Виталий Мельничук. Семья отважных
В лаконичном донесении о первых боях на границе, опубликованном в июньском номере журнала «Пограничник» за 1941 год, сообщалось, что на одном из участков 13-й заставы Каларашского погранотряда «мужественно сражалась с фашистскими налетчиками жена заместителя начальника заставы по политчасти Татьяна Сова». Строки эти запомнились, но окончательно толкнуло на поиск письмо из Молдавии о том, что в приграничных молдавских селах Саратены, Обилены, Нимцены доныне живет молва о Татьяне Сове, отважной жене замполита заставы…
И я стал искать в архивах сведения о младшем политруке Тимофее Ульяновиче Сове и его жене Татьяне Григорьевне, узнал, что родом они из села Яковлевка, под Харьковом. Но на сорок втором годе все обрывалось. Немногие оставшиеся в живых ветераны Каларашского погранотряда тоже ничем не могли помочь. К кому еще обратиться? К красным следопытам! Тогда и написал я пионерам Яковлевской школы письмо с просьбой узнать что-нибудь о семье бывшего пограничника.
Через неделю получил ответ: «Очень обрадованы вашим боевым заданием. Будет сделано!» А еще через неделю новое письмо: «Отряд красных следопытов Яковлевской школы докладывает: ваше задание выполнено! Сейчас возвращаемся из Мерефы, от сестры Татьяны Совы. Остановились на опушке, на костре печем картошку и пишем вам письмо. Тимофей Ульянович и Татьяна Григорьевна живы. Они в Днепропетровске…»
Так ребята помогли мне найти героев войны. Вскоре я встретился с ними и услышал их рассказ о незабываемых годах Великой Отечественной, о ее первых опаленных днях…
* * *
В субботу вечером 21 июня младший политрук Сова, как обычно, стал собираться на границу. Таня уже привыкла к тому, что Тимофей каждую ночь часа на три уходит в дозор. Но на этот раз ей бросилось в глаза, что он готовится особенно тщательно.
— Когда вернешься, Тима?
— Только к утру.
Младший политрук был, как всегда, спокоен. Ни взглядом, ни слоном ему не хотелось тревожить жену, хотя из штаба отряда уже был получен приказ: быть в повышенной боевой готовности, возможно вторжение. С начальником заставы лейтенантом Алексеем Давиденко они предприняли все необходимое. По приказу коменданта Давиденко будет всю ночь на заставе, а он, Тимофей, — на участке во главе усиленного пограничного наряда с ручным пулеметом.
Проводив мужа до калитки, Таня вернулась в избу. Безотчетная тревога охватила ее. Впрочем, основания для беспокойства давали не только слухи, ходившие по селу, но и приметы куда более важные: всю последнюю неделю пограничники заставы днями и ночами рыли окопы…
Не зажигая огня, Таня присела к столу, обвела тоскливым взглядом полупустую комнатку, которую они с Тимофеем сняли у местного жителя Ивана Снигура. Своей квартиры у них не было, да и застава пока еще размещалась в палатках. Но скоро эта неустроенность должна была кончиться. Рядом с Саратенами, в четырехстах метрах левее села, вырос типовой комплекс заставы. На завтра назначено переселение туда, сегодня уже перенесли в казарму часть имущества.
Под утро Таня забылась тревожным сном, и приснилось ей, будто она снова в Харькове, где училась в медицинском техникуме… Оглушительный взрыв прервал забытье, она вскочила, не понимая, что происходит. Где-то на улице страшно громыхало, изба дрожала, со звоном сыпались стекла.
Быстрее на заставу!..
Лейтенанта Давиденко она нашла в окопах. Над головой с ревом проносились на восток самолеты, где-то в стороне Бужор ухали взрывы. В Саратенах горело несколько домов.
— Алексей Леонтьевич, что творится?
— Война началась.
— А где Тима?..
— На границе. Бой ведет, — отозвался Давиденко. — Вот что, Таня, собирай вещи и уезжай в тыл. Я уже приказал готовить повозку.
— Как? Даже не попрощавшись с Тимой?
