Непредвиденные последствия
Непростые вещи обладают непростыми свойствами, способными на непростые решения.
Самолёт вертикального взлёта-посадки Як-141 даже в ряду одноклассников простым не назовёшь. Машина, по сути, являлась уникальной, несущей в себе специфические решения и от того вне сомнения достаточно секретной. Проводить какие-то особо продолжительные учебно-показательные полёты с индийских аэродромов советским руководством не планировалось. После демонстрационной программы «Як» сравнительно скоро собирались вернуть обратно на ТАВКР «Минск».
Разгоревшийся на пакистано-индийской границе конфликт несколько скорректировал схемы. Дальнейшая передислокация 8-й ОпЭск от берегов Индии, а затем и вовсе – подчиняясь необходимости – уход из региона, спровоцировал другие решения.
* * *
Взлетели с индийской авиабазы Авантипуре (штат Кашмир) – Як-141 и военно-транспортный Ан-72, куда загрузились специалисты из конструкторского бюро, технический персонал, а также какое-то имеемое запасное оборудование к СВВП.
В сопровождение индийцы выделили два истребителя Миг-21.
Полёт должен был проходить на большой высоте. Маршрут, пролегая до северной границы Индии, огибая воздушное пространство Пакистана, далее по прямой дважды пересекая афганскую территорию, выводил самолёты к аэродрому Гиссар, расположенному неподалёку от Душанбе.
Радиолокационное наблюдение и контроль обеспечивал самолёт ДРЛО А-50, барражирующий над Таджикской ССР. Косвенно и напрямую трафик прикрывали дежурные в патруле Миг-23МЛД.
На тридцать пятой минуте полёта (внизу уже лежали земли Афганистана, и индийские «Миги», покачав плоскостями, отвернули, возвращаясь на базу) пилот «Яка» сообщил о нештатной ситуации – сбоях в системе управления.
Приборная панель замигала огнями аварийной сигнализации; сзади (точно за затылком) вдруг раздался хлопок, самолёт взбрыкнул, закрутившись вдоль оси, дёргая тело пилота разнонаправленными векторами перегрузок с полной потерей ориентации.
Всё это произошло на глазах экипажа Ан-72, следовавшего за «ведомым» в строю пеленга: «Як» рыскнул, качнулся с крыла на крыло, от него – с «холки» гаргрота вдруг что-то отделилось, беспорядочно кувыркаясь, исчезая за хвостом. Машина, закрутив неустойчивую, рваную «бочку», полого посыпалась с эшелона. Пилот, очевидно, пытаясь обуздать управление, заметно уклонился от курса, на несколько градусов забирая влево.
Экипаж «Антонова» последовал за «потерянным» истребителем, равным образом информируя командный пункт о происходящем.
Диспетчер мобильного КП на А-50 после минутных корректив приказал Ан-72 вернуться на курс и следовать прежним коридором. В свою очередь, направив в чрезвычайную зону пару Миг-23, барражирующих неподалёку.
Ситуация продолжала оставаться чрезвычайной.
В эфире урывками прорывался натужный голос пилота «Яка», сообщавшего, что он пытается восстановить контроль, что неизменно теряет высоту, что машина по-прежнему не совсем адекватна.
Минутой позже он передал, что высота совсем мала, что видит площадку в низовье реки и… с ума сойти! – попробует совершить посадку.
Затем связь оборвалась.
На экранах радаров А-50 метка самолёта исчезла. Операторы опередили ориентирные координаты, сбрасывая их группе прикрытия.
Через несколько минут в небе просвистела пара Миг-23.
Вторым кругом лётчики изменили стреловидность крыльев в посадочную конфигурацию, отклонив вниз закрылки и носки плоскостей, – всё для минимизации скорости, для более обстоятельного наблюдения. Прошли над районом посадки… или же катастрофы, ожидая увидеть всё что угодно – пламя пожара, дым от горящих обломков.
Радио молчало.
Третий круг. Снизились… надо сказать, рискуя нарваться на обстрел из ДШК – места неспокойные и совершенно недружественные.
Рассмотреть что-либо среди мешанины серо-зелёного горного рельефа практически не представлялось возможным.
Вдруг проснулось радио. Пилот снизу сообщал, что посадил машину. Попытался описать место – где-то не в излучине реки, а на каком-то немыслимом пятачке среди камней, скал и растительности… и снова выпал их эфира.
Когда двое видят одно и то же – один с земли, другой с воздуха – это не одно и то же…
Тем не менее пилоты «Мигов» честно попытались и даже доложили, что разглядели серебристый отблеск.
Это был блеск от воды какого-то притока реки.
Спасателям самолёт ещё предстояло разыскать. Пилот «Яка» продолжал молчать.
Молчал, но в небо наконец-таки взвился дымный вертикальный шлейф!
– КП, борт 47, – лаконично хрипнуло в эфире, – вижу ориентир – сигнальная ракета. Даю точную привязку.
«Миги» поднялись выше пяти тысяч, продолжая кружить над районом, готовые к непредвиденным ситуациям. Разумеется, в рамках своих возможностей.
А-50, прежде всего, наблюдал за небом, приходилось смотреть в сторону соседа, границы которого пролегали всего в десяти километрах – самолётов ВВС Пакистана на радарах не фиксировали.
Но главная же опасность исходит от тех, кто внизу – от воинственно настроенных к шурави аборигенов.
Пилоту «Яка» приказали пока не демаскировать себя сигнальными ракета, до подхода подмоги на вертолётах.
Оповещение о ЧП уже пошло по инстанциям, возбуждая боеготовность по состоянию «Тревога». На ближайших передовых площадках забегали техники, пилоты, раскручивали роторы Ми-24 и Ми-8, в десантных отсеках занимали места бойцы штурмовых подразделений.
Штаб оперативной группы
Министерства обороны СССР по Афганистану
– Не сбейся он с курса – успел бы пересечь перешеек афганской провинции Бадахшан, приземлившись или упав уже на нашей территории. Сейчас он вот здесь – на небольшой возвышенности близ реки Пяндж, – офицер указал ориентировочную точку на карте, – пятнадцать километров до границы Таджикской ССР, десять до Пакистана. Ближайшие населённые пункты – кишлак Юзук и ниже по течению Пянджа деревня Хандуд. Местное население там настроено враждебно.
– Довыё-ё-ё, – гремел, не сдерживаясь в выражениях, генерал Варенников, – должны были понимать, мать-перемать, что машина ещё сырая, что…
Он вдруг прервался, точно задохнувшись от возмущения, тяжело дыша, вымеривая шагами кабинет. Наконец плюхнулся в кресло, исподлобья взглянув на «товарищей в штатском»:
– А что скажут наши инженеры-конструкторы? Что произошло?
