В начале было слово.

Впрочем, в моём случае — не в начале, а сначала, и не слово, а слова.

Ну да, первым из всех чувств вернулся слух.

И — слова, слова, слова. Кто-то спорил, кто-то от меня чего-то хотел. Кто и что — не понять. Я попытался было, но прояснившееся сознание подкинуло другой вопрос. И даже не один, а парочку.

Где я и насколько всё плохо?

Тут-то через ватную тишину и туман дурмана пробился вопрос:

— Что случилось?

Что случилось?! Дурацкий вопрос! Случилась вспышка!

А до того? Воспоминания начали возвращаться одно за другим, а вместе с ними вернулось всё многообразие ощущений, если и дышал прежде, тут — перестал, до того невыносимой стало не жить даже, а просто существовать.

— Засада! — выдохнул я из себя на последних остатках воздуха. — Заманили…

— Авария?

Мог бы — пальцем у виска покрутил. Какая ещё, к чертям собачьим, авария?! Мы столкнулись? С кем? Что за бред?!

— Не… — попытался сказать я и не смог, сознание провалилось в тот самый бред, коим показался нелепый вопрос.

Всё, спёкся…

Прошёл час, день, год или вечность, прежде чем вновь вынырнул из серой хмари забытья. Сначала ничего толком не мог понять, будто очнулся посреди ночи после глубокого сна, затем понемногу-помаленьку сознание прояснилось, и я вспомнил, я осознал.

Вспомнил во всех подробностях перестрелку во дворе лесопилки. Осознал, что лежу на больничной койке и не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, а ещё совершенно не чувствую сверхэнергию. Вернулась и боль, но скорее, в виде ощущения дискомфорта; меня определённо накачали лошадиной дозой обезболивающего. Ещё — фигуры в белых халатах. Толком разглядеть их не получалось, они то возникали, то пропадали из поля зрения, а, быть может, я просто отключался на время, этим и объяснялся такой рваный эффект.

Ну а потом — через минуту или месяц — у меня перед лицом пощёлкали пальцами.

— Просыпаемся, молодой человек! Просыпаемся!

И я проснулся. В палате властвовал полумрак, слева и вовсе было черным-черно, всё выглядело как-то непривычно, но чем именно было вызвано такое ощущение неправильности, понять не удалось. Просто было не до того.

Я сфокусировал взгляд на докторе и просипел:

— Что со мной?

Дискомфорт на миг преобразился в боль, будто бритвой по лицу резанули, но слова прозвучали достаточно громко и чётко, чтобы меня услышали и поняли.

— А что вы помните? — справился доктор.

— Всё, — выдохнул я.

— Отрадно это слышать. Так понимаю, вас волнуют полученные ранения?

— Да!

Доктор вздохнул и начал перечислять:

— Сквозное ранение правой голени, сквозное ранение левого бицепса, перелом левого четвёртого ребра, травма мышц брюшной полости, контузия, сотрясение мозга, ожоги третьей степени.

Я какое-то время переваривал услышанное, затем, уже не испытывая особенно болезненных ощущений, спросил:

— А сверхспособности?

— Временно заблокированы, — успокоил меня врач. — Кроме того, вы зафиксированы на койке, поэтому не можете пошевелиться. Двигательные функции организма нарушены не были.

— А глаз? — встревожился я, враз покрывшись липкой испариной. — Я ничего не вижу левым глазом!

Доктор наклонился, что-то поправил, и темнота слева от меня обернулась полумраком.

— Глаз не пострадал, в повязке больше нет нужды.

Глаз не пострадал? Накатило невыразимое облегчение, но тут же припомнил слова об ожогах третьей степени. Это как вообще? До костей прожарило? И лицо — тоже?!

Пульс разом участился, стало тяжело дышать, меня затрясло, и доктор велел кому-то сделать укол успокоительного.

— Господа! — заявил он после этого. — У вас не больше десяти минут.

— Этого недостаточно! — резко бросили ему в ответ.

— С учётом его массы тела препарат подействует даже раньше, — спокойно отметил врач. — Желаете потратить это время на пустые препирательства?

— Не желаю! — отрезал незнакомец, разглядеть которого не получилось.

Он занял стул сбоку от моей койки, а я чувствовал себя не настолько хорошо, чтобы вертеть головой по сторонам. Судя по шуршанию одежды, в палату зашло сразу несколько человек, но остальные пока что сохраняли молчание.

— Для протокола, — под скрип карандаша стенографиста объявил этот настырный тип, — я, следователь республиканского идеологического комиссариата Ефим Яковлевич Суббота, в ходе расследования…

— Полагаю целесообразным формальностями пренебречь и сразу перейти к опросу свидетеля, — предложил смутно знакомый голос.

— Начинайте, коллега! — разрешил следователь.

— Добрый день, Пётр! — поприветствовал меня подступивший к койке Илларион Валерианович Спас, старший советник надзорного дивизиона ОНКОР. — Ты меня слышишь?

— Да.

— Расскажи нам о нападении.

Я закрыл глаза и начал:

— Мы возвращались с дежурства…

Под конец рассказа вновь пробила испарина, ладно хоть слушали меня не перебивая, и не было нужды отвлекаться на вопросы. И без того во рту пересохло и мысли путались.

— Так вас не таранили машиной? — уточнил Илларион Валерианович.

— Нет.

Это заявление привело Ефима Яковлевича в состояние немалой ажитации, следователь вскочил со стула и принялся вышагивать по палате.

— Сможешь опознать преступников? — резко выпалил он после этого.

— Нет, было темно.

Как ни странно, мой ответ Субботу всецело устроил, и он обратился к старшему советнику:

— Фотографии, коллега!

Илларион Валерианович отступил от койки, а потом шагнул обратно и продемонстрировал мне две фотокарточки. Лощёный господин лет сорока на одной из них показался смутно знаком, но в ответ на прозвучавший вопрос, не узнаю ли нападавших, я ответил хриплым шёпотом:

— Нет. — И добавил: — И там один точно оператором был.

— В курсе! — отмахнулся Суббота. — Скажи, старшина Ревень в кого-нибудь попал?

— Нет, — уверенно заявил я. — Оператор выставил кинетический щит…

— Но ведь перестрелка продолжилась и после того, как ты оставил старшину?

— Ему прострелили голову! — напомнил Илларион Валерианович.

— Мы не знаем, когда именно это произошло! — возразил следователь комиссариата.

— Я… Я видел, — заявил я, переборов странную слабость.

— Он не отстреливался от преследователей?

Своего ответа я уже не запомнил, да и не был уверен, что ответил вовсе. Отрубился.

Очнулся, такое впечатление, уже на следующий день; судя по заглядывавшим в окно солнечным лучам, — утром. Разбудил громкий спор за дверью, но пожаловали в палату не вчерашние гости, а давешний доктор в компании накинувшего на плечи белый халат капитана Городца.

— Нервотрёпка пациенту на пользу точно не пойдёт! — предупредил врач.

Георгий Иванович только хохотнул.

— Никто его нервировать не собирается.

— Было бы странно ожидать от вашего ведомства другого! — парировал доктор, который определённо имел представление о месте службы посетителя.

Городец это замечание проигнорировал и указал на меня.

