У мудрого зайца три выхода из норы

Раздался торопливый перестук каблучков – в ярко-розовом шелковом халате им навстречу спешила хозяйка дома. Это была тетя Люба, бабушкина двоюродная сестра. Апа говорила: «Выходишь из ворот – смотри на небо, входишь в ворота – смотри на лицо хозяина». Лицо хозяйки этого дома оказалось ярко накрашенным, румяным, круглым, а сама она – плотной моложавой женщиной. Совсем не похожа на бабушку – маленькую, сухонькую, седую. Вроде и не сестры, а совершенно чужие люди. Впрочем, они с Лидкой тоже разные: Лидочка – маленькая, хрупкая, пугливая, а она, Рита, – высокая, крепкая и смелая.

Ворота заставы Цзюйюнгуань на Великой китайской стене

Голубые, чуть навыкат, глаза тетки удивленно распахнулись, перламутровые губки судорожно скривились. Ритка угрюмо вздохнула: было понятно, что за этим последует, – и слезы, крики радости, объятия, восклицания не заставили себя долго ждать. Рита скептически наблюдала за происходящим. Слов боя о неблагосклонности тетушки к нищим для нее было вполне достаточно, чтобы предсказать дальнейшее поведение богатой родственницы. Удивительно, но бабушка и Лида этого не понимали.

После объятий их провели в гостиную. Все в этом доме было непривычно: вместо облезлых стен лагерного барака – роскошная мебель, вместо кислого запаха давно немытых тел – тонкий аромат духов. Да, здесь было чем поживиться: если карабчить, то вот эту роскошную фарфоровую вазу… Нет, великовата размером… Лучше – вон ту расписную шкатулку, хоть и мала, но в ней наверняка лежат нехилые вещицы. Да и почифанить, попросту говоря, пожрать тут точно можно от пуза…

В пустом животе заныло, она сглотнула слюну и мрачно посмотрела на возбужденно чирикающую тетушку и счастливую бабушку, уже пустившую слезу. Лида сидела молча, глаза бессмысленно радостные – ничего не видит и не понимает от счастья. Да уж, из них троих взрослой была только она сама – Ритка. Больше надеяться не на кого, только на саму себя. Ну, ничего, она сумеет защитить и бедную бабушку, и туповатую младшую сестру.

Прислушалась к чириканью. Так и есть, нетрудно догадаться: едва опомнившись от шока встречи, тетя Люба уже начала жаловаться на тяжелую жизнь и недостаток средств. Бабушка сочувственно кивала, а Ритке стало смешно: ее предсказание сбывалось мгновенно.

Кормить их не стали – так рано они, видите ли, не кушают. И сначала нужно принять ванну. С дороги. Так заявила тетушка. Да чтоб тебя саму в этой ванне утопили! Первой мыться отправили Ритку. Она решительно отказалась впустить бабушку, но тетка прямо-таки ворвалась в ванную, оглядела с ног до головы, прочирикала:

– Ой, какая на тебе грязная одежда! Таким штанам место только на свалке! И пахнет от тебя, ты уж не серчай, очень плохо… Всю одежду – только сжечь! Непременно сжечь! Детка моя бедная… А вшей у тебя нет? Точно нет? Ну ладно… Да ты одного ростика с моими девочками – Нюшей и Ксюшей… Только худее… Я тебе сейчас принесу такое красивое платьице! Раздевайся скорей!

Пришлось стоять – ждать. Вши у нее, конечно, были, но признаваться в этом она не собиралась: вши – это дело обычное, нестрашное. Тетка вернулась быстро:

– Деточка, а что же ты не раздеваешься?! Вот смотри, какое чудесное платьице, как раз для тебя! Нюша его все равно уже не носит… Чулочки не забудь надеть – негоже барышне с голыми ножками разгуливать…

Было очень странно, но приятно лежать в теплой ванне. Она понюхала все многочисленные баночки и бутылочки со странными сладкими запахами. Жаль, что несъедобно, так и слопала бы содержимое хоть вот этой аппетитной банки. Но это не едят – она не дикарка, она понимает. И еще помнит, что вот эти разноцветные бруски – мыло. Давно не видела мыла. Выбрала голубой брусок, пахнущий не так приторно-сладко, как остальные. Голова после помывки все равно чесалась, но к этому Ритка давно привыкла. Разве бывает иначе?

В ванной отражали друг друга множество зеркал, но Рита стыдилась рассматривать свою наготу. В конце не удержалась – глянула украдкой: гладкая, затуманившаяся от пара поверхность, забрызганная каплями воды, неясно отражала кого-то чужого, совершенно незнакомого. Сколько лет она не видела своего отражения в зеркале? Пять лет лагеря и год тюрьмы. Да она и не знает, как выглядит…

Провела рукой сверху вниз, еще раз и еще – и зеркало не спеша отразило тонкую, но крепкую фигурку, едва заметную грудь двенадцатилетней девочки-подростка, длинные стройные ноги, исцарапанные, все в синяках и ссадинах. Затуманенное от пара зеркало плохо отражало их реальный цвет, и Ритка посмотрела вниз – ноги были просто ужасны: ниже колен они имели странный, неестественно синий оттенок. Маленькие, аккуратные пальчики на ногах тоже были странно-синими, к непогоде распухали и синели еще больше. Они навсегда останутся такими? Этот цвет они приобрели после того случая на мосту.