Представитель КБ Яковлева встал со стула, с виноватым лицом теребя свои рукописные листки, не особо в них заглядывая, замямлил:
– Это… м-м-м… тут у нас выкладка на основе скупых радиосообщений от лётчика, предварительные выводы товарищей из отдела…
– Да говорите уже! – подпнул генерал.
– На той модификации самолёта применены новаторские экспериментальные решения цифрового автоматизированного контроля над режимами взлёта и посадки. Система имеет дублирование и досель ни разу не сбоила, и тем более ни одного случая отказа. В нашем же случае автоматика, судя по всему, войдя в конфликт с системами управления, самопроизвольно включила взлётно-посадочный автоматический режим. Помимо всего сорвало створку подъёмных двигателей. Почему-то лётчик только в последний момент сумел адекватно справиться с ручным управлением.
– Вообще-то по инструкциям он должен был катапультироваться, – сказал кто-то из присутствующих военных, – или что – тоже какие-то неполадки?
– Катапультироваться он мог, – в этот раз представитель КБ немного расправил плечи, – лётчики-испытатели… у них это вбито – спасти машину любой ценой.
Генерал перевёл взгляд, адресуясь к офицеру штаба, ведавшему оперативной обстановкой:
– Какие меры принимаются? Чем располагаем?
– Готовим переброску Ми-26, – ответил тот, встретив понимающие взгляды, – транспортный вертолёт, способный вывезти груз в пару десятков тонн на внешней подвеске.
Офицер продолжил доклад, перечисляя имеемые в оперативном доступе наличные войсковые силы и спецгруппы, сместившись к карте, готовый развернуть быстро составленный план операции по эвакуации самолёта.
Генерал жестом остановил, снова обратившись к представителю КБ Яковлева:
– Хочу на всякий случай уточнить: если пилот сумел посадить самолёт, каковы шансы, что он сможет взлететь самостоятельно? Допустим, после осмотра машины специалистами и устранения неисправностей.
– Вы хотите сказать, если на место отправить группу техников?
– Допустим.
– Это может занять время. Ко всему, как мы поняли, площадка, где он сел, имеет угол наклона. Неизвестны вихревые потоки и…
– Всё, – оборвал генерал, разочарованно махнув рукой, мол, «свободны, толку от вас».
В штабе управления МО по Афганистану прекрасно отдавали себе отчёт в серьёзности возникшего положения. И особенно в возможном неблагоприятном развитии событий.
С фактическим уходом советского контингента из Афганистана местные банды всевозможного толка почувствовали себя свободно. Сюда же можно присовокупить активность иностранных спецслужб, включая даже китайцев.
На том локальном участке, где требовалось провести экстренную операцию по эвакуации самолёта, с советской стороны оперативно могли выступить части погранвойск. Ещё одним положительным моментом здесь смотрелись подразделения, участвовавшие в операции «Бадабер», – подготовленные и всё ещё находящиеся в активизированном состоянии. Однако им требовалось время на переброску.
В то время как помимо каких-то наличных бандформирований душманов на прилегающей территории близость границы с Пакистаном определяла быстрый приток новых групп исламистов. Не исключая какие-то вполне вероятные спецотряды ЦРУ. Не говоря о сопутствующем интересе пакистанских спецслужб.
На совещании штаба из уст Варенникова прозвучало самым очевидным и неудобным прогнозом:
– При любых обстоятельствах лётчику следует ждать гостей. В худшем случае машину попытаются захватить.
Генерал почему-то был уверен, что так и случится. К сожалению, он был прав.
На других, враждебных, берегах
В Вашингтоне об аварийной посадке советского самолёта узнали буквально спустя несколько минут с того момента, как всё произошло.
Так уж получилось, что полевой агент ЦРУ, проводивший работу в качестве военного инструктора в окрестностях кишлака Юзук, привлечённый реактивным гулом, стал непосредственным свидетелем, наблюдая в бинокль (как ему показалось) за «управляемым падением летательного аппарата самолётного типа». Не дождавшись парашюта или взрыва, он связался с руководством, сообщив о странном приземлении. Быстро собрав отряд из местных боевиков, отправился в горы на разведку.
И когда на одном из хребтов перевала остроглазый горец указал «Вот там!», накрутив колёсики резкости бинокля, кадровый сотрудник спецслужбы США получил свою удивлённую оценку: «Стоит по виду целёхонек. Самолёт, определённо ассоциирующийся со взлётно-посадочной полосой и, будь я проклят, совершенно неуместный на этой узкой площадке среди можжевелового кустарника. А потому, чёрт возьми, какой-то нереальный… будто оркестровый рояль на Луне!»
Агент Смит (пусть будет Джон Смит) понимал, что столкнулся с чем-то незаурядным, и надо спешить, надо подобраться ближе, рассмотреть и что-то предпринять…
Но сначала на региональный узел связи ЦРУ в соседней стране ушла ещё одна срочная шифровка.
Возможно, в Лэнгли к сообщениям полевого агента отнеслись бы скептически… Слишком уж невероятным смотрелось появление в небе Афганистана какого-то новейшего образца авиатехники русских, тем более в факте невероятного приземления (или падения). Но когда служба радиоперехвата ЦРУ, базирующаяся на территории Пакистана, зафиксировала череду экспрессивных переговоров по советскую сторону границы, это давало повод думать…
Неожиданный поворот дела открывал заманчивую перспективу.
В Пентагоне всё ещё кусали локти. Подводя черту под всей «вчерашней» неудачно сложившейся историей с «Бирмингемом», там видели возможность напоследок отыграться, получив бонус в виде трофея – новейшего советского самолёта вертикального взлёта и посадки, честно охарактеризовав ситуацию «стечением обстоятельств» и… невероятной удачей, если успеть что-то срочно предпринять.
Сама по себе информация о разработке «фирмой Яковлева» СВВП для разведки США не являлась чем-то особо секретно-недоступным. «Вчерашние» консультации с «флотскими» дополнили картину: это наверняка один из тех самолетов, о которых докладывал кэптен Ньюмен, а затем пилоты F-14 и F-18, встретившиеся с советскими «палубниками» в небе над Аравийским морем.
Мнения в кабинетах «пятиугольника» были единодушны: «Проведение экстренной операции! Вывоз объекта вертолётами хотя бы по частям (впрочем, допуская в обстоятельствах использование вьючных животных местного населения), обязательная переброска к месту дополнительных силы боевиков и спецподразделений с целью связать русских боем».
В том, что Советы будут реагировать быстро и агрессивно, никто не сомневался, а потому ответственные за операцию лица категорически, как непременное условие успешного выполнения задачи, потребовали обеспечения воздушной поддержки, вплоть до истребительной авиации.