— А чего это он у вас к койке примотан? Пациент в сознании и адекватен, а вы с ним как с буйнопомешанным!

Врач раздражённо засопел и покинул палату, буркнув перед тем:

— Сейчас распоряжусь!

Георгий Иванович переставил стул к моей койке и уселся на него, устроив на коленях кожаную папку.

— Доброе утро, Петя!

— Доброе… — вполголоса ответил я и ощутил резкую боль в уголке рта, будто там лопнула губа.

— Ты не напрягайся, — попросил капитан Городец. — Формально я пришёл тебя опросить, но это только предлог. Навестить решил, о здоровье справиться и от Альберта Павловича привет передать.

Я сглотнул и задал самый важный для себя сейчас вопрос:

— С лицом у меня что?

— Лицо у тебя на месте, — ответил Георгий Иванович, раскрыл папку и вытянул из неё несколько фотографий, развернул ко мне изображениями, показал. — Только в обморок не грохнись, а то эскулап меня живьём сожрёт.

Узнал себя на снимках далеко не сразу, но сознания не потерял. Очевидно, фотограф запечатлел меня непосредственно в приёмном покое, куда доставили с места перестрелки, и голову ещё не забинтовали, была видна покрытая волдырями и струпьями кожа. Правая сторона лица не пострадала, да и слева до глаза ожоги не добрались, пострадали только подбородок и скула.

— Думал, всё куда хуже, — сказал я с нескрываемым облегчением.

— Регенерация у тебя на загляденье, через месяц будешь как новенький, — уверил меня Городец. — Это не я сам придумал, это специалисты заключение дали. Так понимаю, ты руку вскинуть успел, вот и уцелел. Нет, кого другого и так до костей прожарило бы, тебя повышенная сопротивляемость организма спасла. Непонятно только, почему пальцы не оторвало; крага сама по себе помочь не могла. Ты, никак, активное заземление задействовал?

Меня передёрнуло.

— Вы это специально, да?

— Адекватность и психическое состояние проверяю, а как же? — с добродушной ухмылкой подтвердил Георгий Иванович. — Новых подробностей не вспомнил?

«Проведать он меня пришёл!» — подумалось мне, и я односложно ответил:

— Нет.

— Да и неважно! — Капитан убрал фотокарточки в папку, им на смену достал новую, показал. — Узнаешь?

В первый миг я и не понял даже, что именно запечатлено на снимке. А как понял — накатила тошнота. По сравнению с этим месивом плоти и щепок моё собственное лицо, можно сказать, и не пострадало вовсе.

— Не узнаю, — выдавил я из себя, усилием воли отогнав видение взорвавшейся под напором кинетического импульса двери конторы. — Но у той девки волосы тоже светлые были, как на снимке. Её там бросили?

— Нет, увезли и добили. Не рискнули к врачу обратиться. А вот тела оператора мы не нашли. С оператором у тебя недоработка вышла. Не так сильно его зацепил, как хотелось бы.

Голова пошла кругом, и я спросил:

— А Карина?

— Мертва, — оповестил меня Георгий Иванович и вздохнул. — Как и старшина Ревень. А тебе просто повезло, что у них времени на контроль не осталось. Небрежно сработали.

— У кого — у них?

Капитан Городец поднял глаза к потолку и вздохнул.

— Фотоснимки вчера показывали? — спросил он после недолгой заминки. — Узнал кого-нибудь?

— Нет. Одного точно где-то видел, а где именно — не скажу.

— Определённо надо с твоей памятью на лица что-то делать, — проворчал Георгий Иванович и достал из папки два снимка. — Ну же! Напряги извилины!

Я присмотрелся и заметил:

— А вчера другие снимки были. Этот вот лощёный был, а худого не было. И да — я обоих точно где-то видел.

— Вспоминай!

Легко сказать — вспоминай! Мало ли где с ними столкнуться мог! В институте постоянно толчея! Хотя нет, если мы и встречались, то определённо не там.

Я присмотрелся к фотокарточкам и нахмурился.

Одному лет под сорок, весь какой-то лощёный и самодовольный. Второй — худой, с длинным носом и тонкими губами, острым подбородком. Этому не больше двадцати пяти, и сразу видно — товарищ бывалый. Уголовник? А где бы я с уголовниками пересечься мог? При патрулировании? Нет, тут что-то другое. Совсем другое, но при этом — близко к первоначальной догадке.

— Полицейские! — выдохнул я. — Точно — они!

— Ну слава тебе господи! — Георгий Иванович от избытка чувств даже глаза закатил. — Уж думал, не вспомнишь, а ведь общался с ними в «Гранд-отеле»! Пусть недолго, но всё же общался. Такие вещи нельзя из памяти упускать.

— Они тут при чём?

— Ну, допустим, Родион Граб тут совершенно ни при чём, — заявил капитан Городец, убрав карточку молодого. — Он из наших, оператор пятого витка, пару лет проработал в комендатуре, затем перешёл в полицейское управление. Отдел нравов, сыскная часть — ничего особенного, продвигался по карьерной лестнице ни шатко ни валко, пока новый обер-полицмейстер его до порученца не повысил.

— Это вроде старшего лейтенанта по-нашему, так? — припомнил я.

— Именно, — подтвердил Георгий Иванович, — но в данном конкретном случае нас интересует Афанасий Цинский, адъютант обер-полицмейстера в чине майора. Понимаешь, всё должно было выглядеть так, будто его послали разобраться с одним дерзким мальчишкой.

Я то ли присвистнул, то ли со свистом воздух в себя втянул, до того оказался ошарашен услышанным. Враз плохо стало.

Так всё из-за той стычки в «Гранд-отеле»? Уже тогда кто-то на меня глаз положил и разменной монетой решил сделать?!

— Злоумышленники инсценировали дорожную аварию, будто бы полицейский автомобиль прижал ваш мотоцикл к обочине, а дальше случилась перестрелка, в ходе которой погиб и патруль комендатуры, и адъютант обер-полицмейстера с личным водителем. Таков был план.

— Но зачем?!

— Стравить корпус с полицейским управлением, зачем же ещё? Вопрос не «зачем», вопрос — «кто». Подумай об этом, вдруг что вспомнишь. Важной может оказаться решительно любая мелочь.

— А как же адъютант? — озадачился я. — Как он вообще там оказался?

— Захватили, привезли, застрелили из табельного оружия старшины. Для оператора обездвижить человека, не причиняя тому вреда, не так уж и сложно.

Я смежил веки и размеренно задышал, а Георгий Иванович поднялся со стула и сказал:

— Выздоравливай, Петя. Загляну ещё как-нибудь на днях.

Мне только и удалось, что выдавить из себя в ответ нечто маловразумительное. Мысли были заняты совсем другим.

В разряде лежачих пациентов я пробыл неделю. Перевязки перемежались физиотерапией и сверхэнергетическим целебным воздействием, а попутно меня ещё и от излишней застенчивости излечили, ибо приходилось не только справлять нужду в утку, но и терпеть гигиенические процедуры. Питался бульонами, сначала кормили с ложечки, потом начал втягивать их в себя через трубку.

