«Да здравствует 60-летие Великой Октябрьской социалистической революции!» На самом деле до праздника оставалось еще около месяца, но плакаты, растяжки и прочая агитация с каждым днем множились на улицах Москвы.

Я сидел на кухне нашей новой квартиры, пил крепкий чай и глядел в окно, за которым моросил мерзкий осенний дождь. Да, в такую погоду в Переделкино уже не так здорово. А вот в городской квартире, да со всеми удобствами, самое то.

– Папа, гляли.

Данька еще не выговаривал букву «д», да и «р» тоже, но успел выучить десятка два слов, которые применял на все случаи жизни. Сейчас он протягивал мне свою новую игрушку – пластмассовый грузовик с практически несъемными колесами. Чтобы их снять, нужно было приложить серьезные усилия. Мы заранее подстраховались после того, как однажды малой едва не подавился колесиком от игрушечного крана, и теперь все его игрушки состояли из больших и желательно несъемных частей.

– Ну пойдем, поиграем.

Я отставил чашку с недопитым чаем и отправился в залу катать с сыном по паркетному полу машинку. Минут через пятнадцать в дверь постучали – пришла Валентина, ходившая на собеседование в отдел кадров.

– Можешь меня поздравить, – сказала она, оставляя в угол мокрый зонтик и поворачиваясь ко мне спиной, чтобы я мог снять с нее итальянский плащ.

– Взяли? Продавщицей?

– Угу, оклад 130 рублей.

– Негусто… Хотя, думаю, деньги в этой ситуации особой роли не играют, – усмехнулся я. – Главное. Что покончено с твоим тунеядством. А в какой отдел?

– Рыбный. Так что буду приходить домой, вся пропахшая дарами моря. Я так проголодалась…

– Переодевайся и иди на кухню, я пока разогрею суп с клецками.

Валя одела тот самый цветастый халат, что мне когда-то подарил руководитель Узбекистана Шараф Рашидов. Хоть какое-то применение вещь нашла, хотя Валя в нем немного тонула, и ей приходилось закатывать рукава. Правда, из-под халата выглядывало нижнее белье, то бишь трусики и бюстгальтер, но это было то белье, на которое приятно смотреть. Италия как-никак, и, конечно же, все доставалось по блату. В очередной раз подумалось, почему наша легкая или там текстильная промышленность не могут обеспечить советских женщин достойным нижним бельем? А то выпускают такой ужас, что нашим красоткам раздеваться лучше при выключенном свете. Хоть подпольный кооператив открывай, и пришивай западные лейблы. Причем если бы я и открыл такой кооператив, то не ради денег, а исключительно ради облегчения страданий советских дам.

– Слушай, а чего ты будешь париться в каком-то продмаге? – задал я мучивший меня последние дни вопрос. – Давай я тебе подберу что-нибудь более престижное. Тем более ты без пяти минут член партии, поэтесса, да тебя в любое учреждение возьмут с радостью.

– Да ладно!

– Ну а что, ты у меня женщина видная, хватит уже по магазинам мыкаться… Ты ешь, ешь, я пока второе разогрею. С салатом будешь? Ну как хочешь.

Посидев с женой на кухне, я отправился в комнату, оборудованную под рабочий кабинет. Те же привезенные из Переделкино стол, кресло, диван и пишущая машинка. Ну и телефон на столе. Сразу после переезда я разорился на визитки, куда вписал номер своего домашнего телефона, и теперь при каждом удобном случае раздавал картонные прямоугольнички с золотым тиснением своим знакомым.

Сегодня я озадачил себя выполнением заказа Анатолия Авдеевича, «сочинив» для его Инги пару-тройку песен. Взял «Зимнюю вишню», к которой пришлось придумывать новые куплеты, поскольку помнил я только слова припева. Затем у той же Варум стырил еще и «Ля-ля-фа», в которой так же помнил только припев. Подбор мелодии на гитаре и сочинение куплетов заняли львиную долю вечера. Ну а поскольку Бог Троицу любит, то на десерт, не мудрствуя лукаво, добавил «Желтые тюльпаны», написанные в будущем Игорем Николаевым для своей «русалки» Наташи Королевой. Уже по традиции пришлось придумывать незамысловатые куплеты. Подумалось, насколько все было бы сложнее, не имей я таланта к стихосложению и музыкального слуха. Спасибо маме с папой, что я у них такой получился.

