда Чжоу Эньлай был в составе Оргбюро ЦК, а 10 января 1928 г. был назначен его главой.

Особый отдел состоял из четырех секторов. Первый сектор (главный штаб) осуществлял общее руководство и координировал деятельность остальных секторов, он был подчинен У Хао. Второй сектор занимался сбором информации и разведывательной деятельностью внутри Гоминьдана, руководил его работой Чэнь Гэн. (Чэнь Гэн окончил военную академию Вампу в первом выпуске в 1924 г., тогда же вступил в КПК, участвовал в восточных походах 1925 г. и Северном походе 1926 — 1927 гг. По некоторым данным, он прошел специальную подготовку в СССР. После вооруженного восстания в Наньчане 1 августа 1927 г. во время похода на юг он был тяжело ранен, ему перебило кость левой ноги. После выздоровления Чэн Гэн получил от партии задание возглавить второй сектор особого отдела.). Подбор людей во второй сектор осуществляли трое: Ли Кэнун, Цянь Чжуанфэй и Ху Ди. Во втором секторе, кроме этих троих, также работали: Чэнь Шоучан, Чэнь Яньшань, Лю Дин, Кэ Линь, Хэ Чэн. Этот сектор сыграл большую роль, осуществив внедрение своих людей в гоминьдановские структуры.

Особые комитеты КПК были созданы в провинциях, так, секретарем особого комитета на юге провинции Хубэй в 1927 г., секретарем особого комитета КПК на севере Цзянси в 1928 г. был член военной комиссии КПК провинции Хунань У Дэфэн, секретарем особого комитета КПК в восточной части провинции Хунань в 1927–1928 гг., секретарем особого комитета КПК Советского района в 1928–1930 гг. был Тэн Дайюань.

В конце 1927 г. среди детективов французского сеттльмента в Шанхае появился некий молодой человек по имени Ван Юнь, имевший хорошие рекомендации от высоких инстанций. Он был вхож в шанхайские учреждения секретной службы и полицейские участки французского сеттльмента, его почтительно именовали «господин Ван». Однажды театр, в котором проходило собрание с участием коммунистов, был окружен гоминьдановскими сыщиками и полицией французского сеттльмента. Ван Юнь тоже принимал участие в облаве. Он добился, чтобы ему поручили охранять один из выходов, и подал знак своим товарищам. Пользуясь возникшей суматохой, они благополучно выскользнули на улицу и скрылись в толпе. После этого, опасаясь разоблачения, Ван Юнь перестал появляться среди детективов, он ушел в глубокое подполье. Вскоре враги узнали, что под именем Ван Юнь скрывался Чэнь Гэн.

Третий сектор руководил действиями специального отряда по защите подпольных организаций и их кадров, а также наказанием сыщиков, провокаторов и предателей. Во главе его стоял Гу Шуньчжан. (он из провинции Цзянсу, работал сначала слесарем, затем старшим рабочим на табачной фабрике. Будучи прекрасным фокусником, выступал в известном шанхайском луна-парке «Да Шицзе», он снайперски стрелял, владел техникой ушу. В 1927 г. Гу участвовал в трех шанхайских восстаниях, командовал вооруженными рабочими и пользовался их уважением, умело действовал в баррикадных боях. После контрреволюционного переворота 12 апреля 1927 г. Гу переехал в Ухань, где вел работу по борьбе с провокаторами и предателями. В августе 1927 г. он вернулся в Шанхай. Гу командовал бойцами «красного отряда», в своей среде его называли «китайским Камо», «легендарным смельчаком». Его курировали непосредственно У Хао и Чэнь Гэн. 25 апреля 1931 г. по доносу бывшего рабочего-текстильщика Ван Жуцяо он был арестован в Ханькоу гоминьдановской полицией. На первом же допросе он начал давать показания. Учитывая, что в его руках были явки и конспиративные квартиры центральных органов КПК в Шанхае и других городах, связь с советскими районами, радиосвязь — он был ценной добычей для гоминьдановской охранки. Он раскрыл явки ЦК, имена арестованных, но не опознанных руководителей КПК, в том числе Юнь Даина. Именно из-за предательства Гу Шуньчжана 29 апреля 1931 г. был расстрелян Юнь Даин). Когда Чжоу Эньлай узнал о предательстве Гу, то была предпринята акция по уничтожению его близких родственников. Было убито более 10 человек, трупы восьми из них были тайно ночью закопаны в саду французской концессии в Шанхае.

