В этот день, как обычно пишут в книгах, ничто не предвещало беды. Занятия на режиссерских курсах ВГИКа подходили к концу, и я, поглядывая в окно на буйно цветущую майскую зелень, уже предвкушал скорую встречу с супругой и наследником, когда в аудитории появилась председатель месткома Вера Георгиевна Трушина – дама лет под сорок, с гофрированным сайгачьим носом и претензиями на образ интеллектуалки. Председатель месткома хрипловатым, прокуренным голосом сообщила, что сегодня после занятий состоится собрание, посвященное разбору дела слушателя режиссерских курсов Сергея Губернского. Явка обязательна. При этих словах у меня появилось очень нехорошее предчувствие, но деваться было некуда.

В назначенный час актовый зал был полон. Тут собрались преподаватели, мои коллеги – будущие режиссеры, начинающие актеры, операторы и еще десятки знакомых и незнакомых лиц. В их числе я с удивлением увидел Басилашвили, Караваева, Топалова, Ларису и еще несколько человек из нашей съемочной группы.

Они смотрели на меня с сочувствием, так же как и Рязанов, и мои коллеги по режиссерским курсам. В глазах большинства остальных присутствующих я заметил неподдельный интерес. Ну, примерно такой же, какой, по моему мнению, был у свободных и полноправных граждан Рима, собиравшихся в Колизее насладиться метаниями гладиатора по арене а затем поднять палец вверх или опустить его вниз… Самое паскудное, что гладиатором на этот раз, похоже, был именно я.

Кто-то мне на ходу шепнул:

– Щас будут разбирать твои художества на Кубе.

Вот тебе раз, и чего же они столько ждали? Почему не устроили судилище сразу по возвращении в столицу? Собирали, как принято говорить, доказательную базу? Ладно, поладим, что мне будут тут впаривать.

В президиуме помимо Веры Георгиевны разместились парторг Михаил Лазаревич Лозинский – невысокий, круглый, подвижный жизнелюб с хитрованистым взглядом, и секретарь комсомольской организации, которую, если ничего не путаю, звали Юля Трофименко. Это была накрашенная блондинистая девица несколько унылого вида, хотя, вероятно, мне так в тот момент просто казалось. Еще я приметил двух незнакомцев. Один – мажористого вида хлыщ лет под тридцать, в костюме с иголочки, то ли импортном, то ли качественного индпошива. Второй – рыжеватый, длинный и тощий как жердь тип прибалтообразной наружности. Даже не знаю, почему я так решил, просто было в нем что-то общее с артистами-прибалтами, игравшими в советском кино фашистов и западных шпионов. Как выяснилось, я не ошибся. Трушина представила его как референта МИДа Карла Яновича Брециса. Мажористый хлыщ оказался сотрудником отдела культуры ЦК ВЛКСМ Владленом Памфиловым.

После представления начался разбор дела слушателя режиссерских курсов ВГИКа Сергея Губернского, которого Трушина, ссылаясь на сведения, поступившие из весомых организаций – многозначительный взгляд в сторону Памфилова и Брециса, кивками подтвердившими ее слова – обвинила в целом букете грехов: позорящем нашу страну поведении за рубежом, пьяных дебошах, хулиганстве в присутствии кубинских товарищей и лично товарища Кастро, исполнении более чем сомнительных с политической точки зрения песен, пропагандирующих чуждые идеи и даже расизм…

Слушая все это, я тихо офигевал.

После выступления Трушиной Лозинский предложил заслушать свидетелей из числа съемочной группы. Первым выступил Басилашвили.

– Я много говорить не буду, – негромко, но так, что его все услышали, произнес народный артист РСФСР. – Скажу лишь, что во время плавания на Кубу и на самом острове во время съемок товарищ Губернский вел себя вполне прилично и профессионально, занимаясь в основном работой. Что же касается банкета по случаю окончания работы над сериалом, то тут я никаких безобразий не заметил, во всяком случае, пока сам находился на банкете. Впрочем, я там был недолго и вскоре ушел отдыхать, поэтому о том, что было дальше, ничего сказать не могу.

