Проснувшись на следующее утро, Ада сразу почувствовала наполнившие дом непривычные ароматы. Ее тетя приготовила завтрак, а точнее, форменный банкет. На столе были аккуратно выставлены: жареный халлуми с тимьяном, запеченная фета с медом, халва с кунжутом, фаршированные томаты, зеленые оливки с фенхелем, булочки с оливковым маслом, жареный перец, пряная колбаса, бурек со шпинатом, сырные палочки из слоеного теста, гранатовая меласса с тахини, желе из боярышника, айвовый джем и большая миска яиц пашот с чесночным йогуртом.

– Ух ты! – войдя в кухню, воскликнула Ада.

Мерьем, в длинной черной юбке и свободном кардигане до колена, нарезавшая на деревянной доске петрушку, с улыбкой повернулась к племяннице:

– Доброе утро.

– Откуда вся эта еда?

– Ну кое-что я нашла в кухонных шкафах, остальное привезла с собой. Ой, видела бы ты меня в аэропорту! Я ужасно боялась, что все эти ищейки унюхают мою халву. У меня сердце в пятки ушло, когда я проходила через таможню. Ведь они всегда останавливают людей вроде меня. Правда? – Она показала на свои волосы. – Темные волосы, неправильный паспорт.

Ада сидела в конце стола, внимательно слушая. Она увидела, что тетя отрезает большой кусок бурека, а затем щедрой рукой кладет на тарелку яйца и колбасу.

– Это мне? Спасибо. Мне столько не съесть.

– Не съесть?! Тут всего ничего. Орел не питается мухами.

Если Аду и удивили эти слова, на ее лице не дрогнул ни один мускул. Она оглядела кухню:

– А где папа?

Мерьем, взяв стакан чая, пододвинула себе стул. Похоже, она, помимо всего прочего, привезла с Кипра набор чайных стаканов и медный самовар, который сейчас кипел и плевался в углу.

– Он там, в саду. Сказал, ему нужно поговорить с деревом.

– Ага… Хотя меня это не удивляет, – едва слышно пробормотала Ада, вонзив вилку в тесто. – Он просто одержим этой фигой.

По лицу Мерьем пробежала тень.

– Ты не любишь фиговое дерево?

– С чего бы мне не любить дерево? Какое мне до него дело?

– А ведь это не обычное дерево. Твои мама с папой привезли его прямо из Никосии.

Ада этого не знала, и ей нечего было сказать в ответ. Сколько она себя помнила, Ficus carica всегда рос там, в саду за домом. Она откусила кусок бурека и медленно прожевала. Спору нет, тетя классно готовила, в отличие от мамы, которую никогда не интересовало домашнее хозяйство.

Девочка отодвинула тарелку.

Мерьем подняла брови, выщипанные так тонко, что на ее пухлом лице они напоминали нарисованные карандашом дуги.

– Что такое? Ты больше не хочешь кушать?

– Простите, я не любительница завтраков.

– Это теперь что, такая особая группа? А мне казалось, нет таких людей, которые не были бы любителями завтраков. Ведь мы всегда просыпаемся голодными.

Ада покосилась на тетю. У той была специфическая манера говорить, которую Ада находила забавной и в то же время раздражающей.

– Всем доброго утра. – В кухню размашистым шагом вошел Костас; от холода его щеки покраснели, на волосах таяли слипшиеся снежинки. – Какой сказочный стол!

– Да, но кое-кто отказывается кушать, – пожаловалась Мерьем.

Костас улыбнулся дочери:

– По утрам у Ады нет аппетита. Ничего, поест потом.

– Потом – это совсем не то, что сейчас. Человек должен завтракать как султан, обедать как визирь, ужинать как нищий. Иначе нарушится порядок вещей.

Скрестив на груди руки, Ада села на место и внимательно посмотрела на женщину, возникшую в их жизни из ниоткуда: шумную, громогласную, с крупными чертами лица.

– Но вы нам так и не сказали, зачем приехали.

– Ада! – одернул дочь Костас.

– Что? Ты сам сказал, я могу спросить.

– Все нормально. Это даже хорошо, что она спрашивает. – Мерьем положила в чай кусочек сахара и размешала, а когда снова заговорила, голос ее звучал совсем по-другому. – Мама умерла. Ровно десять дней назад.

– Мама Сельма умерла? Я не знал. Сочувствую твоей утрате, – произнес Костас.