Быстро такую поддержку предоставить мог только соседствующий Пакистан. В Вашингтоне были уверены, что «обиженные» русскими, там с радостью откликнутся и вступят в дело.
К неожиданности американцев, Исламабад «встал в позу», приводя различные причины отказа использования своих ВВС в сопредельном воздушном пространстве. В действительности же попросту желая продаться подороже. И добился своего.
Вопрос решился поспешным обещанием Белого дома возместить уже потерянные (в ходе пакистано-индийского конфликта) истребители F-16, как и те, которые ещё будут сбиты.
А что таковые будут, в Пентагоне считали весьма вероятным.
Все эти встречи, переговоры, запросы, непропорциональные решения и исполнительные директивы со стороны могли бы показаться долгими. На самом деле вашингтонские господа в погонах знали, когда следует действовать быстро, без каких-либо проволочек. Всё развивалось реактивно.
Тем более что и там, на месте, «агент в поле» Дж. Смит не ждал дополнительных понуканий и координации, продолжая настойчиво продвигаться к цели со своим бородатым отрядом «верных друзей Америки».
Афганистан, провинция Бадахшан, в нескольких километрах от кишлака Юзук по устью реки Пяндж
Как всегда горы обманчивы, и то, что словно бы «вот, совсем близко, рукой подать», на поверку оказывается за тремя-четырьмя перевалами, когда постоянные «вверх-вниз» удлиняют дорогу хорошо если в три раза, а не больше.
Им оставалось немного – ещё один спуск, ещё один полого-крутой подъём на взгорок, где, собственно, на небольшой площадке и примостился летательный аппарат.
Тормозило снаряжение, включая боевое, и боеприпасы. Джон Смит с самого начала оценивал ситуацию трезво, без иллюзий, предполагая бой. И запасся всем возможно необходимым. И всё же рассчитывал поспеть раньше русских. А тут уж, понимая нетривиальность задачи, в своих афганских подопечных он не сомневался – распилят на куски, растащат по ущельям на ишаках, а затем горными тропами переправят в соседнюю страну.
Авангардная группа уже подступилась к скалам.
Сам же лежал с винтовкой, рассматривая в оптический прицел вытянутый силуэт самолёта.
«Не ошибся я – двухкилевой».
Пилот успел накидать на плоскости и фюзеляж каких-то веток, для маскировки, в настоящий момент снуя вокруг машины, копошась во внутренностях.
Смит прицелился, колеблясь – надо ли сейчас устранить лётчика? В факте подхода его отряда пилот мог поджечь или взорвать «ценный приз». С другой стороны, явись русские вертолёты – некая гарантия, что те не станут лупить из пушек и ракетами почём зря, опасаясь убить своего же. Или это их не остановит?
Так или иначе, надо спешить – подойдя ближе, есть шанс по той же причине не попасть под массированный удар советских штурмовиков.
В небе отдалённо прогудело, по-самолётному. Со своего места Джон ничего не увидел, гадая: «Интересно – чьи? „Большой брат“ заверил, что скорая воздушная поддержка будет непременно, обещая вплоть до истребителей. Подкрепления в живой силе, конечно, перебросят геликоптерами».
Справа по плечу бородатый пуштун – командир местного отряда – поднял руку, призывая прислушаться.
Смит теперь и сам различил характерную работу вертолётных лопастей, исходящую, как ему показалось с юга – с пакистанской стороны.
«Вот и поддержка. Отлично!»
Однако у афганца было своё мнение – звук, переотражаясь от гор, исходил с другого направления. Командир моджахедов гортанно закричал, размахивая рукой, отдавая приказы своим.
Хлёсткий свист и рокот двигателей навалился будто вдруг! В небе из-за скальной сопки точно нереальный кошмар всплыла «крокодилья пасть», оскалившаяся вспышками выстрелов, – советский Ми-24.
Передовой отряд моджахедов, уже начавший взбираться на возвышенность к самолёту, накрыло клубами дыма, разметав взрывами и каменным крошевом. Боец рядом палил из «калашникова», лая на своём наречии в бессилии и злобе.
Смит не понаслышке знал, как «афганские непримиримые» ненавидят и боятся эти вертолёты шурави – бронированная штурмовая машина казалась неуязвимой.
Ещё парочка пятнистых винтокрылов пронеслась, поливая окрестности из пушек. Над «местом самолёта» зависли более громоздкие транспортные Ми-8, высаживая десант.
Стараясь не замечать свист и шлепки рикошетных пуль, закинув М-16 за спину, Смит ползком, перебежками стал быстро передвигаться назад за сопку, где отставала группа со снаряжением. Там два крепких ослика несли на спине ящики со «Стингерами».
Штаб оперативной группы МО СССР
– Товарищ генерал. Сводка с места событий. Новости не самые… – офицер, встретившись взглядом с командующим, непроизвольно остановился… Доводить до начальства не самые хорошие новости и в цивилизованные времена не очень удачная планида.
Генерал молчал, и оперативный ответственный не нашёл ничего лучшего, как продолжить:
– В районе посадки самолёта десантно-штурмовая группа столкнулась с сопротивлением, вступив во встречный бой с крупным отрядом душманов. Противник применил переносные зенитные ракеты. Сбит Ми-8. Сообщают о потерях в живой силе – «трёхсотые», есть и «двухсотые». Ещё один вертолёт – Ми-24, получив повреждения от ПЗРК, перетянул «за речку» и сел «на вынужденную». На данном этапе боевиков оттеснили, подступы к самолёту удерживаются, однако…
Со стороны генерала что-то обозначилось, и офицер снова прервался, выжидая.
Варенников молчал. Он только что получил данные космической разведки и службы радиоперехвата: пакистанские аэромобильные силы приведены в движение, в боеготовности авиация – истребители-бомбардировщики стоят на взлётных полосах и… информация скорей всего уже устарела. В небе американский самолёт радиоэлектронного дозора. Намерения оппонентов были понятны.
Валентин Иванович помрачнел. Ещё «вчера», когда СССР полноценно присутствовал в Афганистане, пакистанцы даже при поддержке США поостереглись бы на подобные открытые демарши. Сейчас Исламабад мог создать на локальном участке значительный перевес в силах, и, как бы ни прошли бои (в наихудшем варианте), ввязываться в большую драку было чревато. Чревато не соответствующими приоритетам в потерях, а в довесок и какими-то международными последствиями.
Офицер, поедая глазами начальство, принял молчание генерала за разрешение высказаться дальше:
– Согласно докладу командира рейда, контроль над прилегающей территорией на данный момент трудновыполним. Для полного подавления противника потребуется время и большее приложение сил. То есть нет гарантий, что Ми-26 не попадёт под обстрел – слишком большая мишень, в него трудно промахнуться из ДШК, не говоря о ПЗРК.