Давиденко рассеянно глянул на нее и, не сказав ей больше ни слова, пошел по окопу, отдавая команды.
«Что с Тимой? Жив ли он?» — думала Таня, и слезы навертывались на глаза.
Младший политрук Сова 21 июня в 23 часа вышел с девятью бойцами к берегу Прута на левом фланге участка заставы. Пограничники залегли у дамбы в ивняке. Были отчетливо слышны приглушенные голоса на другом берегу, лязг металла, всплески воды. Фашисты, видимо, подтянули крупные силы, а у пограничного дозора всего десять человек, ручной пулемет, девять винтовок да по пять гранат на каждого.
Сова позвонил на заставу, доложил лейтенанту Давиденко обстановку и с его разрешения вызвал к дамбе наряды левого фланга.
Уже стало светать, когда на противоположном берегу притихли.
Тимофей думал о Тане. Из головы не выходило: почему осталась на заставе, а не уехала в Харьков?.. На недавнем совещании в комендатуре советовали жен и детей отправить в тыл. Но совет — не приказ…
Полгода назад, увозя Таню из Харькова на границу, Тимофей тревожился: удовлетворит ли ее жизнь в глуши? Много внимания ей уделять он не сможет, служба есть служба.
Но Таня не стала скучать. Она лечила больных в окрестных деревнях. Руководила пионерской организацией, на заставе увлеклась стрельбой и верховой ездой. У нее появилась «своя» лошадь по кличке Косынка, на которой она лихо скакала, удивляя даже опытных кавалеристов.
Мысли о Тане внезапно оборвал гул самолетов, вынырнувших откуда-то из-за Прута. Бомбардировщики с черными крестами пронеслись над головой, и в следующую минуту утреннюю тишину раскололи взрывы бомб. От артиллерийской канонады задрожала земля.
А затем на реке появились вражеские лодки и плоты с солдатами. На солдатских касках играли багряные блики поднимавшегося над горизонтом солнца.
Тимофей осмотрел свою группу. Все лица были обращены к нему: бойцы ждали, что он скажет.
— Держитесь спокойнее, братцы. Слушать мои команды. Когда лодки пересекли фарватер, младший политрук приказал открыть огонь. Ударили пулемет и винтовки, передняя лодка опрокинулась, два плота столкнулись и преградили путь остальным. Под градом пуль фашисты падали в воду.
Первая попытка врага форсировать Прут провалилась. Не удалась и вторая. Но патроны у бойцов уже были на исходе. Когда гитлеровцы предприняли третью попытку, их встретили только гранатами. Это несколько задержало, но не остановило высадку. Справа и слева от дамбы противник начал массовую переправу.
Тимофей позвонил на заставу:
— Потерь не имею. Боеприпасы кончились. Можем драться только штыками.
Давиденко, помедлив, ответил:
— Отводи свою группу к заставе.
От дамбы было видно, что село горит. Черный дым окутал Саратены. «Что с Таней?» — хотел спросить Тимофей, но удержался. Надо было думать, как вывести свою группу из образовавшегося мешка. Справа и слева гитлеровцы уже продвигались вперед и направлялись к месту новой заставы, обходя заболоченную старицу, покрытую зарослями камыша. Пограничникам оставался единственный путь на заставу — через болото. Тимофей повел их этим путем, и они опередили врага.
Добравшись до переднего края обороны, младший политрук доложил начальнику заставы о прибытии группы. Тут же увидел Таню.
— Ты живой… Не ранен? — плача, обнимая мужа, приговаривала она.
— Зачем ты здесь? — Тимофей слегка отстранил ее от себя, стесняясь бойцов. Она стояла перед ним, смущенная от его суровости, но в ее глазах он увидел не только тревогу за него и нежность, но и нечто новое: твердость, решимость.
— А где же быть фельдшеру? Здесь уже перевязочный пункт организован. Буду вместе со всеми.
