4
Дизентерия, как и было сказано, стояла у истоков. Температура за сорок и другие симптомы, не похожие на фонтаны рая, сопровождали Галину в госпиталь. К неудовольствию врачей, она была на восьмом месяце беременности, совершенно нежелательной с точки зрения инфекциониста. Поэтому Гале сделали кесарево. Кажется, никто не рассматривал эту операцию как роды. Врачи просто избавили организм молодой женщины от лишней нагрузки. Чисто технически. Выживет – новых нарожает. Медицинские учреждения военного времени получили карт-бланш на детскую смертность.
Младенец, однако, умирать не хотел. Во всяком случае, не хотел умирать тихо. Он выплевывал воду и орал, требуя молока, которого не было ни у матери, ни вообще в городе. Все удивлялись тому, как живуч этот недоношенный, питающийся святым духом и сжимающий кулачки при виде чужих. Когда не спал и не плакал, то глядел из своего кулька внимательно, словно запоминал лица.
Мария Васильевна, превратившаяся в бабу Маню после рождения внука, очень переживала, что ребенок начал жизнь не с того конца, как бы с последних песчинок, утекающих у нее на глазах. Для спасения этой внезапно появившейся жизни (родов ждали в мае) баба Маня решила поступиться принципами.
Она дала взятку главному врачу, чтобы тот подмахнул справку о выздоровлении Галины. Взятка была осознанной необходимостью, иначе молодую мать не отпустили бы домой. Действовало негласное распоряжение о принудительной госпитализации больных дизентерией. Со справкой жить стало лучше. Точнее, появился шанс, что младенец хотя бы не замерзнет насмерть. Потому что заразный барак в госпитале не отапливался. Вряд ли это делалось нарочно, скорее всего, топить было действительно нечем, но злые языки все равно шептали, что эпидемию просто-напросто вымораживают.
Дома хранился золотой запас дров и меда. Баба Маня с ног до головы намазывала внука сладким и держала у печки в шерстяном одеяле.
Зятю она сообщила о рождении ребенка только через две недели, после того, как записала мальчика в книгу жизни районного загса. В письме на фронт нет ни слова поздравления:
«Не писала Вам потому, что не было еще уверенности в исходе, и я считала, что тревожить Вас не стоило, т. к. ничем помочь Вы не могли, а расстроившись, много бы пережили без всякой пользы. Сына Вашего я назвала, как Вы с Галей и планировали, – Виктором».
У них были высокие отношения. На Вы с заглавной буквы и ничего, кроме фактов. Они состояли в переписке с начала войны, когда еще никто не знал, насколько все серьезно у Гали и Димы. Он обсуждал с будущей тещей настроения своей будущей жены, если та ему не писала, мурыжила молчанием или отвечала «может быть» на щенячий вопрос «любишь ли ты меня так же сильно, как я тебя?». Летом сорок второго, измученный уклончивостью Гали, он попросил Марию Васильевну, коммуниста ленинского призыва, о рекомендации в кандидаты в члены партии. Звучит двусмысленно, я понимаю, но летчику было не до смеха. Он отправил Марии Васильевне служебную характеристику, чтобы «дополнить Ваши представления обо мне как работнике в настоящее время». Отзывчивая МВ рекомендовала Диму в кандидаты. Другую его просьбу из того же письма – поговорить с Галей о ее поведении – она игнорировала. Просто в силу жизненного опыта.