Попутно меня пичкали обезболивающим, и если его дозировки постепенно становились меньше, а промежутки между приёмами лекарства — больше, то «Нейтрал-С» как давали, так и продолжили давать — капля в каплю, минута в минуту. Даже заведующему отделением при очередном утреннем обходе на это пожаловался.

Увы, понимания у него я не нашёл.

— Да будет вам известно, молодой человек, — назидательно заявил он в ответ, — что лучше всего организм восстанавливается во сне! Не следует ему мешать и уж точно не стоит заниматься самолечением. Что касается означенного препарата, то он не блокирует доступ сверхэнергии, а лишь исключает возможность сознательного управления оной. Двухнедельный курс пойдёт вам, голубчик, только на пользу.

Что я мог на это ответить? Да ничего. Собственно, меня никто и слушать не собирался: заведующий отделением отправился в соседнюю палату, свита из интернов и врачей двинулась следом. Такие дела.

Впрочем, и через неделю в разряд ходячих я переместился весьма условно, просто увезли на процедуры не на каталке, а в кресле на колёсиках. А дабы предупредить лишнюю активность, отменили обезболивающее вовсе, так что едва на стену от боли в подживающих ранах не полез. Да и в грудине из-за сломанного ребра ныло будь здоров. Но это ещё полбеды — лицо и пальцы чесались просто нестерпимо, от зуда не помогало решительно ничего.

Когда в очередной раз снимали повязки и я потребовал принести зеркало, дабы оценить состояние собственной физиономии, медсестра, прежде чем всё же решилась исполнить эту просьбу, откровенно заколебалась. Оно и немудрено: хоть и знал, чего именно стоит ожидать, всё равно передёрнуло. Струпья, волдыри, отёк, ещё и в цвете всё, не чёрно-белый снимок.

— Не самый тяжёлый случай, огонь куда больше проблем доставляет, — уверила меня медсестра, накладывая повязку теперь уже исключительно на левую сторону лица.

Я лишь понадеялся, что на собственной шкуре проверять разницу не доведётся, и эту тему развивать не стал.

На что я не жаловался, так это на отсутствие посетителей. Захаживали ко мне следователи и дознаватели всех мастей по несколько раз на дню, не обделили своим вниманием и представители контрольно-ревизионного дивизиона. Господин Суббота тоже пару раз с расспросами приходил. Но нет — ничего нового никому я поведать не смог, да и касательно перепалки с обер-полицмейстером показания давал весьма уклончивые, ссылаясь на давность случившегося. В общем, век бы таких гостей не видеть.

А вот кто своим появлением порадовал, так это Лизавета Наумовна. Я глазам своим не поверил, когда она в палату вошла. Правда, тут же услышал знакомый голос за дверью, и улыбку умерил до нейтрально-приличной. Но и так кожа в левом уголке рта лопнуть успела.

— Здравствуй, Петя!

— Здравствуйте, Лизавета Наумовна! — отозвался я, не став приподниматься, — очень уж неприятно ломило в груди, да ещё болел пресс и едва ворочалась левая рука.

Дамочка выставила чемоданчик на стол, окинула меня пристальным взглядом и вопросительно изогнула бровь.

— А что же Филипп не заходит? — спросил я, указав взглядом на дверь.

— Мешать не хочет, — улыбнулась в ответ Лизавета, раскрыла чемоданчик и вытянула из него футляр с иглами.

— У вас всё серьёзно? — поинтересовался я, хоть меня это никоим образом и не касалось.

— У нас всё было серьёзно. А теперь он пытается загладить вину, а я решаю, стоит ли пытаться склеить разбитую чашку. Что, впрочем, не мешает нам получать удовольствие от совместного времяпрепровождения.

Намёк был прозрачней некуда, и поскольку ни о какой интимной обстановке в такой ситуации речи в любом случае идти не могло, я со вздохом произнёс:

— Да зовите его, чего уж там.

Лизавета наклонилась и поцеловала меня в лоб.

— Ты просто прелесть, Петя. — Но при этом и не подумала кликнуть спутника и задрала мне распашонку, прикрыв ниже пояса простынкой. — Не переживай, Филипп просто знакомого встретил. Сейчас зайдёт, потому лежи-ка ты спокойно.

Искусством лежать спокойно за минувшую неделю я овладел в совершенстве, что и продемонстрировал, при этом уточнить всё же не преминул:

— А к чему это всё?

— Ты восьмой день под нейтрализатором, энергетические каналы сейчас предельно расслаблены. Когда ещё такой случай довести работу до эталона представится?

— Скажете тоже — до эталона… — проворчал я, с опаской глянув на иглу в руке Лизаветы Наумовны.

— Уже сказала.

Укола я даже не почувствовал, последовавшего за ним воздействия — тоже. Одна игла, вторая, третья — зубами скрипеть не пришлось. И даже когда пожаловал Филипп и принялся давать указания, какие узлы подтянуть, а какие наоборот — ослабить или сместить в сторону, разве что щекотку ощутил, не более того.

— А почему всегда не так? — поинтересовался я под конец. — Не под нейтрализатором, в смысле?

— Мы просто шлифуем работу, уже проделанную прежде, — пояснил Филипп, сухо попрощался и первым покинул палату.

Я понимающе хмыкнул. Ну да — раньше приходилось то набирать, то сбрасывать потенциал, а сейчас лежал бревно бревном. Впрочем, это не объясняло того факта, что во время непонятной процедуры первую скрипку играл именно Филипп, а Лизавета лишь провела подготовительную работу, а после строго следовала его указаниям.

— Что призадумался? — улыбнулась она, собирая иглы.

— Раньше вы в советах не нуждались.

— Повышаю квалификацию.

Я недоверчиво хмыкнул.

— Он и в самом деле так хорош?

— О да!

И вот это «о да!» немного даже расстроило. Честно говоря, лёгкий приступ ревности испытал, будто бы это восклицание отнюдь не к одним только профессиональным навыкам Филиппа относилось.

Вторая неделя в госпитале оказалась куда как насыщенней первой. Помимо лечения, начались реабилитационные мероприятия, постепенно-понемногу даже стал передвигаться по палате с помощью костыля. Кое-как, еле-еле, по чуть-чуть. Если простреленную голень при этом удавалось поджать и не нагружать, а левая рука и вовсе висела на перевязи, то расслабить пресс никакой возможности не было, и хоть обошлось без проникающего ранения брюшной полости, принявшие на себя удар револьверной пули мышцы от этого меньше не болели.

Ещё заглянула в гости Лия.

— Привет, Петя! — улыбнулась она мне с порога, немного помялась и спросила: — Как самочувствие?

Я несколько растерялся даже, поскольку физиономия к этому времени окончательно облезла и только-только начала обрастать заново. Пусть даже благодаря ежедневным процедурам процесс регенерации шёл равномерно и без образования рубцов, вид у меня всё же был откровенно жутковатый. Лишний раз в зеркало старался не смотреть.

— Заходи! Заходи! — пригласил я бывшую одноклассницу и улыбнулся: — Красавец, да?

Улыбка вышла кривой, приподнял лишь правый уголок рта — приноровился так, поскольку левый постоянно лопался и кровил.

— Ой, брось! — махнула рукой Лия. — Когда Аркаша на спор день на пляже просидел, он куда краше выглядел.