Честно говоря, я этого не ожидал, изначально настроившись на негатив когда Басилашвили дали слово. Практически вечный экранный подлец, будущий убежденный либерал – и такое объективное выступление. Может, есть еще шанс не испортиться в будущем?

Следом выступили Топалов и Караваев, которые меня также поддержали. Игорь Андреевич сказал, что после четырех с лишним месяцев напряженной работы в другой стране, в непривычном климате, людям хотелось отдохнуть и расслабиться, что вполне нормально. Ничего криминального в моем поведении он не заметил, ему доводилось бывать на подобных мероприятиях, где все кончалось мордобоем, да и исполненные мною песни по сравнению с матерными частушками, которые нередко исполняет подвыпивший народ на таких банкетах, выглядят достаточно невинно. Во всяком случае, лично он на фронте, да и в мирной жизни и не такое слышал.

Топалова поддержал Элизбар, заявивший в конце своего экспрессивного выступления, что в его родных краях различные радостные моменты жизни отмечают и более шумно.

Лариса, в свою очередь, сообщила, что в ее присутствии я вел себя вполне адекватно, а во время банкета, когда Фидель уехал и мужчины начали выпивать, ей, как и другим дамам, стало неинтересно, и она ушла в свой номер.

Эти выступления сказались на настроении аудитории. На меня народ смотрел уже с пониманием. Во взглядах так и читалось: ну выпил человек, с кем не бывает…

Затем слово предоставили мне. Выйдя к трибуне, я начал по пунктам опровергать обвинения.

– Да, выпили на радостях. А кто не пьет? Назови! Нет, я жду!

Эту фразу из еще неснятого фильма «Покровские ворота» я произнес с надрывом, ни к кому конкретно не обращаясь и в то же время адресуя ее всем собравшимся. Многие улыбнулись, видно, фраза пришлась по вкусу.

– И никакого дебоша не было, и драку с музыкантами в кубинском ресторане я не устраивал, – продолжал я. – Гитару я действительно забрал, но вполне культурно, без всяких драк, да и остальные музыканты мне подыгрывали, когда я пел. И вообще, к тому времени товарищ Кастро и большинство кубинских товарищей уже уехали. И никаких таких чуждых идей в тех песнях я не пропагандировал. «Куба рядом» – это песня о дружбе советского и кубинского народов! А в «Убили негра» никакого расизма нет и никогда не было! Эта песня вообще за негров и против расистов! Ведь ни за что ни про что суки замочили!

– Так, вы за языком-то следите, товарищ Губернский! – подпрыгнула на своем месте Трушина под раздавшиеся из зала смешки. – Вы на собрании, в конце концов, а не на бандитской сходке! Это там подобные, с позволения сказать, песни и выражения уместны!

Чтобы понизить градус позитивного настроя в зале, в дело вступила тяжелая артиллерия в лице аппаратчика из ЦК ВЛКСМ. Памфилов толкнул речь, из которой явствовало, что мое поведение на банкете в глазах кубинских товарищей ничем не отличалось от поведения подвыпивших американских бандитов, которые вот так же расслаблялись на Кубе до революции.

– Что касается песен, то что это за намеки, товарищ Губернский? Вот, например, – он взял в руки листок, по которому начал читать. – «Боже, как ты теперь далеко, Фидель!». Напоминаю, Губернский пел это на Кубе, всего через несколько часов после встречи с товарищем Кастро! Как это понимать? Или это:

Вам жизнь в Советском Союзе не нравится и кажется серой вечной зимой, товарищ Губернский? Или вот этот куплет:

Это как понимать, товарищ Губернский? Что вы хотели этим сказать?! ЧТО вы покажете, и кому это ИМ?!!

Пунцовый Памфилов выдохнул, и одним глотком ополовинил граненый стакан воды.

