Глава 4

Штабная машина М-1 легендарная советская эмка везла нас в штаб 4-й армии Коробкова Западного фронта. В машине нас ехало пятеро: впереди сидели водитель с лейтенантом-особистом, а мы с Андреем пристроились на заднем сиденье, подпирая с двух сторон нашего пленного полковника, его уже предварительно допросили и он оказался очень ценным языком. Полковник со связанными впереди руками сидел с понурым видом низко опустив голову, под левым глазом у него багровел свежий синяк, было видно, что его арийская спесь сильно поубавилась и он полностью готов к сотрудничеству с красной армией. Машина то и дело подпрыгивала на ухабах, и мы все подскакивали, практически ударяясь головой о крышу.

— Не дрова везешь, Рязанцев! — крикнул особист водителю после очередной такой встряски.

— Извините, товарищ лейтенант, ямы кругом!

— Притормаживай тогда.

— Так вы же сами приказали, побыстрее!

— Побыстрее, но только нас не угробь! Где вас только понабрали таких вот новобранцев-засранцев.

Особист громко засмеялся собственной шутке, оглянулся назад и словно оправдываясь сказал мне:

— Прислали нам вот таких на пополнение. Вернее, ещё не прислали. Только списочный состав пополнили на бумаге. А сами новобранцы где-то в эшелонах на путях застряли. Может, вообще не доедут. Под бомбёжку попадут. А часть числится полностью укомплектованной по документам. Вот и работай тут…

— Воздух! — крикнул водитель и стал сворачивать на обочину.

— Тормози, твою мать! Всем из машины! Держите немца! — крикнул лейтенант и открыв дверь выпрыгнул на ходу из машины.

Я схватил полковника за загривок и легко выволок его из эмки. С моей силой это было очень легко. Отбежав с тушей немца несколько десятков метров я залег на землю, приказав немцу лежать и на всякий случай отвесив ему подзатыльник.

Низколетящую угрозу мы увидели в последнюю секунду. Два мессера, летевшие на бреющем полете, выискивая на пустынной дороге достойную цель, выскочили из-за края лесополосы. Наша штабная эмка видимо показалась им хорошей добычей, пулеметная очередь застучала над головой. Крупнокалиберные пули прошлись по капоту и кузову машины. Хорошо еще, что стрелял только один самолет, но первым же выстрелом фриц заглушил двигатель машины и убил нашего водителя. Рязанцев в этот момент уже покидал кабину, сжимая в руке винтовку, которую зачем-то решил прихватить, и потеряв драгоценные секунды, упал, убитый немецким асом. Особист и Андрей успели залечь.

Господство фрицев в небе в первые дни войны было тотальным, но я надеялся, что отстрелявшись по машине, мессеры решат, что их миссия выполнена. Однако, я ошибался, два истребителя синхронно выполнив разворот, снова полетели на нас, теперь поливая свинцом кюветы. С небольшой высоты немецкие асы хорошо видели фигурки распластавшихся на земле людей. И видимо только чудом нас не зацепило.

«Ах вы, суки!», — вырвалось у меня, — «Ну погодите!»

Сам не отдавая себе отчета, что хочу сделать, я быстро подполз к убитому водителю и взял в руки его винтовку. Она была целой. Но настоящее удивление вызвало у меня то, что в моих руках оказалась довольно редкая первая советская автоматическая винтовка АВС-36 Симонова обр. 1936 г., с вместительным магазином на 15 патронов. Изначально это оружие разрабатывалось как самозарядная винтовка, но в ходе доработок конструкторы добавили режим стрельбы очередями. Я проверил магазин, боекомплект был полным, правда штык у винтовки отсутствовал, но он мне был и не нужен в такой ситуации.

В моей голове возник дерзкий план, я решил испытать свою меткость. Ее показатель у меня сейчас равнялся 11 баллам. Как я понимал, это был конечно не запредельный уровень, но, пожалуй, даже очень высокий. До сих пор мне встречались только бойцы, у которых меткость не превышала 5. Также я надеялся на свое обучение, которое с легкостью знакомило меня до сих пор со всеми образцами военной техники. Я прекрасно понимал, что сбить из винтовки самолет практически нереально, однако немецкие асы, охотясь на нас, сильно сбавили скорость и снизились. Их высота была сейчас не более 50 метров. Я сел, словно в тире, прислонившись спиной к машине, расставив ноги и аккуратно навел винтовку на черный силуэт мессера, поставив режим стрельбы очередями. Немецкие асы в это время снова развернулись и приближались к нам для третьей попытки. Я с радостью обнаружил, что после обучения, в поле моего зрения появился виртуальный маркер прицела, который показывал, в какую конкретно часть самолета нужно стрелять и информировал, что стрелять нужно с упреждением, я доверился этой подсказке и задержал дыхание.