Исходя из данных, основанных на публикациях архивов гоминьдановской охранки («отдел расследований»), лишь благодаря тому, что один из членов КПК, нелегально работавший в охранке Гоминьдана на ответственной должности, задержал телеграмму из Уханя с информацией Гу Шуньчжана и успел сообщить об этом в ЦК КПК, не было арестовано руководство КПК в Шанхае.

Четвертый сектор занимался передачей информации (в том числе радиосвязью). Руководителем сектора был У Тэчжэн (он же У Дэфэн). (У Дэфэн родился в 1896 г. в провинции Хубэй. В 1914 — 1918 гг. учился в Хубэйском педагогическом училище в Ухане, активно участвовал в патриотическом «движении 4 мая»1919 г. В 1924 г. по рекомендации Дун Биу и Чэнь Таньцю вступил в КПК. В сентябре 1924 г. на 1-й Уханьской районной конференции КПК был избран членом райкома партии и секретарем военной комиссии. В 1925 г. он вступил в Гоминьдан и на первой конференции Гоминьдана провинции Хубэй был избран членом провинциального исполкома. В разное время заведовал рабочим отделом и отделом торговых работников. Зимой 1926 г. по рекомендации генерала Дэн Яньда У занял должность начальника общественной безопасности г. Ухань. В период разрыва единого фронта он сделал многое для спасения организаций КПК и их руководства от разгрома, а также по обеспечению безопасности рабочих активистов и прогрессивных общественных деятелей.)

У Тэчжэн наладил различные формы связи между ЦК КПК и Коминтерном. Члены КПК только с помощью работников четвертого сектора могли найти явки и установить связь с парторганизациями.

Особый отдел был создан на базе Особого сектора при Военной комиссии ЦК в Ухане. Руководителями сектора были У Хао, Ван Ифэй и Не Жунчжэнь. После переворота в Ухане работники сектора прибыли в Шанхай. Там Особый отдел стал расширяться за счет привлечения лучших представителей шанхайских вооруженных дружин, которые входили в состав рабочих-пикетчиков во время всеобщей стачки в Шанхае в мае 1925 г. Они стали костяком революционной рабочей гвардии Шанхая и период трех вооруженных восстаний шанхайского пролетариата в 1927 г. По данным сотрудника Коминтерна китайца А.Г. Крымова, эти бойцы обладали большим опытом вооруженной борьбы. Из них формировались «красные отряды», которые в то время назывались «отрядами по истреблению псов». Их задачей была борьба с провокаторами, предателями, сыщиками, а также защита подпольных парторганизаций и партийных кадров.

С середины марта до середины апреля 1928 г. Чжоу Эньлай по решению руководства КПК находился в Гонконге. Там он способствовал освобождению из тюремного заключения видного партийного и профсоюзного лидера Дэн Чжунся.

24 августа 1929 г. во время заседания военной комиссии ЦК по доносу предателя в подпольную квартиру в западном районе Шанхая на ул. Синьчжалу ворвалась полиция. Были арестованы все присутствовавшие на заседании: член политбюро ЦК КПК, секретарь Крестьянского отдела ЦК КПК и заведующий Военным отделом КПК провинции Цзянсу Пэн Бай, кандидат в члены политбюро и заведующий Военным отделом ЦК КП Ян Инь, секретарь Военного отдела Бай Синь, ответственные работники Военного отдела парткома провинции Цзянсу Ян Чанъи и Син Шичжэнь. По чистой случайности У Хао в тот день на заседании отсутствовал. Операцией руководил Фан Чжэньбо, член шанхайского горкома Гоминьдана, тесно связанный с Чэнь Лифу, он же был контрольным инспектором отдела безопасности Шанхая. Попытка КПК организовать освобождение арестованных вооруженным путем сорвалась, и они после сугубо формального судебного разбирательства через несколько дней были казнены гоминьдановцами.