– Ну а песня про негра вообще ни в какие ворота не лезет, товарищи! Судите сами:

«Только мертвый негр не идет играть в баскетбол». Или это: «Только мертвый негр хип-хоп танцевать не идет». Я не знаю, что за хип-хоп имел ввиду наш… хм… начинающий режиссер, но это же прямое повторение утверждений западных расистов, что якобы негры не способны ни к какой интеллектуальной деятельности и все их достижения ограничены отдельными видами спорта и примитивными танцами! А вот это еще «лучше»:

Памфилов еще одним мощным глотком добил стакан, по граненой стенке которого теперь стекала вниз одинокая капля влаги.

– По-вашему, товарищ Губернский, негры настолько тупые, что ими с помощью там-тама можно управлять как угодно?! Да любой американский расист из Ку-Клукс-Клана или сторонник апартеида из ЮАР с удовольствием под этим подпишется! Да и вообще, если приглядеться к, так сказать, «творчеству» Губернского, то за исключением пары-тройки вещей оно выглядят крайне сомнительно! Пошловатые песенки, без особого смысла и идейного содержания, а из литературных произведений в основном пресловутый цикл про Фандорина, где главным положительным героем выведен царский сыщик, цепной пес антинародного прогнившего самодержавия!

А вот это он зря! В аудитории, напряженно слушавшей речь Памфилова, проявилось явное недовольство. Кто-то с задних рядов даже выкрикнул вполголоса: «Не трожь Фандорина!» Похоже, среди собравшихся оказалось немало фанатов похождений Эраста Петровича.

Видя, что сообщник несколько заблудился и свернул не туда, в дело тут же вмешался Брецис. Несмотря на свои прибалтообразные внешние данные и ФИО, по-русски он говорил нормально, без характерной для прибалтов тормознутости, акцента, растягивания слов и перерывов между фразами.

– Товарищи! Мы здесь не обсуждаем литературные и музыкальные произведения Губернского. Это забота Союза писателей и Союза композиторов. Мы обсуждаем поведение Губернского на Кубе, которое далеко выходит за рамки обычного пьяного дебоша! Это дело политическое, товарищи, которое может сильно повредить отношениям нашей страны и братской Кубы! Ведь на Кубе, товарищи, негры составляют около трети населения и еще примерно четверть мулаты. И всем им, безусловно, совсем не понравятся расистские и оскорбительные выпады в так называемых песнях Губернского. Учтите, товарищи, что кубинский народ до революции натерпелся от оскорбительного и пренебрежительного отношения американских расистов, и очень чувствительно относится к подобным вещам. А по поведению Губернского они судят обо всем советском народе! Своими песнями и вообще поведением Губернский нанес большой ущерб внешней политике нашей страны и дружбе СССР и Кубы! И это не может оставаться безнаказанным!

– Совершенно верно! – поддержал взбодрившийся Памфилов. – Я считаю, что таким Губернским не место в таком учебном заведении и вообще в советском кинематографе! Вспомните слова Ленина, товарищи! Из всех искусств для нас важнейшим является кино! Мы не можем доверять людям вроде Губернского такой важный участок идеологического фронта!

Затем снова выступила Трушина, которая в целом повторила речи Памфилова и Брециса.

Комсомольская секретарша Юля тоже высказалась в обвинительном ключе, но как-то очень неубедительно. Было полное впечатление, что она и сама не верит в то, что говорит.

Выступление Лозинского несколько выбивалось из общего обвинительного тона. Он признал, что Губернский, конечно, сильно виноват и заслуживает наказания, но с другой стороны, помимо сомнительных и даже просто возмутительных произведений, у него есть и вполне патриотические вещи: «Марсианин», «Крейсера», «Крепость на Суре», «Знак Беды», «Пираты 20-го века»… И вообще, Губернский талантлив, такими людьми не стоит разбрасываться.

На это тут же возразил Памфилов, заявив, что прежние заслуги, так же как и талант, не являются индульгенцией на все случаи жизни…

Все это я слушал уже вполуха. В голове свербила мысль: «Громыко, гнида такая, вот за что?! Что я ему-то сделал? Это ведь он прислал этого сволочного референта! Без его санкции наверняка этот Брецис и не подумал бы лезть во ВГИК! Да и стукнули обо всем наверняка посольские! Кто из этих сволочей тогда присутствовал в ресторане? Хоть убей, не помню! Сначала не заострял внимание, поинтереснее люди были, а потом не до того стало.

