5
Ночные улицы Радзыня были темны и пусты, даже окна не горели, действовал приказ о светомаскировке. Лишь однажды попался патруль, и вслед мотоциклу ударили бесполезные выстрелы. Товарищи красноармейцы слишком долго соображали.
Бывший гимназист вытер пот со лба. Кажется, ушли, даже на мотоцикле их теперь не догнать. Значит, можно разобраться в скользящем сквозь него мире, в очередной раз изменившем свой лик. Вместо камеры — узкие городские улочки, дух хлорки сменился свежим ночным ветром. Гул мотора, теплый металл, «Тульский-Токарев» в руке.
Оставалось повернуться, чтобы оценить остальное. Как и ожидалось, странный швед, он же профессор, занял заднее сидение, а вот впереди.
Черный комбинезон, черный шлем, тяжелые летные очки. Вот он, путеводный фонарик! А если вспомнить, что говорит он женским голосом. Доброволец Земоловский сложил все вместе и оценил результат. Смелая девушка — и с воображением! «Слишком сильный удар!» О таком он, кажется, читал, в какой-то из переводных фантастических книг. Лучи Смерти, Лучи Ужаса, Лучи Боли. А еще — невидимка, огонек фонаря в темноте.
Новый мир оказался действительно новым, невероятным, но бывший гимназист воспринял это почти как должное. После виденных им лунных кратеров на месте сгинувшего шоссе и поваленного на корню леса, прочие чудеса лишь дополняли картину, складываясь в пеструю яркую мозаику. Разум смирился, вместо задиристого «не может быть!» — чуть усталое «почему бы и нет?»
Вот и город позади, невелик Радзынь. Интересно, чем он еще славен, кроме тюрьмы?
Дорога-грунтовка стелилась по полю, ночная тьма подступала со всех сторон. Фару девушка в лётном шлеме не включала, что доброволец Земоловский полностью одобрил. В мире много чудес, вдруг по полю бродит меткий стрелок, решивший поохотиться на ночную дичь? Мотоцикл мчал очень быстро, на пределе, и ему внезапно подумалось, что девушка видит в темноте. Почему бы и нет?
Наконец, голос мотора изменился, утратив мощь и напор. Мотоцикл притормозил, затем свернул на проселок. Впереди было что-то темное. Лес? Нет, просто небольшая роща, по фронту и сотни метров не будет.
Остановились у самой опушки.
* * *
— Ты можешь идти, парень. Пистолет оставь себе и постарайся больше не попадаться.
Голос был действительно женским — и очень молодым. Все прочее скрывали комбинезон, очки и ночная тьма. Разве что рост, луч фонарика.
Лучик!
Его заметно пониже, даже если со шлемом считать. А еще язык, очень правильный немецкий, но какой-то неживой, словно дистиллированный.
Бывший гимназист взвесил в руке ТТ. Идти некуда, прятаться негде, документы — и те забрали, а еще возвращается старая боль, загнанная в темный угол адреналиновым всплеском.
— Ухожу. «Спасибо» за такое — это очень мало, но. Спасибо! И. Haj Bog dopomozhe!
— Не спешите, — швед шагнул вперед. — Побудьте, пожалуйста, здесь, нам нужно переговорить.
Взял девушку-лучик за руку, шагнул в темноту. Доброволец Земоловский присел прямо на теплую землю. Уходить никуда не хотелось. Если эти двое его оставят, поспать можно будет прямо здесь, укрывшись звездным небом. Искать что-то получше просто нет сил.
У шведа-профессора немецкий неплох, но явно не родной, как и следовало ожидать. Интересно, почему русские его задержали? Не хватило печати в документах? И были ли эти документы вообще? Он бы сам, если б не уланская форма, охотно назвался хоть норвежцем, хоть ирландцем. Пусть комиссары переводчика ищут!
— Господин Земоловский!
Он встал. Девушка и швед уже успели вернуться.
— Я не Земоловский. Кто на самом деле, даже не знаю, память отшибло. Хотите верьте, хотите нет.
Лгать своим спасителям он не хотел, пусть даже им придется сейчас расстаться.
— Вы говорили, помню, — профессор на миг задумался. — Но надо же к вам как-то обращаться? Суть проблемы в том, что по моей вине группа понесла большие потери. Невосполнимые. В свой час я за это отвечу, но теперь нам очень нужны люди. Однако. Не все так просто!
— Будешь выполнять все наши приказы, — девушка шагнула вперед. — Все до одного, парень! Не сможешь никуда уйти, пока не разрешим. Вопросы можешь задавать, но ответы по возможности. Взамен. А чего ты сам хочешь?
Тяжелая перчатка легла на плечо, теплое дыхание коснулось лица. Он невольно вздрогнул, но постарался ответить честно.
— Не знаю. Не помню! У меня нет ни имени, ни прошлого. Гожусь такой — берите!
Она покачала головой, сняла очки.
— Я попробую, профессор?
Тот что-то ответил, но язык на этот раз оказался совершенно чужим, непонятным. Девушка-лучик подошла совсем близко, взглянула в глаза. Смотрела долго, не мигая, и он вдруг почувствовал, что мир становится меньше, зато получает объем, сгущается, обволакивая его со всех сторон. Он скользит вниз, вниз, вниз.
— У тебя есть имя. Вспомни! Мама звала тебя.
Дыхание замерло, боль хлестнула со всех сторон, но не убивая, а возвращая к жизни. Ненадолго, на невероятно малый миг, но и его хватило.
— Sonce sidaye,
Nich nastupaye,
Spiv solovejka
Chuti u gayi…
Spy, mij Anteku, spi lyubyj!
— Антек, — шевельнулись губы. — Антек.
— Хватит! Хватит!..
Негромкий голос профессора ударил, словно гром, возвращая привычный мир. Он.
Антек! Антек! Антек!
Антек пошатнулся, выпрямился.
— Пока достаточно, господин Антек. Если вы согласны, то — пора!
Он (Антек!) хотел пояснить иноязычному шведу, что gerr Antek звучит нелепо, это не фамилия, детское имя. Не стал. Ничего иного у него пока нет.
Антек согласно кивнул, и все трое шагнули во тьму.
* * *
Луч фонарика вновь вспыхнул на небольшой поляне. В темноте она казалась самой обычной, разве что очень ровной, словно залитый каток. Но электрический огонь сделал тайное явным. Ни травы, ни старой листвы. Земля потревожена, разрыта — и вновь утрамбована.
Девушка поглядела на профессора и отстегнула от пояса что-то, напоминающее папиросную коробку. Луч высветил несколько кнопок, блеснул серебристый металл. Швед взял коробку в руку, внимательно осмотрел, направил вперед.
Земля задрожала, пошла мелкими волнами, а потом и вовсе исчезла, превратившись в бурое облако. Изнутри вспыхнул яркий белый свет, в луче фонаря заплясали пылинки. Через минуту все стало почти как прежде, только над рыхлой землей плавал, покачиваясь, большой остроносый цилиндр, чуть сплющенный по бокам. На серебристой поверхности выделялись контуры люка.
Швед еле заметно дернул рукой, и люк беззвучно отошел в сторону.
— Добро пожаловать в автобус! — улыбнулся Стурсон-Сторлсон.