Помощник продолжал что-то говорить, Варенников думал, опережая: «Неужели придётся принять решение уничтожить самолёт? Наверное, да. Теперь это будет самым простым решением. И наименее затратным, по издержкам. Если принять за издержки гибель людей из-за этого, будь он неладен, „Яка“. И какие-то неизбежные потери в технике».
– Командиру группы приказ: операция по варианту «Б», – услышал категоричное подчинённый офицер, – подготовить бомбовый удар.
По варианту «Б», прежде чем эвакуироваться с места, группа спецназа должна была произвести минирование и гарантированный подрыв самолёта.
Удар с воздуха – как дополнительная перестраховка и зачистка.
Бомбардировщики Су-17М3 уже оторвались от полосы, набирая эшелон. Угроза со стороны пакистанских ВВС предполагала истребительное прикрытие миссии. В небе с территории СССР парами и четвёрками курсировали Миг-23МЛД.
В помещении оперативного штаба стоял рабочий «зуд»: переговоры, распоряжения, приём докладов, регистрация радиоперехвата.
Командующий вышел в кабинет, где размещалась аппаратура ЗАС, подсев к прямому телефону с Кремлём. С самого начала операции обладая полнотой власти принимать самостоятельные решения, Варенников теперь и взял на себя ответственность. Сейчас для него наступали неприятные минуты уведомить «верхи». Там могли возникнуть возражения.
«А медлить нельзя», – трубка ещё покоилась на аппарате, генерал медлил со звонком, ловя реплики из соседнего помещения – дверь он специально оставил приоткрытой, ожидая с минуту на минуту сообщения от рейдовой группы о выполнении задания и оставлении места боя. Тогда «сушкам» – команда, и они там камня на камне не оставят.
Донеслось… услышал:
– Всё. Операцию можно сворачивать, – голос начальника группы связи, всегда выдерживающего нейтральный в субординации тон, сейчас в видимом отсутствии старшего прозвучал несколько раскованно и в странной интонации.
Варенников вдруг подумал, что случилось что-то нехорошее, поднялся со стула, двинув к двери, однако в проёме обозначился возбуждённый заместитель:
– Товарищ генерал, пилот самостоятельно поднял самолёт в воздух и… благополучно покинул поле боя. Диспетчеры А-50 ведут «Як», он уже над нашей территорией. Я отдал распоряжение принять его на ближайшей запасной площадке.
На самом деле не так уж всё было благополучно и просто. Уже «дома» оправдываясь, что безопасность взлёта ему обеспечила рейдовая группа и вертолётная огневая поддержка, пилот получил серьёзное взыскание, и никакие тут принципы «победителей не судят» не работали. По возвращении в плоскостях и фюзеляже «Яка» обнаружилось несколько пулевых отверстий. К счастью, не фатальных.
Получил серьёзный втык и командир спецназа, за то, что поддался на уверенный энтузиазм лётчика и согласился на взлёт вопреки уже отданному распоряжению командования. Майор был уверен, что переносных зенитных комплексов у душманов на тот момент уже не оставалось. Однако навсегда запомнил фантасмагорический старт, когда ревущую форсажем машину, ещё на вертикальном режиме, вдруг повлекло в сторону проходом впритирку к навершию сопки, и он был готов поклясться, что видел, как струями из сопла разворошило «гнездо» сидящего в засаде «духа».
«Добыча» ускользнула. Всё утратило смысл.
Попавший под реактивный вихрь, воняющий палёной одеждой, несгоревшим керосином, получив даже какие-то ожоги рук, Джон Смит, тем не менее, готов был стрелять вдогонку самолёту…
Контейнер неиспользованного «Стингера» валялся в ногах – попав под жар выхлопа двигателей инфракрасный детектор комплекса «ослеп».
Русские вертолёты, сняв своих десантников со всех точек высадки, уходили, истончаясь до чёрных точек на фоне неба точно рой мух.
Сейчас уходить надо было самому. Экстренно. Следовало ждать возмездия. Его потрёпанный мусульманский отряд вылезал из укрытий, уцелевший афганский командир собирал свою стаю, гортанно выкрикивая приказы, очевидно, из тех же соображений – ожидая массированной ракетно-бомбовой штурмовки.
К удивлению, русские даже этого делать не стали. Только в небе где-то отдалённо гудело сверхзвуковыми машинами.
* * *
Звено Су-17 отозвал генерал Варенников.
СССР громогласно подписался под уходом из Афганистана, поэтому светить лишний раз «красные звёзды» на крыльях в суверенном воздушном пространстве да и всяко разбрасывать свидетельства на земле необходимости не было. И без того уж «потоптались».
Вместе с тем, учитывая слабую мотивацию руководства ДРА отстаивать своё небо, «Мигам» вменялось продлить время патрулирования, на случай если пакистанские ВВС всё же попытаются вступить в игру. При этом же советским лётчикам приказывалось по возможности воздерживаться от прямых стычек с самолётами Пакистана.
Честно говоря, эти распорядительные «дёрганья в крайности» существенного влияния на развитие событий не несли… событий, несомненно, подверженных неумолимой инерции.
По-видимому, «драма» под названием «Непредвиденные последствия» ещё не выработала всех сценарных вероятностей.
Оставался ещё финальный аккорд.
* * *
В исходной задаче шестёрки истребителей F-16А пакистанских ВВС стояло прикрытие с воздуха операции ЦРУ на территории Афганистана. Пилоты для удержания господства в воздухе получили разрешение атаковать любые чужие самолёты и геликоптеры.
По существу данная задача уже утратила актуальность, «Як» улетел, однако главные «заказчики» – американцы – об этом не знали… Агент Смит не смог связаться с командованием.
Курсирующий в небе Пакистана «Боинг» ДРЛО обеспечивал освещение воздушной обстановки, в настоящий момент сообщая лишь о паре целей (предположительно Миг-23), барражирующих на эшелоне 7500 метров.
Такой расклад более чем устраивал пакистанских пилотов.
Наводимые со стороны, будучи в режиме радиолокационного пассива, «Файтинг Фалконы» вышли «бреющим» полётом по ущелью меж горных возвышенностей, что, по мнению штабных организаторов, обеспечивало скрытность атаки. Впрочем, был в этом и некоторый минус – оставаясь вне обнаружения русских, пришлось воздержаться от использования дальнобойных ракет AIM-7 «Sparrow», наводимых посредством демаскирующей радарной подсветки. Ставку делали на AIM-9M «Sidewinder» с инфракрасной головкой наведения.
Кружащий над Таджикистаном советский А-50 по стечению обстоятельств пакистанские самолёты «потерял»… – либо из-за того, что F-16 так удачно прикрылись за грядой, либо в силу наведённых помех с американского «Боинга».