И этот комсомольский хлыщ!.. С чего он-то так ярится? Нежели в его конторе что-то пронюхали о моих предложениях Машерову насчет ВЛКСМ? Что теперь будет? Можно, конечно, обратиться к Петру Мироновичу, или даже Цвигуну… А если не помогут? Вдруг у них там в политбюро какие то свои игры, и ради них меня принесут в жертву МИДовцам и комсомольским аппаратчикам? Если выгонят из ВГИКа с такими обвинениями, то о карьере в кино и на ТВ можно забыть. А там и из Союза писателей и Союза композиторов до кучи турнут! Песни запретят, книги печатать перестанут. И пойдешь ты, товарищ Губернский, снова в грузчики к родной жене. Это если ее с таким мужем на работе и в партии оставят. Хотя, вроде гнобить за мужа не должны, не те времена. Еще Сталин говорил: „Сын за отца не в ответе“. Тут пусть и не сын, хотя такой имеется, но все же… Но с дачи в Переделкино однозначно выкинут. Хорошо еще, квартиру успел купить! А то остались бы с семьей на улице. Да, невесело может закончиться ваша карьера, гражданин попаданец».

Пока в моей голове крутились все эти грустные мысли, выступления закончились и Трушина собиралась поставить на голосование вопрос о моем отчислении. Блин, ну не свинство? Осталось учиться всего-ничего! А сомнений в результатах у меня не было. Кто-то, возможно, будет против, но большинство наверняка предпочтет не ссориться с начальством.

И тут вдруг от входа в актовый зал раздался голос:

– Я попросил бы не торопиться с голосованием, товарищи!

Я увидел вошедших в зал Бориса Михайловича Хессина и Метелкина, которые шли к трибуне. На лицах ареопага в президиуме было написано удивление. Хессина тут многие знали, а вот майора практически все видели впервые и гадали, что это за тип в невзрачном, но строгом костюме.

– Знакомьтесь, это майор госбезопасности Виктор Валентинович Метелкин, – представил спутника руководитель ТО «Экран».

После этих слов в зале возникло некое оцепенение. Первым опомнился Памфилов:

– Борис Михайлович? Вы хотите что-то сказать по этому делу? Но… но выступления уже закончены.

– С вашего позволения я все-таки выскажусь, – заявил Борис Михайлович, занимая место на трибуне. – Я сегодня по делам заехал в посольство республики Куба и разговорился с кубинскими товарищами. Они мне рассказали интересные вещи. Оказывается компаньеро Губернский перед отъездом с Кубы исполнил песни собственного сочинения. Присутствовавшим кубинским товарищам, знающим русский язык, песни так понравились, что они перевели их на испанский, а музыканты, которые выступали на банкете, подобрали ноты. Эти вещи спели товарищу Кастро. Которому, заметьте, эти песни тоже очень пришлись по вкусу, особенно песня «Убили негра». И теперь эту композицию крутят по кубинскому радио и телевидению, и она очень популярна у кубинского народа… И, кстати, товарищи, я не понял, какие вопросы к товарищу Губернскому?

После этих слов первым сориентировался Лозинский, быстро сообразив, с какой стороны лежит масло на этом бутерброде.

– Товарищи! Случилось недоразумение! Похоже, товарищей из МИДа и ЦК комсомола кто-то ввел в заблуждение. Полагаю, товарищи, виновные будут установлены и наказаны. А сейчас мы должны извинится перед товарищем Губернским, который вынужден был выслушивать несправедливые обвинения…

При этих словах мрачные лица других членов судилища просветлели. У них появилась возможность выйти из этой истории, «сохранив лицо» и свалив всю вину на обманувших их неведомых злоумышленников.