Тимофей посмотрел на ее непокрытую голову, легкое платье, туфли на каблуках, — ну и боец…
Давиденко, как всегда, подтянутый, спокойный, в глазах — решительность. Без лишних слов сказал Тимофею:
— Рад, что все вернулись живыми и невредимыми. Давай за дело. Бери свою группу и иди на правый фланг опорного пункта, а я — на левый.
Но Тимофей посоветовал собрать все силы на левом фланге, против которого сосредоточивалась основная масса солдат врага. Давиденко согласился с предложением замполита и оставил на правом фланге только одно отделение с ручным пулеметом.
Фашисты сосредоточивались у протоки, тянувшейся от старицы по всему левому флангу. Застава молчала, чтобы преждевременно не раскрыть свою оборону. Гитлеровцы повзводно стали переходить протоку вброд. Видя, что по ним никто не стреляет, они осмелели и пошли толпой. Те, кто выбрался на берег, спокойно выливали воду из сапог, выжимали брюки. Потом послышалась команда офицера, и около сотни солдат, развернувшись в цепь, двинулись в направлении новой заставы.
— Не стрелять! — приказал Давиденко. — Пусть подойдут ближе, подставят свой фланг.
Когда вражеская цепь оказалась почти на прямой менаду опорным пунктом и пустыми постройками заставы, лейтенант скомандовал:
— Огонь!
Застрочили пулеметы, загремели винтовочные залпы. В мгновение ока вся рота оказалась на земле. Потом стало видно, как уцелевшие гитлеровцы перебежками отходят к протоке, бросаются в воду.
Давиденко приказал прекратить стрельбу, и противник, так и не разгадав, где основные силы пограничников, обрушил ожесточенный огонь на территорию новой заставы.
Между тем у протоки продолжали накапливаться подразделения гитлеровцев. Враг явно готовился к решительной атаке. Попытаться бы расстроить ее, но ружейный огонь на таком расстоянии мало что даст… Тимофей вспомнил о десяти снайперских винтовках, но накануне вечером их отнесли на новую заставу.
Сова посоветовался с Давиденко. Решили послать за винтовками трех добровольцев — самых сильных и ловких. Но когда Михаил Епишкин, Борис Шалыгпн и Василий Золотенков выскочили из траншеи и перебежками бросились к новой заставе, от протоки по ним ударили тяжелые пулеметы.
— Назад! — приказал Давиденко. Пограничники вернулись.
— Разрешите мне пойти за винтовками.
Лейтенант Давиденко обернулся к подошедшей к нему Татьяне Сове.
— Сейчас не до шуток.
— А я и не шучу. Меня могут принять за крестьянку…
— Отставить. Идите на перевязочный пункт.
Таня молча подбежала к старшине Бизякову, взяла у него ключи от казармы и выскочила из окопа.
Все замерли и лишь молча следили за ней.
Когда Таня была уже далеко от окопа, со стороны протоки донеслись редкие хлопки выстрелов, но было трудно понять, по ней ли стреляют. Таня добежала до крыльца, скрылась в казарме… Томительно тянулись минуты. Но вот Таня показалась на крыльце с большим свертком в руках. Сначала побежала, а затем перешла на шаг, сгибаясь под тяжестью ноши.
Она успела пройти уже полпути, когда от протоки застрочили пулеметы. Таня снова побежала, прижимая к груди тяжелый сверток. И вдруг споткнулась и упала. Но тут же поднялась и снова побежала. Справа и слева от нее пули взбивали пыль…
Когда Таня упала уже совсем близко, Тимофей не выдержал и вскочил на бруствер.
— Куда? Назад! — закричал Давиденко.
Двое бойцов успели схватить Тимофея за плечи и ремень и не дали броситься под пули.
А Таня поднялась и побежала снова. Вот она уже у траншеи. Сержант Епишкин и ефрейтор Шалыгин выскакивают ей навстречу и только успевают подхватить ее на руки, как Татьяна теряет сознание. Епишкин развертывает портьеру, и пограничники видят четыре снайперские винтовки.
— У одной приклад пулей раскололо, — тихо говорит Епишкин. Медленно приходившее сознание постепенно возвращало Таню к действительности. Она открыла глаза и увидела склоненное над нею бледное лицо Тимофея.