У меня не было какого-то волнения и когда мессеры приблизились практически вплотную, я открыл огонь. Наши выстрелы раздались практически одновременно. Я не стал экономить патроны и выпустил всю очередь в «пустоту», в зеленую точку, которую подсвечивала мне моя система. Винтовка стреляла очень громко и с большой отдачей, но моя сила позволяла мне держать ее словно в тисках. Как оказалось, я отстрелялся очень удачно, один из мессеров сразу задымился, и звук его мотора изменился. Проскочив над нами в третий раз и получив по загривку, немецкие асы видимо решили больше не искушать судьбу, и повернув на запад, стали удаляться, оставляя за собой черный густой шлейф дыма.

— Ну, Теркин, ну молоток! — сказал особист, подходя ко мне с ошалевшим видом. — Капитан мне рассказывал про тебя, но, я подумал, что все это фуфло, но как? Как ты смог сбить самолет с винтаря?

— Мессер низко летел, да и не сбил я его совсем, — с огорчением произнес я. — Можно я пока оставлю винтовку у себя?

— Да, конечно, только вот что теперь нам делать? Машина похоже приехала, — сказал озадаченно лейтенант и подошел к убитому водителю, чтобы забрать у него документы.

— Андрей, приведи фрица! — приказал я Чопорцу и встав, открыл капот машины.

Оказалось, что эмку можно было починить, пули только в двух местах пробили проводку.

— Можно починить, сейчас поедем.

— Ты и в машинах разбираешься? — удивился особист.

— Конечно, я же до войны в Новосибирске водителем работал, — ответил я, вспоминая данные своей красноармейской книжки.

— А немец похоже обоссался, — послышался удивленный голос Андрея.

Мы с особистом дружно рассмеялись.

— А летчики похоже обосрались, — сказал лейтенант.

Теперь смеялись уже все, в том числе и Андрей, подводя полковника, которому одному было явно не до смеха, на его штанах действительно были мокрые разводы.

Через полчаса мне удалось завести машину, и мы двинулись дальше. Я был за рулем, а лейтенант Николай Собольков, оказавшийся неплохим и веселым парнем, показывал нам дорогу. Труп Рязанцева мы оставили — такова логика любой суровой войны.

Через два часа мы подъехали к штабу армии, напоминаюший растревоженный муравейник. Встреченные комендантским взводом автоматчиков, мы вышли под заинтересованными взглядами из пробитой пулями немецких истребителей эмки и поспешили к двухэтажному строению, откуда в спешке выносили какие-то бумаги и ящики и грузили их в машины. Шел восьмой день войны.

Я оказался в эпицентре исторических событий, непосредственным участником которых теперь являлся. В первый день войны 4-я армия генерала Александра Андреевича Коробкова подверглась ударам 2-й танковой группы вермахта, командующей которой был генерал Гудериан, его поддерживала наступлением 9-я армия вермахта. Наш Западный фронт трещал по швам, остановить чудовищную силу первого удара фашистов было невозможно.

Я понимал, что к этому времени 4-я армия как единая организованная единица фактически прекратила своё существование. Бой с превосходящими силами противника вели теперь на разных направлениях разрозненные части, часто из разных подразделений. Штаб армии хотя и поддерживал связь с фронтом уже не мог организовать устойчивое сопротивление, как не мог организовать и планомерный отход, и вывод техники. С каждой минутой мы оказывались во все большем кольце окружения. И это кольцо в районе Барановичей уже замкнулось. 2-я танковая группа вермахта совершила прорыв к северу: 26 июня был занят Слуцк, 28 июня — Бобруйск и Минск. Разрозненные части 4-й армии начинали сегодня выходить из окружения в районе Днепра. Вместе с ними планировал выход из кольца и штаб во главе с командующим Коробковым.