Все быстро согласились с Лозинским, и Трушина предложила закрыть заседание, так как «все выяснилось». А может, и не Громыко стоял за всем этим? Что-то они все подозрительно легко подняли лапки.

Все разошлись, а я отправился домой. По дороге слегка успокоился, однако все еще не мог забыть, как эти МИДовские и комсомольские гады едва не поломали мне жизнь. А нервные клетки, между прочим, не восстанавливаются! Хотя, персонально у меня, возможно, и восстанавливаются, учитывая мою повышенную регенерацию, но тем не менее! Нет, я этого просто так не оставлю. Наизнанку вывернусь, но постараюсь повлиять на Машерова и других старших товарищей, чтобы разогнали ВЛКСМ к чертовой матери. Вот МИДакам я, к сожалению, отомстить не смогу. Хотя… Писатель я или где? Я могу пойти против данного самому себе обещания и своего нежелания, и написать еще одну книгу про звезду русского дореволюционного сыска. В ней Фандорин будет путешествовать по Ближнему Востоку и в Египте или еще каком экзотическом месте раскроет очередное запутанное преступление. Но главное не это, а то, что в книге я распишу тогдашних МИДовских чинуш из посольств и консульств в самом мерзком виде, отказывающихся помочь Фандорину и другим русским попавшим за границей в трудное положение. Причем, это будет чистая правда. Записи русских путешественников 19-го века, да и более позднего времени, как и более раннего, переполнены жалобами на паскудное поведение наших дипломатов, которые никогда не помогут соотечественнику в беде, чтобы не поссориться с местными властями и не испортить себе послужной список. Решено! Я этих МИДовских подлецов так изображу, что при слове «дипломат» народ плеваться будет! Ух, как я зол!

Забегая вперед, скажу, что эта история имела неожиданное продолжение. На следующий день коллеги по ВГИКу попросили спеть «Убили негра» и «Куба рядом», чтобы иметь представление, о чем вообще шла речь. Я спел без всякой задней мысли, а кто-то все это записал на портативный магнитофон. Затем несколько московских музыкантов, услышав запись, перепели ее, записав полулегальным образом. В итоге записи расползлись по Москве, а затем и вовсе по просторам страны.

Неожиданно на этом сделали гешефт фарцовщики, почти совсем вытесненные с музыкального рынка. Ведь теперь кассеты и пластинки подавляющего большинства иностранных певцов и групп, включая западные, продавались вполне легально через фирму «Мелодия». И народ предпочитал купить дешево лицензионный диск в магазине, чем запись непонятного качества втридорога. Но так как «Негра» никто не продавал и не крутил на советском радио и ТВ, то тут фарцовщики взяли реванш, пользуясь ажиотажным спросом. Кто-то продавал кустарные записи, сделанные по старинке «на костях», более солидные, со связями, возили винил из соцлагеря, из ГДР, Польши, Чехословакии, Венгрии, Югославии и Болгарии, где с этим было посвободнее и имелась возможность записывать русские песни без особых проблем.

Так что к лету из каждого двора доносилась песня о несчастливой судьбе чернокожего гражданина. Было забавно наблюдать за находившимися в Москве неграми, дипломатами из африканских и карибских посольств, а также студентами. Кто поумнее – смеялись и подпевали. Кто поглупее – закидывали инстанции возмущенными протестами, жалобами и требованиями принять меры. На что в инстанциях разводили руками, мол, Советское государство к песне отношения не имеет, по радио и ТВ ее не крутят и не собираются, а что народ поет… Так к каждому милицию не приставишь!

Дошло до того, что, зайдя как-то в Данькину комнату, я с удивлением услышал, как дите, возившееся со своими игрушками, напевает:

Сказать, что я испытал шок – значит, ничего не сказать. Где? Где он это услышал?! В детсадике или на прогулке с мамой? Хрен его знает, дорогие друзья, но я постарался внушить пацану, что в этой песне попадаются плохие слова, которые маленькому мальчику говорить нельзя.

