62. Хранительница форм
Восемь лет назад
Эшонай повертела топаз в пальцах и настроилась на ритм напряжения. Топаз должен был излучать спокойный темно-коричневый свет, но этот испускал зловещий оранжевый, того же оттенка, что полоса на спине ядовитого сигс-кремлеца.
Присмотревшись, Эшонай как будто разглядела спрена, пойманного в ловушку. Это был спрен боли, и он в отчаянии метался туда-сюда. Хотя… возможно, его отчаяние она сама придумала. Попадая в самосвет, спрены почти всегда становились бесформенными – превращались в туманный сгусток буресвета, из которого и состояло их племя. И все же он не мог быть счастлив там, внутри. Как бы она себя чувствовала, если бы оказалась запертой в комнате и не могла исследовать мир?
– Ты научилась этому у человеков? – спросила Эшонай.
– Да, – сказала Венли.
Она удобно устроилась между двумя старейшинами в маленькой комнате для собраний, где было полным-полно плетеных циновок и разноцветных знамен.
Венли не входила в Пятерку – собрание старейшин, – но вела себя так, словно принадлежит к их числу. За последние несколько месяцев с ней что-то произошло. Когда-то она потакала своим желаниям, а теперь излучала эгоизм и уверенность. Эшонай передала самосвет одному из старейшин, и сестра запела в ритме победы.
– Почему ты не принесла это нам раньше, Венли? – сдержанно спросил Клейд, принимая камень. – Человеки ушли несколько месяцев назад.
– Я думала, что могу ошибаться, – сообщила Венли в ритме доверия. – Я решила посмотреть, смогу ли сама поймать спрена. Если бы ничего не получилось, вы бы сочли всё моими фантазиями.
– Я не слышал, что они способны на такое, – сказал Клейд в ритме примирения. – Как ты думаешь, можно поймать спрена жизни? Если да, то мы могли бы лучше выбирать время для бракоформы. Это было бы очень удобно.
– Взгляните на этот камень. – Венли забрала топаз и передала его Варнали. – Я думаю, он может открыть секрет боеформы.
– Опасная форма, – заметил Варнали. – Но полезная.
– Это не форма власти, – проговорил Клейд. – Мы можем ею воспользоваться.
– Человеки пытаются завоевать нашу симпатию, – сказала в ритме раздражения Гангна, главная из пятерых старейшин. Этот ритм был предназначен для того, чтобы вызвать сочувствие в досадной ситуации. – Они ведут себя так, будто мы – единая нация, а не группа ссорящихся семей. Жаль, что мы не можем предстать перед ними, сплотившись. Они так много сделали за столетия, проведенные в разлуке, а мы так мало помним.
– Простите, старейшины, – сказала Эшонай в ритме примирения. – Но у них есть преимущества, которых нет у нас. Их намного больше, у них имеются древние устройства для производства металлов, а также земли, более защищенные от бурь.
Она недавно вернулась из своей последней экспедиции – теперь старейшины полностью поддерживали такие затеи. Эшонай пыталась обойти торговый пост людей, а затем найти их дом. Ей не раз приходилось настраиваться на ритм разочарования; все те места, где она думала обнаружить человеков, пустовали. Они нашли стада диких чуллов и даже заметили вдалеке табун ришадиумов, что было редкостью.
Никаких человеков. Она вернулась на их торговый пост, который был превращен в небольшой форт из камня, укомплектованный солдатами и двумя письмоводительницами. Там ее ждало послание. Король человеков хотел «должным образом оформить отношения» с ее народом, который теперь именовали «паршенди».
Она вернулась с посланием и обнаружила Венли среди старейшин. Венли, такую уверенную в себе. Венли, копирующую человеческие штуковины, о которых Эшонай – несмотря на то, что проводила с ними так много времени, – ни разу не слышала.
– Спасибо, Эшонай, – поблагодарила Гангна. – Ты хорошо справилась со своей задачей.
