На третий день эпицентр циклона сместился на запад, нацелившись на Лондон. В тот вечер оконные стекла дребезжали от усилившегося ветра, дождь хлестал по рамам. В округе произошел блэкаут, впервые за долгие годы. Электроснабжение удалось восстановить только через несколько часов. Домочадцы собрались в гостиной при свете свечи. Костас работал над статьей, Ада каждые несколько секунд проверяла телефон, Мерьем вязала нечто такое, что должно было стать шарфом.

Через какое-то время Ада встала и взяла свечу:

– Пожалуй, пойду лягу. Немного устала.

– Все в порядке? – встревожился Костас.

– Да, – уверенно кивнула она. – Немного почитаю. Спокойной ночи.

Оказавшись в своей комнате, Ада снова посмотрела на телефон. В различных соцсетях запостили новые видео. Так, на одном из них коренастая девочка, с выстриженной до бровей челкой, стояла на фоне Бранденбургских ворот в Берлине с красным воздушным шариком в руках, который она выпустила как раз в тот момент, когда начала истошно кричать. Шарик уже исчез из виду, а девочка, еще не выдохшись, продолжала вопить. На видео, снятом в Барселоне, какой-то подросток, скользивший на скейте по окаймленной деревьями пешеходной улице, орал во всю глотку под удивленные взгляды гуляющих. В еще одном клипе, запощенном в Польше, подростки, одетые с головы до ног во все черное, смотрели прямо в камеру, широко разинув рот, но при этом не произносили ни звука. Подпись под клипом гласила: «Внутренний крик». Некоторые люди кричали в одиночестве, другие – группами. Все посты были помещены под хештегом: #теперьвыменяслышите. И с каждым новым видео Ада чувствовала, как у нее в душе нарастают паника и смущение. Она не могла поверить, что запустила это глобальное безумие, и теперь не понимала, кто сможет положить этому конец.

Поджав ноги, она обняла коленки руками, как в раннем детстве, когда просила родителей рассказать ей сказку. В те времена папа, при всей своей занятости, всегда находил время почитать дочери книжку. Они всегда сидели рядышком на кровати, лицом к окну. Папа, как правило, выбирал самые необычные детские книги: о крыланах, жако, бабочках-адмиралах… Книги, где были насекомые, животные и, конечно, деревья.

А вот мама предпочитала придумывать собственные истории. Она рассказывала сказки, взятые из воображения, причудливо сплетая нити повествования, постоянно возвращаясь назад и прихотливо изменяя сюжет. Впрочем, темы мама выбирала довольно мрачные, с заклятиями, наваждениями и знамениями. Но однажды мама поделилась с Адой другой историей – тревожащей и одновременно обнадеживающей.

Мама рассказала, как во время Второй мировой войны пехотный батальон расположился на скалах, выходящих на Ла-Манш. И вот однажды солдаты, усталые и измученные, патрулировали побережье. Они знали, что в любую минуту могут попасть под ураганный огонь немецкой артиллерии с моря или с воздуха. У солдат осталось совсем мало провианта, мало боеприпасов, и чем дальше они шли, тем более вязкой под их промокшими, грязными сапогами становилась почва, похожая на зыбучие пески.

Некоторое время спустя один солдат заметил нечто необычное на горизонте: по Ла-Маншу катились облака дыма, такого яркого, что он казался неземным. Стараясь не шуметь, чтобы не насторожить врага, солдат подал сигнал своим товарищам. И очень скоро весь батальон уже смотрел в ту же сторону, на их лицах сперва отразилось удивление, затем – ужас. Загадочные облака вполне могли быть отравляющим газом, химическим оружием. И теперь, подгоняемый ветром, газ этот шел прямо на них. Некоторые солдаты упали на колени, молясь Богу, в которого давно перестали верить. Другие закурили – последняя затяжка перед смертью. Они ничего не могли сделать, бежать было некуда. Батальон оказался прямо на пути смертельного желтого газа.