Угрозу совершенно неожиданно увидел командир пары «Мигов» майор Беленин, начавший выполнять плановый вираж влево, чуть сильней накренивший машину, с чего-то вдруг решивший взглянуть вниз, извернувшись в тесной кабине микояновского истребителя.
Внизу на фоне шагреневого рельефа горного ущелья блеснуло россыпью, очень нехарактерно блеснуло (блики от каплевидных фонарей F-16, летящих в тесном строю).
Бросив коротко «ведомому» о намерениях, майор взял круче, включив РЛС.
На фоне подстилающей поверхности радар оказался не особо эффективен, тем не менее группу самолетов, идущих со стороны границы Пакистана, можно было считать обнаруженной.
Не понравились они Беленину. Совсем не понравились. Пакистанские лётчики любое, что бы ни залетало в их воздушное пространство, атаковали практически всегда, не утруждая себя лишними запросами. Сейчас они вторглись на афганскую территорию.
У Паши не было и толики сомнения в дурных намерениях крадущихся чужаков, а их явный перевес в силах совершенно не располагал строить из себя мирного демонстратора «красных звёзд»… в интерпретации указаний с КП «оставаться в зоне барража» и рекомендаций «воздерживаться от прямых стычек».
«Влепят ракетами, не успеешь и гавкнуть в ответ».
– КП. Вызывает «Фланкер»!
– Есть, КП.
– «Агрессор» – шесть единиц. Ситуация по разряду «5–5».
С «ведомым» у них на такой случай всё уже было заранее обговорено.
Беленин принял единственное возможное и верное решение. Собственно, и выбирать не приходилось, когда в позиционном раскладе «два на шесть», а сильная сторона «двадцать третьего» – это удар и отход на максимальной скорости.
Отворот в сторону солнца с набором высоты увёл от них какие-то «приветы» – прошли дымами в стороне.
Скорость упала – зато развернулись буквально «на пяточке». Атаку осуществляли по нисходящей траектории на встречном курсовом угле. Наведение по факту захвата, или не обязательно – просто манёвром самолёта загоняя цели в кружок прицела – пуском ракет в надежде, что инфракрасная ГСН сама индивидуально зацепит цель и настигнет.
Затем с переворотом на крыло уход на вираже, в пикировании. Стреловидность крыльев на угол «72». Скорость!.. Отрываясь вдоль ущелья на минимально-возможной низкой высоте.
«Ведомый» приказ по радио всё же понял по-своему, спустив лишь пару дальнобойных Р-73 с подкрыльевых пилонов. Р-60М, висящие под фюзеляжем, использовать не стал, посчитав бессмысленным – расстояние до противника было заведомо больше их зоны покрытия… Не дотянутся.
Беленин отстрелил всё! Полагая в тонком расчете, что скованные на сверхнизкой высоте самолёты противника будут вынуждены маневрировать на встречном направлении. Глядишь – дистанция набежит, подведя «головки» ракет на захват и поражение. Тем более в наушниках запищало – ГСН ракет зацепились за что-то: за острые передние кромки крыльев или за разогретые форсажем части двигателей – не важно! Главное, что можно стрелять… – навскидку, «от бедра» – всеми, разом!
Как всегда, когда действия определялись реактивным сверхзвуком, стрелки на всевозможных циферблатах – высотометра, скорости… времени, в конце концов, бежали по шкалам чрезвычайным темпом.
* * *
Предупреждение в эфире с американского «Боинга» о резком манёвре «Мигов» совпало с моментом, когда пакистанские пилоты уже и сами визуально обнаружили, что подверглись атаке, увидев потянувшиеся навстречу белые тонкие ниточки – дымные хвосты ракет.
Отработанное тактическое решение бросило «Фал-коны» по восходящей, вырывая из узости ущелья, где, разлетаясь врассыпную (каждый сам за себя!), «F-шестнадцатые» завиражили в противоракетном манёвре! А когда собрались вновь, оказалось, что двое сбиты, нарвавшись на советские ракеты, ещё один (как позже выяснилось) поймала AIM одного из своих же.
Манёвр уклонения пакистанцев от ракетной атаки дал фору русским. Пущенные вдогонку, второпях, без сколько-нибудь устойчивого захвата – «куда Аллах пошлёт», «Спэрроу» потеряли цели… А всё потому, что, во-первых, разворот «Мигов» вывел их на нулевой «допплер»… Ко всему, уходили со снижением, стелясь над хребтами… – тут эффективность радиолокационных «головок» в условиях переотражения сигналов от рябящей поверхности горного ландшафта заметно терялась.
«Сайдвайндеры» же просто не успевали их догнать!
Прекрасные разгонные качества Миг-23 вывели машины почти на два Маха – уходили точно пуля! У AIM-9 кончился ресурс топлива, и они упали.
Уже по возвращению на свой аэродром один из Б-16, вероятно получивший в бою какие-то осколочные повреждения, не дотянул до полосы.
Исламабад корректно причислил эту потерю к «небоевым».
Итогом…
На стороне пакистанцев было всё, практически все преимущества: по числу самолётов, по качеству (по крайней мере американцы считали свои истребители F-16 лучше советских, а предоставленные новенькие AIM-9M «Sidewinder» не без оснований); сюда же можно причислить техническое превосходство в РЛС-обеспечении, включая РЭБ; была, в конце концов, пусть и не реализованная внезапность.
Но победителями вышли два «Мига».
Индийский океан, южное полушарие, крейсер 1-го ранга «Москва»
Вдруг вспомнился как-то услышанный афористичный набросок:
– Когда делаешь всего лишь верные (правильные), но отнюдь небезупречные шаги…
– А есть разница?!
– После всего лишь «правильных» снова встаёт вопрос – куда? Безупречные влекут за собой далее сами. Это дорога гениальности, а не просто таланта.
«Уж не знаю, куда тут прилепить „безупречность“ и „гениальность“, или на худой конец „талант“, но на войнушку, однажды выйдя старпомить на „Петре”… – капитан 1-го ранга Скопин усмехнулся, не очень-то, чтоб и весело, – на войнушку мне однозначно фатально везёт».
Вообще после таких дел, какие развернулись в Аравийском море, обычно следует «высокая» комиссия, с разбором, оргвыводами, награждением непричастных и наказанием невиновных. Всё это, несомненно, ещё ждёт впереди, по приходе домой, в базу. Пока же по факту боевых действий, как положено, были составлены и отправлены подробнейшие рапорта-отчёты.
Зато ему вот – присвоили капраза, поздравив телеграммой за подписью самого главкома.