У трудоформы панцирь был только на тыльной стороне ладоней в виде небольших гребней; у Гангны они уже побелели по краям. Признак почтенного возраста. Слушательница повернулась к остальным и продолжила:
– Мы должны ответить на это предложение. Человеки ожидают, что мы станем нацией. Должны ли мы сформировать правительство, как это сделали они?
– Другие семьи никогда не пойдут за нами, – возразил Клейд. – Они уже возмущены тем, что человеки уделяют нам больше внимания.
– Мне неприятна сама мысль о короле, – с тревогой добавил Хусал. – Мы не должны следовать их примеру в этом смысле.
Эшонай запела в ритме мольбы, показывая, что хочет заговорить снова.
– Старейшины, – сказала она, – я думаю, мне следует навестить другие семьи и показать им свои карты.
– И что это даст? – скептически спросила Венли.
– Если я продемонстрирую, что в мире существует так много всего, они поймут, что как народ мы менее важны, чем считали. Они захотят объединиться.
Венли запела в ритме забавы:
– Думаешь, они просто возьмут и присоединятся к нам? Потому что увидят карты? Эшонай, ты просто прелесть.
– Мы рассмотрим твое предложение, – сказала Гангна, а потом запела в ритме благодарности, намекая, что Эшонай может идти.
Эшонай вышла на солнечный свет, а старейшины принялись задавать Венли новые вопросы о том, как создавать самосветы с плененными внутри спренами. Эшонай настроилась на ритм раздражения, а потом с усилием вернулась к ритму мира. Она всегда ощущала беспокойство после долгих путешествий. Но была недовольна не сестрой, а ситуацией в целом.
Эшонай побрела к потрескавшейся стене, окружавшей город. Ей нравилось это место; оно было старым, а старые вещи казались… продуманными. Она шла вдоль основания бывшей стены, мимо слушателей, которые ухаживали за чуллами, носили зерно с полей, таскали воду. Многие, увидев ее, поднимали руку или окликали в определенном ритме. К сожалению, теперь она стала знаменитой. Ей пришлось остановиться и поболтать с несколькими слушателями, которые хотели расспросить об экспедиции.
Она терпеливо переносила внимание. Эшонай потратила годы, пытаясь вызвать такой интерес к внешнему миру. Теперь она не откажется от благосклонности окружающих.
Когда удалось освободиться, она взобралась на сторожевой пост у стены. Оттуда она могла видеть, как слушатели из других семей бродят по Равнинам или гонят своих свиней по периметру города.
«Их здесь больше, чем обычно».
Одна из других семей, возможно, готовит нападение на город. Неужели они осмелели? Так скоро после того, как пришли человеки и изменили мир?
Да, логично. В конце концов, собственная семья Эшонай тоже осмелела. Другие могли предположить, что сородичи Эшонай получают от человеков секреты или особые товары. Они хотели бы сами воспользоваться дарами человеков.
Эшонай должна пойти к ним и все объяснить. Зачем бороться, когда столько всего можно испытать? Зачем ссориться из-за старых, разрушенных городов? Они могли бы возводить новые, как это делали человеки. Она настроилась на ритм решительности.
А потом опять перешла к ритму волнения, когда увидела фемалену, рассеянно бредущую вдоль основания стены. Мать была одета в свободную коричневую мантию, которая на фоне великолепной красно-черной кожи казалась блеклой.
Эшонай спустилась и подбежала к ней.
– Мама!
– Ах, – сказала ее мать в ритме тревоги. – Я тебя знаю. Ты мне не поможешь? Со мной происходит что-то странное.
Эшонай взяла мать за руку:
– Мама…
– Да. Да, я твоя мать. Ты – Эшонай. – Фемалена огляделась, потом подалась ближе. – Ты можешь рассказать мне, как я попала сюда, Эшонай? Я, кажется, не помню.
– Ты собиралась дождаться моего возвращения домой. С угощением.
