Глава 22
Джесс слышит пиликанье телефона, а потом чувствует, что Гриффин вылезает из постели. Открывает глаза и наблюдает за ним в темноте, когда он, наклонив голову, приглушенно разговаривает с кем-то по телефону. На нем одни лишь трусы-боксеры, и она оценивает это зрелище, по-прежнему теряясь в догадках, что это за тип и что она тут вообще делает.
Вернувшись сюда, они практически не разговаривали. Гриффин не предложил ей ни поесть, ни выпить, просто разделся и забрался в кровать. Джесс секунду помедлила, а потом последовала его примеру — ее присутствие в этой квартире, похоже, теперь было безоговорочно принято.
Нав переживал, что она вдруг оказалась здесь, и Джесс понимает, что у него были для этого все основания. Гриффин мог оказаться абсолютно кем угодно.
Но ей кажется, будто она уже знает его. Где-то в самой глубине души Джесс видит что-то до боли знакомое. Такую же душевную травму. Отчаянные поиски чего-то неосязаемого. Гриффин практически вдвое крупнее ее, но с того первого вечера он не сделал ничего, что могло бы вызвать у нее хоть какое-то беспокойство. Наверное, у нее в этом смысле просто низкая планка, думает Джесс. Может, она просто не видит опасности, пока та не окажется прямо у нее перед носом.
Гриффин завершает звонок и возвращается обратно в постель. Она чувствует, что он до сих пор не спит. Дергается, никак не может нормально устроиться.
— Еще один случай? — спрашивает Джесс, когда Гриффин поворачивается к ней. Он кивает — его лицо смутно белеет в темноте.
— Значит, убийство Патрика точно укладывается в эту схему? — тихонько произносит Джесс.
— Ничего не точно, Джесс, — бурчит Гриффин. — Но не исключено.
Он перекатывается на бок, отвернувшись от нее, и Джесс залезает поглубже под одеяло; лежит на спине, уставившись в потолок. Ей нужно что-то сделать, чтобы выбросить все это из головы. Эту тревогу, нетерпение, словно в ожидании падения бомбы. Она ощущает тепло его тела, совсем рядом, хочет прикоснуться к нему. Хочет, чтобы…
Но не может. Сжимает руки в кулаки. Джесс знает, что после секса с Гриффином ей станет получше, пусть даже совсем ненадолго, но после того, как он в последний раз ее отверг, она не вынесет, если такое повторится.
Ей нужно хоть как-то держать себя в руках. Пусть даже и противясь зову собственного тела.
Джесс глубоко вздыхает, встает и идет в ванную, закрыв за собой дверь. Щурится, включив свет, а потом садится на холодный линолеумный пол, наклоняется к шкафчику под раковиной умывальника, открывает его. Находит то, что ищет, и кладет рядом с собой — новенькую кассету для бритвы, еще в упаковке. На ней лишь футболка и трусики, и она выставляет перед собой свои голые ноги.
Ей кажется, что внутри она состоит из каких-то крошечных кусочков, раскрошенных и переломанных. Так почему бы и снаружи не выглядеть соответственно? Джесс вынимает кассету из обертки и ломает ее пополам, освобождая тонкие лезвия от пластикового корпуса. Бросает обломки на пол, осторожно зажимает лезвие двумя пальцами. Чувствует, как дрожат руки.
Медленно подносит острую кромку к верхней части бедра. Видит шрамы от предыдущих порезов. Некоторые — не более чем едва заметные белесые линии, другие — до сих пор пунцовые, едва зажившие. Нажимает и медленно ведет лезвием поперек ноги. Чувствует, как оно пронзает кожу, врезается в плоть. Над тонкой линией пореза проступает кровь, сползает по ноге. Джесс делает это еще раз. Она хорошо знает, с какой силой нажимать — достаточно, чтобы закровило, но не настолько, чтобы пришлось обращаться в больницу. В конце концов, Нава у нее больше нет.
Чувствует, как слезы струятся по лицу, капая на ногу и смешиваясь с кровью. Джесс знает: то, что она делает, разрушает ее мало-помалу. Но это наказание за то, что она такая неудачница и бестолочь. Наказание за то, что она не нормальный человек, как все остальные.
Джесс считает в уме. Семь, восемь… Знает, что надо остановиться на десяти. Десяти раз всегда достаточно, чтобы ослабить напряжение, чтобы открылся предохранительный клапан, как в кастрюле-скороварке. Это, или найти какого-нибудь первого попавшегося мужчину, чтобы сделать вместе с ним то, что они так хорошо умеют делать.
Но, как и бритва, секс никогда не умиротворяет надолго. Будоражащий экстаз в предвкушении предстоящего удовольствия, прилив эндорфинов от быстрого перепихона — это как кратковременный «приход» от наркотика, отвлекающий от шквала у нее в голове. Но как только все кончено и мужчины уже нет, в голове все те же сумбур и тоска, что и раньше.
Джесс всегда гадала, знает ли про это Патрик. Но если он и знал, то ни разу ничего по этому поводу не сказал. На его собственные шалости она тоже не обращала внимания. На ту женщину на новогодней вечеринке, которая с улыбкой что-то шептала ему на ухо, поглядывая в ее сторону… На поздние звонки, отвечать на которые Патрик уходил в другую комнату… Джесс не винила его. Она не была хорошей женой. Она вообще ни в чем не была хороша.
Открывается дверь, отвлекая ее от этих мыслей. Джесс поднимает взгляд. Там стоит Гриффин, щурясь на свет. Чертыхается, падает рядом с ней на колени.