Нет, об этом она точно не будет сейчас вспоминать! Ей вполне достаточно ночных кошмаров и ноющей, изматывающей боли – ее ноги часто ныли так сильно, что она не знала, куда их деть, куда положить. Бывали минуты, когда она жалела, что их не отрезали.

Подошла к зеркалу совсем близко – она это или нет? Вгляделась придирчиво. Нос на месте, губы тоже, глаза и уши – в порядке. На нее смотрела незнакомка – коротковатые, но уже успевшие отрасти от последнего бритья наголо волосы цвета спелой пшеницы, небольшой, правильной формы носик, пухлые губки бантиком, темно-русые брови могли украсить самую очаровательную русскую барышню из самой что ни на есть русской северной губернии – но все портили глаза, точнее, их выражение. Настороженные, недоверчивые, серо-стальные – слишком взрослые для такого юного личика, они смотрели в упор на свою хозяйку, и ей стало неуютно под этим пристальным взглядом.

На вешалке висела чужая одежда. Вместо привычных штанов и рубахи, давно потерявших первоначальный цвет, Ритке пришлось надеть странно пахнущее серое платье с высоким глухим воротником-стойкой и множеством блестящих пуговичек от запястья до локтя. Она засмотрелась на пуговички – красиво… Платье оказалось почти впору, разве что широковато. Помялась, раздумывая, натягивать ли непривычные для нее чулки, глянула оценивающе на свои синие щиколотки – и надела.

Тихо прикрыла дверь ванной, легкими бесшумными шагами скользнула по коридору. Голод голодом, а сначала нужно все разведать. Прикинуть, как отсюда ноги делать в случае чего. В доме было много комнат и высокие сводчатые потолки. Множество окон – все разные по размеру и форме. Окна – это хорошо, очень хорошо: всегда можно убежать через окно. Бесшумно взлетела по лестнице, устланной ковром. На втором этаже – балконы. Это тоже неплохо. Спустилась снова вниз. Из столовой доносились возбужденные голоса. К гостиной примыкал зимний сад – там легко можно спрятаться, а потом удрать. Апа говорила: «У мудрого зайца три выхода из норы».

По запаху легко обнаружила просторную светлую кухню, увидела, как у плиты священнодействует круглолицый повар-китаец неопределенного возраста, маленький, с жутко важным видом. Кухонные полки заставлены многочисленными кастрюлями и чанами, вазами, тарелками, пиалами. В углу стояли клетки с желтыми попискивающими цыплятами и корзины: большие – с оранжевыми дынями, поменьше – с зелеными помело и блестящими красными яблоками. На столе – гроздья крупных ярко-желтых бананов.

Повар держал в руках клетку с довольно большим зверьком, похожим на крысу, и задумчиво присматривался к нему. Зверек в свою очередь внимательно смотрел на китайца умными блестящими глазками. Ритка замерла в недоумении: что делает на кухне домашний любимец? Внезапно повар поставил клетку в большой таз, взял с плиты кастрюлю с кипятком и вылил кипящую воду на живого зверька. Раздался пронзительный писк, и Ритка невольно ахнула.

Повар обернулся и уже открыл рот для возмущенных восклицаний – незнакомка, да в самом святом месте хозяйского дома – на кухне, но Ритка спешно покивала головой как болванчик, заговорила на китайском, и китаец размяк: вид у барышни, да еще и родственницы хозяев, был самый невинный. Ритка зашла в кухню, стараясь не смотреть на тушку заживо сваренного зверька. Познакомились: повара звали Юнь. Перебросились парой слов – и пришлось уходить: задержка на кухне гостьи может быть подозрительна.

Ритка медленно пошла по коридору. Нужно будет узнать всех живущих в доме – может пригодиться, хотя они с бабушкой вряд ли здесь задержатся больше, чем на неделю. Куда пойдут потом? Их никто не ждет в Синьцзяне. Да и вообще во всем мире. Где и на что они будут жить? А если их поймают и отправят обратно в лагерь? Может, это будет не таким уж плохим вариантом? Там хоть грязно, голодно и холодно, зато все привычно и знакомо. Там Апа. Она даже роднее бабушки, которая совсем не знает ее, Ритку, – такую, какой она стала сейчас.

Старая китаянка. 1930-е годы

Легкое прикосновение обожгло плечо – девочка резко развернулась: перед ней стояла пожилая женщина, очень похожая на ее Апу. Но это была не Апа, это была ама – няня-китаянка. Худая и миниатюрная, как многие китаянки, с черными, почти без седины, волосами, выбившимися из заплетенной сзади длинной косички, она выглядела моложаво в полутьме коридора, но Ритка мгновенно разглядела и морщинистое лицо, и усталый взгляд все на свете повидавших глаз. Звали аму Ли Янь. Нужно всегда спрашивать имена – это может пригодиться. На китаянке были надеты несколько мешковатые зеленые штаны и такого же цвета широкий шелковый жакет.

Ритка льстиво заулыбалась, склонила голову – скромная и тихая барышня чуть-чуть заблудилась в чужих апартаментах. Маленькая пантера, прикинувшаяся домашней кошечкой. Быстро глянула исподлобья: старая китаянка смотрела пристально и проницательно – так же, как ее Апа. Да, эта ама прожила много лет на свете, ее не проведешь притворной кротостью. Рита послушно пошла за Ли Янь в столовую.