Среда

Глава 10

На следующее утро я просыпаюсь от звонка будильника. Вместо мелодии у меня – петушиный крик. Даже столько месяцев спустя я слышу бабушкины шаги по коридору и негромкий стук костяшек ее пальцев в мою дверь.

«Проснись и пой, моя девочка! Начинается новый день!» Шурх-шурх-шурх – шуршат ее подошвы, пока она хлопочет на кухне, заваривая нам на двоих чай «Английский завтрак» и делая лепешки с мармеладом.

Но увы, это не реальность. Это всего лишь мои воспоминания. Я нажимаю на кнопку будильника, чтобы прекратить кукареканье, и проверяю свой телефон на тот случай, если ночью Родни вдруг написал мне сообщение. Новых сообщений: ноль.

Я спускаю босые ступни на паркетный пол. Ну и ладно. Сегодня я пойду на работу. Я увижу там Родни. Я измерю температуру наших отношений. Я сдвину дело с мертвой точки. Я помогу Жизели, потому что она мой друг, который во мне нуждается. Я что-нибудь придумаю.

Я потягиваюсь и вылезаю из постели и первым делом снимаю постельное белье и покрывало, чтобы застелить постель как полагается.

«Если уж берешься за какое-то дело, делай его как следует».

Золотые слова, бабушка. Я начинаю с простыни, энергично встряхнув ее и застелив обратно на кровать. Заправить края под матрас. Аккуратно подоткнуть уголки. Затем я накрываю кровать покрывалом, аккуратно его расправив и проследив, чтобы звезда, как обычно, смотрела на север. Потом я взбиваю подушки и прислоняю их к изголовью под углом в сорок пять градусов, в полном соответствии с регламентом, два пышных холмика с бахромой, связанной крючком.

Покончив с постелью, я отправляюсь на кухню и готовлю себе чай с лепешкой. Каждый раз, когда я откусываю от лепешки, мои зубы с хрустом вонзаются в поджаристую корочку. Почему я никогда не замечала, какие ужасные звуки издаю, пока бабушка была жива?

Ох, бабушка. Она так любила утро. Она напевала что-то себе под нос и хлопотала на кухне. Мы садились рядышком за нашим деревенским столиком на двоих, и она, весело щебеча, точно воробей на солнышке, клевала свой завтрак.

«Сегодня я буду наводить порядок у Колдуэллов в библиотеке. Ах, Молли, как бы мне хотелось, чтобы ты ее увидела. Надо будет как-нибудь попросить у мистера Колдуэлла позволения привести тебя с собой. Это роскошная комната, вся в темной коже и полированном ореховом дереве. А сколько там книг! А они, ты не поверишь, почти никогда туда не заходят. Я люблю эти книги как свои собственные. Сегодня у меня по плану стереть с них пыль. А это дело непростое, скажу я тебе. Нельзя просто сдуть с них пыль, как делают некоторые нерадивые горничные. Это никакая не уборка, Молли. Это просто перемещение грязи с места на место…»

Она болтала и болтала без умолку, готовя нас к наступающему дню.

Я хлюпаю чаем. Отвратительно. Я с хрустом откусываю еще один кусок лепешки, и он не лезет мне в горло. Остатки отправляются в помойное ведро, хотя это и ужасающая расточительность. Я мою за собой посуду и отправляюсь в ванную принять душ. С тех пор как бабушка умерла, по утрам я делаю все немного быстрее, потому что мне хочется как можно скорее уйти из квартиры. Без нее утра стали слишком невыносимыми.

Я готова к выходу. Закрыв за собой дверь квартиры, я направляюсь по коридору к квартире мистера Россо и решительно стучу в дверь. До меня доносится шарканье его ног. Щелкает замок. Дверь открывается.

Мистер Россо стоит на пороге со скрещенными на груди руками.

– Молли, – говорит он, – сейчас половина восьмого утра. Если ты потревожила меня ради какой-нибудь ерунды…

Я сжимаю в кулаке деньги.

