Михаил Танич

Поэт Михаил Танич – автор нескольких стихотворных книг, книги воспоминаний «Играла музыка в саду», а также нескольких сотен песен.

Назову для тех, кто не знает, самые популярные: «Текстильный городок», «Ну что тебе сказать про Сахалин», «Любовь – кольцо», «Робот» (песня, которую Танич написал для начинающей певицы А. Пугачёвой), «Идёт солдат по городу», «По аэродрому», «На дальней станции сойду», «Узелок завяжется», песни Анки-пулеметчицы, «Погода в доме», «Зеркало», «Как хорошо быть генералом»… Это я навспоминал просто с ходу, первое, что мне пришло на ум. Но и этих шлягеров хватило бы на троих поэтов, а ведь есть ещё более ста песен группы «Лесоповал».

По поводу одной песни, «На тебе сошёлся клином белый свет», которую Танич написал вместе с И. Шафераном, Михаил Исаевич шутил так: «Это же Игорь сочинил строчку „На тебе сошелся клином белый свет“, а я только предложил повторить её три раза!»

Танич не боялся преуменьшать свои достоинства, сам над собой мог посмеяться, но если кто-то попробовал бы посмеяться над ним, мог обидеться. Обидчив, как ребёнок, был до самого последнего дня.

Родился Михаил Исаевич в 1923 году 15 сентября.

Когда в 1991 году он был у меня в передаче «Шоу-Досье», девушки из РАО, поздравляя его, сказали, что Таничу уже семьдесят лет. Миша жутко обиделся и тут же в прямом эфире устроил им скандал.

Оказалось, что он сам указал в своей учётной карточке в Российском авторском обществе именно 1921 год рождения. Когда я ему об этом сообщил, защищая девушек, он всё равно для порядка ещё месяц на них дулся, потом купил торт и пришёл к ним пить чай. Поскольку они, девушки, его любят, инцидент был исчерпан. Но он так и не извинился. Это характер.

Родился Танич в Таганроге, там и учился в школе, бывшей мужской гимназии, и литературу ему преподавал человек, лично знавший Чехова. Подумать только. Хотя вообще-то утверждают, что через второе рукопожатие можно практически быть связанным с любой знаменитостью, например, с президентом США. Это действительно так. Я знаком с Задорновым, он с Ельциным, Ельцин с Клинтоном. Но, оказывается, и с Антоном Павловичем я связан через второе рукопожатие при помощи Танича.

Я был в городе Таганроге в 2001 году, мне этот город очень понравился, я там выступал и специально договорился с администратором, чтобы они пригласили Танича с «Лесоповалом». А Танич с детства так в Таганроге и не был. Но очень хотел побывать. И администраторы сдержали своё обещание. Танич приехал в Таганрог. Там многие знали, что он местный. Концерт прошёл блестяще. Танич и в гимназии своей побывал, и по улице Чехова походил.

Вернулся он совершенно больным, позвонил мне и с горечью сказал, что это совсем другой город. И три дня у него сердце болело, до тех пор, пока не написал стихотворение о Таганроге. И всё прошло.

Отца Михаила Исаевича посадили. Впрочем, об этом и о многом другом вы можете прочитать в книге воспоминаний Танича, а я только скажу, что Танич прошёл всю войну, вернулся в Ростов-на-Дону, учился в строительном институте на архитектора. В 1947 году по доносу его арестовали, и он отсидел шесть лет в лагерях. Хорошо, что умел рисовать и смог устроиться там художником.

Книга Танича вышла в издательстве «Вагриус». Я в этом издательстве «заварил» серию книг – «Золотая серия юмора», подружился с замдиректора Андреем Ильницким, посоветовал ему издать книгу Танича, познакомил их. И Танич начал писать. Писал очень быстро, боялся, что не успеет.

Дело в том, что именно в этот период у него стало совсем плохо с сердцем, пришлось делать операцию. Ему вставили пять шунтов, и это в семьдесят шесть лет. Он уже начал было выкарабкиваться, как вдруг приступ аппендицита. Его перевезли в военный госпиталь и там сделали операцию. Когда он очнулся, то сразу стал ругаться, что сделали операцию без его разрешения. А какое могло быть разрешение, если у него был перитонит и температура под сорок. Но, раз стал ругаться, Лидия Николаевна, жена, поняла, что он выживет.