31 августа Чжоу Эньлай написал текст воззвания КПК по поводу казни Пэн Бая и его товарищей.

У Чэнь Гэна был свой человек в гоминьдановской контрразведке — это Янь Дэнъин. Он уроженец Гуандуна, учился в Японии, был знаком с некоторыми коммунистами, придерживался прогрессивных взглядов. В период сотрудничества Гоминьдана и КПК Янь Дэнъин работал в спецотряде Гоминьдана в подразделении, которым командовал Чэнь Гэн. После разрыва сотрудничества Янь Дэнъин остался на прежней работе, пользовался доверием главарей контрразведки Гоминьдана Чэнь Лифу, Чжан Даофаня, Сюй Эньцзэна. В октябре 1928 г. Чэнь Лифу назначил Янь Дэнъина чрезвычайным уполномоченным по особым делам в Шанхае. Все разведывательные данные гоминьдановских спецслужб проходили через его руки. Он решал важнейшие вопросы, имел тесный контакт с Цянь Дацзюнем, возглавлявшим штаб жандармерии района Шанхай-Усун, был также в приятельских отношениях с начальником политотдела разведывательной службы Международного сеттльмента англичанином Лэмптоном, пользовался его полным доверием. Через Янь Дэнъина Чэнь Гэну удалось внедрить некоторых своих людей на службу в гоминьдановскую тайную полицию Шанхая. Таким образом, он фактически положил начало созданию системы партийной контрразведки внутри гоминьдановской охранки в Шанхае. С помощью Янь Дэнъина удалось узнать, что явку выдал Бай Синь, который стал предателем. Выяснилось, что он был земляком Фан Чжэньбо, поддерживал с ним связь и помог организовать арест членов Военной комиссии ЦК. Бай Синь окончил академию Вампу (в составе первого выпуска), работал комиссаром учебного батальона 24-й дивизии, которой командовал коммунист Е Тин. Участвовал он и в советском движении в Хайлуфэне, возглавлявшемся Пэн Баем. В 1929 г. Бай Синь был послан на работу в Военную комиссию ЦК в Шанхае. У него было много секретных материалов, он знал явки и адреса членов комиссии. Узнав о его измене, Особый отдел ЦК предупредил всех, кто мог стать жертвой его предательства. Бай Сянь по решению Особого отдела был приговорен к смерти. Приговор был приведен в исполнение 11 ноября 1929 г., как это происходило подробно описал в своих воспоминаниях А.Г.Крымов. э Убит был и Фан Чжэньбо.

Коммунистами была создана подпольная радиостанция для связи с Коминтерном и с провинциальными комитетами КПК. В 1928 г. КПК было решено создать две подпольные радиостанции (одну в Шанхае, другую в Гонконге для связи с местными партийными организациями). Решили, что необходимо подготовить своих радистов. Обе радиостанции начали действовать с января 1930 г.

Для более эффективной борьбы с коммунистами спецслужбы США поставили своего агента Руса на пост начальника политотдела полицейского управления Международного сеттльмента. Однако Особый отдел установил связь с его секретарем Гэ Бахуа и получал через него нужные сведения, оплачивая ежемесячно по 500 юаней за его услуги. Кроме того, у отдела было двое своих агентов среди детективов французского сеттльмента, которые оказывали коммунистам неоценимые услуги.