— Ты не ранена?..
— Кажется, нет.
— Сумасбродка!..
— Не ругайся, Тима, мне было так страшно, — прошептала она. Слезы текли по ее щекам, плечи вздрагивали, как в лихорадке.
Алексей подошел сзади, присел на корточки возле Тани, молча пожал ей руку и улыбнулся. Потом встал, оглядел пограничников.
— Там, где прошла женщина, боец и подавно должен пройти, — произнес он. — Кто пойдет за остальными винтовками?
Откликнулись все. Алексей послал троих. Снова застучали вражеские пулеметы, но теперь положение изменилось. У пограничников появились снайперские винтовки, их раздали лучшим стрелкам, и вскоре пулеметы противника замолчали.
Бойцы, посланные на новую заставу, благополучно вернулись и принесли остальные шесть снайперских винтовок и несколько ящиков с патронами и гранатами.
В это время наблюдатели доложили, что на правом фланге из-за болота появились два взвода противника. Давиденко перебросил на правый фланг второе отделение с пулеметом.
Начался сильный артиллерийский обстрел, снаряды рвались впереди и позади окопов, от осколков и пуль осыпались траншеи, едкий дым от горящих домов застилал все вокруг. Еще не замолчала вражеская артиллерия, как батальон гитлеровцев, выйдя из-за старицы, развернулся и тремя цепями пошел в атаку. На левом фланге в тыл заставы прорвался взвод фашистов.
Создалось отчаянное положение.
— Выход один, — сказал замполит начальнику заставы, — давай мне одно отделение с переднего края, и я пойду с ним в тыловую траншею. Продержимся час-другой, а там подоспеют наши части.
— Действуй, комиссар.
Начался бой в окружении. Оставался только узкий коридор, соединявший опорный пункт заставы с селом. Появились раненые, пока их было трое. Возле них хлопотала Таня.
По «коридору» на помощь к пограничникам стали подходить мужчины и парни из села. Они просили дать им хоть какое-нибудь оружие. У старшины Бизякова нашлись старые трехлинейки.
Группе младшего политрука Совы пришлось тяжело. Враг догадывался о ее малочисленности и остервенело атаковал, пытаясь в лоб взять позицию отделения. В момент, когда фашисты были уже перед самой траншеей, у Шалыгина случилась задержка в пулемете.
— Ну что же ты, Боря? — стараясь перекричать пальбу и крики атакующего врага, воскликнул политрук. — Ребята, гранатами — огонь!..
Полетели гранаты. Ожил пулемет Шалыгина. Раскатисто гремели ружейные залпы. Атака фашистов захлебнулась. Остатки вражеского взвода откатились назад, но на помощь им подоспел еще взвод, накатывалась новая атака.
— Ишь ты, вернулись, забыли спросить, как нас зовут, — зло смеялся Шалыгин. Цыганские глаза Бориса лихорадочно блестели, густые черные пряди выбились из-под фуражки на лоб и сделали его смуглое лицо мальчишески озорным. Он вылез по пояс из траншеи и, показав фигу наступающим, крикнул:
— А вот этого не хотите?!
Он был ленинградец, из детдома. Невысокий ростом, крепкий, всегда веселый, острый на язык.
— Вот как нас зовут! — скрипнул Шалыгин зубами и застрочил из пулемета.
На переднем крае тоже шел ожесточенный бой. Давиденко пытался связаться с Бужорами, где находилась комендатура, попросить поддержки, но связи не было с самого утра. Поколебавшись, он подошел к Тане:
— Я бы послал в Бужоры кого-нибудь из бойцов, но, сама видишь, каждый на счету. Помоги.
По ходу сообщения Таня пробралась за село, где в укрытии находились лошади, вскочила на Косынку и поскакала в Бужоры.
В комендатуре она никого из командиров не застала. Ей сказали, что все на границе, ведут бой у села Коту-Мори.
— А не слышно, где Красная Армия? — спросила она у телефониста.
Боец пожал плечами.