На деле, ещё в Москве Терентьев обмолвился, что приказ по Минобороны на его имя уже оформили. С лояльной (учитывая его секретную и реально «не от мира сего» биографию) формулировкой: «…в установленном порядке по истечении срока службы в прежнем звании». Правда, документы могли «гулять» по инстанциям ещё не один месяц. Но тут кадровикам, видимо, дали наказ ускорить процедуру.
А на крейсере все были уверены, что это поощрение. С тем, что главком довеском телеграфировал благодарность и всему экипажу, за службу (понятно какую).
Командира, как положено, поздравляли. Для офицеров было организовано фуршетное столование в кают-компании. Какие-то «плюшки» стараниями камбузной команды перепали и остальному личному составу.
На этом фоне шныряющий по кораблю замполит, пресекающий всякие разговорчики, и особист, вызывающий к себе в каюту на подпись о неразглашении, смотрелись как-то коряво. Причины этих строгих предписаний «сверху» от бдящих органов, в общем-то, были понятны – гибель «Проворного» не являлась поводом здравить флот. А ознакомившись «по дружбе» с инструкциями особиста, можно было догадаться и об остальном – высокая политика: янки не хотели огласки по своей субмарине.
Видимо, этими договорённостями Кремля с потенциальным противником косвенно объяснялось то, что «Москву» никто из натовцев не «провожал». По крайней мере, командование в своих разнарядках об этом упомянуло.
И впрямь, на сравнительно оживлённом грузовым трафиком морском маршруте, если откинуть что-то отдалённо видимое на РЛС, за четверо суток пути близко мимо прошёл только огромный супертанкер дедвейтом эдак 150–250 тысяч тонн, под «левым» либерийским флагом. Правили им явно неприветливые ребята: ни положенных флажков по международному коду, ни одного человека на открытой палубе, рожи попрятали за остеклением ходового мостика. Гнал перед собой волну тяжёлой тушей… бандура.
Зато полусутки погодя точно на контрасте повстречали «своих».
– Там на гафеле красный флаг, – к неожиданности доложила сигнальная вахта.
Связались по радио. Взяли правее, чтобы поравняться.
Проходили траверзом, близко борт в борт…
Наверное, встретить далеко в океане морякам торгового флота советский военный корабль было в радость. Высыпали на палубу, по-видимому, все… Включая трюмных из «машинного». Радовалась даже «тётя Маша с камбуза» – так её быстро окрестили на ходовом мостике «Москвы». И даже носящаяся по палубе собака, породы самой что ни на есть дворняжьей, погавкивала радостно, виляя хвостом.
– Да я знаю их, – на крыло мостика высунулся штурман, – севастопольцы. Черноморское пароходство. Труженики загранки. Кобель у них тот ещё четвероногий индикатор – чужие суда облаивает, как чёрт бешеный, «своих» же – никогда.
Упомянутый пёс, напротив, всё ещё дружелюбным образом неуверенно тявкнул и вдруг зашёлся лаем.
– Вот-те раз! – удивился штурман, но, мотнув головой в сторону, с пониманием промычал что-то нечленораздельное – на мостик вышел заспанный сумрачного вида замуля.
– Да, животину не обманешь.
* * *
Ещё к северу от экватора вошли в полосу штилей. Океан… На раскинутой во всю ширь глади подрагивало мелкой зыбью, порой замирало и водило кругами – будто ветерок сам не знал, куда бы задуть.
Скользили в прозрачных водах стремительные дельфины, прыгали, резвясь по носу и по корме. Угребались вслед кораблю чайки, отыскав себе с левого борта, там, где сброс отходов камбуза, блатное место под-харчиться.
За экватором начнётся другая астрономия – тот же рассвет на востоке, тот же закат на западе, но ходить по небосводу солнце будет не южной стороной, а северной. Сумерки будут всё короче. Ночи тёмные и звездятся неимоверно.
И конечно, жара. Днём так вообще припекало, прокаливая корабельное железо.
С этим у экипажа свои походные хлопоты. В первую очередь приходилось учитывать все слабые места ЭМУ. Проект 1123 «Кондор» в целом рассчитывался для холодных морей и умеренных широт, максимум для Средиземки. Под тропическим солнцем, при температуре забортной воды выше допустимых значений, жара в котельных отделениях доходила до шестидесяти градусов.
Даже в режиме экономического хода в таких условиях главная энергетическая установка корабля испытывала отрицательные нагрузки.
И пока штурманский расчёт позволял большую часть времени поддерживать среднюю скорость двенадцать узлов, командир БЧ-5 «развлекался» тем, что на данный момент вывел котлы № 1, № 2 на профилактику, следуя на одном кормовом эшелоне.
Впрочем, каких-либо неисправностей или серьёзных капризов техники пока не выявилось. Объяснялось это скорей всего тем, что «Москву» к этому походу готовили с особым усердием, автоматику машинно-котельных установок специалисты СРЗ отладили по высшему разряду, с учётом всего накопленного опыта эксплуатации, расписавшись в высоком качестве ремонта.
– Ну да благими бы пожеланиями, – отметит Скопин, выслушав текущий доклад стармеха.
* * *
Экватор миновали, как положено – с традиционным морским ритуалом. Процедура давно заиграна, но всякий раз доставляла какое-то не надоедающее удовольствие. Не избалованным развлечениями служивым, и тем более «срочникам», так и совсем в радость.
Понимая проблему перенаселённости корабля, довеском к жаре, экипажу в свободное время позволялись обоснованные вольности. Форма одежды для младшего личного состава обычно в жарких широтах и без того устанавливалась щадящая: брюки, голый торс (кроме заступающей вахты)… Старпом разрешил по «форме ноль» – в трусах.
В послеобеденное время на полётной палубе народ гонял мяч, загорал. В качестве импровизированного душа матросы обливались из пожарного шланга прямо на палубе.
Приятным подарком стал спрогнозированный метеослужбой корабля тропический ливень (прежде на загоризонтной РЛС углядели то, что явно претендовало на скопление тяжёлых дождевых облаков).
Пришлось, правда, сделать небольшое уклонение от генерального курса, накинув пару узлов, торопясь «въехать» в непогоду, пока та не прошла мимо, гонимая преобладающим пассатом.
Пополудни «трансляжка» захрипела, дежурный по кораблю объявил: «Всем свободным от вахт построиться на полётной палубе по большому сбору с банными принадлежностями!!
Сбегались. Кто уже бывал в тропиках, знал – в сланцах и с шампунями, кто-то с матросским (для морской воды) мылом и на беду в тропических тапках (скользких).
Крейсер уже вошёл в полосу порывистого ветра. Резко потемнело! Уже срывались отдельные капли… Кто-то из неуспевающих ещё слетал со шкафутов на полётку, когда оно как дало!! Ливневые потоки сплошной стеной!