Но один рядовой не стал молиться или курить, а забрался на скалу и, расстегнув китель, начал считать. Своей конкретностью цифры помогали успокоить нервы в ожидании смерти. Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре… Он продолжал считать, глядя, как золотистая угроза становилась все ближе и больше. Когда солдат дошел до ста, ему надоело считать, и он взял бинокль. И вот тогда-то он и понял, что это было за облако.

– Бабочки! – закричал он.

То, что английские солдаты приняли за ядовитый газ, на самом деле оказалось бабочками, совершавшими миграцию с Европейского континента в Англию. Стаи бабочек-адмиралов медленно пересекали Ла-Манш, направляясь в сторону суши. Они летели по летнему небу, порхая и танцуя в лучах света, не обращая внимания на холодную серую линию фронта.

Спустя несколько минут над батальоном пролетела тьма-тьмущая бабочек. Солдаты, некоторые из них были практически безусыми мальчишками, хлопали в ладоши и радостно кричали. Они радовались и смеялись буквально до слез. И даже их командиры не посмели приказать им успокоиться и вести себя тише. Солдаты тянули руки к небу, на их лицах был написан неподдельный восторг, они весело подпрыгивали, наиболее везучие чувствовали прикосновение невесомых крыльев к коже, словно прощальный поцелуй от оставшихся дома любимых.

Вспомнив мамин рассказ, Ада закрыла глаза и так и осталась сидеть, пока ее не вывел из транса стук в дверь. Решив, что тетя предлагает попробовать очередное приготовленное ею блюдо, Ада крикнула:

– Я не хочу есть!

За дверью послышался голос отца:

– Дорогая, можно войти?

Поспешно спрятав телефон под подушку, Ада схватила с прикроватного столика книгу «Я – Малала».

– Конечно входи.

В комнату со свечой в руке вошел Костас:

– Ты читаешь замечательную книгу.

– Ага. Совершенно с тобой согласна.

– Найдется секундочка поговорить?

Ада кивнула.

Отец поставил свечу на прикроватный столик и присел рядом с дочерью:

– Кардула му, я знаю, что в последний год немного от тебя отдалился. Я очень много думал об этом. Прости, что не мог всегда быть рядом с тобой.

– Все нормально, папа. Я понимаю.

Костас посмотрел на дочь, в его глазах сквозила нежность.

– Мы можем обсудить то, что случилось в школе?

У Ады екнуло сердце.

– Мне нечего тебе сказать. Честное слово. Я просто стала кричать. Понятно? Ничего страшного. Я больше не буду.

– Но директор школы сказал…

– Папа, я тебя умоляю… Наш директор слегка с приветом.

– Мы можем поговорить о других вещах, – предпринял еще одну попытку Костас. – Я забыл спросить, как продвигается твой научный проект. Ты по-прежнему работаешь с тем мальчиком… как там его зовут? Зафар?

– Все верно, – резче, чем следовало, ответила Ада. – Мы закончили наш проект. И оба получили «отлично».

– Фантастика! Я тобой горжусь, дорогая.

– Послушай. Что касается моего крика, ты должен перестать волноваться. Я стрессанула. Только и всего. – Ада верила каждому своему слову, которое в данный момент произносила. – Если продолжишь муссировать эту тему, лучше точно не будет. Я сама разберусь. Я над этим работаю.

Костас снял очки, подышал на них и медленно, очень тщательно вытер краем рубашки, как он обычно делал, когда не знал, что сказать, и ему нужно было подумать.

Глядя на отца, Ада вдруг почувствовала внезапный прилив любви к нему. Господи, как же легко обманывать родителей или отгородиться от них стеной уловок! Если напрячь мозги и постараться получше спрятать концы в воду, какое-то время можно продержаться. Родители, особенно такие потерянные, как Костас, отчаянно хотят, чтобы все шло как по маслу. Они склонны верить, будто выстроенная ими система отлично работает, а потому, игнорируя все имеющиеся улики, считают нормальным то, что таковым отнюдь не является.