Во второй половине 1929 г., после ликвидации Бай Синя, «красный отряд», насчитывавший около 40 человек и непосредственно подчинявшийся третьему сектору, стал грозной силой для предателей и провокаторов, а также для гоминьдановской контрразведки. Отряд был неплохо вооружен: револьверы, гранаты со слезоточивым газом, были у него автоматы и даже пулеметы. В его распоряжении имелись легковые автомобили, мотоциклы и много велосипедов с фальшивыми номерами. Велосипеды служили самым удобным и маневренным средством передвижения в Шанхае, учитывая его маленькие улочки и скученность населения. В момент опасности велосипеды просто выбрасывались. «Красный отряд» работал в тесном взаимодействии с первым и вторым секторами отдела. К примеру, при созыве совещания или заседания сотрудники первого сектора подыскивали подходящее помещение, сотрудники второго — обеспечивали его безопасность и следили за действиями охранки, а бойцы из третьего сектора организовывали охрану: курсировали вокруг дома, переодетые лоточниками или разносчиками газет, следя за обстановкой вокруг. Проведение совещаний, пленумов, конференций в условиях жестокого террора — дело очень сложное и трудное, но куда сложнее было выявить провокаторов и предателей, прятавшихся в рядах КПК. Так, в апреле 1928 г. отдел не сумел предотвратить ареста члена политбюро ЦК КПК, одного из руководителей шанхайского рабочего движения Ло Инуна. В то время Янь Дэнъин еще не был назначен на ответственный пост в гоминьдановской охранке в Шанхае. Тем не менее Особому отделу удалось узнать через агентов внутри полиции сеттльмента о том, что провокаторами, предавшими Ло Инуна, были Хо Цзясин и его жена Хэ Чжихуа. Они учились в КУТВ в 1926 г. Хо Цзясин приехал в Москву из Франции, Хэ Чжихуа — из Германии. После возвращения из Москвы в Шанхай Хо стал личным секретарем Ло Инуна, знал много явок и адресов ответственных работников ЦК. Он пошел на предательство и вступил в тайную связь с агентами западных секретных служб, вел переговоры с помощником начальника полицейского участка в Международном сеттльменте. За списки руководящих работников ЦК и их адреса он получил 20 тыс. долл. и заграничные паспорта для себя и жены. Первым он выдал Ло Инуна. 15 апреля 1928 г. в 10 час. утра последний был схвачен полицейскими, когда выходил из квартиры Хо Цзясина на ул. Гордона в Международном сеттльменте (там находилась явка организации). Особым отделом делались попытки вызволить Ло Инуна, однако это им не удалось, так как Ло Инун был без суда и следствия расстрелян досрочно 21 апреля 1928 г. в западном пригороде Шанхая.

Перед отделом встала неотложная задача — уничтожить предателя и его жену, после очередной проверки и нового доказательства предательства супругов, бойцы «красного отряда» под командованием Чэнь Гэна ранним утром ворвались в номер гостиницы, где жили супруги, и застрелили Хо Цзясина, а жену, которая спряталась под кровать, тяжело ранили, у нее был выбит один глаз. Для прикрытия операции около здания гостиницы группа подростков «забавлялась» взрывами мелких хлопушек и петард, чтобы заглушить звуки выстрелов.

В декабре 1927 г. было решено внедрить несколько преданных и смелых коммунистов в органы спецслужбы Гоминьдана и иностранных сеттльментов. У Хао и Чэнь Гэн поручили Цянь Чжуанфэю, Ли Кэнуну и Ху Ди проникнуть в высшие органы гоминьдановской контрразведки. Эту операцию удалось реализовать благодаря личной связи Цянь Чжуанфэя с Сюй Эньцзэном. Последний приходился двоюрдным братом (по матери) Чэнь Лифу, был его самым доверенным лицом и занимался делами разведки и контрразведки. Сюй окончил Шанхайский институт путей сообщения, изучал в США электротехнику. В начале 1928 г. он работал в управлении радиосвязи при комитете строительства, возглавляемом Чэнь Лифу (который в прошлом был начальником управления телеграфом в провинции Чжэцзян). В то время Чэнь Лифу уже стал одним из лидеров Гоминьдана и безраздельно контролировал все дела спецслужб.

Летом 1928 г., когда Сюй Эньцзэн создал курсы по подготовке радистов, среди поступавших оказался и Цянь Чжуанфэй.

Чэнь Лифу занимал должность начальника сектора расследования орготдела ЦИК Гоминьдана, который был создан в феврале 1928 г. Сектор занимался сбором информации и расследованием дел, связанных с фракционной борьбой внутри Гоминьдана. С зимы 1929 г. в связи с усилением советского движения и укреплением влияния компартии Чан Кайши поручил Чэнь Лифу и его сектору прежде всего заниматься вопросами борьбы с «красной опасностью». С тех пор сектор стал центральным органом по сбору информации и ведению подрывной работы, подбору и засылке провокаторов в ряды КПК и руководству их действиями. Отдел также вел следственные дела на арестованных коммунистов.