До этого она ходила к какой-то ясновидящей бабульке, и та сказала:

– Выживет. Но пусть покрестится.

И Танич, встав на ноги, крестился и даже позвал меня в крёстные, но я куда-то уезжал и на крестинах быть не смог.

Я приезжал к нему в санаторий «Архангельское», где он после операций приходил в себя, был слабый, но продолжал писать книгу. Книга получилась, естественно, интересная, но могла быть ещё интереснее, если бы он не спешил. Очень многого Танич в книге не рассказал. Ну что ж, значит, будет повод написать ещё одну.

Был он в «Архангельском» необычно тихим и покладистым, слабым был. Но по мере выздоровления снова возвращались неуёмный темперамент и юмор.

К примеру, после второй операции ему сообщили, что делали переливание крови, и он тут же спросил:

– Надеюсь, кровь не от Борьки Моисеева?

После лагерей работал он в городе Волжском, там же начал писать, потом в Москве отвечал в «Юности» на письма читателей, писал фельетоны, а после песни «Подмосковный городок» пришла известность, и Танич уже всерьёз занялся песнями.

Я с Михаилом Исаевичем познакомился в 1969 году. Мы с Камовым, Хайтом и Курляндским сидели в редакции «Недели» и делали отдел юмора. Вернее, это они втроем делали, а я принёс им свои рассказики.

В дверь заглянул какой-то улыбающийся человек. Феликс что-то сказал, мне послышалось «Танечка». Оказалось – Танич.

Он всё время смеялся, шутил. Потом мы стояли на улице впятером. У Танича в руке была трёхкилограммовая банка ветчины. Где-то достал дефицитный тогда товар. Вдруг ни с того ни с сего Танич сказал: «Вот мы стоим здесь шутим, а, между прочим, композитор Гамалия может эту банку повесить на одно место, и ничего». Это было так неожиданно заявлено, что мы все просто покатились со смеху.

На одной из встреч у Алика Левенбука Танич вдруг попросил свою жену Лиду почитать стихи. Она читала замечательно, и стихи были очень хорошие. Не случайно потом Лидия Козлова написала такие известные песни, как «Снег кружится» и «Айсберг».

Танич любил праздновать свои и Лидины дни рождения, разные юбилеи. Один юбилей он хотел отметить в Доме литераторов в Дубовом зале, но не знал, как этот зал снять. В те времена Дубовый зал можно было получить только с разрешения секретаря Союза писателей Верченко. Я знал его секретаршу. Танич утверждал, что если Верченко – генерал КГБ, то секретарша – как минимум капитан.

Мы пришли к ней с Таничем, она кинулась нас обнимать, и вопрос был решён.

Танич созвал человек девяносто гостей, были и Вайнеры, и Юрий Владимирович Никулин, и кого только не было.

Я читал юмористическую программу передач, где в 21.00 стояла какая-то, уж не помню, передача. После моего чтения один Никулин заметил и крикнул мне:

– В двадцать один ноль-ноль «Время» идёт.

Хайт сказал тост:

– Лида, ты там пишешь песни про холодный айсберг. Мы этот айсберг знаем. Вот он сидит.

Танич не обиделся. Было очень много тостов и прочего веселья. Только уж тех людей сегодня нет. Ни Танича, ни Хайта, ни Никулина…

Танич рассказывал.

Муж Пьехи Броневицкий заказал Таничу подтекстовку. Танич написал: «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения».

Броневицкий, любивший выпить, приехал к Таничу домой. Танич уже держал в руках бутылку и стал читать стихи. Прочёл две первые строчки. Броневицкий прервал чтение:

– Миша, ты что, смеёшься? Кто это сможет спеть «до головокружения»?!

Танич спрятал стихи и сказал, что больше не прочтёт ни строчки. Они распили бутылку. Броневицкий просил дочитать стихи, но Танич упёрся и не стал.

Через несколько дней он и секретарь Союза композиторов Флярковский сидели в ресторане Дома композиторов. Флярковский должен был идти поздравлять женщин с 8 Марта, попросил Танича что-нибудь написать. Тот с ходу сочинил:

Флярковский послал Танича и ушёл. За соседним столиком сидели Пляцковский с Антоновым. Пляцковский сказал:

– Миша, вот Юра очень хочет с тобой познакомиться.

Познакомились.