Той же опасной дорогой Таня вернулась на заставу. Лейтенант Давиденко, с нетерпением ожидавший добрых вестей, помрачнел, услышав рассказ Татьяны, но тут же крикнул бойцам:
— Крепче держитесь, ребята. Поддержка вот-вот должна подойти!
Спустя час из тыла действительно подошли подразделения Красной Армии, совершившие шестидесятикилометровый марш. Они с ходу ударили по противнику и прижали его к Пруту на всем участке заставы.
* * *
29 июня пришел приказ отойти на новый рубеж.
Отходили к Днестру. Когда подходили к Оргееву, в небе появились «юнкерсы». Лейтенант Давиденко приказал занять оборону и окопаться.
Ждать долго не пришлось. Со стороны большака, прикрываемого 13-й заставой, вырвались гитлеровские мотоциклисты. Их было больше двадцати. Враг рассчитывал с ходу вклиниться в район обороны комендатуры и рассеять пограничников. Но фашистов встретил ружейно-пулеметный огонь. Многие мотоциклисты сразу покатились в траву, остальные продолжали мчаться вперед, ведя на ходу яростную стрельбу. За мотоциклистами подходили новые силы. Перевес на стороне врага был не менее чем трехкратным.
Показались бронемашины. Одна из них пошла прямо на заместителя политрука Золотенкова. Метрах в десяти от него в пулеметной ячейке находился Шалыгин.
— Вася, не робей! — крикнул он Золотенкову. — Ломай ее связкой!
Золотенков зажал в руке связку гранат, приподнялся и швырнул ее, но вдруг ткнулся лицом в бруствер. В следующее мгновение раздался оглушительный взрыв. Бронемашина вздыбилась и рухнула на бок с развороченным бортом. Из нее повалил рыжий дым.
Заметив Золотенкова, неподвижно уткнувшегося в бруствер, Таня поползла к нему под градом пуль. Издали трудно было догадаться, что это женщина: ее уже зачислили в штат комендатуры на должность старшего военфельдшера, и она носила военную форму. Добравшись до Золотеикова, Таня приподняла его голову и перевернула бойца на спину: пулевое ранение в грудь. Вся гимнастерка в крови. Но еще жив!
Быстро разрезав у Золотенкова окровавленную гимнастерку, Таня забинтовала ему грудь и, положив его на плащ-палатку, потащила в тыл.
Яростно сражались пограничники. Были подбиты еще две бронемашины и уничтожено несколько десятков гитлеровцев. Иван Абрамов и Егор Полухин были трижды ранены, но продолжали вести огонь. В критическую минуту лейтенант Давиденко и младший политрук Сова подняли заставу в контратаку, их примеру последовала вся комендатура, и враг отступил.
Вечером хоронили погибших бойцов. На митинге выступил Тимофей Сова. Произнесенные им слова кипели в груди у каждого пограничника.
— Придет час расплаты, — сказал Тимофей. — Мы ничего не забудем и не простим врагу. Мы еще вернемся на родную границу. Лучшие из нас не даром отдали свою жизнь. С нами партия! Мы победим!
Еще короче было выступление Бориса Шалыгина:
— Над могилой павших товарищей клянусь до конца мстить фашистам. Я подаю заявление в партию, чтобы завтра идти в бой коммунистом.
В тот вечер в парторганизацию комендатуры поступило сорок восемь заявлений.
Уже стемнело, когда военком комендатуры Серафим Насонов зашел в медпункт навестить раненых, поговорить с бойцами. Уходя, сказал Тане Сове:
— Никогда бы раньше не подумал, что в такой хрупкой девчушке может оказаться столько мужества. Самые мужественные сегодня подали заявления в партию. А что ты думаешь на этот счет?
Таня вспыхнула:
— Я бы с радостью, но кто же даст мне рекомендации?
— Я первый, — сказал Насонов. — У нас в комендатуре не найдется человека, который бы не поручился за тебя.
На другой день, уже в Оргееве, в час недолгого затишья, провели партийное собрание. Татьяну Сову, Бориса Шалыгина и еще нескольких бойцов приняли кандидатами в члены партии.
