4
Ему приснилось давно забытое ощущение счастья. Поздний зимний вечер, теплый огонь фонарей, хрустящий под ногами снег. Двое идут по улице, рука в руке, румянец на щеках девушки, ее отороченная светлым мехом шубка, букет цветов — и пистолет под модным, недавно купленным пальто у парня. Сразу не заметить, но от опытного глаза не укрыться.
В тот вечер он твердо решил — не стрелять.
Голоса — давним, еле различимым эхом. Ее еще можно понять, а вот его уже не услышать. Вместо слов — шелест, словно снежинки бьются о железо.
— Зачем ты появился, Антон? До тебя — и без тебя! — все было просто и понятно. Ты. Ты же прекрасно понимаешь, что вместе нам никогда не быть, зачем мучить друг друга? Отец уже что-то подозревает, а я не хочу его волновать. Скоро война, он даже ночует в штабе.
Шелест-ответ не так и важен. Он не станет стрелять, это главное.
— Иногда мне кажется, Антон, что ты совсем мальчишка, наивный, доверчивый, ничего не понимающий. А иногда ты меня пугаешь, смотришь так, словно ты — ровесник отца. Я. Я хочу жить спокойно, как в надежном курьерском поезде, от станции к станции. А ты — люкс-торпеда, тебе даже рельсов не надо. Не могу! Больше нам не стоит видеться. Неужели не понимаешь? Есть такое слово — долг.
Ему, конечно, горько. Девушку ждет авто, сейчас шофер откроет дверцу, зарычит мотор, и все будет как у русского поэта Вейнберга, титулярного советника, полюбившего дочь тамбовского губернатора. Но он все равно счастлив. Пусть Ядзя садится в свой курьерский. Стрелять он не будет, а если придется отвечать, ответит.
Постучали в дверь. Антек открыл глаза, но сон ушел не сразу. Еще несколько мгновений бывший гимназист слышал скрип снега, видел желтый отсвет фонарей, слышал ее голос. Потом проснулся окончательно и очень удивился. Ядзя? Ядвига Сокольницкая, эта манерная панна? Что парень из сна в ней нашел?
Дверь рывком отворилась.
— Эй, секретный! — в уши ударил голос сержанта. — Подъем! Пан майор общий сбор объявил. Вставайте, пан Земоловский, сорок секунд, время пошло.
* * *
Внутри торпеды засветились огни, негромко загудел мотор, корпус еле заметно задрожал. Аппарат UGB-3 ожил.
— Неужто сквозь землю может? — недоверчиво проговорил сержант. — Не-е, я без приказа на таком не поеду. Это даже не аэроплан, это какой-то холерный крот!
Как зовут его новых спутников, бывший гимназист даже не стал запоминать — слишком многих пронесла мимо него беспощадная река. Сержант — и сержант, он старше и в плечах шире. А рядовой хоть и не такой габаритный и ростом ниже, но крепкий жилистый, наверняка спортсмен.
На платформу, так похожую на станцию метро, они спустились все вместе, оставив рядового на дежурстве возле узла связи. Зачем он здесь нужен, Антек так и не понял, но возражать не стал, все лучше, чем скучать в боксе. А вот внутрь торпеды не пустили, там сейчас господин Виммер и Орловский со своим непременным Казимежем. Неужели и в самом деле пан майор решил прокатиться? Смелый он, Орловский, хоть и вредный, холера, до невозможности.
Ошибся! Гудение стихло, погасли огни. Из открывшейся двери показался Казимеж, а при нем и пан майор в свежих повязках. Вчера Антек на правах помощника коменданта показал сержанту медицинский бокс. Тот долго охал и ахал, качал головой, но затем, помянув все ту же холеру, рассудил, что без фельдшера не разобраться. Бинты, впрочем, нашлись, хоть и непривычные. Не из марли — и завязывать не требуется.
Не без труда выбравшись на платформу, Орловский шагнул прямо к Антеку.
— Какая дальность аппарата? Вспомнили? Максимальный пробег?
— Мне не говорили, пан майор. В бумагах разве этого нет?
Распечатку он еще вчера нашел и отдал Орловскому, но явно не угодил.
— Нет! А этому Виммеру я не верю, и вам, Земоловский, признаться, тоже.
Бывший гимназист кивнул.
— Понимаю и сочувствую. Тяжелая у вас жизнь, пан майор!..
Между тем, светловолосый господин Виммер тоже выбрался на платформу. Захлопнул дверь аппарата, развел руками.
— Все! Что обещал, то и сделал. Торпеда работает, можете хоть сейчас отправляться. Орловский скривился.
— Издеваетесь? А топливо? Как торпеду заправлять, а? У нее даже баков нет. Но скоро узнаем, пришлют подкрепление, там и специалисты будут. Не это главное. Где «кладка», господин Виммер? Где запас зарядов?
Тот взглянул пану майору прямо в глаза.
— Не здесь!
— Казимеж!
Палач лениво дернул рукой, и господин Виммер со стоном опустился на бетон, прижимая руки к животу. Майор покачал головой.
— Шутки кончились! Всю ночь Казимеж будет вас бить, но вы не умрете, не надейтесь. Если до утра не дозреете, отдам по радио приказ расстрелять вашу жену. Потом вас снова будут бить. А если все-таки помрете…
Повернулся к Антеку, оскалился.
— Следующим станете вы, Земоловский. Я верю, что вас не посвящали в здешние тайны, невелика птица, но. Вдруг ошибаюсь?
Бывший гимназист заставил себя улыбнуться.
— Упырь вы, пан майор. Колом бы вас осиновым.
Тот, к удивлению Антека, нисколько не обиделся, лишь посмотрел странно.
— Есть такое выражение, Земоловский, «умереть за Родину». Вот и я умру — и вас всех с собой прихвачу! — но приказ выполню. А упырь я или нет, какая разница? Когда истлеем и в землю превратимся, кто разберет?
* * *
Тихо в боксе, и в коридоре тишина, даже часы не тикают. И телефон онемел, и птицы в будильнике, что поют с рассветом, и Роланд на книжной обложке молчит.
Заперли!
Антек несколько раз осматривал непонятный замок, дергал дверь, но без толку. На века строили инопланетяне! Вроде и не беда, на обед он сходил, без ужина обойдется, но стены давили, не давали дышать. Господина Виммера сейчас пытают. Плох он или хорош, предатель или нет, так нельзя! Даже если за Родину — все равно нельзя, иначе это будет родина упырей.
Вновь подумалось, что его беспамятство не проклятье, а благо. Мало ли что спрятано в черной топи? Зимним вечером, держа за руки красивую девушку, он решил, что не будет стрелять. А раньше?
«Теперь ты понял, мой Никодим, как страшна моя работа?»
Теперь — понял. Может, ради этого его оставили пока на Земле. И Круг еще не пройден.
Антек с ненавистью поглядел на замок и внезапно понял, что слышит шаги. Стены прочные, дверь почти не пропускает звук, но. Слышит!
Дверь — настежь. На пороге все тот же сержант, но на этот раз при полной форме и с карабином.
— Тревога!