— Блин, Джесс, да что ты творишь?
Наклонившись, хватает рулон туалетной бумаги, сминает обрывок в комок и прижимает ей к ноге, пытаясь остановить кровь. Потом на миг замирает, и Джесс видит, как он вдруг делает длинный судорожный вдох, уставившись в пол.
А потом Гриффин вновь поднимает взгляд и медленно протягивает руку. Она бросает бритвенное лезвие в ком окровавленной туалетной бумаги.
Джесс ожидает гнева, разочарования, осуждения, страха… Всех тех реакций, с которыми она сталкивалась до сих пор — своих родителей, профессионалов от медицины, собственного мужа. Но Гриффин, похоже, совсем другой.
— Не хочешь рассказать мне, что происходит? — обращается он к ней. Голос у него мрачный, но спокойный.
Джесс мотает головой. Гриффин опять открывает шкафчик, достает мятую коробочку с пластырями. Молча делает все, что может, чтобы остановить кровотечение, залепляя порезы один за другим и не обращая внимания, что и сам перепачкался. Занимаясь этим, то и дело поднимает на нее взгляд, словно спрашивая, не больно ли, но она лишь безразлично смотрит на него.
Закончив, Гриффин опускается на пол, садится по-турецки. Джесс все еще сидит, прислонившись спиной к стене и вытянув перед собой ноги.
— Не хочешь с кем-нибудь об этом поговорить? — спрашивает он.
Она опять мотает головой:
— Нет.
— А пробовала? Когда-нибудь раньше.
— Это не помогло.
— Ладно.
Джесс видит, что Гриффин не сводит с нее глаз — его взгляд перемещается на повязку у нее на голове, потом обратно на ногу. Он понимает, что с ней что-то не так, думает она, надо просто рассказать ему. Но хорошо знает, что как только люди это узнаю`т, их восприятие ее как личности смещается. Они начинают совсем по-другому обращаться с ней. А после того, что она только что натворила с бритвой, не стоит и дальше его напрягать.
Гриффин отводит взгляд, вздыхает, задумавшись. Потом встает, протягивает руку. Джесс берется за нее, и он поднимает ее на ноги. Коленки у нее подкашиваются.
— Да уж, блин, — произносит он, обращаясь скорее к самому себе, когда выключает свет и увлекает ее обратно к кровати. — Ну и хороши же мы с тобой оба…
Ложится рядом с ней в темноте, подтягивает к себе одеяло. Джесс прислушивается к его дыханию, к шуму машин за окном. Всякий раз, когда ей кажется, будто она получила какое-то представление о Гриффине, он доказывает ей, что она ошибается, — вот и сейчас.
* * *
Джесс, должно быть, заснула, потому что вдруг ловит себя на том, что лежит, свернувшись калачиком и плотно прильнув к нему. Сразу смущенно отодвигается — как бы он не подумал, будто она уже испытывает к нему какие-то теплые чувства.
Но Гриффин беспробудно спит, и Джесс смотрит на него в тусклом свете. Все черты его лица расслаблены, обычной хмурости как не бывало. Она облегченно выдыхает.
Ей давно уже хочется узнать про него побольше. Любопытство не дает ей покоя.
Джесс на цыпочках крадется к столу, на котором Гриффин оставил свой рюкзак. Роется в нем, то и дело оборачиваясь на кровать, чтобы убедиться, что Гриффин по-прежнему спит. Здесь его лэптоп, какие-то распечатки, несколько фото — все в основном отделении. Обертка от какого-то энергетического батончика, смятые чеки… Нащупав в наружном отсеке какую-то плоскую картонную коробочку, она вытаскивает ее. Читает надпись на белом фоне: «Оксинорм», а чуть ниже — «гидрохлорид оксикодона». Внутри — блистерная пластинка с маленькими оранжевыми капсулами, которые Гриффин уже пару раз принимал у нее на глазах.
В болеутоляющих средствах Джесс совершенно не разбирается, но про оксикодон слышала. Очень сильный наркотический препарат, вызывает привыкание. Она еще раз смотрит на коробочку, в которой осталось всего восемь капсул. Хмурится, но убирает ее обратно в рюкзак. Потом переключает внимание на джинсы, брошенные поперек дивана, — подбирает их, ощупывает карманы. В одном из них бумажник, и Джесс вытаскивает его, изучает банковские карты. Натаниэл Гриффин. Это уже что-то: его настоящее имя, по крайней мере.
Засовывает бумажник обратно в карман, но тут пальцы натыкаются на что-то еще. Это фотография, слегка помятая, — Гриффин с какой-то женщиной. Улыбаясь, он обнимает ее за плечи. Джесс сознает, что за все то время, что знает его, она ни разу не видела, чтобы он улыбался, и всматривается повнимательней. Волосы на фото у него короче, он чисто выбрит — симпатичный интересный мужчина. Вид у него счастливый. Ее взгляд перемещается на женщину рядом с ним. У той длинные темные волосы, мягко спадающие на плечи. Рука Гриффина крепко обхватывает ее, и она доверчиво прижимается к нему.
И тут Джесс понимает. Подходит к столу и начинает перебирать фотографии с мест преступлений, пока не находит нужную. Смотрит на фото, прикрепленное к доске, а потом опять на снимок у себя в руке.
Замирает с дрожащей рукой. Ничего странного, что для него это настолько личное дело. Неудивительно, что он так на всем этом зациклился.
Эта женщина была изнасилована и убита — да, это точно она. Ну а ее муж, оставленный умирать? Это был Гриффин.