Не успела Ада об этом подумать, как на нее со всей неотвратимостью обрушилось чувство вины. Она не собиралась рассказывать отцу о видео, что было неловко, да и в любом случае он тут не помощник, но, возможно, ему не мешало бы знать, что у его дочери на душе.

– Папа, я как раз собиралась с тобой об этом поговорить… Я хочу перейти в другую школу.

– Что?! Ни в коем случае! Это категорически недопустимо посреди последнего учебного года перед получением аттестата о среднем образовании. Да и вообще, эта школа одна из лучших. Мы с твоей мамой были счастливы, когда ты туда поступила. – (Раздосадованная тем, как легко папа отмел в сторону все ее тревоги, Ада обиженно прикусила губу.) – Послушай, если ты переживаешь из-за оценок, почему бы нам с тобой не позаниматься вместе на каникулах? Буду счастлив тебе помочь.

– Я не нуждаюсь в твоей помощи.

Ада отвернулась; столь резкий тон был первым признаком того, что злость вот-вот выплеснется наружу.

– Послушай, Адица. – В свете свечи кожа Костаса казалась землистой, будто восковой. – Я знаю, что прошлый год был ужасно тяжелым для тебя. Знаю, что ты скучаешь по маме…

– Прекрати, пожалуйста!

Папино убитое лицо вызвало у Ады пульсирующую боль в груди. Девочка заметила его потерянный взгляд, но не сделала ничего, чтобы помочь. Она притихла, пытаясь понять, как такое вообще возможно: столь резкий переход от нежной любви к неприкрытому раздражению и враждебности.

– Папа?

– Да, родная?

– Почему бабочки летят к нам через Ла-Манш? Разве они не предпочитают более теплый климат?

Если Костаса и застал врасплох вопрос дочери, он не подал и виду.

– Да. Ученых очень долго это ставило в тупик. Кто-то считал это ошибкой природы, но бабочки так устроены, что просто не могут вести себя по-другому. Ученые даже называют такое явление генетической предрасположенностью к самоубийству.

Последнее слово повисло в застывшем воздухе. Отец и дочь предпочли сделать вид, что ничего не заметили.

– Твоя мама любила бабочек. – Голос Костаса поднялся и упал, точно успокоившаяся бурная вода. – Послушай, я, конечно, не специалист, однако вполне допускаю, что бабочки планируют миграцию в пределах продолжительности жизни не одного, а нескольких поколений.

– Меня твоя теория вполне устраивает. И, кроме того, она вроде как объясняет, что случилось с нами. Вы с мамой переехали в другую страну, но мы все еще мигрируем.

На лицо отца набежала тень.

– Зачем ты так говоришь? Ты никуда не уезжаешь. Ты родилась и выросла здесь. Тут твоя родина. Ты англичанка, хотя в тебе намешано много кровей, что является огромным благом.

Ада поцокала языком:

– Ну да, конечно, я буквально купаюсь в благах.

– Откуда такой сарказм? – спросил Костас с явной обидой в голосе. – Мы всегда считали тебя свободной личностью, а не просто нашим собственным продолжением. Ты сама построишь свое будущее, а я с радостью поддержу каждый твой шаг. С чего вдруг такая одержимость прошлым?

– Одержимость? Прошлое уже давит на меня тяжелым грузом.

– Вовсе нет! – отрезал Костас. – На тебя совершенно ничего не давит. Ты абсолютно свободна.

– Чушь собачья! – (Костас поперхнулся, ошеломленный подобной грубостью.) – Ты охотно допускаешь, что бабочки унаследовали пути миграции от предков, но, когда речь заходит о твоей семье, опровергаешь свою же теорию.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастливой. – Костас проглотил ком в горле.

И они снова замолчали, мысленно вернувшись к той болезненной ситуации, которая касалась их обоих и которую каждый из них разрешал сам для себя.