Сказать по правде, утверждение это было не так уж и далеко от истины, и я не удержался — улыбнулся слишком широко с известным результатом. Зараза!

— Тебя как пустили-то? — поинтересовался я, промокнув уголок рта платком.

— Попросилась — и пустили, — пожала плечиками барышня. — Сказали только расспросами не мучить. Я тебе общую теорию сверхэнергии почитаю, чтоб ты совсем уж не отстал, хорошо?

— Вот тебе делать нечего!

— Заодно и сама материал повторю, — рассмеялась Лия, присев на стул. — Так ты не против?

— Нет, конечно!

Самочувствие оставляло желать лучшего, болела голова, зудели ожоги, всего ломало самым паскудным образом, и засыпал эти дни я исключительно после приёма снотворного, но тут под лекцию сам не заметил, как задремал. Думал, Лия обидится, но та на следующий день только посмеялась. Так дальше и пошло.

Лизавета с Филиппом тоже наведывались каждый вечер, перебрасывались незнакомыми терминами и кололи меня иголками, даже нарисовали в районе солнечного сплетения какую-то сложную схему намертво въевшимися в кожу чернилами.

Заведующий первой лабораторией работать молча не умел и ни на минуту не умолкал, но все его байки о жизни за границей касались исключительно каких-то бытовых моментов, о работе он не обмолвился ни словом. Я долго прикидывал, как бы перевести разговор на эту тему, но ничего толкового не придумал и спросил прямо в лоб:

— Скажите, а любой оператор может перенастроиться на другой источник?

— Конечно! — уверил меня Филипп, перехватил возмущённый взгляд Лизаветы и тяжело вздохнул, но от своих слов отказываться не стал. — Любой! — с нажимом повторил он. — Просто потребуется сложная подготовка. К примеру, соискатель должен находиться в одной из суперпозиций. В противном случае чрезвычайно сложно провести все требуемые вычисления, а это многократно увеличивает риск побочных эффектов.

Низкой суперпозицией именовалось нахождение оператора на пике румба, высокой — на пике витка, а экватором, соответственно, позиция между ними по длительности резонанса или выдаваемой мощности.

— А как выбирается виток подстройки? — продолжил я расспросы.

— Он не выбирается, а рассчитывается, — ответил Филипп без всякой охоты. — Не обязательно проходить реинициацию именно в оптимальной точке, но чем сильнее смещение, тем больше дополнительных подстроек придётся пройти впоследствии. Зачастую приходится искать баланс между выигрышем в мощности и сложностью процесса. Однократная подстройка или десяток — есть разница? Ну вот.

Меня всего так и распирало от вопросов на эту тему, но проявил благоразумие и сдержался, не стал вываливать их все скопом. Решил для начала почитать профильную литературу. Срочности в любом случае никакой не было, а перегну палку — и пошлют куда подальше. Тут тоньше действовать надо, подход искать.

Начало третьей недели ознаменовалось долгожданной отменой блокировки сверхспособностей. Наконец-то перестал быть, как выразилась когда-то Юлия Сергеевна, «куском мяса» и вновь стал не человеком даже, а сверхчеловеком, полноценным оператором. Ну — почти полноценным.

— Никаких нагрузок! — наказал заведующий отделением. — И не вздумай самолечением заняться! Узнаю — снова «Нейтрал-С» назначу!

В реальности угрозы я не усомнился и от экспериментов с алхимической печью воздержался. Лечат и пусть лечат, не стоит профессионалам мешать. Тем более что прогресс налицо.

Единственное — отказался от костыля. Думал, не смогу на раненую ногу наступить, но уже к обеду хромать приноровился. Да и пресс заметно меньше болеть стал, будто не к сверхэнергии доступ вернули, а к какому-то живительному источнику. До полного выздоровления оставалось ещё, конечно, как до луны, но теперь выписка уже не казалась чем-то таким уж отдалённым.

И вот о том, что ждёт меня после выписки, я старался не думать. Вернуться к нормальной жизни я хотел, обратно же на службу, мягко говоря, не рвался.

Проклятье! Да что толку от самообмана?! Не желал я к патрулированию улиц возвращаться, одна только мысль об этом просто до чёртиков пугала. Раньше-то из всех передряг целым и невредимым выходил, вот и полагал подсознательно, будто неуязвим и бессмертен. А тут — прилетело. И не в бою, а при банальном выезде. Просто кто-то вознамерился извлечь из моей смерти выгоду и едва своего не добился. Выбери своей целью тогда стрелок не старшину, а меня, и всё — никакие сверхспособности не помешали бы мозги вышибить. Просто повезло. Тогда — повезло, но нельзя же на вечное везение уповать!

От печальных раздумий отвлёк визит Карла. Здоровяк немного замялся на пороге, но тут же поборол нерешительность, прикрыл за собой дверь и подошёл поздороваться.

— Крепенько тебе досталось! — заметил он, протягивая руку.

Я ответил на рукопожатие и привычно уже криво улыбнулся одним уголком рта.

— Да скоро выпишут уже!

— Меня от актива военной кафедры проведать тебя послали, — пояснил студент, присаживаясь рядом с койкой и подмигнул. — Всё официально. Неофициально не пускали, без разговоров от ворот поворот давали.

Усомниться в словах товарища мне и в голову не пришло, и сразу возник вопрос, каким образом удалось договориться с врачами Лии.

Мы немного потрепались, обсудили в том числе и ту злосчастную перестрелку, благо меня заблаговременно поставили в известность, о чём говорить можно, а какие моменты следует опустить. Совсем уж запираться не пришлось, рассказал о случившемся в общих словах.

Под конец Карл расстегнул портфель и выудил из него стопку листов.

— Во! Конспекты! — сообщил он. — Напряг наших, подобрали лекции, которые ты пропустил. Завтра ещё принесу.

— Спасибо!

— Пользуйся!

Карл поднялся, но я остановил его, осторожно поднялся с кровати и доковылял до шкафчика, где были сложены мои личные вещи. Прежде нужды в них не возникало, а тут выгреб всю мелочь и присовокупил к ней две мятых пятёрки.

— Будь добр, купи печенья какого-нибудь или пряников и конфет шоколадных. И пачку чаю чёрного.

Студент глянул на меня с нескрываемым сомнением.

— А тебе можно? Не назначили диету разве?

Я всучил ему деньги и вернулся на койку.

— А это не мне. Гостей угощать буду.

— И меня? — ухмыльнулся Карл.

— Спрашиваешь!

Подумал, не погорячился ли с чаем, но по первой же просьбе мне выдали чайник и пару гранёных стаканов в мельхиоровых подстаканниках. Разве что на сладкое велели не налегать, дабы не перебивал аппетит. Мол, и без того похудел — кожа да кости. Но это они откровенно погорячились, это они меня до инициации не видели.

Когда на следующий день пожаловала Лия, я напоил её чаем, предложил мятные пряники и конфеты «Мишка на севере», а там между делом поинтересовался, как её вообще сюда пускают.

— А думаешь, ко Льву было проще попасть?

— И всё же?

— Ну, я сказала, что мы помолвлены. Жених с невестой — это почти что родственники, а родственникам свидания разрешены, — невозмутимо пояснила барышня и хитро прищурилась. — Ты ведь не против?