– Спасибо, – не сводя глаз с Ады, ответила Мерьем. – Твоей бабушке было девяноста два года. Она умерла во сне. Счастливая смерть, как у нас принято говорить. Я позаботилась о похоронах, после чего заказала билеты на первый рейс, который смогла найти.

Ада повернулась к отцу:

– Я же говорила тебе, все дело в наследстве.

– В каком таком наследстве? – встрепенулась Мерьем.

Костас покачал головой:

– Ада думает, тебе нужно уладить кое-какие бумажные дела и ты здесь именно поэтому.

– Ой, теперь понимаю! Типа завещание. Нет, мои родители жили очень скромно. У меня нет нужды утрясать с вами какие-либо формальности.

– Тогда зачем вы к нам заявились как снег на голову? – В глазах Ады появился лихорадочный блеск.

В повисшей тишине что-то такое проскочило между Костасом и Мерьем, нечто вроде молчаливого обмена словами. Ада сразу это почувствовала, хотя, что конкретно, сказать не могла. Подавив желание спросить, что именно они от нее скрывают, она резко выпрямилась, как учила мама.

– Я всегда хотела приехать повидаться с вами, – после короткой паузы произнесла Мерьем. – Как можно не хотеть познакомиться с ребенком родной сестры? Но я дала обещание. Мой отец умер четырнадцать лет назад. Ты тогда была еще совсем крошкой. При жизни родителей я была связана честным словом.

– И что за обещание такое? – спросила Ада.

– Что я никогда не увижу никого из вас, пока живы родители, – с придыханием ответила Мерьем. – И когда мама умерла, я почувствовала себя свободной от обязательств и смогла поехать.

– Ничего не понимаю, – покачала головой Ада. – Зачем было давать такое ужасное обещание? И кем надо быть, чтобы просить о подобных вещах?

– Ада, милая, не волнуйся, – сказал Костас.

Ада сердито сверкнула на отца глазами:

– Да ладно тебе, папа! Я уже не ребенок. И все понимаю. Ты грек. Мама – турчанка. Кровная вражда на национальной почве. Ты кое-кого сильно расстроил, женившись на маме, да? Ну и что с того? Такому поведению просто нет оправдания. Они ни разу не приехали нас навестить. Ни один из них. Никто из ваших родственников ни с той ни с другой стороны. Они не приехали на мамины похороны. И ты называешь это семьей?! Я не собираюсь сидеть здесь, есть фалафель, слушать дурацкие поговорки и делать вид, будто меня все это устраивает!

Мерьем автоматически бросила второй кусочек сахара в стакан, явно забыв, что уже подсластила чай. Сделала глоток. Слишком приторно. И отставила стакан в сторону.

– Простите, если я вела себя грубо. – Покачав головой, Ада резко отодвинула стул и поднялась. – Мне нужно делать уроки.

После ухода Ады на кухне наступило неловкое молчание. Мерьем сняла кольца, один за другим, и снова надела. После чего пробурчала себе под нос:

– Я не готовила фалафель. Это даже не наша кухня.

– Извини, – сказал Костас. – Аде пришлось через многое пройти в этом году. Ей было невероятно тяжело.

– И тебе тоже. – Мерьем подняла голову, устремив взгляд на зятя. – Но сходство потрясающее. Она… совсем как ее мать.

– Я знаю, – со слабой улыбкой кивнул Костас.

– Хотя у нее есть полное право задавать вопросы, – заметила Мерьем. – А почему ты на меня не сердишься?

– Ну и как нам это поможет? Разве мы не нахлебались этого сполна: злости, ненависти, обиды? Нахлебались полной ложкой.

Мерьем, словно что-то потеряв, обвела глазами кухню. Когда она снова заговорила, ее голос опустился до шепота.

– А что известно Аде?

– Немного.

– Но ей ведь интересно. Она молодая, умная и хочет все знать.

Костас наклонил голову, морщины на лбу стали еще глубже.

– Она английский ребенок. И никогда не была на Кипре. Дефне оказалась абсолютно права. Зачем обременять наших детей грузом прошлого и заставлять их разбираться в проблемах родителей? Это новое поколение. Они начинают жизнь с чистого листа. Не хочу забивать ей голову историей, которая принесла нам лишь боль и разлад.

– Как хочешь, – печально ответила Мерьем.

Она бросила в стакан очередной кусок сахара и стала смотреть, как он медленно растворяется.