Пляцковский купил полстакана икры для дома и ушёл.

А Антонов повёз Танича домой. И по дороге попросил какой-нибудь текст для песни. Они поднялись к Таничу в квартиру. Лидия Николаевна лежала на диване. Антонов увидел молодую, красивую Лиду и аж обомлел.

Он взял текст. Всю ночь сочинял. Утром спел готовую песню. Посвятил её Лидии Николаевне. Так появилась песня «Зеркало».

Текст её по тем временам был действительно несколько сложноват для пения. Однако Антонов нашёл тот единственный вариант мелодии, единственный и неповторимый.

Это моя любимая песня.

26 сентября 2000 года в Карловых Варах подошёл ко мне высокий седой господин из Израиля и рассказал:

– В конце шестидесятых годов я отдыхал в санатории имени Горького в Кисловодске. Там же отдыхал Михаил Танич. Однажды вокруг него собралась компания, и одна женщина спросила: «Мишель, вы из горских евреев?» – «Да», – сказал Танич. «А с каких гор?» – поинтересовалась женщина. И Танич тут же ответил: «С Синайских».

В конце 60-х Танич ещё не был известным поэтом. А человек запомнил его на всю жизнь.

Кстати, с Кисловодском связана такая история.

В 1975 году мы с Феликсом Камовым, Наринским и с жёнами поехали в Кисловодск. Танич позвонил какому-то своему другу, и тот должен был нас встречать.

Мы вышли на перроне в Кисловодске, но никто нас не встретил. Мы стояли, а мимо нас пробегал взад и вперёд какой-то полный лысоватый человек в очках. Наконец я догадался спросить его:

– Вы не нас ищете?

Он искал нас. Это и был друг Михаила Танича – Борис Матвеевич Розенфельд. Он директор Музея музыкальной культуры при Кисловодской филармонии. Замечательный человек, выпустил несколько книг о Кавказских Минеральных Водах. Читает по санаториям лекции о великих людях, эти Воды посещавших.

С 1975 года я с ним дружу. Он поразил меня не только знаниями о своем крае, но и фанатичной любовью к Таничу. Он так его любит, что даже говорит с такими же интонациями. Борис Матвеевич вообще считает, что в России всего четыре поэта: Пушкин, Лермонтов, Пастернак и Танич.

Если Танич что-то сказал, то Борис Матвеевич будет до хрипоты защищать его мнение.

Каждое лето Борис Матвеевич со своей женой Таней едут на Рижское взморье. Снимают в Юрмале квартиру неподалёку от дачи Танича для того, чтобы общаться со своим любимым поэтом. Сам Боря – очень гостеприимный человек. Кто только у него дома не ужинал.

Особенно любил там поесть Михаил Михайлович Жванецкий. Правда, он не только там любил хорошо поесть, но и всюду, где бывал.

Однажды Борис Матвеевич сказал мне:

– Хочешь, я тебе покажу дом, в котором жили в разные годы и Пушкин и Лермонтов? Дом Реброва.

Мы пошли смотреть. Прямо напротив Нарзанной галереи Борис завёл меня во двор и показал этот дом.

Я сказал:

– Борис Матвеевич, я хочу вам сказать, что в этом доме жил ещё один писатель.

– Кто это?

– Я. И чтобы доказать это, я вам покажу место, где в этом дворе в шестьдесят девятом году стоял туалет.

И показал. Я действительно в 1969 году в свой отпуск приезжал в Кисловодск и жил в этом дворе, и понятия не имел, что это такой знаменитый дом.

Вспомнил я Бориса Матвеевича в связи с Таничем, но он и сам заслуживает отдельной главы. Если будете в Кисловодске, обязательно зайдите в музей при филармонии, передайте от меня привет Борису Матвеевичу. Не пожалеете.

Мы иногда с Мишей ссорились. Вот один из примеров. У меня на дне рождения в Доме литераторов были человек двадцать. Среди них Танич с Лидой и лауреат Госпремии поэт Владимир Соколов с женой Марианной. Когда я давал слово Соколову, я представил его большим русским поэтом, а когда представлял Танича, сказал, что очень его люблю, что он мне достался в наследство от уехавшего в Израиль Феликса Камова. Танич встал и при всех устроил скандал:

– Значит, Соколов – великий русский поэт, а я в наследство?

