Глава 76
Холод обрушивается ошеломляющей волной. Джесс задыхается и отплевывается, вода струится по ее лицу.
— Просыпайся уже!
Перед ней стоит мужчина. В руке у него ведро, и он ставит его на пол. Джесс сразу узнает его.
Пытается двинуться, но она привязана к деревянному креслу, руки и ноги надежно пристегнуты одноразовыми пластиковыми стяжками. Руки можно слегка выпрямить, и Джесс напрягает их, но подлокотники массивного кресла держат мертво. Оно лишь слегка покачивается, сколько бы она ни дергалась.
— Аккуратней; я не хочу, чтобы ты завалилась на спину, — говорит мужчина. Протягивает руку и мягко убирает прядь мокрых волос с ее лица. — Ну как ты, Джессика?
— Отпусти меня! — рычит Джесс. Она промокла насквозь, и в комнате холодно. Ее глаза мечутся по сторонам. Это какая-то деревянная хижина — симпатичные картинки на стенах, мягкие накидки на удобном диванчике.
— Где я? — кричит она. — Куда ты меня привез?
— Туда, где нам никто не помешает. — Он придвигает стул и садится напротив нее. Джесс замечает, что в руке у него небольшой перочинный ножик.
Она опять пытается вырваться, стяжки врезаются в кожу. Нужно успокоиться, говорит себе Джесс. Думать. Думать. Но тут взгляд ее натыкается на чье-то неподвижное тело — кто-то лежит на полу спиной к ней. Тоже мужчина.
— Кто это? — запинаясь, произносит она.
Человек с ножиком оборачивается с полуприкрытыми глазами, едва удостоив внимания распростертую фигуру.
— Не тот, за кого тебе стоит переживать. Он пытался защитить их, понимаешь ли… Этих детишек. Долбаный герой. — Он добавляет эту последнюю фразу язвительным тоном, в его голосе сквозит презрение.
Дыхание перехватывает у Джесс в горле. Мужчина видит ужас у нее на лице.
— Да не волнуйся ты, — говорит он. — Все с ними нормально. Получили снотворное и дрыхнут в спальне. Я люблю Тилли и Джошуа. Они никогда не входили в мой план. Но мне было нужно вернуться за тобой. Чтобы мы могли поговорить.
— О чем ты хочешь со мной поговорить? — спрашивает Джесс. Пытается отвлечь его. Надеется, что кто-нибудь разыщет ее. Но как, спрашивает тихий голосок в голове, как? Откуда кто-то может знать, где ты?
— Ты ведь наверняка меня узнала? — спрашивает он.
— Ну конечно, узнала! С прошлой недели. С…
Он останавливает ее:
— Нет. Не с того нашего баловства в туалете. Еще раньше.
— Раньше? — Джесс в полном недоумении. Всматривается ему в лицо. — Я не…
Но тут что-то в нем заставляет ее примолкнуть. Она и вправду знает его. Видит эти добрые глаза из давних лет. Эту улыбку, с которой он нервно подсовывал ей последний кусочек тоста. Давал ей какую-то игрушку, чтобы поиграть вместе. Следы того мальчишки, которым он был когда-то.
— Детский дом, — шепчет она. — Ты там был…
Мужчина печально улыбается ей.
— Все-таки помнишь меня! Вынужден признать, что когда ты не узнала меня на прошлой неделе, я был очень расстроен. Потому что я-то хорошо тебя помню, Джесс. — Он смотрит на перочинный ножик, выдвигает одно из лезвий из рукоятки. Свет сияет на серебре, пляшет на острой кромке.
— Но ведь уже больше двадцати лет прошло? — запинается она.
— Тебе было пять. А мне двенадцать, — говорит он. — Ты была такая испуганная, растерянная… Я слышал, как они говорят о тебе. Как говорят, что тебя пришлось забрать от родителей. Что твоя мама плакала, когда тебя увозили.
— Я этого не помню.
Джесс неотрывно смотрит на него. Впервые сознает, что манера вести себя у него довольно странная — он тих, сдержан, плечи опущены. Это не то поведение, которого она ожидала. Человек из полицейского профиля, которого описывал Гриффин, представлял собой торжествующего убийцу-садиста, готового и страстно желающего убивать. Сидящий же перед ней мужчина казался совершенно уничтоженным. Таким же побежденным, какой чувствовала себя она сама, пусть даже это именно она из них двоих была привязана к стулу.
— Ты там пробыла всего месяц, — тихо продолжает он. — Но я понял, что ты особенная. Ты мне сама показывала.
— И что же я делала? — шепчет Джесс.
— Держала руку над огнем. Я видел, как твоя кожа чернеет и сморщивается. Видел, как образуются волдыри. Но ты и глазом не моргнула. Ты смотрела на это и улыбалась. — Он тянется к ней рукой. На ладони у него шрам, стянутый тонкой перепонкой гладкой багровой кожи. — Ты предложила мне самому попробовать. Я держал так долго, сколько смог. Это было мучительно. Но под конец я не выдержал боль. А ты только смеялась надо мной.
Джесс качает головой:
— Прости, тогда я не понимала. Не сознавала, какой во мне изъян.
Его глаза удивленно расширяются.
— Изъян? Нет в тебе никаких изъянов! — Мужчина хмурится, на лбу у него собираются морщины, под челюстью ходят желваки. — У тебя есть то, чего нет ни у кого из нас, — продолжает он, и теперь его голос звучит громче. — Нечто совершенно уникальное. Я понял это тогда. Особенно когда твои родители приехали тебя забирать.
Он вдруг разражается смехом, слегка истерическим.
— Они приехали за тобой, Джесс! Никого родители из этого места так ни разу и не забрали! Никого!