После того как положение Цянь Чжуанфэя укрепилось, в органы контрразведки Гоминьдана решили заслать еще одного надежного и смелого члена КПК — Ли Кэнуна. История его знакомств с Цянь Чжуанфэем такова. В 1928 г. Ли Кэнун, спасаясь от преследований, вместе с У Ху перебрался в Шанхай. В ноябре 1929 г., работая заведующим агитпропом центрального района Шанхая, он случайно на съемочной площадке шанхайской кинофабрики познакомился с Цянь Чжуанфэем. Тот предложил устроить Ли Кэнуна в управление радиотехники и радиосвязи в качестве редактора программы новостей, передаваемой по радио. Для этого необходимо было сдавать экзамен, Ли Кэнун, серьезно подготовившись, блестяще его сдал. В декабре 1929 г. он был принят на указанную должность.

В конце декабря 1929 г. Сюй Эньцзэн был повышен в должности, став начальником сектора общих дел орготдела ЦИК Гоминьдана и одновременно начальником сектора расследований. Он как-то сообщил Цянь Чжуанфэю о плане расширения системы спецслужб для усиления борьбы против коммунистов, который предусматривал подготовку и засылку провокаторов в ряды партии, переподготовку и использование предателей. По этим вопросам он хотел использовать Цянь Чжуанфэя. Тот дал согласие.

По приказу Чэнь Лифу Сюй приступил к созданию целой системы специальных карательных органов в долине Янцзы и по всей территории, входящей в сферу влияния Нанкинского правительства. В Нанкине были созданы оперативный штаб и секретная радиостанция для руководства разведывательной и подрывной работой не только против КПК, но и против всех имеющихся оппозиционных партий и группировок. Сюй Эньцзэн назначил Цянь Чжуанфэя на должность своего секретаря в этом высшем органе секретной службы. Первым делом Цянь приступил к созданию сети легальных информационных агентств для выполнения секретных осведомительных заданий. Так возникло агентство информации «Миньчжи» в Нанкине, начальником которого стал Ху Ди. Агентам КПК удалось достать секретные шифры гоминьдановской разведки и передать их сотрудникам Коминтерна.

Порядок передачи нужной информации был таков: Цтянь Чжуанфэй из Нанкина передавал сообщения Ли Кэнуну в Шанхай, а последний держал постоянную связь с Чэнь Гэном, который докладывал обо всем У Хао и ЦК.

Такие действия коммунистов вынудили гоминьдановские власти пойти на более тщательную организацию и усиление своих разведывательных органов. В конце декабря 1931 г. Чан Кайши принял решение создать новую разведывательную организацию во главе с Дай Ли, так называемую «Группу десяти»: Группа расследований и комуникации при военном комитете Гоминьдана (Group of Investigation and Communication of the KMT Military Committee). В 1934 г. Чан Кайши официально назначил директором «отдела раследований» (Дяоча Кэ) Дай Ли, который и стал возглавлять военную разведку и контразведку Гоминьдана.

С ноября 1928 г. в Шанхае осел японский корреспондент редакции «Осака асахи симбун» Одзаки Ходзуми, владеющий китайским и английским языками, который через два года стал другом и соратником Рихарда Зорге.

Осенью 1929 г. в будущую группу Зорге приезжает Макс Клаузен, бывший радист германской службы связи в Первую мировую войну.е. Вначале он побывал в Харбине, где в отеле «Модерн» встречался с совесткими резидентами в Харбине, затем приехал в Шанхай и сразу же связался с Константином Мишиным, в мастерской которого он сконтсруировал мощную портативную радиостанцию. Позже с помощью клаузеновских радиотрансмиттеров передавали регулярно зашифрованную информацию от Зорге на станцию Висбаден (условное название мощной радиостанции в окрестностях Хабаровска).