Хорошо ещё, что он как быстро обижался, так быстро и забывал, что обиделся. Уже минут через тридцать шутил как ни в чем не бывало.

А то ещё у него был какой-то очередной вечер. Я говорю:

– Лида, вы скажите Таничу, чего это он меня не приглашает на свой вечер выступать. Я-то его всегда звал в свое «Шоу-Досье».

На другой день позвонил Танич:

– Лион, Лида мне передала твои слова, что ты меня приглашал в «Шоу-Досье». Да это была самая большая обида, которую ты мне нанёс! Ты же меня не одного пригласил, а с Лидой.

Я опешил:

– Михаил Исаевич, да разве же я вас заставлял идти в передачу с Лидой, вы же сами согласились.

– Да?

– Ну конечно!

– Ну ладно. А я тебя не зову, потому что у меня одни певцы, разговорнику там делать нечего.

А на самом деле в «Шоу-Досье» у меня Танич был раз пять, не меньше.

Но однажды я решил сделать его сольную передачу и, приехав к нему домой планировать её ход, вдруг подумал, что и Лида – тоже поэт, и это даже интереснее, когда их будет двое. Кроме того, зная взрывной характер моего друга, я подумал, что Лида будет смягчать его резкость.

Я и предложил Таничу прийти вместе с Лидой. Уговаривать его не пришлось, он сразу согласился, а теперь, оказывается, я «нанёс ему самую большую обиду».

Кстати, передача с Таничем и Лидой получилась очень хорошая. Ему было о чем рассказать. Это сейчас так растиражировали его тюремную историю, а тогда, в 1991-м, никто об этом не знал.

Танич был человеком ревнивым. Ревновал к чужому успеху. Его какое-то время раздражала Лариса Рубальская. Он мне говорил:

– Она везде.

Я возражал:

– Вы тоже везде. Дня не проходит, чтобы с вами не было интервью либо в газете, либо на экране.

И вдруг он звонит:

– Ты знаешь, а я посмотрел, Лариска твоя вчера по телевизору интервью давала. Очень прилично. И такая она симпатичная. Зря я на неё бочку катил. А знаешь, у неё и песни достойные. Так ей и передай.

Я передал.

Иногда он ни с того ни с сего где-нибудь в интервью начнёт ругать Резника.

Потом говорит мне:

– А что я его ругал, сам не знаю. Он меня не трогает. Всё-таки он много хорошего написал.

На поминках у Шаферана он встал и сказал:

– Мы втроем, я, Дербенёв и Шаферан, считали: «Я всё-таки пишу лучше, чем двое остальных». И знаешь, – обратился он к вдове Шаферана, – по-моему, Игорь был прав.

Сидели как-то в японском ресторане. Давид, муж Рубальской, говорил тост о том, как тяжело быть мужем знаменитости:

– Думаете, приятно, когда говорят «муж Ларисы Рубальской»? Представляете, если бы Танич пришёл с женой, а его бы представили – муж Лидии Козловой.

На что Танич тут же ответил:

– Ну и что, когда мы идем с Путиным, все говорят: «Это президент Танича», и Путин не обижается.

Потом пошли в салон слушать музыку, и Танич, войдя в салон, тут же сказал: «Салон алейкум».

Как-то раз он спросил своего друга Вайнера:

– Аркадий, как это ты при своём здоровье решился стать во главе телеканала?

Вайнер ответил:

– Вот я и чувствую себя развалиной.

На что Танич тут же среагировал:

– Развалины, они значительно дольше стоят.

А вот тост Танича на моем шестидесятилетии:

– Дорогой Лион, ты человек особенный. Тебе удаётся всё. Я понимаю, что тебя знают все по телевизору, но откуда ты знаешь всех? Ведь здесь у тебя вся Москва. Просто крикну сейчас: «Хакамада!» – не зная, что это такое, и тут же встанет мужик и скажет: «Я!»

Я мог бы тебя и дальше хвалить, потому что ты человек, который способен другим делать хорошее, а это редкость. Но если я и дальше буду хвалить тебя, то что останется другим для тостов?!

Одна особенность – это твоя обидчивость. Ты обижаешься даже на тех, кто тебя хвалит. Вот здесь половина людей, которых ты не знаешь, еле с ними знаком. Они пришли только потому, чтобы ты на них не обиделся, что они не пришли. Они не знают, что ты всё равно на них обидишься – за то, что они пришли.