Ладно, уже поздно, не буду беспокоить антиквара поздним звонком. Созвонимся завтра ближе к полудню. Хотя вроде бы Чарский и не был большим любителем поспать, но как-то неприлично беспокоить человека как в поздний, так и в ранний час.

Пытаясь уснуть после сексуальных утех с любимой женушкой, я слушал стук капель об оконный карниз, и обдумывал мысль, не подать ли мне документы во ВГИК? Причем не на сценарный, а на режиссерский факультет. Можно, кстати, и на заочное отделение, если я ничего не путаю. Такой вариант меня даже больше устраивал. Во-первых, буду смешно выглядеть, почти 40-летний мужик, сидящий в аудитории рядом со студентами. А во-вторых, очная форма обучения будет отнимать много времени, а мне есть его куда девать и помимо института. Вот только люди уже вовсю учатся, октябрь на дворе. Что же это я раньше-то не подумал, месяца три хотя бы назад…

А может быть, Сизов сможет как-то помочь? С утра я набрал номер директора «Мосфильма», который неожиданно стал меня отговаривать от поступления во ВГИК. Оказалось, у него было другое предложение.

– Сергей Андреевич, зачем вам ждать пять лет, пусть даже и на заочном? С вашим-то уже имеющимся опытом в кинематографии, ведь работали рядом с самим Тарковским… Кстати, как он там? Обратно просится? Ну да, я тоже слышал. Так вот, советую идти на «Высшие двухгодичные курсы сценаристов и режиссеров». И времени меньше потратите, и приобретете практические знания. Давайте я сегодня же позвоню руководителю курсов Ирине Александровне Кокоревой, думаю, у нас получится договориться.

Перед обедом мы созвонились с Чарским, который весьма обрадовался очередным хитам для Инги. Договорились встретиться вечером, а до этого я планировал заехать в московское отделение ВААП.

А на следующий день меня уже ждали на «Высших двухгодичных курсах сценаристов и режиссеров». Обитель мастеров кино располагалась в Большом Тишинском переулке. Занятия еще не начались, оказывается, тут не с 1 сентября семестры начинаются, а попозже. В коридорах было пустынно, а навстречу мне величаво вышагивала вполне симпатичная женщина лет сорока пяти. Оказалось – заведующая режиссерским отделением Вера Суменова. Узнав, что я от директора «Мосфильма» Николая Трофимовича Сизова, пришел учиться на режиссера, она удивилась, заявив, что набор уже закончен, но повела меня к директору. Вера Игоревна что-то шепнула Кокоревой на ухо, Ирина Александровна повернула ко мне свои глаза-бинокли.

– Губернский? Как же, вчера только говорил мне насчет вас Николай Трофимович. С экзаменами вопрос решим, сдадите задним числом, а я уверена, что вы сдадите. Там же в основном творческий конкурс. Тем более у Рязанова на курсе недавно появилась вакансия. Один поступил, а через месяц узнаем, что он женился на итальянке и уехал к ней в Милан. А занятия начинаются у нас 1 декабря. В общем, запишем вас на курс Эльдара Александровича.

Ого, я буду учиться у самого Рязанова! Должен ведь меня помнить Саныч, приглашал как-то к себе на «Кинопанораму», вместе с Тарковским.

– Спасибо огромное, Ирина Александровна! Тогда подскажите, пожалуйста, список литературы, необходимой и для подготовки к экзаменам, и для обучения.

Здание я покидал воодушевленным. Еще бы, все так удачно складывалось. А дома Валя сообщила, что мне звонили из Союза композиторов, просили выступить перед трудящимися завода со своего рода творческим вечером. Оказывается, есть у них такая традиция – радовать простых работяг встречей с артистами и композиторами, когда какие-то истории из жизни перемежаются вокальными номерами. Оставили для связи свой телефон, на который я тут же и перезвонил.