Вскоре из квартиры Мишина в шанхае он перебрался в пансион, повстречался в вдововй Анной Валлениус, на которой и женился. Когда Зорге появился в Шанхае, Клаузен стал главой радиосвязи, а его жена курьером по доставке микрофильмов из Токио в Гонконг. Дальнейшая судьба К.Мишина неизвестна.

Летом 1929 г. Чжоу Эньлаю удалось создать надежное конспиративное место для встреч руководства партии, использовав для этой цели больницу в Шанхае. Им нелегально были открыты в городе курсы подготовки военных и военно-политических кадров, выпускники которых уже в сентябре были направлены в советские районы для передачи опыта.

В мае 1931 г. на руководящую работу в Особый отдел ЦК КПК был переведен двадцатилетний Пань Ханьнянь, до этого заведущий отделом пропаганды парткома провинции Цзянсу, где он проработал до 1933 г. Он стал исполнять обязанности заведующего вторым сектором сбора информации, полностью переключившись на подпольную деятельность. Его одной из наиболее часто употребляемых подпольных кличек была «Сяо Кай». С ним работали такие деятели как Ли Имин, Ся Янь, Ян Ду, Яо Пэнцзы, Мэй Гунбинь. Несколько раз он был на грани провала, но умело выходил из трудных ситуаций. Однажды Пань Ханьнянь возвращался домой и когда уже подходил к входной двери, то заметил, что за ним идет «хвост». Менять направление было уже поздно. Тогда он большими шагами вбежал внутрь, громко крича имя жены: «Сю Юйвэнь! Сю Юйвэнь! Я страшно голоден, быстрее готовь яишницу, я хочу есть». Он взлетел на третий этаж дом, вышел на балкон, нашел ранее приготовленный для конспирации большой иностранный зонт, с его помщью перепрыгнул на балкон соседа и исчез.

В другой раз он шел по улице и неожиданно обнаружил, что несколько довольно станных людей следуют за ним. Он немедленно вошел в ресторан, делая вид, что ищет свободное место. Двое за ним также вошли в ресторан. Тогда он в мгновение ока пршел внутрь на кухню, быстро снял свой наглаженный пинжак, надел рабочую одежду повара, повязал на рот белую повязку от пыли, взял поудобнее в руки разносочный поднос и пройдя через залу вышел на улицу.

С начала 30-х годов вновь усилились репрессии против китайских коммунистов и им сочувствующих.

21 июня 1931 г. на французской концессии в Шанхае был арестован генеральный секретарь ЦК КПК Сян Чжунфа, когда он, выйдя из дома, пытался взять такси. Причем его выследила французская полиция, потому что гоминьдановцам запрещалось заниматься такой деятельностью на территории концессии. Как только было получено сообщение об аресте Сян Чжунфа, в ЦК КПК решили, что Особый отдел должен предпринять все необходимые меры, чтобы спасти его. Было решено подкупить с помощью взятки французскую полицию, чтобы не дать ей передать Сян Чжунфа местным китайским властям. Однако эта операция не удалась, и вскоре он был расстрелян. Вместе с ним были арестованы несколько работников аппарата ЦК и провинциального комитета КПК Цзянсу. В июне 1931 г. были арестованы руководящие работники отдела пропаганды ЦК КПК Ло Циюань, Юань Баоань и около 20 коммунистов, ведавших распространением партийных документов, печати и типографиями; в августе — руководитель боевых дружин Особого отдела ЦК Ван Шидэ. В 1931 г. были арестованы также кандидаты в члены политбюро ЦК КПК Гуань Сянинь, члены КПК Лин Цзухань, У Юйчжан и Се Цзюэцзай. Хорошая взятка, переданная в руки французской полиции, спасла их от передачи в руки Гоминьдана. Они были освобождены и без шума уехали в советские районы. Провалы и интенсивная слежка полиции за членами КПК создали труднейшие условия для подпольной работы и самого положения руководящих органов партии в Шанхае. Как руководство КПК, так и Москву беспокоили эти провалы и аресты. Встал вопрос о перестройке работы Особого отдела в новой ситуации, сложившейся в Китае.