– Мистер Россо, я принесла вам двести долларов в счет квартирной платы.

Он со вздохом качает головой.

– Квартирная плата составляет восемнадцать сотен, и тебе это прекрасно известно.

– Да, вы совершенно правы как относительно суммы моей задолженности, так и относительно того факта, что мне это известно. И я раздобуду остаток суммы до исхода сегодняшнего дня. Даю вам слово.

Он снова качает головой и щелкает языком.

– Молли, если бы не уважение, которое я питал к твоей покойной бабушке…

– До исхода дня. Вот увидите, – говорю я.

– До исхода дня, а иначе я перейду от слов к делу, Молли. Я тебя выселю.

– До этого не дойдет. Могу я получить от вас расписку, удостоверяющую факт получения вами двухсот долларов?

– Прямо сейчас? И ты имеешь наглость просить у меня расписку прямо сейчас? Ты получишь ее завтра утром, когда расплатишься со мной полностью.

– Это разумный компромисс. Благодарю вас. Хорошего вам дня, мистер Россо.

С этими словами я разворачиваюсь и иду прочь.

На работу я прихожу задолго до девяти. Как обычно, я всю дорогу иду пешком, чтобы не тратиться на транспорт. Мистер Престон стоит на верхней ступеньке лестницы за своим подиумом и с кем-то разговаривает по телефону. При виде меня он опускает трубку и улыбается.

У входа сегодня оживленно, оживленнее обычного. Перед вращающейся дверью стоят несколько чемоданов, дожидаясь, когда их перенесут в багажную комнату. Гости снуют туда-сюда, многие фотографируют вход и болтают о том, что мистер Блэк то, мистер Блэк сё. Я неоднократно слышу слово «убийство», произнесенное таким тоном, как будто речь идет о дне на ярмарке или новом удачном вкусе мороженого.

– Доброе утро, мисс Молли, – говорит мистер Престон. – У тебя все в порядке?

– Я в полном порядке, – говорю я.

– Надеюсь, вчера ты добралась до дома благополучно?

– Да. Благодарю вас.

Мистер Престон прокашливается.

– Знаешь, Молли, если у тебя когда-нибудь возникнут проблемы, какого угодно рода, помни, что ты всегда можешь рассчитывать на помощь старого доброго мистера Престона.

Его лоб странно морщится.

– Мистер Престон, вы чем-то встревожены?

– Я бы так не сказал. Но я хочу, чтобы ты… общалась с достойными людьми. И чтобы ты знала, что, если тебе понадобится помощь, я всегда рядом. Только кивни мистеру Престону, и я сразу все пойму. Твоя бабушка была хорошей женщиной. Она мне нравилась и всегда была очень добра к моей дорогой Мэри. Я уверен, тебе нелегко без нее приходится.

Он переступает с ноги на ногу и на мгновение перестает быть похожим на мистера Престона, импозантного швейцара, и становится похожим на большого ребенка.

– Я благодарна вам за заботу, мистер Престон. Но у меня все в полном порядке.

– Ну и прекрасно, – говорит он, приподнимая свою фуражку.

В следующее же мгновение его вниманием завладевает семейство с тремя детьми и шестью чемоданами. Он поворачивается к ним, прежде чем я успеваю попрощаться с ним как полагается.

Я пробираюсь сквозь толпу гостей, преодолеваю вращающуюся дверь и оказываюсь в лобби. Оттуда я прямиком направляюсь вниз, в служебные помещения. Моя униформа, как всегда, висит на дверце моего шкафчика, выстиранная и упакованная в защитную полиэтиленовую пленку. Я набираю код замка, и дверца моего шкафчика распахивается. На верхней полочке стоят песочные часы, подарок Жизели, – песок из далекого экзотического места и полированная латунь, светящаяся в темноте, как лучик надежды. Я ощущаю рядом чье-то присутствие и, обернувшись, обнаруживаю Шерил, пытающуюся заглянуть ко мне в шкафчик. Лицо у нее суровое, губы поджаты, – словом, все как всегда.