Выступление на заводе «Москабель» планировалось на ближайшую пятницу, в 17.00, после дневной смены. За выступление мне обещали даже какой-то гонорар, но я согласился не из-за обещанных пятидесяти рублей. Почему-то живо захотелось окунуться в атмосферу рабочих будней. Нет, не встать к станку, потому как из-под моих корявых рук выйдут только бракованные детали. А вот именно пообщаться с рабочим народом, потому как, если честно, я уже начал уставать от каждодневного мелькания перед глазами лиц всех этих артистов и прочих деятелей культуры.

В назначенное время я подъехал к заводской проходной. Меня вышел встречать заместитель директора Михаил Иванович Козырев, и с ним моложавый парторг, тут же попытавшийся выхватить у меня кофр с гитарой. Но я мягко, с улыбкой, отстранил его руку. Мол, сам донесу, не развалюсь.

– Может быть, чайку перед выступлением? – предложил Козырев. – У нас в запасе есть еще минут пятнадцать-двадцать.

– Чайку? А что там со звуком? Микрофон, колонки имеются? Мне еще и для гитары нужен будет микрофон, не зря же я ее привез.

– С этим у нас свой звукотехник работает, уже трудится на импровизированной сцене в цеху, обещал, что к сроку аппаратура будет готова к использованию. Пойдемте, чашечку чая перед выступлением. Или даже могу предложить вам чего-нибудь покрепче.

– Ну пойдемте, посмотрим, что у вас там за чай.

Для выступления мне предложили уставленный большими катушками с кабелем цех, в котором только что закончила работу дневная смена. Подтянулись, наверное, и трудящиеся из соседних цехов. Сотни полторы рабочих, среди которых мелькали и женские лица, заняли места на принесенных стульях перед небольшой сценой. Меня на сцене поджидали обещанные микрофоны, стул и маленький столик типа журнального, на котором стояли графин с водой и высокий стеклянный стакан.

Почему-то в первый момент я немного оробел, хотя до этого пару раз точно приходилось выступать. Два года назад, помнится, перед студентами педучилища в Пензе, когда я увидел свою будущую маму, а затем у Брестской крепости перед школьниками и ветеранами войны. Но сейчас на меня смотрели уставшие лица даже еще не успевших переодеться работяг, в усталых взглядах которых читалось: «Быстрее бы закончилась эта показуха, и мы уже пойдем домой, к своим семьям».

Сделав над собой усилие, я растянул рот в улыбке и поздоровался. Звук был настроен отлично, да и акустика в цеху не уступала концертному залу.

– Надеюсь, представляться не нужно?

– Нет уж, представьтесь, – выкрикнул с места небритый работяга, и с победной улыбкой оглянулся по сторонам. Вот, мол, я каков. И тут же словил недовольный взгляд парторга, сидевшего слева от сцены лицом к собравшимся.

– Хорошо, раз вы просите… Меня зовут Сергей Андреевич Губернский. И книги пишу, и песни сочиняю, в чем мне, случается, помогает и супруга, и сценарии пишу для фильмов. Сам я из провинции, из Пензы, работал грузчиком в овощном магазине, а моя жена была в этом магазине заведующей. Кто-то, вероятно, не знает мою историю, я расскажу. Дело в том, что я не знаю, кто я такой на самом деле и как меня зовут. Да-да, не удивляйтесь, но это так. Я очнулся на лавочке в Пензе 18 апреля 1975 года, не имея понятия, кто я такой и как сюда попал. Единственное, мне казалось, что меня зовут Сергей Андреевич Губернский, хотя никаких документов при себе я не обнаружил. Так и представился своей будущей супруге, когда она меня, можно сказать, пригрела, умирающего с голоду и бездомного.

В глазах рабочих появилась какая-то заинтересованность, что меня немного воодушевило. Не все же знали, в самом деле, что известный писатель и композитор когда-то работал простым грузчиком. То есть по духу чем-то близок им, простым заводчанам.

Дальше я рассказал, как вечерами после работы печатал свои первые книги, про знакомство со Слободкиным на Дне торговли и наш первый с Валей хит, как познакомился с Высоцким и Тарковским, после чего последний заинтересовался моим романом «Марсианин». Рассказал, как проходили съемки в Средней Азии.

– Что-то я все говорю и говорю, а может быть, вам что-нибудь спеть? – прервал я свой монолог минут через пятнадцать.

– А давай.