Джесс видит, как его лицо мрачнеет. Быстрым движением мужчина хватает ее за руку, переворачивает, плоско удерживает ее ладонь, заносит перочинный нож — и втыкает его прямо в середину ладони.
Джесс чувствует, как тот проходит сквозь плоть, задевая кости, рвет сухожилия. Втыкается в деревянный подлокотник кресла, и она видит, как из-под лезвия начинает струиться теплая кровь. Вскрикивает от испуга.
— Ты особенная, Джесс, — говорит он. — И не вздумай этого отрицать.
— Ты сумасшедший! — кричит она. Пытается вырвать руку, но нож накрепко пришпилил ее к подлокотнику. Кровь стекает по креслу, лужей собирается на полу. Ее начинает трясти. От холода, от страха, от шока.
Мужчина улыбается, но улыбка вымученная, не более чем гримаса.
— Наверное, — произносит он. — Наверное, это так. Потому что единственное, чего я всегда хотел, — это чтобы меня заметили. Я хотел быть кем-то.
Произнося эти слова, он вроде как набирает силу. Недавней пришибленности как не бывало — он выпрямляется на стуле, вытягиваясь всем телом.
— Я был ничтожеством, никто меня не замечал! Все про меня забыли. Моя мать. Приемные родители. И ты.
Мужчина встает перед ней, глядя на нее из-под сдвинутых бровей. Она не осмеливается пошевелиться. Для Джесс это выглядит так, будто он боролся с чем-то, и в этой внутренней битве между гневом и смирением гнев одержал верх. Ее глаза вновь шарят по комнате. Ей видно деревья за окном. Идет дождь, темно.
Потом он поворачивается, подходит к столу у себя за спиной и берет большой нож. Тот просто огромный, с зазубренным лезвием с одной стороны, прямой и острый с другой, и она не может отвести от него взгляд.
— По крайней мере, ты не будешь страдать, — произносит мужчина почти про себя. Присаживается перед ней на корточки, с ножом в руке, направив его острием к ее телу. — Ты не испытаешь мучений, как все остальные. Знаешь, я до сих пор слышу их крики…
Он поднимает взгляд, и она видит в его глазах проблески чего-то человеческого.
— Их мольбы, их плач… Но я ничего не мог с этим поделать.
Джесс не сводит с него глаз. Она не будет ни о чем просить, вот уж нет! Но ее мозг, помимо воли, уже обгоняет происходящее, начинает представлять себе, что он задумал, что он может с ней сделать. Она чувствует, как быстро забилось сердце, паника путает все ее мысли.
— А та, другая девушка, — то, через что она прошла перед тем, как умереть… — Он крепко зажмуривается, мотая головой.
— Какая другая девушка? — ухитряется спросить Джесс трясущимися губами, в полном ужасе, но мужчина не отвечает. — Чего ты от меня хочешь? — выкрикивает она. Слезы и сопли стекают по ее лицу. — Я все для тебя сделаю! Только отпусти меня!
— Не могу. Мне очень жаль, Джесс, просто не могу. Ты должна сыграть свою роль во всем этом. Иначе это никогда не кончится. Этому никогда не будет конца.
И тут его голова резко вздергивается вверх, словно он вдруг вспомнил, для чего он здесь. Мужчина встает, идет обратно к столу и берет там что-то. Это пистолет, маленький и черный, и он ненадолго откладывает нож, чтобы передернуть затвор. С металлическим щелчком взводится курок.
— Пора, — говорит он.
Джесс замечает, что голос мужчины изменился. Теперь он решительный, уверенный. От этого ее пробирает холодом до самых костей.
— Пожалуйста, отпусти меня, — шепчет она.
Он хранит молчание. Нацелив пистолет ей в голову, выдергивает перочинный нож из подлокотника и из ее руки, а потом перерезает им стяжки вокруг ее лодыжек. Джесс смотрит на охотничий нож, все еще лежащий на столе. Потом — на дверь в дальнем конце комнаты.
Проследив направление ее взгляда, мужчина складывает перочинный нож и убирает его в карман.
— Только попробуй рыпнуться, — говорит он, — и я прострелю тебе коленные чашечки. Боль там или не боль, но после такого ты уж точно никуда не уйдешь.
Джесс не двигается.
— Поняла?
Она понимает, что нужно изобразить покорность. Если они выйдут наружу, можно будет попробовать сбежать. Это ее лучший шанс. Это ее единственный шанс.
Мужчина тянется рукой за спину, на ощупь берет со стола охотничий нож и перерезает путы у нее на запястьях. Вздергивает ее на ноги, а потом становится у нее за спиной, прижав дуло пистолета ей к спине, а острый кончик ножа — к шее. Джесс чувствует, как твердый металл вминается в плоть.
— Иди, — приказывает он, толкая ее пистолетом, и она, ковыляя на подгибающихся ногах, за несколько шагов достигает двери.
— Открывай!
Джесс баюкает свою поврежденную руку. Теперь кровь уже льется ручьем, рана открылась. Неловко повозившись с засовами, она наконец сдвигает их.
Едва только они делают шаг за порог, как ветер со всей силы бьет ей прямо в лицо. Он так и пропитан дождем. Они медленными мелкими шажками отходят от дома, и Джесс пристально всматривается в темноту. Ей не слышно никаких признаков цивилизации, не видно никаких огней. У нее нет ни малейшего представления, куда податься.
Она все еще чувствует нож у себя на шее, ствол пистолета на спине. Но давление немного ослабло. Это рискованно, но какой у нее еще есть выбор? Здесь совсем никого, никто не придет ей на помощь. Резко крутнув телом, она отдергивается от него, одной рукой оттолкнув его правое предплечье, а локтем другой ударив назад. Попадает, но не оглядывается.
Слышит за спиной гневный рев, от которого кровь стынет в жилах.
И бежит.