– Правда? Тогда почему я этого не сделала?
– Ты, должно быть, потеряла счет времени, – сказала Эшонай в ритме утешения. – Давай отведем тебя домой.
Джакслим загудела в ритме решимости и не двинулась с места – похоже, с каждой секундой она все лучше осознавала себя.
– Эшонай, – сказала она, – надо что-то делать. Я не просто устала. Это что-то похуже.
– Может, и нет, мама. Может быть, это…
Ее мать запела в ритме утраты. Эшонай замолчала.
– Я должна убедиться, что твоя сестра знает все песни, – сказала Джакслим. – Возможно, буря моей жизни приближается к завершению, Эшонай.
– Тебе надо отдохнуть, – проговорила Эшонай в ритме мира.
– Отдых – для тех, у кого есть лишнее время, милая, – сказала мать, но не возражала, когда Эшонай повела ее к дому. Она плотнее запахнула одеяние. – Я могу с этим смириться. Наши предки навлекли на себя слабость, чтобы основать наш народ. Они столкнулись с хрупкостью тела и ума. Я встречу это с достоинством. Я должна.
Дома Эшонай устроила ее, принесла поесть. Потом хотела показать свои новые карты, но передумала: Джакслим не любила слушать о путешествиях дочери. Не стоит ее расстраивать.
Почему все должно было случиться именно так? Эшонай наконец-то получила от жизни, что хотела. Но прогресс, перемены не могли произойти без бурь и течения лет. Каждый прошедший день означал для ее матери еще один шаг на пути к распаду.
Время, жестокий владыка. Оно превращает детей во взрослых, а потом радостно, безжалостно отнимает все свои дары…
Они все еще ели, когда вернулась Венли. Теперь сестра все время прятала улыбку, словно тайком настроилась на ритм забавы. Она положила свой самосвет – тот, что со спреном, – на стол.
– Они собираются попробовать, – объявила Венли. – Набирают добровольцев. Я должна предоставить горсть этих самосветов.
– Как ты научилась делать такую же огранку, как и у человеков? – спросила Эшонай.
– Это было нетрудно. Просто потребовалось немного практики.
Их мать уставилась на самосвет. Она вытерла руки тряпкой и взяла камень.
– Венли. Мне нужно, чтобы ты вернулась к урокам. Я не знаю, как долго еще смогу быть нашей хранительницей песен.
– Потому что твой разум сдает, – сказала Венли. – Мама, как ты думаешь, почему я так старалась найти эти новые формы? Это может помочь.
Взглянув на мать, Эшонай настроилась на ритм изумления.
– Помочь? – переспросила Джакслим.
– У каждой формы свой образ мышления, – объяснила Венли. – Это сохранилось в песнях. А некоторые были сильнее, более устойчивы к болезням, как телесным, так и душевным. Так что если бы ты перешла на эту новую форму…
Ее мать настроилась на ритм размышлений.
– Я… не понимала, – сказала Эшонай. – Мама, ты должна пойти добровольцем! Наверное, это и есть выход!
– Я пыталась уговорить старейшин, – прибавила Венли. – Они хотят, чтобы сперва попробовали измениться молодые слушатели.
– Они прислушаются ко мне, – решительно заявила Джакслим. – В конце концов, моя работа – говорить так, чтобы они слышали. Я попробую эту форму, Венли. И если ты действительно достигла своей цели… Ну, я когда-то думала, что быть нашей новой хранительницей песен – наибольшее, чего ты можешь достичь в жизни. Мне и в голову не приходило, что ты сумеешь изобрести еще более почетное призвание – Хранительница форм.
Эшонай откинулась на спинку стула, слушая, как сестра поет в ритме радости. Только… ритм как будто сбился. Звучал быстрее. Может, жестче?
«Не выдумывай, – приказала она себе. – Не поддавайся зависти, Эшонай. Это может легко разрушить нашу семью».
Назад: 61. Масло и вода
Дальше: 63. Практика