Я чуть было чаем не подавился, но не подавился и покачал головой.

— Нет, ну что ты! Видишь же — даже не засыпаю больше, когда вслух читать начинаешь.

— Ещё как засыпаешь! Сопишь в две дырочки! — рассмеялась в ответ Лия.

— Клевета!

Но шутки шутками, а если бы не пояснения бывшей одноклассницы, со всеми этими премудростями я бы точно не разобрался. Она и по общей теории сверхэнергии меня подтянула, и с некоторыми конспектами, которые продолжал исправно приносить Карл, разобраться помогла.

Так вот ещё одна неделя промелькнула. После возвращения сверхспособностей сеансы иглотерапии прекратились, поэтому вдвойне удивился, когда вновь заглянули на огонёк Лизавета и Филипп. Как оказалось, подошло время оценить результаты терапевтического воздействия. И вот тут всё оказалось не очень хорошо.

— Посмотри, — попросила спутника Лизавета Наумовна, — энергетические узлы увеличены. Этот и этот. И вот тут.

Попутно она тыкала в меня пальцем, и я исправно изображал безразличие к этим прикосновениям, что было не так-то и просто. Жизненные силы понемногу возвращались, а последний раз… Последний раз был слишком давно.

Мысль эту не додумал, встрепенулся.

— А разве плохо, если увеличены? Не уменьшены же!

— И атрофия, и гипертрофия являются отклонениями от нормы, этому должны быть причины, — заметил Филипп и провёл надо мной ладонью, а после покачал головой. — Но вот сейчас… Ничего не скажу…

— Они увеличены! — заявила Лизавета, подбоченясь.

— Поверю на слово, в плане диагностики ты мне сто очков вперёд дашь, — покладисто согласился заведующий первой лабораторией.

— С этим надо что-то делать!

Филипп кивнул.

— Тут наверняка есть связь с процессом регенерации повреждённых тканей, попрошу Федору Васильевну взглянуть. Её профиль.

Так вот и получилось, что в один из дней ко мне в палату пожаловала худая женщина, чьё узкое и жёсткое лицо выглядело ещё даже более недовольным, нежели в нашу последнюю встречу.

— Разнагишайся, молодой человек! — потребовала она раздражённо. — Не тяни кота за причинное место! У меня и другие пациенты имеются!

Но вот во время осмотра спешки она себе уже не позволяла — скорее, подошла к нему излишне обстоятельно. Длинными худыми костлявыми пальцами едва давила, где-то и вовсе лишь слегка прикасалась и задумчиво хмурилась, раз за разом повторяя воздействие на одну и ту же область, прежде чем сместиться в сторону.

— А теперь встань и пройдись, — сказала Федора Васильевна уже куда заинтересованней прежнего.

И вот эта внезапная смена настроения меня скорее напугала, нежели воодушевила. Но поднялся с койки, прохромал от стены к стене, а после повторил этот путь уже на пару с мануальным терапевтом, которая контролировала мои движения лёгкими касаниями, будто хореограф танцора.

— Ну, дело ясное! — заявила Федора Васильевна, велев садиться на кровать. — Пока ничего страшного, но медикаментозное лечение тут не поможет, а полагаться на твой самоконтроль не стоит. Он у тебя аховый.

— Чего это? — несколько даже обиделся я.

— Того! — отрезала тётенька. — Думаешь, почему двигательные функции так быстро восстановились? Ты облегчаешь нагрузку на мускулы за счёт сверхспособностей. Поначалу процесс затронет поражённые органы, после распространится дальше. В результате заработаешь деградацию мышечной массы и гипертрофию энергетических узлов. Ничем хорошим это в итоге не обернётся, уж поверь на слово.

— То есть придётся опять глотать «Нейтрал-С»? — вздохнул я, немало обескураженный услышанным.

— Не нужно было прекращать его приём до полного восстановления, а теперь уже поздно! — жёстко заявила в ответ Федора Васильевна. — Теперь надо постараться купировать процесс на начальной стадии.

— И как?

— Упражнения по контролю сверхсилы при минимальной физической нагрузке в течение дня плюс лечебная гимнастика с заблокированными способностями. Подготовлю для тебя программу упражнений, согласую с лечащим врачом и вечером принесу. А пока — лежи и медитируй. Понял?

— Так точно! — невольно вырвалось у меня.

Первым делом я устроился на койке поудобней и потянулся к сверхсиле, принялся набирать потенциал и очень скоро ощутил лёгкое жжение там, где Лизавета Наумовна определила признаки гипертрофированности энергетических узлов. Ощущения были не слишком болезненными, будто соринка в глаз попала или песок в ботинки набился, но погрузиться в лёгкий транс они мешали самым решительным образом.

Это откровенно напрягло, но сначала впасть в уныние помешал визит Карла, затем я попил чай с Лией, а после ужина вновь пожаловала Федора Васильевна, оценила мою технику медитации и даже похвалила её, а затем вручила несколько заполненных машинописным текстом листов с описанием разминки, растяжки мышц, дыхательных упражнений и упражнений по контролю сверхсилы.

— Похоже на йогу, — заявил я, наскоро проглядев полученные записи.

Федора Васильевна кивнула.

— С этого комплекса начинается изучение сверхйоги. Стоит ли переходить к её углублённому изучению, решишь сам, для тебя будет достаточно и азов.

Я присвистнул.

— Меня уже приглашали на занятия йогой как-то. Знаете, есть бухгалтер…

— Миша Горицвет, — сказала тётка, будто выплюнула, — шарлатан и мистификатор, разобиженный на весь белый свет! А его знаменитый гуру — фикция, вымышленное альтер эго!

Я даже глазами от изумления захлопал.

— А как же вырезки и фотографии?

— Газетные утки! А в Пахарте Миша и в самом деле побывал, там йогов пруд пруди — фотографируйся не хочу. — Федора Васильевна вздохнула и снизошла до объяснений. — Видишь ли, Миша оказался столь чувствителен к сверхэнергии, что ни в одну из своих попыток не сумел приблизиться к внешней границе Эпицентра ближе чем на два километра. Но в чём ему не откажешь, так это в упорстве. Он устроился на работу, остался в Новинске и даже разработал теорию, по которой истинную силу обретёт тот, кто последовательно пройдёт инициацию в источниках, начиная от самого слабого.

— Так это он всё просто придумал? — поразился я.

— Не только придумал, но и отправился в Пахарту проверить свою теорию на практике, уж не спрашивай, на какие шиши. Сверхсилы не обрёл, зато привёз весть о великом гуру Махате Атмане.

Тут Федора Васильевна с хрустом отломила кончик ампулы и втянула её содержимое в шприц.

— А это что? — забеспокоился я.

— «Нейтрал-С».

— А его разве колют? Всегда в таблетках или каплях давали.

— Инъекции позволяют вводить минимальные дозы препарата с практически моментальным эффектом. Вся эта химия для печени — ничего хорошего, знаешь ли. А так можешь хоть пары вдыхать — результат аналогичным будет.