Командир на это всё взирал со стороны, удивляясь, откуда только на ровной поверхности взлётно-посадочной площадки могли собираться такие обширные лужи – намыленный народ скользил, плюхался, с криками, ржачем, матом…
Не пройдёт и получаса, небо расчистится, снова засверкает солнце. Умытый дождём корабль, его палубы и надстройки быстро просохнут.
Капитан 1-го ранга Скопин будет пребывать в прекрасном расположении духа, всегда считая, что когда ты в море, на ходу, особенно если в «дальнем» (разумеется, когда оно по мирному времени), судовая жизнь входит в своё истинное русло. Каждый занят своим делом, в четырёхчасовом вахтенном ритме. И крейсер, точно живой организм, пусть и железный, успокаивался – шёл себе своим назначенным ходом, шумя котлами и турбинами машинного отделения, молотя винтами море, бодая форштевнем волны.
Для личного состава – суть обычных советских граждан, неискушённых заграницей, при всех тяготах флотских будней, подобное плавание было своего рода бесплатным круизом по тропическим морям.
Сам же он почти кайфовал: нет никакого адмирала за спиной и ты сам себе голова, несение службы отлажено, корабль в порядке, маршрут прописан, шлёпай себе – океаны, моря, иностранные порты…
Эта идиллия закончится нынешней ночью, когда его поднимут по срочной криптограмме с пометкой «Ракета».
* * *
Время было к «нолям», Скопин сидел у себя, уже убрав под замок шифроблокноты и кодовую книжку. В пятизначных числах сообщения штаба флота будет значиться простой приказ: «Вскрыть секретный пакет»… тот, полученный перед самым выходом из Севастополя.
Не то чтобы он забыл о нём. Просто такие конверты могли пролежать в сейфе весь поход, так и не будучи распечатанными – мало ли что там и на какой чрезвычайный случай (так и не случившийся) в шатком равновесии «холодной войны».
Выключив «ночничок» над столиком и откинувшись на спинку кресла, каперанг посматривал через иллюминатор на слегка флюоресцирующий океан. Ожидая.
Было сказано «…пакет вскрыть в обязательном присутствии приставленного офицера Особого отдела».
Он и постучится вскоре, тоже получив по ВЧ-связи свои инициирующие инструкции. И молча, лишь кивнув со значением, расположится напротив. Выражение его лица, делано невозмутимое, будет свидетельствовать о том, что сотрудник госбезопасности прекрасно знает, о чём пойдёт речь, явно осведомлённый обо всём с самого начала. И теперь вот время «до особых предписаний» подошло.
Содержимое приказа Генштаба первоначально ввело Скопина в ступор. Вчитываясь в разъяснительные пункты под «шапкой» секретных грифов, сам не замечал, как кровь прилила к лицу. Сидел офигевший, переваривая.
«Вот это да! Я бы это и операцией не назвал… скорей миссией. А ещё правильней – экспедицией, если не совсем научным экспериментом. А Терентьев, ну ни гад ли – знал же, но ни словечком. Мог бы хотя бы намекнуть».
Вопросов мигом набежала уйма, но вместо того, чтобы начать их задавать, в голове почему-то всплыло то старпомовское «не понимаю», когда дело коснулось штатного расписания и комплектования экипажа корабля.
Сейчас, ознакомившись с новым приказом, приходило понимание, по каким критериям осуществлялся этот отбор: предпочитали людей, менее всего привязанных к берегу, к родным-близким. И если заглянуть в личные дела – сравнить, сопоставить, поразмышлять, наверняка там будут холостяки или бездетные. А среди молодняка срочной службы, скорей всего, не единственные сыновья или что-то в этом роде.
«Значит, – делал выводы Геннадьич, – командование не исключает провала миссии. Или хуже – катастрофы? Да нет же, просто они там, наверху, заранее допускают, что, возможно, отправляют людей в один конец. Но ведь чисто сработать в этом плане всё равно не получится – кто-то и что-то у кого-то здесь, „за порогом“, по-любому останется. Это ж целый корабль, мать его, и семьсот с лишним душ!
Хотя… когда это партийное руководство и тем более суровых ребят из КГБ волновали индивидуальные переживания человеко-винтиков, когда Родина-мать призвала, построила, забрила… Для наших генералов не считаться с людскими потерями – это так, лишь генетические издержки татаро-монгольского наследия.
Но да будет хоронить. Мы «Петром»-крейсером прыгнули, сами того не ожидая, в ту же неизвестность… и ничего – целёхоньки. С чего бы снова не скакануть, коли советские товарищи учёные что-то там вычислили и рассчитали. Вон он, Вова-особист, сидит себе и не изволит сомневаться…»
Стоило подумать, внимательный «чекист» тут же протянул свои бумаги. Всё так же молча. Бумаги, подтверждающие его полномочия как официального делегата от высшего управляющего органа СССР в предстоящей миссии. И очередные погоны он получил в соответствие – полковник – в этом звании офицеры КГБ ни много ни мало попадают в номенклатуру ЦК КПСС.
Распределение полномочий было чётко регламентировано. И пока больше никто в настоящие планы и курс дела посвящён не будет. И так, видимо, правильно. Попробуй, объясни всю ту «фантастику» тому же замполиту или старпому. Подумают, что «напились командир с особистом на пару до белой горячки». Не поверят, пока сами наглядно не увидят.
Так что весь экипаж – «играть втёмную», оставляя в неведении до последнего момента «здесь». И только по успешному переходу – «там»…
Вот только тогда…
* * *
Все назначенные реперы сохранялись: место встречи с судами снабжения, расчёт штурмана по времени, курсу, скорости движения.
К исходу следующих суток, так и не зайдя в столичный порт Республики Сейшельские Острова, «Москва» отгремит в клюзах на якорной стоянке в виду архипелага, начав приём топлива от танкера. Через некоторое время с другого борта пристроится второй транспорт, наладив передачу сухих грузов.
Здесь уже, зная «на что идут!», командир крейсера будет лично контролировать весь «приход», равно как, признав предусмотрительность штабных планировщиков, так и удивляясь, и, чёрт возьми, устав удивляться от каких-то совсем уж непонятных решений по тем или иным направлениям; дополнительно отправит в штаб флота и свои запросы, хотя и не рассчитывая на быстрый и удовлетворительный отклик.
Короче… на общем ответственном фоне, с включением всяких нестыковок, голова шла кругом.
Но, так или иначе, место нашлось всему.
Так или иначе, места для неуютного беспокойства и думок находилось немало.
Сейшелы прошли стороной, исчезая в дымке тропической испарины.
Сам не замечая, что бормочет вслух, командир изучал грузовую ведомость:
– Топлива приняли под завязку. И всего остального тоже…
– Подняли уровень моря почитай на полные пятнадцать тысяч тонн водоизмещения, – проявит неожиданное знание технических характеристик крейсера особист.
