После того как Сабина и Тина разделились, патер повел Сабину по разветвленным переходам. Она увидела кухню, столовую, общую комнату, спальни, швейную мастерскую и прачечную, библиотеку и комнату отдыха и досуга.

Спустя часа полтора, за которые Сабина узнала много фактов из истории монастыря, они снова вышли наружу. Рядом с фонтаном с ручным насосом она увидела цветник и аптекарский огород с десятками клумб, а за ними узкое картофельное поле, свекловичные поля и хлев для овец. Затем они прошли мимо теплицы и поливной установки для фруктового сада и огорода. Монастырь со всей территорией походил на автономное поселение на самообеспечении вдали от какой-либо цивилизации. Удивительно, что растения плодоносили при таком скудном солнце. В любом случае влаги они получали достаточно.

– В 70-е годы монастырь переживал расцвет… – Патер умолк, вероятно заметив, сколь неуместно прозвучали его слова. – Я имею в виду, в то время в монастыре жило еще более восьмидесяти монахинь и около двадцати пяти девушек и молодых женщин в интернате, – быстро добавил он. – После окончания школы большинство женщин, у которых был только физический недостаток, приносили обет и становились монахинями. Женщины с умственными отклонениями отправлялись – как мы сейчас сказали бы – в мастерские для лиц с ограниченными возможностями.

– А сколько монахинь здесь сегодня? – спросила Сабина.

– Ну, интерната больше нет, а в монастыре живут только пятьдесят монахинь. – Патер остановился. – Так, вот здесь парник. – Перед ними находилась церковь с остроконечной башней, к которой примыкало двухэтажное здание. – В колокольне была винтовая лестница, чтобы попасть на верхний этаж парника.

Церковь и колокольню отремонтировали, но бывшее кирпичное здание рядом почернело от огня, который, похоже, бушевал здесь, как дьявол. Крыша, оконные и дверные рамы были преимущественно из дерева и узнаваемы лишь фрагментарно.

– Я подожду здесь, – сказал патер. – Вообще-то здание с тех пор опечатано пожарной службой. Будьте аккуратны и не провалитесь.

– В доме есть подвал?

– Нет, лишь частично сохранившийся деревянный пол.

Сабина ступила на порог бывшего интерната. Хотя прошло столько десятилетий, ей показалось, что она все еще чувствует запах обгоревшего дерева. Ветхие черные доски на полу, уцелевшие при пожаре, были окончательно разрушены дождем и снегом, которые проникали через дырявую крышу. Пол выглядел как минное поле из трясины и черного ила. Без резиновых сапог Сабина не решалась пройти внутрь ни на метр.

От бывшей лестницы остались только металлические перила; доступ на верхний этаж был невозможен. Обычно в таких зданиях разрастались сорняки, плющ и мох. Или гнездились птицы и мыши. Но здесь не было ничего, кроме гробовой черноты.

Через отверстие, в котором больше не висела дверь, Сабина смогла заглянуть в соседнее помещение. Подсвечивая фонариком в телефоне, она пыталась разглядеть побольше. Вдоль стены в ряд там стояли ржавые каркасы кроватей с металлическими пружинами. Сабина всматривалась в сумеречный свет, и ей казалось, что она слышит крики и всхлипывания молодых женщин и стоны мужчин. Чувствует запах пота, крови, спермы и слез, которые впитали в себя простыни.

Она сглотнула горечь, подступившую к горлу, и вышла наружу, взглянула на небо и сделала глубокий вдох. Шлюхи Сатаны. Сколько из них еще живы, как Магдалена Энгельман? Она подумала о беседах, которые сейчас проводила Тина. Если им повезет, они это узнают.

В конце концов Сабина снова направилась к патеру Михаэлю Хассу, который стоял у кустов томатов и ежевики и наблюдал за ней.

– Вы не знаете, в том пожаре кто-нибудь погиб? – спросила Сабина.

– Из рассказа настоятельницы я точно помню дату. Девятое мая тридцать семь лет назад. Тогда в горах разразилась жуткая гроза. Молнии достигали долины, били в лес – а одна попала в колокольню. Якобы в считаные секунды церковь и прилегающее здание парника были в огне. Но все, кто находился внутри, успели выбежать.

Сабина невольно подумала об ожогах, обезобразивших лицо швейцарской акушерки.

– Имя Вивиана Кронер вам что-нибудь говорит?

Патер подумал, но затем помотал головой.

– Кто это?

– Да не важно, – сказала Сабина. Видимо, акушерка принимала роды у беременных женщин в парнике и успела выбраться из огня.

– Мы закончили? – спросил патер.

Сабина посмотрела на густую живую изгородь.

– Что там находится?

Патер взглянул в сторону кустарников.

– Наше кладбище. Вы его тоже хотите посмотреть?

Сабина вспомнила о татуировке с гробом и четырьмя крестами.

– Обязательно, – ответила она, уже направляясь туда.

Между кустарниками спряталась практически полностью заросшая кованая калитка, у которой Сабина остановилась. Она нажала на ручку, но калитка была заперта.