А во ВГИКе состоялась драка между румынскими и венгерскими студентами. Началось всё с того, что румыны, несколько переделав текст, запели:

Вспыльчивые мадьяры этого не стерпели и кинулись бить морды «потомкам римлян». Кажется, венгры одерживали верх, когда на место разборок подоспел наряд милиции…

Узнав об этом, я ощутил даже некоторую гордость. Появившаяся с моей подачи песня завоевала уже три континента, считая и азиатскую часть СССР.

Как-то даже позвонил Высоцкий. Он каким-то образом сумел выяснить, что ставшие народными хитами «Убили негра» и «Куба рядом» написаны мной (вы уж извините, будущие несостоявшиеся авторы), и решил позвонить, поздравить и выразить свое восхищение. Я включил режим «Скромность», и в свою очередь поинтересовался, что там с сериалом «Место встречи изменить нельзя». Выяснилось, что съемки закончились, а фильм планировался к выходу на телеэкраны страны осенью этого года.

А между тем происходящие в стране перемены нельзя было не ощутить. Чувствовалось, что назревало нечто необычное и грозное, словно постепенно подкрадывалось цунами, готовое в любой момент накрыть страну смертельным валом, сметающим все на своем пути. В газетах, на радио и телевидении все чаще поднимались темы коррупции, взяточничества, кумовства, морального разложения, все чаще в этой связи мелькали фамилии чиновников не только низшего, но и среднего, а порой даже высшего звена, на уровне министерств и ведомств.

Со сменой руководства страны стало понятно, что новая метла и мести станет по-новому. Все невольно начинали прикидывать, как это может отразиться на них и их близких. Чувствовавшие за собой грешки начинали дергаться, срочно подчищая концы и превращаясь если не в херувимов, то как минимум в добропорядочных граждан и ответственных работников.

Для меня это чем-то напоминало прочитанное в исторических справочниках затягивание гаек при Андропове в бытность его генеральным секретарем. Тогда, помнится, даже посреди сеанса проверяющие могли зайти в кинотеатр и устроить проверку документов.

В то же время в СМИ стали проскальзывать материалы, в которых сначала осторожно, а затем все более уверенно давалась положительная оценка роли Сталина в истории становления СССР. У меня по этому поводу экспромтом даже родился стишок:

Как бы там ни было, к лету 1979 года, когда я получил диплом об успешном окончании высших режиссерских курсов, напряжение буквально стало осязаемым. Кстати, в качестве дипломной работы мне засчитали прошедший с триумфом на отечественном ТВ сериал «Заря новой жизни». На Кубе наша «мыльная опера» тоже произвела фурор, и как мы и предполагали, в некоторых странах латинской Америки, лояльно относящихся к СССР, уже заявили о готовности приобрести сериал для внутреннего показа. Чуть погодя аналогичную просьбу высказали в странах социалистического лагеря, но это по официальной версии, не исключено, что кому-то наш фильм втюхали в добровольно-принудительном порядке.

В Гостелерадио тем временем уже окончательно созрел план съемок второго сезона, даже успели обговорить все с кубинскими партнерами. Но мне что-то не хотелось снова торчать полгода в этом тропическом раю, тем более что Топалов вполне мог бы меня подменить. Опыт съемок первой части у него имелся, актеры, в принципе, те же, разве что из главных ролей добавляются Антонио и Аманда. А, ну еще добавился очередной гринго, Билл Форбс. Пусть попробуют предложить роль… ну, например. Регимантасу Адомайтису. Ну да Игорь Андреич разберется, что к чему, не мальчик. Так я и заявил Корзину, обосновав свое решение большой загруженностью. Тот почесался, покряхтел, но в итоге все же согласился с моими доводами. Таким образом, я отмазался от поездки на Кубу и теперь мог сосредоточиться на работе над очередной повестью о похождениях Эраста Фандорина, где, полный непреходящей ненависти к «птенцам» Громыко, планировал обгадить МИД – пусть даже и царский – по полной программе. Книгу я твердо решил сделать последней в серии. Хотя зарекаться ни от чего нельзя, но после выхода в свет повести я собирался сделать передышку длиной лет в пять, а лучше в десять. Иначе вошедшие во вкус читатели с меня живого не слезут, а мне самому стало немного надоедать писать однотипные вещи, хотя большинство из них я и передрал внаглую у Акунина-Чхартишвили. Представляю, что испытывал Артур Конан-Дойл, по требованию поклонников приступая к очередной повести о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне.