Это выкрикнул тот же самый работяга, который предложил мне представиться. Похоже, он тут был заводилой. Что ж, я не стал его и других тут собравшихся разочаровывать, только предупредил, что это будут немного не те вещи, которые исполняют Чарская и прочие звезды эстрады, которым я писал песни. Решил начать с веселого и неоднозначного «Скворца». Затем, надеясь, что эта песня Макаревичем и Ко еще не написана, спел «Она идет по жизни смеясь». После чего снова перешел к текстовой части творческого вечера. Народ был заинтересован, никто уже не сидел, как на иголках, думая, как бы побыстрее свалить домой.

Когда я решил снова сделать музыкальную паузу, взяв в руки подаренный Высоцким «Gibson», то и спеть захотелось что-то из репертуара дарителя. А что, если почти все песни уже им написаны? Хотя, вот, например, «Белый вальс» точно еще не сочинен. Я когда-то умудрился выучить все девять куплетов, не считая припева, и по ходу дела посмотрел в инете информацию о песне. Она была написана в 1978 году, но так и не вошла в фильм «Точка отсчета». Людям понравилось, после чего я спел «Кошку, которая гуляет сама по себе», опять из репертуара Макаревича.

Почти полуторачасовой творческий вечер я завершил очередным песенным блоком. Прозвучала «Последняя осень» Шевчука, затем, невзирая на возможные последствия, я отважился исполнить «Поплачь о нем» Шахрина, заменив буквально на ходу строчку «Фидель Михаилу машет рукой» на «Фидель Леониду машет рукой». Все ж как-никак до Горбачева дело еще не дошло. После чего, набравшись еще большей наглости, исполнил вещь собственного сочинения. Когда-то в будущем я, освоив навыки игры на гитаре, с энтузиазмом принялся что-то сочинять, и этот процесс затянулся на несколько лет. И вот сейчас решился представить на суд публики одну из тех редких песен, которые мне нравились самому. Похлопали, уже неплохо. Закончить предпочел композицией «Вальс-бостон», которую Розенбаум напишет лет эдак через 10. Правда, теперь уже это я сделал за него.

Черт возьми, весь цех мне аплодировал стоя! Даже Козырев, поддавшись общему порыву, принялся хлопать со все еще несколько недоуменным выражением лица. Похоже, тексты некоторых песен вогнали его в легкий ступор. И только с физиономии парторга не сходило хмурое выражение. Я его в чем-то понимал, вряд ли он ожидал, что автор попсовых хитов выдаст такое. Не удивлюсь, если сегодня же в соответствующие органы поступит сигнал. Хотя в последнее время я отчего-то ощущал себя немного суперменом, имея за спиной Ивашутина, а также завязавшиеся рабочие и, надеюсь, дружеские отношения с Цвигуном, который мне откровенно импонировал.

– Спасибо вам, и рассказывали интересно, и песни тронули за душу, – пожал мне руку немолодой работяга в синей спецовке. – Не ожидал, признаюсь, что будет так интересно. Завтра же в нашей заводской библиотеке спрошу ваши книги.

Да я и сам не ожидал такого эффекта от своего выступления. Образовалась даже небольшая очередь из желающих лично высказать мне респект, как говорили тинейджеры будущего. Хорошие все же люди работают на наших заводах. Неплохо бы про них книгу написать, этакий производственный роман, или даже фильм снять, если выучусь на режиссера. Только не тягомотину про трудовой подвиг каждый день и пятилетку за три года, а что-нибудь с лихо закрученным сюжетом, где главный герой – человек от сохи. Хотя это уже колхозник, а я тут про заводы снимать кино собрался. Ничего, и до колхозников доберемся. А пока можно состряпать что-нибудь вроде «Москва слезам не верит», где тебе и любовь, и производство. Только пусть уж свою «Москву…» сам Меньшов и снимает, не уверен, что у меня получится так же здорово, недаром фильм получил «Оскар».

Смущенный замдиректора проводил меня теперь уже в обратную сторону, за проходную, и на прощание сунул без всяких бланков и росписей в конверте две четвертных купюры. Хотел было благородно отказаться, но затем подумал, что все ж таки честно заработанные, поблагодарил и спрятал деньги в карман. По пути домой купил возле Пушкинской площади большой букет алых роз. Давненько что-то я не делал Валентине подарков, а сегодня у меня хорошее настроение, так почему бы супруге не сделать приятное.