* * *
Каларашский погранотряд в составе 9-й армии в силу обстоятельств выполнял роль арьергарда, то и дело вступая в бои с передовыми подразделениями фашистов.
Комендатура, в которую входила 13-я застава, оказалась на одном из самых тяжелых участков. Своих сил у комендатуры было мало. Но по пути к ним присоединялись отставшие от своих частей пулеметчики с пулеметами, артиллеристы с орудиями и даже танкисты с танками. Комендант старший лейтенант Антон Валькевич принимал их под свое командование, и постепенно у пограничников оказалось восемь танков, две батареи полковых орудий, три бронемашины.
В начале августа остановились у села Песчаного, на севере Одесской области. Антон Валькевич стал готовиться к обороне: приказал вырыть три линии траншей, танки зарыть в землю в центре обороны, батареи расставил на флангах.
Два дня и две ночи шла напряженная работа, люди выбились из сил, но оборона была готова к сроку.
Впереди расстилалось пшеничное поле. Боевое охранение, прикрытое стеной золотистых, налитых зерном колосьев, высматривало врага…
Около полудня на дороге, пересекавшей поле, появились мотоциклисты в сопровождении двух бронемашин. Это была вражеская разведка. Валькевич не хотел раньше времени раскрывать противнику свою оборону и приказал не стрелять. В бой вступило только боевое охранение — пятеро бойцов во главе с Борисом Шалыгиным. Борис дал несколько длинных очередей из пулемета, два передних мотоциклиста кубарем полетели в кювет.
Фашисты не предполагали встретить здесь кого-нибудь. У передней бронемашины поднялась крышка люка, из него высунулся офицер. Поднес к глазам бинокль и водит по сторонам. Шалыгин хлестнул пулеметной очередью по люку, и офицер свесился вниз.
Гитлеровцы скоро поняли, что им преграждает путь горстка советских бойцов. Дерзость этой горстки привела их в бешенство. Они развернули бронемашины и стали прочесывать пшеницу.
Алексей Давиденко по распоряжению Валькевича послал связного передать Шалыгину, чтобы отводил свою группу назад.
— Отходите, я прикрою вас, — сказал Шалыгин товарищам, находившимся с ним.
Никто не тронулся с места. Все понимали, на что идет Шалыгин.
— Ну что стоите?! — прикрикнул он на них. Затем усмехнулся. Лихорадочные огоньки сверкнули в его черных глазах. — Мне легче, чем другим, по мне панихиду служить некому.
Он бросился вперед, туда, где шуршали в пшенице сапоги фашистов. Борис перебегал в пшенице с места на место и косил гитлеровских солдат длинными очередями. Над ним свистели пули, одна впилась ему в ногу, но и раненный, он продолжал бой. Он играл со смертью, презирая ее. В момент, когда вторая пуля, ударив грудь, опрокинула его на спину, рядом проходила бронемашина. Фашист-водитель развернул ее и повел на Шалыгина.
Сразу все затихло в пшенице. Гитлеровцы выехали на дорогу и скрылись.
Узнав о гибели Шалыгина под колесами бронемашины, младший политрук Сова замер, кровь отхлынула у него от лица. Он медленно снял пропыленную, пробитую пулями зеленую фуражку, за ним и все бойцы заставы обнажили головы. Минуту стояли молча. Потом Тимофей прошептал:
— Прощай, Боря. Мы живы только потому, что у нас есть такие бойцы, как ты. Мы золотом напишем твое имя в списках коммунистов, не вернувшихся с войны.
Из-за пшеницы показались танки. Развернулись широкой цепью и идут прямо на передний край обороны комендатуры, а за ними движутся густые цепи автоматчиков.