Хорошо еще, что группой «Aurora» вплотную занимались Ованес Мелик-Пашаев и майор Метелкин. У музыкантов все было на мази, гастроли по Союзу чередовались с зарубежными поездками – уже назревал вояж в Британию и Ирландию – и студийной работой. Ребята вовсю трудились над третьим альбомом, несколько музыкальных тем я им по памяти подкинул, а над текстами призвал потрудиться самих. К слову, со студии, которая в свободное время сдавалась в аренду другим музыкантам, мне как худруку периодически капала энная сумма.

В один из прекрасных дней я проходил мимо витрины книжного магазина, и невольно обратил внимание на книгу новой серии издательства «Воениздат» под названием «Я помню». Ого, моя идея, похоже, прижилась! Первая книга вышла под редакцией некоего Василия Драгунова, и сразу задерживала на себе внимание. Похоже, в «Воениздате» творчески подошли к вопросу. Яркая, глянцевая обложка просто бросалась в глаза. Красная звезда во всю обложку, окруженная обломками свастики и клубами дыма,. на переднем плане «тридцатьчетверка», а за ней – горящий «Тигр». Сверху большими буквами в черно-оранжевых цветах георгиевской ленточки было написано: «Я ДРАЛСЯ НА Т-34».

Не отказал себе в удовольствии приобрести один экземпляр. По словам продавщицы, книгу раскупали быстро, на складе было уже пусто, так что заказали еще партию. Да и на моих глазах еще несколько человек купили книгу, причем большинство из них молодежь и подростки. Думаю, рожденную с моей подачи серию ждет успех.

Причем книга оказалась не только внешне красиво оформленной. Было немало качественных фотографий и иллюстраций с изображениями разной техники и вооружения, наших и вражеских, а в приложении имелись технико-тактические характеристики и чертежи танков, самоходок и прочего оружия Третьего Рейха и его союзников, противостоявшего нашим легендарным «Т-34». Ну и, конечно, текст, который я проштудировал с большим интересом. Кое-что я читал в аналогичной книге Артема Драбкина в будущем, но в этой книге большинство воспоминаний я в XXI веке не видел. Оно и понятно, ведь Драбкин начал записывать воспоминания намного позже, до того времени эти люди просто не дожили. Зато сейчас они были вполне живы и помнили много интересного. Забегая вперед, скажу, что в сентябре вышла вторая книга Драгунова «Я дрался на Ил-2» и также имела успех у читателей. Оформление оказалось похожим, только, само собой, вместо танка был изображен пикирующий штурмовик и под ним горящая немецкая техника. На тыльной стороне обложек обеих книг «Воениздат» анонсировал скорый выход новых книг: «Я дрался на КВ», «Я дрался на СУ-100», «Я дрался на Ла-5» и «Я дрался на торпедном катере». Было приятно сознавать, что не без моей помощи подвиги достойных уважения людей не будут забыты.

Валентину тем временем за ударный труд повысили до должности специалиста столичного управления торговли. Сие событие мы отметили походом в ресторан «Прагу», забронировав столик с помощью Анатолия Авдеевича. Чарский, к слову, пользуясь тем, что официально появилась возможность открывать кооперативы, тут же на паях с несколькими серьезными людьми зарегистрировал частное производство по пошиву джинсовой одежды, открыв сразу несколько цехов в Подмосковье. Честно говоря, у меня тоже мелькнула мысль заняться частным бизнесом, но, реально оценив свои возможности, я от такой идеи отказался. Не то что у меня не было коммерческой жилки, просто хватало и других забот, которые я считал более серьезными и неотложными, нежели свое участие в набирающем силу кооперативном движении.