Направляясь от торговца цветами к стоянке, невольно обратил внимание на парочку нежно воркующих молодых людей возле памятника Александру Сергеевичу. Все бы ничего, только эти ребята были одного пола, то бишь мужского. Вспомнилось где-то вычитанное, что в советские времена столичные геи собирались именно на Пушкинской площади. Похоже, эта парочка была как раз из той оперы. Может быть, меня и обвинят в гомофобии, но со стороны происходящее смотрелось препротивно, они разве что не целовались прилюдно. В чем-то я был согласен с советским законодательством, считавшим гомосексуализм уголовно-наказуемым деянием. Хотя, конечно, по мне если уж так приспичит, то трахайтесь на здоровье, только делайте это так, чтобы тараканы в вашей квартире об этом не знали. Надеюсь, не доживу до того времени, когда в нашей стране разрешат проводить гей-парады, хотя вроде и в 2015-м любителей однополой любви, мечтавших провести в России хоть одно такое шествие, мягко посылали на три ими любимые буквы. Ладно, хорошо, хоть ко мне не пристают, не симпатичный, наверное.

– Привет! Это не мне цветы?

Я обернулся и немного оторопел. Передо мной, в модном плаще и сапожках на высоком каблуке, стояла ни кто иная, как Лена Цеплякова. С момента первой и последней нашей встречи она словно бы еще больше похорошела. И эта родинка над губой так призывно манила… Усилием воли я стряхнул с себя накатившее оцепенение.

– Привет, Лена! Вообще-то жене покупал, но раз уж состоялась такая встреча, то могу разориться и еще на один букет. Держи.

– Ну нет уж, раз жене купил – так ей и вези, – улыбнулась она, не принимая цветы. – Ты сильно торопишься? А то могли бы посидеть вон в том кафе, там классные пирожные делают. Понимаю, что нужно следить за фигурой, но как прохожу мимо – не могу удержаться, чтобы не зайти.

Я не стал изображать человека, которому осталось жить до завтрашнего утра, и к этому времени ему позарез необходимо уладить на этом свете кучу дел, так что вскоре мы с Леной расположились за одним из свободных столиков. Цветы я оставил в машине, чтобы не таскаться с ними, как дурак. Когда официантка отправилась за нашими кофе и пирожными, Цеплякова опять же со своей неповторимой улыбкой произнесла:

– Слежу за твоими успехами. Молодец, везде успеваешь. На личную жизнь, на супругу хотя бы время остается?

– Куда же я без нее? Жена – моя главная муза, вдохновляет на литературные и музыкальные подвиги.

Это чтобы ты, Леночка, на многое не рассчитывала. А то вдруг вновь возникнет шальная мыслишка затащить меня в постель… Только я уже дал себе слово Вале не изменять, и буду держать его, чего бы мне это ни стоило.

Улыбка Цепляковой немного угасла, но тут как раз принесли наш заказ, и мы переключились на поглощение ароматного кофе, заедая его таявшими во рту пирожными. Действительно, вкусные, надо сюда как-нибудь всем семейством завалиться. А может, и не надо, не хватало тут еще встретить бывшую любовницу.

– Ну а ты-то как? – спросил я, расправившись с первым из трех пирожных.

– Учусь во ВГИКе и в театральном институте имени Луначарского. Снимаюсь… Сейчас заканчиваются съемки картины «Школьный вальс», у меня там главная роль.

– Поздравляю, вижу, что без дела не сидишь, тоже загружена выше крыши. Ну а как у тебя самой с личной жизнью? Извини, если не хочешь – не отвечай.

– Почему же, особого секрета здесь нет. Кулиджанов ко мне несколько раз подкатывал, но в последнее время, видно, понял, что для меня он не представляет интереса в плане возможного флирта. А так… Так я свободная женщина, открыта для предложений.

Она негромко и так недвусмысленно рассмеялась, и это у нее получилось столь сексуально, что все мое естество невольно подобралось. Хорошо, что нижняя часть моего тела была скрыта поверхностью столика. Мне стоило немалых усилий вернуть себе былую невозмутимость.