За спиной патер гремел своей связкой ключей.

– Кладбище закрыто уже несколько лет.

– За могилами никто не ухаживает?

– Последняя сестра была похоронена здесь в 1970 году.

Значит, до того, как начались изнасилования, – прикинула Сабина.

Патер протиснулся мимо нее, поковырял ключом в замке и наконец открыл его.

– Эта дверь была заперта много лет. – Он приподнял ветви и открыл громко заскрипевшую калитку.

Сгорбившись, они вошли на кладбище.

Значит, здесь находилась последняя часть территории монастыря. Дальний конец кладбища был огорожен покосившейся кирпичной стеной с аркой, за ней отвесная скала уходила в ущелье Бруггталь.

На узком пятачке этого убогого погоста один простой надгробный камень теснился на другом. Большая часть могил просела, некоторые таблички висели криво, парочка даже отвалилась и раскололась. Все было покрыто мхом. Вдоль гравийных дорожек рос чертополох и другие сорняки, а по углам кучами собралась листва с фруктовых деревьев.

Значит, вот как монастырь обходится со своими бывшими монахинями. Хотя с момента последнего погребения прошло почти пятьдесят лет, вид все равно был печальный. Но еще больше Сабину поразило то, что она увидела в центре кладбища.

– Я уже задавалась вопросом, когда ты наконец сюда дойдешь. – Под корявой яблоней на краю могилы на корточках сидела Тина, подперев подбородок руками. Она задумчиво повернула голову и снова уставилась на надпись.

– Я думала, ты опрашиваешь сестер? – удивилась Сабина.

– Закончила десять минут назад.

Сабина понизила голос, чтобы патер, оставшийся стоять у металлической калитки, не услышал ее:

– И что ты выяснила?

Тина все еще смотрела на надпись перед собой.

– Они молчат. Абсолютно все. Спустя столько лет. Либо заставили себя забыть те события и больше не хотят о них вспоминать, все еще боясь раскрыть рот, либо стыдятся того, что сделали с ними и ученицами интерната.

Вероятно, и то и другое, – подумала Сабина.

– А как ты сюда попала?

Тина кивнула на кирпичную стену с аркой.

– Там позади есть узкая тропа, которая сначала ведет мимо тыльного входа в парник, а затем вдоль ущелья уходит наверх в лес.

– Ты была в парнике?

– Меня привела туда глухонемая монахиня. – Тина кивнула. – Я ненадолго заглянула внутрь, а потом почувствовала себя плохо. Мне нужно было выбраться оттуда, я нашла эту тропу – и вот оказалась здесь.

Сабина огляделась.

– Ты тоже подумала о татуировке с четырьмя крестами?

Тина кивнула.

– Но здесь нет ничего необычного. Последняя могила 1970 года – еще до того, как тут все началось.

Сабина услышала за спиной хруст гравия.

– Вы достаточно увидели? – крикнул патер.

– Мы уже несколько дней пытаемся связаться с настоятельницей, – ответила Тина. – Но это невозможно. Она якобы больна. Вы знаете, что с ней и где мы можем ее найти?

Патер подошел ближе.

– Для своих восьмидесяти четырех лет Констанс Феличитас умственно в отличной форме, но несколько лет назад у нее открылась тяжелая подагра.

– И несмотря на это она исполняет обязанности настоятельницы?

Патер бессильно развел руками.

– Она упорно отказывается сложить обязанности – хотя с каждой неделей ее состояние ухудшается.

Сабина насторожилась.

– То есть она все еще в этом монастыре?

– Да, конечно. – Он озадаченно посмотрел на них обеих.

– Но где? Мы ее не видели, – заметила Сабина.

Патер указал на арку, от которой тропа уходила в лес.

– Она живет там наверху, в пятистах метрах на поляне стоит маленькая лесная часовня. Раньше, когда в монастыре было тесно, потому что здесь жило много монахинь, настоятельница переехала в часовню и организовала там для себя жилье и кабинет.

– Так далеко?

Он пожал плечами.

– Мужчинам нельзя заходить в помещения сестер-монахинь, поэтому она оттуда вела все служебные дела с садовником, рабочими или согласовывала меню с поваром. К тому же в часовне у нее достаточно места, а вид оттуда…

Тина поднялась.

– Хотя настоятельница тяжело больна, она все еще живет одна там наверху?

– У нее есть сиделка. Сестра из нашего монастыря, которая уже много лет является приближенной настоятельницы и заботится о ней.

– Больная или нет – нам нужно с ней поговорить, – настаивала Сабина. – Или, по крайней мере, с этой сиделкой.

Патер поморщился.

– К сожалению, это невозможно. Они обе уехали. Сиделка отвезла ее на вокзал и поехала с ней на поезде в Линц – на полугодовое контрольное обследование в больнице сестер милосердия.

– Когда это было? – спросила Сабина.

– Четыре дня назад.

– С тех пор у вас был контакт с ней или ее сиделкой?

– Нет – но они вернутся сегодня вечером.

Точно нет.

Сабина и Тина переглянулись и бросились вверх по тропинке.