5
Теперь ему отвели каюту, очень маленькую, с половину железнодорожного купе, зато с откидной койкой и столиком. Вместо окна — гладкая белая стена из неизвестного, но уже виденного прежде материала. Тесно, но по-своему уютно.
Освоится и даже как следует осмотреться бывший гимназист не успел. В дверь постучали, а потом, не дожидаясь ответа, она отъехала в сторону. На пороге — высокая костлявая девушка, белокурая в сером комбинезоне с кобурой на ремне.
— Выходи, Земоловский!
Он пожал плечами и решил не спорить. Голос узнал сразу, еще в море запомнился. Кажется, сварливая девушка тоже из крылатых.
В коридоре их ждал шеф-пилот. Девушка поглядела сперва на одного, затем на другого.
— Смирно!
Шеф-пилот, не думая, вытянул руки по швам, сразу видно — армейский. Бывший гимназист и ухом не повел. Много что-то их тут, командиров!
— Земоловский! — она поджала губы, как будто слова жгли рот. — При ведении допроса мой подчиненный превысил полномочия и злоупотребил своей властью. Признаю его неправоту и приношу извинения. Выводы по службе будут сделаны.
Оскалилась, ударила взглядом.
— Услышал, страдалец?
Антек хотел ответить по порядку. Во-первых, услышал, во-вторых, не так уж и виноват шеф-пилот, в-третьих. Не успел. Удар пришелся точно в живот, в солнечное сплетение — безжалостный, изо всех сил. Воздух застрял в горле, пол ушел из-под ног.
— Еще извиняться перед тобой, сволочь! — донеслось откуда-то сверху. — Ты даже не враг, ты паршивый наемник. В следующий раз никого из ваших в плен брать не стану. Пойдем, Колья. Zhalko pulyu tratit na etogo stu-kach-ka!
Последние слова — по-русски. Он попытался привстать, но локти скользнули по гладкому полу. Антек застонал, уперся кулаками и, наконец, сумел стать на колени. Обидно, очень больно и. За что? Разве он наемник?
И только после того, как отдышался и встал, цепляясь пальцами за стену, он смог ответить на свой же вопрос.
А кто же еще? Чужой солдат на чужой войне.
* * *
Поздно вечером, когда белые лампы в коридоре погасли, за ним пришли. Незнакомые крепкие парни в комбинезонах и при оружии вывели из каюты, наскоро обыскали. Старший неохотно пояснил.
— Серенита разрешила свидание с Мартой Ксавье. Час назад она пришла в себя.
Мара лежала белая, недвижная и тихая. Глаза полузакрыты, руки вытянуты поверх одеяла. Бывший гимназист присел на табурет, хотел погладить ее ладонь, но так и не решился. Он вдруг осознал, что говорить им не о чем, они уже попрощались там, в синих небесах. Иначе, пожалуй, и быть не могло. Мара. Мара-смерть.
Нет! Ерунда и чушь! Будто он с настоящей Смертью не знаком!..
— Ты меня слышишь?
Невесомые веки еле заметно дрогнули. Слышит. Говорить не о чем, и он стал просто размышлять вслух.
— Завидно даже! Ты знаешь, зачем живешь и зачем умираешь. А у меня не осталось ничего, ни Родины, ни памяти, ни цели. Люди вокруг, как осенние листья, кружат, сталкиваются, падают, исчезают. Скольких я уже потерял, даже не успев узнать! Уланы из полка майора Добжаньского, пан поручник Сверчевский, те, что в камере со мной были, шеф наш, теперь ты. Никто не задержался, всех ветер унес. Иногда кажется, что я уже умер, и это — посмертная кара. Ни любви, ни дружбы, только вечное расставание.
Ее пальцы, лежащие на одеяле, дрогнули. Антек догадался и, уже не сомневаясь, прикрыл их ладонью.
— А еще я понял, что если память вернется, прежним не стану. Узнаю, во что верил, но поверю ли вновь? Слишком многое довелось увидеть. Ты молодец, ты даже в космосе побывала, но и мне вполне хватает. Вот только что с этим делать, не знаю.
Глаза Мары открылись, беззвучно дрогнули губы. Он понял.
— Ты права. Знаю! Просто не решаюсь сказать самому себе. Сейчас война, и я на войне. Отсидеться не выйдет, все равно найдут, поставят в строй и пошлют в бой. А я так не хочу, не вижу смысла. Значит, остается одно — воевать за самого себя. Главное не растеряться и отдать первый, самый важный приказ, а там само пойдет. И еще. Ветер уносит всех, кто рядом, значит, я сам стану ветром. Ты исчезнешь, а я тебя найду. В этом нет ни малейшего смысла, но расставаться навсегда — еще большая нелепость. Не хочу!
Встал, наклонился, коснулся губами ее пальцев.
* * *
— Это кресло, — скучным голосом пояснил белокурый шеф-пилот. — А это ремни, они человека в кресле удерживают.
Кресло было белым и твердым, но не из металла, а из чего-то совсем иного, легкого и по виду очень прочного. Ремни кожаные, широкие и тоже очень крепкие.
— Твоя, Земоловский, задача: сидеть в кресле и изображать мешок с отрубями. Вопросы не задавать, все равно не отвечу.
Кресел оказалось два. Маленький круглый аппарат под прозрачным колпаком на двоих и рассчитан. Сидеть в нем можно, стоять — едва ли. Пульт управления, переключатели, лампочки, небольшой штурвал. Винтов нет, как и крыльев, просто круглый поплавок, двух с небольшим метров в диаметре.
На этот раз пришлось спускаться по лестнице в. Трюм? Если и нет, то очень похоже. Вроде большого гаража, только машин нет, а летающий поплавок всего один.
— Одежду сменишь, подберем тебе цивильное, чтобы не арестовали сразу. С деньгами и документами разберешься сам.
Антек потер лоб. Если отпускают, то.
— А куда? В смысле.
— Никакого смысла! — отрезал белокурый. — Я бы тебя, конечно, не топил, но отправил бы.
Он мечтательно улыбнулся.
— В Москву! Прямо на Лубянскую площадь, к фонтану.
Бывший гимназист не хотел, а вздрогнул. Шеф-пилот, явно заметив, скривился.
— Нет, парень, не заслужил. Московская командировка — это высший уровень, вроде «категории шесть» у скалолазов. А если серьезно, госпожа инструктор велела отправить тебя домой. Высажу где-нибудь возле Варшавы, дальше — твое дело.
Кто такая госпожа инструктор, Антек сообразил, пусть и не сразу. А вот в Варшаву совершенно не хотелось. Но куда проситься? К объекту «Плутон-1»? В Свентокшиские горы, куда вел своих улан майор Добжаньский? К сгоревшему эшелону?
— Чего молчишь? Или не понял?
Антек развел руками.
— Так я же мешок с отрубями.
Шеф-пилот взглянул недобро.
— Не мешок ты! И в абверштелле наверняка учился, и души живые на твоем счету записаны. Но госпожа инструктор права, мы не можем воевать со всеми. Считай, тебе повезло, наемник.
На этот раз он не обиделся. Пусть! Крылатый-бескрылый — землянин, значит, точно такой же наемник. Наверняка потому и злится.
А если спросить?
— Шеф-пилот! Ты в космос летал?
Ответа не дождался, переспрашивать не стал. Кажется, белокурого туда не пустили. А Мара-то в космосе была!
Тоже мне, шеф-пилот!