– А я, кстати, поступаю на «Высшие режиссерские курсы», определили вроде бы на курс к самому Рязанову. Только осталось экзамены задним числом сдать, но руководитель курсов Ирина Александровна Кокорева заверила, что у меня хорошие шансы. Занятия начинаются с 1 декабря.

– Ух ты, будешь кинорежиссером?! Слушай, когда фильмы начнешь снимать – обо мне вспомни как-нибудь. Ну там если не найдешь кого на роль второго плана.

– Почему же сразу второго? Такие девушки и на первый план сгодятся.

В общем, посидели-поболтали еще минут пятнадцать, после чего я красноречиво посмотрел на часы. Лена намек поняла и, поблагодарив за приятно проведенный вечер, полезла за кошельком. Пришлось ее притормаживать, мол, не в Америке с ее нарождающимся феминизмом живем, советский мужчина вполне способен заплатить за даму.

Мы вышли на свежий воздух. Уже почти совсем стемнело, да еще с неба сыпал противный мелкий дождик. Лена подняла воротник плаща, как-то сразу съежившись и став похожей на воробушка.

– Тебя подвезти?

– Да нет, спасибо, я тут недалеко живу. В гости не приглашаю, вижу, что сегодня без шансов. Передавай привет супруге.

Чмокнула в щеку и убежала, растаяв, словно видение, в дождливой мгле. Мда, как-то грустно все это. Но ты все же молодец, Сергей Андреевич, не поддался чарам Цепляковой. А теперь домой, к своей музе, пока цветы не завяли!

Подъезжая к Переделкино, подумал, что машине уже больше года и, несмотря на вовремя проводимые техосмотры, что-то начинает постукивать и дребезжать. Советский автопром, что тут поделаешь. По уму машину пора уже менять. Только на что? На новую «Волгу»? Хм, идея так себе. Эту-то, сделанную чуть ли не по спецзаказу, и то на год с небольшим хватило, хотя, не исключено, что она и еще десять лет, дребезжа, проездит. Но стоит ли размениваться на «Волгу», когда можно замахнуться на иномарку? Ну а что, даже после покупки квартиры, когда наши счета на сберкнижках практически обнулились, и вложениях в группу «Aurora» на настоящий момент семейный бюджет составлял порядка 15 тысяч рублей. Вру, уже 21 тысячу, совсем забыл, что вчера впарил Чарскому три песни по две тысячи за каждую. И плюс отгребу за эту тачку, с ее-то наворотами за десятку уйдет спокойно, если вообще не за пятнашку.

И тут же вспомнился работяга с завода «Москабель», благодаривший меня за выступление. И ведь большинство из заводчан и «Москвича» за душой не имеют, скорее всего, хотя пашут, не покладая рук. А я тут такой весь из себя, заявился из будущего, передрал чужие песни и книги, вписался в писательский и артистический бомонд, дачи в Переделкино и кооперативные квартиры в центре Москвы покупаю… И еще ему, видите ли, годовалая «Волга» плоха стала. Зажрался, буржуй! Но что поделать, слаб человек, и я тоже не исключение, светящийся нимб над головой мне явно не угрожает.

Эх, в церковь, что ли, сходить, попросить отпущения грехов и пожертвовать на храм энную сумму? Нет уж, лучше я пожертвую сиротам из детского дома, чем этим пузатым батюшкам, многие из которых, кстати, также разъезжают на «Волгах», а кто-то и вовсе на иномарках. Неплохо получается жить у «посредников» между Богом и человеком. А в будущем церковь окончательно войдет во вкус хорошей жизни. Так что уж лучше я и в самом деле на сирот обращу внимание. Завтра же поеду… нет, не в московский, а в какой-нибудь подмосковный детский дом или Дом ребенка, узнаю, что нужно детям. Уж потратить на благое дело тысчонку-другую не проблема. Вон у того же Рязанова в его «Берегись автомобиля» Юрий Деточкин машины угонял, продавал, а вырученные за продажу деньги отправлял в детские дома. Угонять я вроде не собираюсь, а материально помочь – помогу. Зачтется если и не на этом, то, надеюсь, на том свете.