Я стараюсь выглядеть жизнерадостной и оптимистичной.

– Доброе утро. Надеюсь, тебе удалось провести вчерашний выходной с пользой и сегодня ты чувствуешь себя лучше.

Она вздыхает:

– Сомневаюсь, Молли, чтобы ты могла по-настоящему понять, что такое жить с моим заболеванием. У меня проблемы с кишечником. И стресс их только усугубляет. Например, стресс оттого, что на моем рабочем месте обнаружили мертвого человека. Стресс, который вызывает желудочно-кишечное расстройство.

– Мне жаль, что ты плохо себя чувствуешь, – говорю я.

Я ожидаю, что после этих слов она уйдет, но она продолжает стоять у меня на пути. Полиэтиленовый чехол моей униформы зловеще шелестит, когда она задевает его плечом.

– Очень жаль, что с Блэками так вышло.

– Ты имеешь в виду, что так вышло с мистером Блэком? – уточняю я. – Да, это просто ужасно.

– Нет. Я имею в виду, что теперь, когда Блэк мертв, ты не будешь больше получать от них чаевые.

Ее лицо напоминает мне яйцо – безликое и невыразительное.

– Вообще-то, – говорю я, – по моим сведениям, миссис Блэк до сих пор проживает в отеле.

Шерил фыркает:

– Новым номером Жизели теперь занимается Сунита. Я, разумеется, буду контролировать ее работу.

– Не сомневаюсь, – говорю я.

Это ее очередной план с целью присвоить себе чаевые, но ничего, долго это не продлится. Жизель поговорит с мистером Сноу. Она потребует, чтобы я снова убирала ее номер. Так что я пока придержу язык за зубами.

– Полицейские закончили с бывшим номером Блэков, – продолжает между тем Шерил. – Они перерыли его сверху донизу. Там все вверх дном. Тебе придется немало потрудиться, чтобы привести его в порядок. И чаевых от полицейских тоже не дождешься. С сегодняшнего дня я сама буду убирать номер Ченов. Не хочу, чтобы ты перерабатывала.

– Как это предупредительно с твоей стороны, – говорю я. – Спасибо, Шерил.

Она еще некоторое время стоит на месте, таращась в мой шкафчик. Я вижу, как она разглядывает песочные часы. Мне хочется выцарапать ей глаза, потому что своим завистливым взглядом она оскверняет их. Они мои. Это мой подарок. От моей подруги. Мое.

– Прошу прощения, – говорю я и захлопываю дверцу шкафчика.

Шерил вздрагивает.

– Я пойду. Мне надо работать.

С этими словами я беру свою униформу и направляюсь в раздевалку. Она бормочет мне вслед что-то неразборчивое.

Переодевшись и укомплектовав свою тележку всем необходимым, я направляюсь в лобби. У стойки регистрации стоит мистер Сноу. Он выглядит заиндевевшим, как обсыпанный сахарной пудрой пончик, тающий в жаркий день. Он делает мне знак подойти.

Я осторожно позволяю толпам гостей проходить передо мной и моей тележкой, склоняя голову перед каждым, поскольку они не обращают на меня внимания.

– После вас, мэм/сэр, – говорю я снова и снова. Мне требуется необычайно много времени, чтобы преодолеть короткое расстояние от лифта до стойки регистрации. – Прошу прощения, мистер Сноу. Сегодня у нас очень людно, – говорю я, подходя к стойке.

– Молли, как я рад тебя видеть. Еще раз спасибо тебе за то, что вчера вышла на работу. И сегодня тоже. Многие попросту воспользовались недавними событиями, чтобы притвориться больными. Уклониться от своих обязанностей.

– Я никогда бы так не поступила, мистер Сноу. Каждая рабочая пчела в улье выполняет свою функцию. Вы же сами меня этому научили.

– Я?

– Вы. Это было в вашей речи на дне профессионального развития в прошлом году. Отель – это улей, а каждый его сотрудник – пчела. Без каждого из нас не было бы меда.