И точно — способность к оперированию сверхсилой я утратил практически моментально, а когда после этого привычно уже поднялся с койки, то зашипел от боли и немедленно плюхнулся обратно. Пресс и простреленную лодыжку свело так, словно в раны пальцами ткнули.

— Ну что ж, — многообещающе улыбнулась Федора Васильевна, — вот ты и лишился энергетических костылей, пора приступать к разминке!

И мы приступили, да. Точнее — приступил я, а терапевт контролировала каждое моё движение и растолковывала, как правильно выполнять упражнения.

Вымотался в итоге так, что ни рукой пошевелить ни ногой, но заведующий отделением на утреннем обходе моим состоянием остался доволен, так дальше и пошло. Через две недели я был сочтён достаточно окрепшим для похода на групповые занятия, а после йоги посетил ещё и бассейн.

Случайных людей в столь поздний час там не было, поплавал в своё удовольствие, но вот обратная дорога по пустынным переходам и коридорам доставила немало неприятных минут. Туда я шёл уверенным в себе оператором, обратно ковылял лишённым доступа к сверхэнергии калекой. И, надо сказать, ощущать собственную беспомощность категорически не нравилось. В палате ещё ладно, а появляться в таком состоянии на людях откровенно не хотелось.

Проклятье! Да мне попросту страшно было! Страшно!

Возьмут в оборот — и ни убежать, ни отбиться.

Именно поэтому визиту Георгия Ивановича и Альберта Павловича на следующий день я обрадовался вдвойне. Но виду не подал, ещё и не преминул хмыкнуть:

— Уж думал, забыли обо мне.

— Не надейся, — ухмыльнулся в ответ капитан Городец. — У нас на тебя грандиозные планы!

Альберт Павлович пожал мне руку и улыбнулся.

— Будет тебе, Георгий Иванович. Грандиозные планы канули в лету с тем сбежавшим оператором. Петя, не прими это за камень в свой огород, но не в моих принципах приукрашивать ситуацию, когда того не требуют интересы дела. У тебя были все шансы проявить себя, а ты просто остался жив. Что тоже неплохо, но и только.

— И в свете летних событий у лодочной станции наводит на кое-какие мысли, — добавил Георгий Иванович, но его скуластая физиономия при этом приобрела вполне благодушное выражение. — Да шучу я, шучу!

Круглое мягкое лицо моего институтского куратора осталось невозмутимым, и понять, посчитал ли он высказывание коллеги шуткой, не вышло.

— Не напрягайся, — успокоил меня капитан Городец. — Разведка донесла, что ты на поправку идёшь, вот и зашли проведать. Убедиться, так сказать, лично.

— Что ещё разведка донесла? — уточнил я, сев на койку.

— Через неделю-другую выпишут, — уведомил меня Альберт Павлович.

Не могу сказать, будто это известие так уж сильно обрадовало; спросил:

— А дальше?

— А дальше — по накатанной, — заявил Георгий Иванович и обратился к товарищу: — Какой-то он не слишком радостный, тебе не кажется?

— Кто б на его месте радовался? — с какой-то философской отстранённостью отметил Альберт Павлович и уточнил: — Вопросы, просьбы, пожелания?

— Есть подвижки в расследовании? — поинтересовался я. — Выяснили, кто на нас напал? Нашли их?

Ответом стало синхронное покачивание голов, тогда я немного помялся, затем сказал:

— Мне бы оружие табельное. Можно пистолет, а?

Такого кураторы точно не ожидали и озадаченно переглянулись.

— Зачем? — после быстрого обмена взглядами коротко спросил капитан Городец.

Пришлось поведать о блокировке сверхспособностей на занятиях йогой, и тогда Георгий Иванович покачал головой.

— Извини, Петя, не положено.

А вот Альберт Павлович изрядно огорошил неожиданным вопросом:

— Деньги есть у тебя?

— Мелочь только.

— Пойдёт. Давай.

Я доковылял до шкафчика, выгреб оттуда несколько монет, но куратор забрал лишь десять копеек.

— Владей! — сунул он мне взамен свой танилийский стилет. — Что ты смотришь на меня, как баран на новые ворота? Или ножом владеть не обучен?

— Обучен, — добродушно усмехнулся Городец. — Как не обучен?

Я утопил кнопку, и сбоку из рукояти выскочил узкий клинок сантиметров в двенадцать длиной. Разобрался, как вернуть его на место, потом опомнился и поблагодарил Альберта Павловича:

— Спасибо! — Немного поколебался и всё же спросил: — А вам он точно не нужен?

— У него ещё есть, — усмехнулся капитан Городец и хлопнул товарища по плечу. — Ладно, идём. Увидимся, Петя!

— Минуту.

Альберт Павлович задержался вручить мне потрёпанную книжицу с броским названием «Дворец памяти, или память, возведённая в абсолют» и посоветовал:

— Полистай на досуге.

И они ушли, я же остался гадать, к чему вообще был этот визит.

Неужто и в самом деле просто проведать заглянули?

Дела…

С выпиской, как и предсказал Георгий Иванович, тянуть не стали. К этому времени я уже не стискивал зубы, вставая с койки, и не кряхтел, поднимаясь по лестнице. Размер энергетических узлов вернулся в норму, но мне настоятельно порекомендовали не бросать заниматься йогой, я и не бросил: пока и думать даже не приходилось о возвращении к полноценным тренировкам по рукопашному бою. К тому же из предварявших медитации лекций узнал много нового о взаимодействии сверхэнергии и организма оператора, кое-какие подходы даже на практике применять стал, пытаясь улучшить восприятие и повысить скорость реакции.

Единственное, что раздражало, так это контингент. Едва ли не половина посещавших занятия йогой студентов в той или иной степени относили себя к пацифистам, а когда в зал подходили ученики господина Горицвета, таковых становилось абсолютное большинство. Я эту публику не жаловал, а уж лицезрение председателя студенческого клуба Якова обретению душевного равновесия и вовсе нисколько не способствовало.

А вот с учёбой дела обстояли вполне пристойно. Благодаря конспектам, коими исправно снабжал Карл, от потока я не отстал, а помощь Лии так и вовсе позволила изрядно продвинуться в изучении теории сверхэнергии.

Бывшая одноклассница приходила навестить меня каждый вечер, и не могу сказать, будто обсуждали мы исключительно учебные дисциплины, зачастую просто пили чай и болтали о всяких пустяках. Сам-то я особым красноречием сроду не отличался, так что обычно лишь слушал, кивал и поддакивал в нужных местах. Ну и опять же — что интересного может случиться, если в больничной палате сидмя сидишь? Давал советы по работе с алхимической печью, разве что, да и всё.

О грядущей выписке предупредили за день, тогда позвонил капитану Городцу с просьбой передать с дежурной сменой форму, но тот решил по-своему и прислал за мной машину. Ещё и подрядил занести одежду не кого-нибудь, а Матвея Пахоту.

Тот, всё такой же мощный и подтянутый, сходу облапил меня, но стискивать побоялся, только легонько похлопал широченной ладонью по спине.

— Ну, рассказывай! — И тут же, противореча сам себе, перебил, спросив: — Нет, погоди! Передачка-то от штурмового взвода дошла?

— Да! Спасибо огромное, выручили.

И в самом деле выручили — не пришлось у Карла на печенье и конфеты занимать, аккурат до выписки хватило.

