Прежде чем мы встретимся в таверне, я должна рассказать вам еще кое-что о себе и своей родине.

Я пришла в этот мир в 1878 году, когда султан Абдул-Хамид II, сидя на своем позолоченном троне, заключил секретное соглашение с королевой Викторией, сидевшей на своем позолоченном троне в Лондоне. Османская империя согласилась передать управление нашим островом Британской империи в обмен на помощь в отражении российской агрессии. В тот же год британский премьер-министр Бенджамин Дизраэли назвал мою родину «ключом к Западной Азии» и добавил, что «цель этого – не Средиземноморье, а Индия». Остров, не имевший, однако, особой экономической ценности в глазах Дизраэли, был идеально расположен в центре весьма прибыльных торговых путей.

Несколько недель спустя над Никосией уже развевался британский флаг. После Первой мировой войны, в ходе которой Британская империя и Османская империя были противниками, англичане аннексировали Кипр, который стал, таким образом, колонией Короны.

Я хорошо помню день прибытия британских войск, утомленных и мучимых жаждой после долгого путешествия, а также немного смущенных тем, кто именно населяет их новую колонию. Англичане, сами островитяне в душе, не смогли до конца умом постичь наш остров. Мы им казались то обескураживающе привычными взгляду, то до странного экзотичными восточными людьми.

В судьбоносный день сэр Гарнет Вулзли, первый верховный комиссар, появился на наших берегах с большим контингентом солдат в плотной военной форме: форменных брюках и красном шерстяном кителе. Термометр показывал 110 градусов по Фаренгейту. Солдаты разбили лагерь в Ларнаке на берегу соленого озера, их однослойные круглые палатки плохо защищали от палящего солнца. Уже позже в письмах к жене Вулзли жаловался: «Было крайне недальновидно посылать сюда британские полки в жаркую погоду». Но что расстраивало его больше всего, так это засушливый ландшафт. «А где леса, которыми, как мы думали, покрыт Кипр?»

Хороший вопрос, согласились мы, деревья. Жизнь нас не баловала. Стаи саранчи слишком долго разоряли остров. Густые черные тучи, пожиравшие все зеленое. Леса были истреблены: расчищены под виноградники и пахотные земли, пущены на топливо, а кое-где и намеренно уничтожены в бесконечных вендеттах. В нашем исчезновении виноваты постоянные лесозаготовки, многочисленные лесные пожары и банальное невежество, не говоря уже о вопиющем пренебрежении со стороны предыдущей администрации. И наконец, войны, от которых мы натерпелись за многие века. Завоеватели с Востока, завоеватели с запада: хетты, египтяне, финикийцы, ассирийцы, греки, персы, македонцы, римляне, византийцы, арабы, франки, генуэзцы, венецианцы, османы, турки, англичане…

На наших глазах начали происходить ожесточенные атаки на англичан во имя энозиса – союза с Грецией, – а в начале 1950-х годов здесь взорвались первые бомбы. Мы видели, как Британский институт на площади Метаксаса и библиотека внутри здания, лучшая английская библиотека на Ближнем Востоке, были подожжены протестующей молодежью, в результате чего все книги и манускрипты, сделанные из нашей плоти, превратились в пепел. К 1955 году ситуация настолько ухудшилась, что пришлось ввести чрезвычайное положение. Местные флористы и цветоводческие фермы, чей бизнес пришел в полный упадок, – возможно, потому, что людям уже не до красоты, когда страх и хаос правят бал, – теперь зарабатывали на траурных венках для похорон Гордонских горцев, пехотного полка Британской армии, и других англичан, убитых в ходе конфликта.

К 1958 году греческая националистическая организация, известная как ЭОКА, запретила использовать на острове все надписи на английском. Названия улиц на английском были перечеркнуты и замазаны краской. А вскоре были ликвидированы и все турецкие названия. В ответ Турецкая организация обороны (ТМТ) начала стирать греческие названия. И наступил момент, когда улицы моего родного города остались безымянными: лишь один слой свежей краски поверх другого слоя свежей краски, словно потеки акварели, выцветающие до неразличимого состояния.

И мы, деревья, смотрели, ждали и были свидетелями.