Старший лейтенант Валькевич приказал артиллерии открыть огонь. Первыми заговорили танки, зарытые в землю. Они били прямой наводкой. Потом загрохотали полковые орудия, застрочили пулеметы, загремели винтовочные залпы, отсекая вражескую пехоту от танков. Загорелась одна стальная громада с паучьими крестами на башне, потом другая, третья… Но враг продолжал наступать, не считаясь с тяжелыми потерями. И пограничники несли большой урон. Уже были выведены из строя четыре танка, замолкла батарея на правом фланге. К вечеру фашисты ввели в бой новые силы — десять танков и роту автоматчиков. Завязалась смертельная схватка.
Решив, что санинструктор справится с ранеными в хате и без нее, Таня уговорила военкома Насонова взять ее на танкетку и с ним доехала до третьей траншеи. Здесь Насонов оставил Таню, а сам поехал вперед. Валькевич готовил контратаку силами 12-й и 13-й застав. В критической обстановке военком вместе с младшим политруком Совой решили возглавить бой.
Перебежав через поле, Таня оказалась у второй траншеи и стала разыскивать раненых. Она видела, как вражеские танки и автоматчики ворвались в первую траншею, как отступили бойцы комендатуры. Над полем боя стоял сплошной грохот.
В сгустившихся сумерках на правом фланге, куда уехал Насонов и где с самого начала боя находился Тимофей, послышалось знакомое, родное «ура!». 12-я и 13-я заставы перешли в контратаку.
Таня пошла по траншее на правый фланг, но по пути ей приходилось задерживаться, чтобы перевязать раненого и доставить его в безопасное место. Пока добралась до правого фланга, стало уже совсем темно. Стрельба заметно ослабела. Тогда Таня, уже не остерегаясь, направилась туда, где, как она полагала, должны быть контратакующие заставы. В темноте наткнулась на стонавшего раненого. Наклонилась к нему — начальник штаба комендатуры Наумов. Осколочное ранение в бедро, потерял много крови. Быстро сделала перевязку и стала думать, как доставить Наумова в село. Начальник штаба рассказал позже о гибели военкома Насонова, сраженного вражеским снарядом.
Вдруг справа послышался гул мотора. Таня всмотрелась в темноту и с трудом различила танк. Фашистский! Ползет прямо на них… Она подхватила под мышки Наумова, отползла с ним к воронке и притаилась в ней. Танк пролязгал гусеницами совсем рядом и круто повернул в сторону. Затем Таня помогла Наумову выбраться из воронки, подставила ему свое плечо, и они побрели в сторону села.
Она не помнит, долго ли они шли. возможно, лишь несколько минут, но Тане они показались вечностью. Неожиданно перед ними оказался овраг, но она поняла это только тогда, когда вместе с Наумовым скатилась в него.
Танк ушел. Наступила тишина. Даже выстрелов не было слышно. Выбравшись из оврага, Таня и Наумов медленно побрели по нолю. Темная южная ночь поглотила все, где свои, где чужие — не понять. Время от времени Таня останавливалась и кричала в черную пустоту:
— Есть кто раненый?..
Удалось найти пятерых бойцов. Она перевязала их, и дальше все отправились вместе.
Минут через двадцать их подобрала полуторка и повезла в ближайший городок.
Недолго ехали они в темноте. Вдруг неведомо откуда залетевший снаряд разорвался перед самой машиной…
Наутро Тимофею сообщили: Таня убита.
Он не поверил. Спрашивал всех: «Кто видел ее убитой?» Двое подтвердили: взорвался снаряд, машина полетела в кювет, все погибли. Другие говорили, что машина подорвалась на мине…
Младший политрук Сова не помнил, куда он шел, когда его остановил Антон Валькевич.
— Я сейчас из больницы, — сказал он.
Тимофей плохо слушал коменданта, в ушах звенело одно: Таня убита…
— Я сейчас из больницы, — повторил Валькевич. — Раненых проведал. Жена привет тебе передает.
— Спасибо, — вяло ответил Тимофей и вдруг вскричал: — Как — жена? Сказали же, что она убита!..
Широко раскрытыми глазами, в которых были и надежда, и только что оглушившая его боль, и боязнь новой ошибки, смотрел он на улыбавшегося коменданта.
— Жива твоя Таня. И долго будет жить. Всего только контузия. Отважная она у тебя. И счастливая.