Что удивило — Матвей привёз не форму, а костюм, сорочку, бельё и полуботинки; приказ до него довели именно в таком виде. Пока я одевался, то и дело морщась от боли, вкратце рассказал ему о перестрелке, и громила покачал головой.

— Лихо! — Подумал немного и вздохнул. — Каринку жалко, симпатичная девчонка была.

Я кивнул и погляделся в зеркало. Лицо уже поджило, и последствия ожога стали малозаметны, разве что справа из-за остатков загара оно казалось немного темнее. А вот с пострадавшей при взрыве шаровой молнии кистью всё обстояло не так здорово, там в местах сгибов кожи образовались рубцы, которые никак не рассасывались, ладно хоть уже не лопались и не болели; перчатку надел без всякого труда.

Дальше мы пошли к машине, но, как оказалось, Матвей просто взялся меня проводить, у него самого были дела на военной кафедре.

— Послали эту повышать, как её…

— Квалификацию? — высказал я предположение.

— Не… Общую грамотность, во! А то в училище все малахольные, не берут меня туда обратно.

— Поздравляю! — искренне порадовался я за сослуживца, а тот вдруг придержал за руку и невесть с чего понизил голос.

— Слушай, Петя… Варька последние дни ходит как в воду опущенная, уже несколько взысканий схлопотала. Я пробовал спрашивать, не случилось ли чего, — молчит. Ты же с ней неплохо ладил, узнай, а?

Как по мне, так картина была яснее ясного.

— Василь же не вернулся ещё? Вот и скучает.

— Не! — отмёл эту версию Матвей. — У неё днями что-то случилось, точно тебе говорю. Она сейчас не на дежурстве, будь другом — загляни поговорить. Рассеянный снайпер… Ну, ты понимаешь, да?

Лезть в чужую жизнь нисколько не хотелось, но тут ничего не оставалось, кроме как пообещать:

— Хорошо, поговорю.

Матвей с довольной улыбкой хлопнул меня по плечу и от избытка чувств с силой определённо переборщил; я едва на корточки не присел, до того болезненным уколом отозвалось простреленное плечо.

Ох ты ж…

Пока доехали, растрясло. Пусть и не слишком сильно, но поднялся на второй этаж, морщась из-за ноющей боли в ноге и боку. Постоял немного даже, отдуваясь, прежде чем постучать в кабинет капитана Городца.

— Войдите! — послышалось изнутри, я и вошёл.

— Здравствуйте, Георгий Иванович! Хотели видеть?

Городец смерил меня пристальным взглядом, подозвал к столу, достал из верхнего ящика какие-то бумаги.

— Ознакомься и распишись.

Я вчитался в текст документа и не поверил собственным глазам.

— Меня комиссуют? Как так?!

— А вот так, — хмыкнул Георгий Иванович и протянул авторучку. — Подпись ставь.

Я машинально расписался, без спроса уселся на стул для посетителей и спросил:

— И что теперь?

— Теперь сдай служебное удостоверение и обмундирование, освободи комнату и получи расчёт.

У меня голова кругом пошла, но в то, что мне выпишут вольную и отпустят на все четыре стороны, не поверил ни на миг, поэтому не преминул уточнить:

— И куда потом?

— В вахтёры или дежурные по этажу, — заявил в ответ капитан Городец. — Это уже на усмотрение коменданта РИИФС. Переводим тебя в службу охраны института.

В службу охраны?!

Поначалу меня словно киянкой по темечку приложили, а потом внутри всколыхнулся такой ураган эмоций, что едва над набранным потенциалом контроль не утратил.

Перво-наперво накатило неимоверное облегчение. Да оно и немудрено! Больше не придётся патрулировать улицы и проверять документы. Теперь-то уж точно не подставлюсь под пули! Красота!

Дальше на смену облегчению пришёл стыд за проявленную трусость, а следом вспомнил, как сам свысока поглядывал на вахтёров, и настроение скисло окончательно.

— А курсы?

— Ну ты, Петя, хватил! Свято место пусто не бывает! Давно уже новый человек занимается.

Из-за разочарования и обиды защипало глаза, и в попытке сохранить видимость невозмутимости пришлось даже несколькими глубокими вдохами погрузить себя в лёгкий транс. От Георгия Ивановича это обстоятельство не укрылось, и он ухмыльнулся, встопорщив чёрные усы.

— Назови любимое словосочетание комиссара Хлоба. Быстро!

Требование прозвучало щелчком бича, у меня едва ли не против воли вырвалось:

— Кадровый голод!

— Именно! — подтвердил Городец и откинулся на спинку кресла. — Ты хоть понимаешь, что добиться твоего комиссования было посложнее, чем у голодного волкодава кусок мяса из пасти вырвать? Ну получил бы ты сержанта по окончании курсов, а дальше? Через два года дослужился бы до ревизора, там предложили бы повышение до старшего, чтобы на сверхсрочную остался. И всё. Потолок. А так доучишься до конца семестра вольным слушателем, сдашь экзамены и поступишь в институт по квоте службы охраны. После военной кафедры выпустишься сразу кандидат-лейтенантом. Заодно ума наберёшься. Тебя в таком состоянии улицы патрулировать выпускать… — Думал, капитан упомянет забивание патронов молотков, но он лишь неопределённо покрутил в воздухе кистью и спросил: — Ну, чего смотришь? Или не рад?

Я про себя решил, что процесс восстановления после ранения — дело небыстрое и едва ли комиссар так уж сильно упирался, когда контрразведка решила задействовать выпавшего из обоймы бойца прямо здесь и сейчас. Вопрос лишь в том, какую именно дыру мной собираются заткнуть в институте. Какую и на каких условиях.

— Рад, — осторожно ответил я. — Я — рад. А вам это зачем?

Скуластая физиономия Георгия Ивановича расплылась в улыбке.

— Не сомневайся, мы своего не упустим.

«Мы, — сказал он. — Мы».

Выходит, Альберт Павлович тоже в деле, и у моего перевода хватает подводных камней, но, чего уж греха таить, окажись сейчас выбор, ухватился бы за предложенный вариант руками и ногами. Плевать на подводные камни! И на то, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, тоже плевать! Размен вышел что надо! Стать полноценным студентом — плохо разве? Да ничуть!

Но тут меня снова словно ледяной водой обдало.

— А гарантийное письмо? — с замиранием сердца спросил я.

— Сам как думаешь? Отзовут, конечно, — ухмыльнулся Георгий Иванович. — Но в ближайший месяц-два тебе не до процедур будет, а там посмотрим. Возможно, институт на себя оплату счетов возьмёт, а нет — тоже не беда. Авансовая тысяча не израсходована, остаток сам добьёшь. С учётом причитающейся компенсации за ранение и без посторонней помощи справишься.

Я не слишком-то уверенно кивнул и признал:

— Ну так-то да…

— Вот, другое дело! Хоть дышать начал, — усмехнулся капитан Городец. — Дежурить станешь по две смены в неделю, остальные дни будешь ходить на подготовительные курсы от военной кафедры. Документы о переводе уже у заместителя коменданта, освобождай комнату и дуй к нему. И вот, возьми.