Мистер Сноу устремляет взгляд мимо меня в заполненное людьми лобби. Да, внимание бы ему не помешало. Какой-то ребенок оставил в кресле с высокой спинкой свитер. Брошенный пластиковый стаканчик подскакивает и вновь приземляется на мраморный пол, когда мимо деловито спешит портье, волоча за собой скрипучий чемодан.

– Мир никогда не перестанет меня удивлять, Молли. Вчера я беспокоился, что после недавних прискорбных событий гости начнут отменять свои бронирования и наш отель опустеет. Но сегодня обнаружилось ровно противоположное. У нас масса новых бронирований. Дамские компании толпами приходят на чай только ради того, чтобы поглазеть по сторонам. Наши конференц-залы полностью забронированы до конца следующего месяца. Такое впечатление, что все возомнили себя сыщиками. Все считают, что они могут заявиться в отель и в два счета разгадать тайну безвременной кончины мистера Блэка. Взгляни только на ресепшен. Они едва справляются.

Он прав. Пингвины за стойкой лихорадочно тычут в свои экраны, раздают поручения чистильщикам, носильщикам и швейцару.

– «Ридженси гранд» стал популярным местом, – говорит мистер Сноу. – И все благодаря мистеру Блэку.

– Очень любопытно, – замечаю я. – Я как раз думала о том, что один день может быть абсолютно беспросветным, а следующий за ним нести радость. В этой жизни никогда не знаешь, что ждет тебя за углом, труп или приглашение на свидание.

Мистер Сноу закашливается в кулак. Надеюсь, он не простудился. Очень надеюсь, что он не собирается разболеться. Он подходит ко мне ближе и понижает голос до шепота:

– Послушай, Молли. Я хочу сообщить тебе о том, что полиция завершила следственные действия в номере Блэков. Очень надеюсь, что они не нашли там ничего… никакой грязи.

– Если и нашли, я просто ее уберу. Шерил велела мне сегодня же привести номер в порядок. Я как раз собиралась этим заняться, сэр.

– Что? Я же недвусмысленно велел Шерил взять это на себя. Все равно мы в ближайшее время не будем сдавать этот номер. Пусть все немного уляжется. Я не хочу причинять тебе еще больший стресс, чем тот, которому ты уже подверглась.

– Ничего страшного, мистер Сноу, – говорю я. – Для меня куда больший стресс знать, что в номере творится кавардак. Я буду чувствовать себя гораздо лучше, когда он будет снова приведен в порядок, как будто никто никогда не умирал в этой постели.

– Тише, – говорит мистер Сноу. – Давай не будем пугать гостей.

Лишь тогда я осознаю, что говорю громко.

– Прошу прощения, мистер Сноу, – шепчу я. Потом добавляю в полный голос на тот случай, если нас кто-то слушает: – Я пойду убирать номер, не какой-нибудь конкретный, любой из тех, которые стоят в моем списке.

– Да-да, – говорит мистер Сноу. – Тогда иди, Молли.

Я ухожу, огибая по пути многочисленных гостей и направляясь в бар, чтобы забрать утренние газеты и, очень хотелось бы надеяться, увидеть Родни.

Когда я туда прихожу, он стоит за стойкой, натирая латунные краники. Как только я его вижу, на меня мгновенно накатывает теплая волна.

Родни оборачивается.

– А, привет, – говорит он с улыбкой, которая – я знаю это – предназначается мне одной, только мне и никому больше.

В руках он держит чайное полотенце – белоснежное, без единого пятнышка.

– Я не стала тебе звонить, – говорю я. – И писать тоже. Я подумала, что лучше будет подождать до тех пор, пока мы не сможем поговорить лично, как сейчас. Но я хочу, чтобы ты знал, что, если я поступила вопреки твоим ожиданиям, я с радостью буду писать или звонить тебе в любое время дня и ночи. Просто скажи мне, чего ты от меня ждешь, и я подстроюсь. Это не проблема.

– Ого, – говорит он. – Ладненько. – Он берет накрахмаленное белое полотенце и перекидывает его через плечо. – Ну и как, вчера вечером не всплыло что-нибудь интересненькое?