– Это вы о чём? – рассеянно спросит Скопин.
– Да я тут вдруг подумал о тех тысячах кораблей и судов, что также погрузились обводами в воды Мирового океана, вдавливая, а значит, и вымещая.
– Ну так от того и слово «водоизмещение». Полное у нас, кстати, чуть больше пятнадцати. Но всё это… капля в море. Как и все те остальные «тысячи» и их миллионы тонно-водоизмещений.
– На румбе – сто тридцать, – громко доложил рулевой.
– Легли на курс встречи с «Академиком Лаврентьевым», – счёл нужным напомнить каперанг, – рассчитывали на полтора суток пути… если на пятнадцати узлах. Но там вышли на связь – поторопили.
* * *
Советский Союз обладал мощнейшим научным флотом, насчитывающим более трёхсот всевозможных профильных и специализированных судов. Подобной научной армады не было ни у кого в мире. Недоступных для исследования мест в Мировом океане для СССР не существовало.
С некоторых пор в спектр изыскательных работ «плавучих лабораторий» была включена ещё одна проходящая под особым грифом задача, позитивные подвижки к реализации которой неожиданно наметились в южно-экваториальном районе Индийского океана. Туда и было направлено особое внимание.
С середины февраля 1985 года океанографическое судно «Академик Лаврентьев» с размещённой на борту спецаппаратурой функционировало близ Сейшельского архипелага под видом изучения прибрежной экосистемы. Дальнейшие изыскания увели исследователей на юго-восток вдоль Маскаренского (подводного) хребта.
Именно здесь научная команда нащупала искомую аномалию.
Стрелки на шкалах регистраторов неукоснительно поползли вверх, и в один момент теоретические выкладки товарищей из НИИ перешли в фазу расчётных, и часто произносимое слово «возможно», в контексте «вероятно», приняло утвердительную тональность: «Да, это возможно!»
* * *
Намотав ещё пятьсот морских миль, «Москва» ляжет в параллельный дрейф с поджидающим визави. На борт крейсера взойдут новые гости.
Собственно, будет он по итогу один – представитель от какого-то НИИ, доктор наук со своими «вещами» – несколько ящиков с аппаратурой. Он останется на корабле. Ему выделят небольшое помещение под походную лабораторию. Он вместе с крейсером и всем экипажем уйдёт «туда».
Наконец Скопин сможет поговорить с компетентным лицом и прояснить техническую сторону эксперимента, задав обязательные вопросы.
К своему стыду, все объяснения яйцеголового товарища оказались за порогом его познаний в физике и других каких-то там направлений науки, которые снисходительно и немного смешливо упоминал ступивший на борт специалист. Он вообще-то оказался вполне адекватным и лёгким на общение тридцатипятилетним парнем, сведя всё к простому (на пальцах) толкованию… почти не увлекаясь:
– Нет. Здесь со мной всего лишь аппаратура для съёма и измерения параметров. На «Лаврентьеве», кстати, тоже похожая, только более чуткая, с расширенными диапазонами. А для «перехода» (применим это понятие) не нужно никакого «Гиперболоида инженера Гарина». Тут просто надо оказаться в нужном месте в нужное время и приложить силу. Силу распада. Бум! Причём минимальной мощности. Это и будет инициатором. Примерно так, как было у вас… э-э-э, когда «Петром Великим» вы случайно оказались в локальном месте аномалии. Там, насколько я знаю, катализатором выступил взрыв на английской субмарине с радиационным выбросом. Мы покопались в вашей корабельной аппаратуре, попавшей под электромагнитное воздействие. Удалось снять остаточные флуктуации-следы. По ним и ориентировались.
– Но почему ПКР? – задавался вопросом капе-ранг. – Нельзя было отправить непосредственно научное судно? Или это Генштаб так решил – обязательно военный корабль? В таком случае – любой БПК или СКР.
– Есть предположение, – улыбнулся доктор наук и тут же поправился, – имеющее под собой расчётные основания – тело переноса должно быть массивное. Ваш крейсер «Пётр» сколько весил? Вот! И этот корабль по весу соответствует.
– И ещё, Док (можно я вас буду так называть), этот разброс: скачок из Баренца в Южную Атлантику, сейчас мы в Индийском океане, и куда нас зашвырнёт, полагаю, дело гадательное. Эта «аномалия» – двусторонняя, или нам потребуется искать новый переход у чёрта на рогах на другом конце света? Вы понимаете, о чём я?
– Хм… – товарищу учёному было немного неловко, он и сам, видимо, всего до конца не знал или был не уверен: – Я думаю, всё, безусловно, обратимо.
* * *
Ещё у Сейшел вместе со всевозможными грузами был доставлен отдельно опекаемый контейнер. Уже здесь приставленный к спецгрузу офицер «головастиков», так называли специалистов 6-го отдела РТБ (ракетно-технической базы) по атомным головным частям ракет или торпед, готовил то, что товарищ учёный называл «инициатором пробоя» – у ракеты 82Р комплекса «Вихрь» ядерная боевая часть заменялась на новую.
Новая боеголовка представляла собой уникальное изделие с зарядом ступенчато изменяемой мощности в доступных значениях от всего 0,2 килотонн до сорока. Была она специально разработана на потребу заказчиков именно под эту миссию, когда научная команда ещё не знала точного эквивалента приложения силы. Необходимое значение силы взрыва заранее устанавливалось регулировкой детонатора внутри корпуса.
Утро. Едва оторвавшись от горизонта, уже жарко по-южному улыбалось солнце. Устойчивый западный ветер определил направление пуска.
«Академик Лаврентьев» удалился на безопасное расстояние, выйдя из зоны действия аномалии. Ещё дальше маячил СКР «Рьяный» – военная страховка на случай каких-то непредвиденных моментов. В том числе наблюдая и отслеживая нежеланных свидетелей: горизонт был чист, не фиксировали на радарах и воздушных судов. С неменьшим вниманием акустики прослушивали подводную среду.
На крейсере всё было подготовлено к переходу: закреплено по штормовому, принайтовлено. Экипаж предупреждён о ядерных испытаниях. По команде отключались РЛС и другие радиоэлектронные средства.
Ракету вывели в боевое положение, повернув пусковую установку на обозначенные градусы, задавая воздушный подрыв на безопасном удалении в один километр, в том самом минимальном значении – 0,2 килотонны.
В боевой рубке наблюдающие надели специальные защитные очки от ядерной вспышки.
Команда на пуск. Факелом в клубах дыма ракета срывается с направляющей, уходя по касательной, тёмной меткой, будто растворяясь в короне встающего светила.
Секунды до подрыва в ожидании…
Солнце ещё раз улыбнулось и прикрылось невесть откуда взявшимся облаком.