Дорогой Лион, обижайся на нас ещё долго-долго и будь при этом всегда прав и здоров. И помни: шестьдесят лет – это тот переходный мужской возраст, когда ещё очень хочется, но уже не так стыдно, если ничего не получится.

Обнимаем, целуем. Танич.

Однажды Танич сказал, что во всём подчиняется жене, что у него нет никаких прав, только ходить в магазин, – сделал паузу и добавил:

– Ювелирный.

Когда-то в начале 80-х судили спортивного журналиста Галинского. Его лишили работы, а теперь ещё и судили. Танич с ним не был знаком, но пошёл на суд. Ему нравился Галинский. После суда Танич подошёл к журналисту и, понимая его тяжёлое материальное положение, предложил ему денег.

Был случай: Танича подрезал на машине какой-то тип. И не только подрезал, но ещё и остановился впереди, не давая дороги.

Танич вылез из машины. Тот тип подошёл к нему, вынул красную книжечку и сказал:

– Я сотрудник КГБ.

Танич ответил:

– А я на тебя… – и дальше известные всем слова. После чего сел в машину и уехал. А тот тип остался стоять с открытым ртом.

15 сентября 2001 года мы отпраздновали 78-летие Михаила Исаевича.

Десять лет назад Танич сказал мне:

– Я совершенно не чувствую, что я старый. Я себя ощущаю сорокалетним.

И в свои семьдесят восемь он был так же весел, остроумен. Так же, как много лет назад, обижался. И так же быстро забывал обиды. С ним всегда было интересно. Он, конечно, мог обидеть, и не только меня, чаще всего Лиду. Но при этом всегда был готов на бескорыстные поступки. Ежедневно давал интервью. Ездил на концерты, снимался во многих передачах. Ум у него был всё такой же острый.

В 1992 году мы с Малежиком гастролировали в Израиле. В Иерусалиме к нам на концерт пришёл Феликс Камов. Малежик пел на сцене, а мы с Феликсом разговаривали в фойе.

Малежик пел «Провинциалку», про то, что провинциалка была в пальто вида партизанского, сшитом в её городе в ателье.

Феликс послушал и сказал: «Это стихи Танича».

По юмору догадался.

Их было трое: Шаферан, Дербенёв и Танич. Все трое писали песни лучше всех в стране. Все трое остроумные люди. У Танича это проявлялось ещё и в песнях.

И вот их всех уже нет с нами…

Зашёл как-то в магазин «Канцелярские товары» на Трубной. Купил записную книжку, подарил продавщицам свою книжку. Они говорят:

– А вчера к нам Танич заходил.

Я спрашиваю:

– А что он купил?

– Бумагу, лампочки и ещё что-то, не помню уж что.

Я набираю телефон Танича и с сильным кавказским акцентом говорю:

– Это Михаил Исаич?

– Да, это я.

– Вы вчера на Трубной в «Канцелярских товарах» были?

– Был, а что такое?

– Извините, девушки ошиблись, взяли с вас больше денег.

– А я ещё удивился, что они так много взяли!

– Извините, просто ошиблись. Мы хотим вернуть вам деньги.

– А сколько денег?

– Сто восемьдесят рублей.

– Ладно, – говорит Танич, – я завтра заеду.

Всё это время продавщицы давились со смеху.

А когда я сказал своим голосом:

– Михаил Исаевич, не надо приезжать, это Лион Измайлов с вами говорит, – продавщицы захохотали, уже не сдерживаясь.

Танич спросил:

– Что? Кто это? В чём дело?

Он никак не ожидал такого поворота. Я стал объяснять:

– Миша, это Лион Измайлов, я случайно зашёл в тот же магазин и разыграл вас.

Тут он закричал в трубку:

– Что ты меня втягиваешь в какие-то публичные дела?

Я говорю:

– Михаил Исаевич, вы ведь сами любите подшутить над людьми, вот и я над вами подшутил.

Танич швырнул трубку. Обиделся.

Потом мы помирились. Танич прочитал эти воспоминания о нём и не обиделся. Они ему просто понравились.

А сегодня, в 2021 году, его уже больше десяти лет нет с нами. Похоронен он на Ваганьковском. Памятник работы Эрнста Неизвестного. Очень многим людям Танича не хватает.