Я подхожу вплотную к барной стойке. На этот раз я уж не забуду про то, что надо говорить шепотом.

– Ты мне не поверишь, – говорю я.

– А ты меня испытай, – отзывается он.

– Ко мне вчера приходила Жизель! Прямо домой! Когда я подошла к дому, она ждала меня у дверей подъезда. Представляешь себе?

– Ха. Вот это сюрприз, – говорит Родни, но тон у него какой-то странный, как будто эта новость ничуть его не удивила.

Он берет бокал и начинает полировать его полотенцем. Хотя вся посуда проходит обязательную стерилизацию внизу в кухне, он придирчиво оттирает каждое крошечное пятнышко. Такое стремление к идеалу мне по душе. Он – настоящее чудо.

– Ну и что было нужно Жизели? – спрашивает Родни.

– Ну, – отвечаю я, – это секрет между друзьями.

Я делаю паузу и обвожу взглядом заполненный людьми ресторан, чтобы убедиться, что никто не обращает на нас внимания. Никто даже не глядит в мою сторону.

– Ну, если секрет, то из тебя его и под дулом пистолета не вытянешь.

На его губах появляется игривая улыбка, и я начинаю думать, что он со мной флиртует. От этой мысли сердце у меня пускается выстукивать двойную синкопу.

– Забавно, что ты это говоришь, – отзываюсь я.

Прежде чем я успеваю придумать, что еще ему сказать, Родни меняет тему:

– Нам надо поговорить о Хуане Мануэле.

Я чувствую внезапный укол совести.

– А, ну конечно.

Я так сосредоточилась на Родни и на наших расцветающих отношениях, что почти забыла про Хуана Мануэля. Родни определенно намного более хороший человек, чем я, всегда думает о других, а себя ставит на последнее место. Пусть это послужит мне напоминанием, как многому он должен меня научить, сколько всего я еще должна усвоить.

– Чем я могу помочь? – спрашиваю я.

– Я слышал, полицейские ушли и номер Блэков стоит пустой. Это правда?

– Я могу это подтвердить, – сообщаю я. – Более того, его планируют некоторое время никому не сдавать. Я как раз иду делать там уборку.

– Отлично, – говорит Родни и, поставив на место отполированный бокал, берет второй. – Думаю, сейчас для Хуана Мануэля более безопасного места, чем номер Блэков, и быть не может. Легавые ушли, номер в ближайшее время сдаваться не будет, хотя и не по причине отсутствия к нему интереса у гостей. Ты видела, что тут у нас сегодня творится? Все насмотревшиеся детективов старые девы в городе ошиваются в лобби в надежде хоть одним глазком взглянуть на Жизель или я уж даже не знаю на что. Жалкое зрелище, если честно.

– Даю тебе слово: ни один любопытствующий субъект не проникнет в этот номер, – говорю я. – Мне надо делать дело, и я намерена этим заняться. Как только номер будет приведен в порядок, я дам тебе знать, что Хуан Мануэль может в него прийти.

– Замечательно, – говорит Родни. – Могу я попросить тебя еще кое о чем? Хуан отдал мне на хранение сумку со своими вещами. Можешь отнести ее в номер? Убери под кровать или еще куда-нибудь. Я ему передам, что она будет там.

– Разумеется, – говорю я. – Ради тебя я готова на все. И ради Хуана Мануэля тоже.

Родни вытаскивает из-за пивного бочонка уже знакомую мне темно-синюю спортивную сумку и передает ее мне.

– Спасибо, Молли, – говорит он. – Господи, если бы все женщины были такими же потрясающими. С большинством из них иметь дело куда сложнее, чем с тобой.

Мое сердце, и без того уже бьющееся с удвоенной частотой, преисполняется ликования и воспаряет ввысь.

– Родни, – говорю я, – я тут подумала. Может быть, нам с тобой как-нибудь сходить куда-нибудь поесть мороженого? Если, конечно, ты не любишь пазлы. Ты любишь пазлы?