Оставив меня и Андрея на первом этаже в дежурке, лейтенант Собольков с пленным полковником и документами поспешно отправился на второй этаж. Вернулся он примерно через час с довольной улыбкой:

— Ну, что, Теркин, крути дырку под орден, документы твои очень пригодились в штабе фронта, — громко сказал Собольков.

— Поздравляю! — засиял и пожал мне руку Чопорец.

Моя информационная панель ожила:

Очень обрадованный такой информацией, в ответ я произнес единственное четверостишье, которое помнил про своего тезку:

— Нет, ребята, я не гордый. Не загадывая вдаль, Так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль.

Собольков заржал как конь, со всех сторон на нас стали оглядываться бойцы, находившиеся в штабе фронта, чтобы понять причину нашего веселья в тот период, когда объективных причин радоваться не было.

Собольков отведя меня чуть дальше, заговорщицки подмигнул и сказал полушепотом:

— Там оказались секретные планы, чтобы значит попытаться окружить нас под Смоленском, а полковник твой — очень важная шишка — зам. начальника штаба немецкой танковой армии. Я получил задание сейчас ехать в Борисов, нужно удержать его до подхода резервов. Пойдешь со мной? Я так понимаю, твоя часть все равно сейчас в окружении.

Я оглянулся на Чопорца, обдумывая как-бы помягче отказаться от этого «приглашения» и снова отправиться в немецкий тыл на поиски детей. Собольков неправильно истолковал мой взгляд:

— И твоего бойца тоже возьмем. Вот у меня уже и приказ на вас есть!

— Сразу так бы и сказали, товарищ лейтенант, если приказ есть. Только помощь мне ваша нужна, нельзя ли в штабе узнать судьбу моей сестренки, она в детском лагере «Юный коммунар» была под Брестом, когда война началась?

В это время на лестнице послышался топот множества шагов и вниз начали спускаться штабисты во главе с командармом Коробковым. Генерал шел не спеша, внимательно осматривая покидаемый штаб, на миг наши глаза встретились. Мне понравилось его еще молодое решительное и волевое лицо, было видно, что Коробков не испытывает паники и даже принимая решение отступать, полон решимости и дальше продолжать сражаться с врагом. Тем более и Брестская крепость, которая формально была в его подчинении сейчас давала фрицам прикурить. Но как это бывает на войне, пули в тебя летят зачастую и из своих окопов. По глазам Соболькова я понял, что тот без особого уважения смотрел в сторону Коробкова, возможно даже мысленно обвиняя его в трусости и предательстве.

— По машинам! Отправляемся! — со всех сторон раздались команды и все пришло в движение. Наша троица тоже побежала к открытому борту потрепанного ГАЗика, трёхосной версии «полуторки» и Собольков приказал лезть в кузов. Я быстро запрыгнул, не расставаясь со своей автоматической винтовкой, которую после отбитой атаки мессеров решил всегда носить с собой. В кузов бросили еще пару ящиков с какими-то бумагами, и бойцы кряхтя запихнули ящик со снарядами, оставшись затем в нашей полуторке. Мы тронулись в колонне, в которой было не меньше двадцати видов самого различного транспорта.

Встреча с Коробковым произвела на меня очень сильное впечатление. Насколько я помнил этого толкового генерала скоро арестуют, обвинят в халатности или измене, и затем расстреляют. Такая же участь ждала и командующего Западным фронтом Павлова. Советская военная машина еще не могла осознать с каким грозным и сильным врагом столкнулась сейчас, списывая поражения первых дней войны на неумелые действия командования в приграничных округах. И конечно о своих дальнейших судьбах не знал никто из генералов этого рокового сорок первого года. Я вспомнил прямоугольную стелу из черного гранита, стоявшую рядом со Сколково, которую возвели в 2035 к 90-летию Победы. На ней — по четырем сторонам света — четыре разных судьбы, четыре генерала, которые как могли приближали эту Победу: Коробков, Карбышев, сгинувший в немецком концлагере, Лукин, которому посчастливилось вернуться домой из плена живым, и Кузнецов, командующий 3-й армии, которая, несмотря на трагедию 41-го года с боями дошла до Берлина и водрузила знамя Победы над рейхстагом.