Врач от Бога
Закончилась Русско-японская война, отшумели революционные бури в России, а Константин Петрович Дубровин все трудился на чужбине и лечил больных.
К моменту приезда в Синьцзян он уже имел за плечами опыт военного врача. В Урумчи Дубровин продолжал расти как доктор, не гнушаясь перенимать самые лучшие умения у русской бабки-повитухи, сибирского костоправа, монгольского лекаря, знатока тибетской медицины.
Гиппократ говорил: «Врач – философ; ведь нет большой разницы между мудростью и медициной». И Дубровин проявлял мудрость не по годам.
С интересом выслушивал он советы бурятского эмчи-бакши Санжая, с которым очень подружился. Высокий, крепкий Санжай с гладким, почти без морщин лицом и узкими умными глазами выглядел молодо, но Дубровин знал, что эмчи-бакши уже за семьдесят. Носил бурят обычно старый дэгэл, стянутый в талии кушаком, синюю рубаху, штаны из грубо выделанной кожи и круглую шапку с красной кисточкой наверху.
Рассудительный и немногословный, как и большинство бурятов, Санжай проявлял явную симпатию к молодому русскому лекарю, сочувствовал его положению оторванного от Родины человека, в одиночку отправленного лечить множество чужих ему людей. Приехав в Урумчи, заходил проведать Дубровина:
– Сайн байна, Костя-эмчи-ла!
– Здравствуйте, эмчи-бакши!
– Ваша русская медицина лечит больного с вершины дерева, а наша – с корня. Таблетки даете, признаки болезни снимаете, а корень-то остается. Целитель не должен ставить заплатки на человеческом теле – нужно понять причину болезни, а не лечить ее признаки или один орган. Понимаешь, Костя-эмчи? Сердце, печень – один орган, а человеческий организм – одно целое! Все связано! Понимаешь?
Санжай учил молодого доктора определять приближение болезни по пульсу:
– Слушай внимательно: пульс здорового человека похож на кукование кукушки… Зови кого-нибудь из больных – я по пульсу ему болезнь назову!
Буряты в национальных костюмах
Дубровин послушно звал кого-нибудь из стационара, и бурят внимательно осматривал больного, предупреждая:
– Не нужно мне ничего рассказывать, жаловаться – эмчи-бакши сам узна́ет, чем болеешь.
И действительно Санжай оказался превосходным диагностом! Пожилому монголу он сказал:
– Здесь правая почка шалит… Желчь не в порядке… Жирное любишь? Бараний жир кушаешь?
– Какой монгол жирного не любит?!
– Нельзя тебе больше жирное есть! Я тебе настойку сделаю – будешь принимать перед едой по три капли. Только не больше! Русский доктор тебя полечит – и мою настойку пей… Костя, зови другого, буду учить тебя по пульсу болезнь находить!
Еще Санжай делился с Дубровиным опытом составления лекарств из препаратов растительного, животного и минерального происхождения прямо на месте, у кровати больного, поскольку всегда имел с собой небольшой набор необходимых и очень эффективных тибетских медикаментов.
С помощью советов бурятского лекаря и старого справочника русский доктор собирал лекарственные травы и даже сам изготавливал порошки и настойки. В полях и лугах Синьцзяна в разное время можно было найти настоящие сокровища для врача и больных: нежно-сиреневую сладкую солодку, незаменимую при борьбе с кашлем, пион молочноцветковый, корень которого Дубровин использовал для снижения температуры и остановки кровотечения. Здесь росла эфедра – самое древнее из лекарственных растений, кустарник с оранжевыми ягодками и тонкими веточками, устремленными к небу, который помогал при приступах астмы и бронхите. А также чабрец, дикий шиповник, светло-синяя и фиолетовая царь-трава – аконит китайский – очень ядовитый, требующий крайней осторожности, однако при правильном употреблении он снимал боли при невралгии и ревматизме, помогал лечить псориаз и язвы, вшивость и чесотку. Да всего не перечислить!
Особое место в аптеке Дубровина занимал снежный лотос, который в Синьцзяне называли «Ка Эр Лэй Ли» – цветок лотоса в снегу. Этот прекрасный цветок растет в горах, источает тонкое благоухание и бесстрашно встречает своими нежными белыми лепестками ледяной снег и пронзительный ветер. Он может спасти жизнь при болезнях сердца, хронической дизентерии, маточном и желудочном кровотечениях, пневмонии.
Дубровин чувствовал себя в своей больничной аптеке настоящим богачом! Он оказался понятливым, способным учеником, и Санжай цокал языком, радовался, отмечая быстрые успехи подопечного. В свою очередь Константин Петрович лучше разбирался в хирургических болезнях и, как военный врач, ловко владел скальпелем. Санжай только восторженно ахал, наблюдая, как ловко русский доктор обрабатывает многочисленные раны, зашивает глубокие порезы, удаляет вросшие ногти.
Прощаясь, оба сердечно благодарили друг друга:
– Хайн даа, эмчи-бакши, дорогой!
– Хайн даа, Костя-эмчи-ла! Баяртай!
Санжай уезжал и пропадал надолго: старик лечил уже только по случаю и своих. А Дубровин оставался, работал с утра до ночи и лечил всех, кто обращался за помощью, – это была его работа, его долг, его путь.
Через год русского доктора знала вся округа. У него оказались крайне необходимые для врача аналитический ум, наблюдательность, сильная интуиция, добрый, сердечный, неравнодушный характер. Да, Константин Петрович был врачом от Бога…
Несколько лет Дубровин успешно боролся со свирепыми эпидемиями холеры, паратифом и сыпняком, лечил амебную и бациллярную дизентерию, скарлатину, малярию и сифилис. Вправлял вывихи и вырезал аппендициты, принимал роды. Бужировал мочеиспускательные каналы у стариков, страдавших сужением уретры вследствие недолеченной гонореи. В общем, работы хватало.
Наконец, отслужив положенный ему срок, в 1909 году, Константин Петрович с супругой отбыли на Родину. Не успели они порадоваться родимой стороне, не успела Елизавета Павловна наговориться с родителями и милыми подружками, как был получен новый приказ: военному доктору Дубровину вернуться к месту службы в Урумчи.
Оказалось, что жители Урумчи стали просить и даже требовать снова прислать им именно врача Дубровина. Не погостив в родных краях и пары месяцев, Константин Петрович с супругой вернулись в Китай, и в том же 1909 году у них родился первенец, дочка Верочка, мама Ритки. Дубровин еще не знал, что никогда в жизни не вернется он больше на Родину.
В Урумчи открылось русское консульство, и по инициативе консула Дьякова была даже устроена православная церковь, ставшая большим утешением для Дубровиных и всех православных города.
