5
Кресел в салоне на всех не хватило, двоих усадили прямо в проходе. Антек, которому посчастливилось устроиться возле иллюминатора, оказался в соседстве с крепким плечистым парнем, от которого несло табаком и оружейным маслом. Тот повертелся, усаживаясь поудобнее, затем внимательно взглянул на соседа.
— Секретный?
— Дальше некуда, — согласился он. — Белостокская гимназия № 3, а потом 110-й уланский полк.
— А коня куда подевал, улан? — сосед негромко хохотнул. — Я ведь чего? Мы тут все из 11й Карпатской пехотной дивизии, считай, альпийские стрелки. Гурали, между прочим.
— Гуцулы, — не думая, поправил бывший гимназист. — А вообще-то, русины, гуцулами вас поляки окрестили в прошлом веке.
Сосед пожал широкими плечами.
— А разница есть? Я ведь, парень, вообще-то разведчик, умею наблюдать и выводы делать. Самолета два — и секретных тоже двое. В один самолет вас не посадили, понятно, почему. А поскольку пан майор сел в другой самолет, значит, парень, что под конвоем, и есть самый секретный-рассекретный. А ты может и вправду улан, только погоны где-то посеял. А приказ был, чтобы в полной форме и при знаках различия.
Под разговор заработали двигатели. Перегруженная машина неторопливо тронулась с места. От земли отрывалась с трудом, моторы не гудели уже, ревели. Наконец, легкий толчок, и сразу же стало легче. Антек невольно улыбнулся. Он снова в небе!
Сосед оказался капралом-старослужащим. К тому, что бывший гимназист назвал лишь свое имя, отнесся спокойно, с пониманием. Вероятно, так и должен вести себя секретный.
— Нас с фронта сняли, — рассказал он. — Вроде как с мясом вырвали, там сейчас каждый человек на счету. Правда, говорят, скоро венгры подойдут, армейская группа «Арпад», только знаю я этих венгров! Им все равно, кого резать, лишь бы славянин. Но авиация их помогает, что есть, то есть. Совсем от москалей небо очистили.
Антек слушал вполуха. Чужая война, и он на чужой войне.
— А что сейчас в Свентокшиских горах, пан капрал?
Тот явно удивился.
— Это уже за фронтом, русские там. Все, как везде. «Гвардию Людову» создают, офицеров ловят и в лагеря отправляют, а крестьян агитируют в кооперативы вступать. Но, в общем, тихо, не стреляют. Знаю точно, мы туда разведгруппу посылали.
Антек молча кивнул. Значит, не дошел до своих гор пан майор Добжаньский. Уланы, уланы, балованные дети.
Но сильней всех любит
И зовет жениться,
В саване шелковом
Вражья Молодица.
Эй, эй, уланы,
Балованные дети,
Сладким поцелуем
Смерть в бою вас метит.
* * *
За иллюминатором, где только что плескалась ночь, вспыхнули желтые огни.
— Началось, — без всяких эмоций констатировал сосед.
Самолет тряхнуло, Антек покрепче ухватился за поручни. Моторы взревели в полный голос, пол под ногами ушел вниз, снова толчок, удар, еще удар.
— Сглазил, — капрал-сверхсрочник невесело вздохнул. — Вот тебе и очистили небо! Холера, русские же ночью не летают, у них специальный приказ на этот счет есть.
Ю-52 не без труда выровнялся, но летел уже совсем иначе. В моторах что-то стучало и гремело, по салону гулял холодный ночной ветер. Оглянувшись, Антек заметил разбитый иллюминатор и недвижные тела в креслах. Двое. Нет, трое!
Отвоевались гурали!
Машину вновь затрясло, невидимая тяжесть навалилась, сдавливая грудь и не давая дышать. Воздух застрял в горле. Потом стало легче, зато накренился салон. Машина пока еще не падала — скользила, словно на невидимых салазках, приближаясь к утонувшей во тьме земле.
— Черная Богородица Ченстоховская! — тихо проговорил сосед. — Вспомни о нас, Заступница!..
Антек прикрыл глаза. Все это он уже видел, причем совсем недавно. Река неслась по кругу, превращаясь в пенный водоворот. Бороться не было ни сил, ни желания. Исчезли надежда и страх, только усталость и ощущение безнадежной горечи.
Резко запахло дымом и горелой проводкой. Один из моторов умолк, машину сильно качнуло. Водоворот плеснул в лицо.
Резкий толчок, треск лопающейся обшивки, дым смешался с горькой гарью.
— Живой? — на плечо легла рука соседа. — Горим мы, секретный. Ничего, я тебя вытащу.
* * *
Звезды совсем близко. Черное небо накренилось, грозя рухнуть на беззащитную твердь, очертания созвездий заострились безжалостными лезвиями, Полярная звезда нацелилась прямо в сердце.
Антек лежал на холодной земле и выдыхал боль. Ударило при посадке не так, чтобы сильно, зато дыму наглотался вволю. Самолет догорал где-то неподалеку, запах гари смешивался с тяжелым духом спекшейся в огне плоти.
Кто-то присел рядом, заслоняя небо.
— Встать сможешь?
— Да, — просто ответил он.
Получилось, пусть и со второй попытки. Ночь, лесная поляна, горящий «юнкерс» — и черные тени вокруг. Летчики все-таки дотянули до земли.
— Становись!
Строились медленно, словно все еще не веря, что уцелели. Две тени так и остались на земле.
— Внимание! — негромко проговорил незнакомый голос. — Борт совершил вынужденную посадку, мы на территории, временно оккупированной врагом. Тем не менее, выполнение задания будет продолжено. Сейчас все подберут оружие, боеприпасы и консервы. Выступаем через десять минут.
Никто не возразил и не пытался спорить.
Бывший гимназист честно выполнил приказ, поднял с земли чей-то карабин, нашел ранец с продуктами. Надевать было тяжело, но он справился. А потом помогал оттаскивать в сторону недвижные тела. Одного из погибших узнал сразу — сосед, капрал-сверхсрочник. Его, выходит, вытащил, а сам.
Над погибшими прочитали молитву. Латинские слова глухо звучали среди лесной тишины. Laus Deo, pax vivis, salutem defunctis.
Когда снова построились, провели перекличку. Первый, второй, третий, восьмой.
Командовал молодой подпоручник с перевязанной рукой. Голос еле заметно дрожал, но слова звучали твердо, врезаясь в чуткую тишину.
— Солдаты! Мы еще живы. Польша ждет, что мы выполним приказ. И мы его выполним! Нале-е-ево! Шагом марш!..
* * *
Когда скомандовали «Песню!», Антек вначале ушам своим не поверил. Какая там песня! Чудом уцелевшие недобитки среди чужого леса, загнанные и, считай, обреченные. Но все-таки запели, сначала кто-то один, затем подхватили еще двое, потом еще, еще.
Слов он не знал, но пытался угадать и петь вместе со всеми.
По оврагам, теснинам, болотам
Мы идем за солдатом солдат,
Марширует лесная пехота,
Но не все мы вернемся назад.