Мне вручили учётную книжку, только не старую, уже изрядно потёртую, а новенькую с броской красной буквой «А» в уголке обложки.

— Но ведь «А» — это… — озадаченно пробормотал я.

— «А» — это абсолют, — пояснил Георгий Иванович. — Мы слегка подкорректировали твой анамнез в части ментальной сопротивляемости. Решили, что так будет лучше.

— Но кто-то же знает…

Городец беспечно отмахнулся.

— Кто знает, тот забудет. А официальный документ — вот он.

— Ну, ладно… — пробормотал я и поднялся, но тут же опустился обратно на стул. — А мне куда съезжать? Институт общежитие хоть даст?

— Уж думал, не спросишь, — хмыкнул Георгий Иванович. — Михаил Попович — знаешь такого? Ему повышенную стипендию назначили, хочет перебраться поближе к институту. Одному это накладно, ищет второго квартиросъёмщика. Ты ведь с ним неплохо ладишь, так?

Я кивнул.

— Неплохо, да.

— Вот и чудесно. Он парень головастый, с учёбой поможет. Ну и ты за ним присмотришь, если что.

Подобный вариант решения жилищного вопроса мне подкинули точно неспроста, поэтому я решил проверить, насколько мой собеседник заинтересован в таком развитии событий.

— Георгий Иванович, я хоть потяну свою часть квартплаты? Какой оклад у вахтёров?

— Нормальный у них оклад, — уверил меня Городец. — И ты как ефрейтор займёшь вакансию старшего вахтёра. За фактически отработанное время рублей девяносто точно выходить станет, а то и сотня. Плюс талоны на питание в столовой.

— А материальная помощь?

— Решим, — ответил Георгий Иванович неопределённой ухмылкой. — Всё, свободен! И да — спецпособия мы уже изъяли, не ищи.

Я попрощался и покинул кабинет, скорее, воодушевлённый таким развитием событий, нежели столь неожиданным поворотом пришибленный. Пусть и придётся на новом месте устраиваться, но не на другой конец страны отправляют. Опять же — перспективы!

Первым делом я дошёл до комнаты и собрал свои пожитки, набив ими фанерный чемоданчик и вещевой мешок. Дальше посидел немного на кровати, переводя дух, огляделся. Не могу сказать, будто своим домом это место всерьёз считать начал, но съезжать буквально в никуда было немного страшновато. Сегодня ещё в больнице переночую, а завтра?

Ещё смущал предстоящий разговор с Варей, но тут уж деваться было некуда — слово дал. Да и вдруг у неё в самом деле беда какая случилась? Василь в командировке, поделиться не с кем. Надо зайти.

Так вот и вышло, что, сдав ключ дежурному, казарму я не покинул и постучался в комнату Вари. Почти сразу изнутри послышалось приглушённое:

— Кто там?

— Это Пётр! — сказал я, повысив голос.

Дверь тут же распахнулась, и Варя уставилась на меня во все глаза.

— Петя? Уже выписали?! — Тут она заметила чемоданчик и встревожилась. — А ты куда это с вещами?

— Переводят в охрану института, — пояснил я.

— Во дела! — удивилась Варя. — Ты заходи! Заходи! Хоть чаем напою. Мы к тебе пытались попасть, так на проходной завернули.

Девичье лицо выглядело осунувшимся и болезненно похудевшим; я опустился на стул и спросил:

— У тебя всё в порядке?

Варю аж перекосило от этого вопроса. Показалось, сейчас заплачет, но — нет, совладала с эмоциями, порылась в тумбочке и протянула мне листок. Это оказалось письмо от Василя, и всё его содержание сводилось к тому, что любовь прошла, но они точно останутся друзьями.

Пока я бегло просматривал послание, Варя не выдержала и зашмыгала носом, принялась вытирать слёзы носовым платком.

— Нехорошо, — вздохнул я, поскольку разлад в отношениях Василя и Вари оказался для меня полнейшей неожиданностью. Василь в своих письмах и словом ни о чём таком не обмолвился.

Девушка махнула рукой и принялась разливать чай.

— Это всё Машка, коза драная, — уверенно заявила она. — Василь вечно на неё слюни пускал, а тут дорвался.

— И что теперь? — поинтересовался я.

Варя только плечами пожала. Не задался, в общем, разговор. Даже пожалел, что заглянул. Толку никакого, лишь душевную рану разбередил.

В итоге я скомкал разговор и потащился на склад. Вручил Михаилу Дмитриевичу обмундирование, заодно и попрощался. К слову, бельё, трико, комбинезон и кеды тот не принял и велел оставить себе, как списанное. Ещё и напутствовал крепким словцом, будто такой вот неожиданный перевод по моей собственной инициативе случился.

Но я не обиделся и не расстроился. Заскочил в канцелярию сдать удостоверение бойца ОНКОР, а в кассе получил не только расчёт, но и компенсацию за ранение в размере трёх окладов. Это и вовсе привело в приподнятое расположение духа. С учётом собственных накоплений и денег, полученных от жутенького старичка Горского, сумма скопилась преизрядная. На обустройство на новом месте хватит с превеликим запасом, даже с учётом немалых, по моим меркам, трат на аренду квартиры. И, если уж на то пошло, своё жильё — большое дело. Будет хоть куда Юлию Сергеевну привести, а, глядишь, и не только её.

Обратно в больницу везти меня никто не собирался, так что я закинул на правое плечо лямки вещмешка, взял в правую же руку чемоданчик да и двинулся на выход. Шёл, немного перекосившись набок, и по сторонам не глядел, Михея заметил, только когда тот меня окликнул. Сначала обрадовался, поскольку с черноволосым носатым парнишкой мы неплохо ладили, затем насторожился — очень уж целеустремлённо и даже нервно тот ко мне спешил.

— Ты сбежал, а Карину убили! — сходу заявил бывший сослуживец.

Левой он будто клещами вцепился в моё плечо, правой замахнулся, намереваясь врезать по зубам, тут-то я его двумя пальцами в солнечное сплетение и ткнул. Простреленный бицепс взорвался болью, но эффект вышел что надо: Михей так и замер с отведённым назад кулаком и приоткрытым ртом.

Ну да — после месяца занятий йогой я несравненно лучше прежнего понимал связь сверхсилы и тела; вызвать точечным энергетическим воздействием временный паралич мышц не составило никакого труда. Это как выбить оператора из резонанса, только наоборот. Наловчился делать первое и понимаешь принцип второго — проблем не будет.

— Не делай так больше, — попросил я судорожно пытавшемуся вдохнуть парня, высвободился из его хватки и зашагал дальше.

Прошёл уже метров десять, когда за спиной послышался надсадный кашель. Ещё через десять метров схлынул адреналин, и я осознал то, на что следовало обратить внимание с самого начала.

«Ты сбежал, — сказал Михей. — Ты сбежал, а Карину убили!»

Захотелось вернуться и выяснить, кто распускает такие слухи, а после потолковать с Городцом, но делать этого не стал. Тут вариантов два: либо опять Барчук воду мутит, либо это и вовсе часть моей новой легенды и теперь с этим жить.

Плевать! Ключевое слово — «жить». Я буду жить. Не все таким похвастаться могут. Далеко не все.