– Пазлы?

– Да, складывать пазлы.

– Э-э… если необходимо сделать выбор между этими двумя вариантами, то я предпочел бы мороженое. В ближайшие дни я немного занят, но да, как-нибудь можно выбраться. Конечно.

Я беру сумку Хуана Мануэля, перекидываю лямку через плечо и разворачиваюсь, чтобы уходить.

– Молли! – слышу я за спиной. Я оборачиваюсь. – Ты забыла газеты.

Он плюхает большую стопку газет на барную стойку, и я сгребаю ее в охапку.

– Спасибо, Родни. Ты невероятно добр.

– О, я знаю, – говорит он, подмигивая, потом поворачивается ко мне спиной, чтобы переговорить с официанткой насчет заказа.

После этого умопомрачительно восхитительного диалога я поднимаюсь наверх. Я практически парю на крыльях, но едва стоит мне очутиться перед дверью бывшего номера Блэков, как гравитация воспоминаний пригвождает меня обратно к земле. Прошло два дня с тех пор, как я в последний раз была в этом номере. Дверь кажется больше, чем прежде, внушительнее. Я делаю вдох и выдох, собираясь с духом, чтобы войти. Затем я использую свою карточку-ключ и вхожу внутрь, волоча за собой тележку. Дверь, щелкнув, закрывается.

Первое, что я замечаю, – это запах, вернее, отсутствие запаха – привычной смеси духов Жизели с бритвенным лосьоном мистера Блэка. Обводя взглядом номер, я вижу, что все ящики каждого без исключения предмета мебели выдвинуты. Диванные подушки валяются на полу, молнии чехлов расстегнуты. Столик в гостиной засыпали порошком для дактилоскопии, да так и оставили, прямо с отпечатками пальцев во всей красе. Столешница выглядит как картина пальчиковыми красками, которыми меня заставляли рисовать в детском саду, несмотря на то что я терпеть не могла пачкать пальцы красками. На полу перед входом в спальню лежит забытый моток ядовито-желтой полицейской ленты.

Я делаю еще один глубокий вдох и прохожу дальше. Останавливаюсь на пороге спальни. Постельное белье с кровати снято, нет ни простыней, ни даже наматрасника. Полицейские что, забрали постельное белье с собой? Это означает, что у меня будет недостача, из-за чего придется объясняться с Шерил. Подушки без наволочек разбросаны как попало, грязные пятна на них похожи на какие-то гротескные мишени. Подушек всего три, а не четыре.

Внезапно у меня начинает слегка кружиться голова, и я хватаюсь за косяк, чтобы не упасть. Сейф открыт, но теперь в нем ничего нет. Из гардеробов исчезли все вещи Жизели и мистера Блэка. И ботинки мистера Блэка, которые стояли с той стороны кровати, тоже исчезли. С прикроватных столиков тоже снимали отпечатки пальцев, которые теперь некрасиво проступают сквозь слой дактилоскопической пудры. Возможно, часть из них принадлежит мне.

От таблеток не осталось и следа, даже от тех, которые были раздавлены и втоптаны в ковер. Вообще говоря, ковры и полы – это, похоже, единственное в номере, что привели в порядок. Наверное, полицейские пропылесосили, собрали все следы – микроволокна и частички частной жизни Блэков, заключенные в границах мешков для пыли.

Я ощущаю, как по спине у меня пробегают холодные мурашки, как будто мистер Блэк собственной персоной, в облике призрака, отпихивает меня в сторону: «Прочь с дороги!» Мне вспоминаются синяки на запястьях Жизели. «О, ничего страшного. Я люблю его, ты же знаешь». Этот гнусный человек чуть ли не сбивал меня с ног каждый раз, когда я оказывалась у него на пути в их номере или в коридорах, как будто я была какой-то букашкой или паразитом, заслуживавшим, чтобы его раздавили. Он стоит перед моим мысленным взором – отвратительный тип с глазами-бусинками, курящий свою отвратительную, вонючую сигару.

Я чувствую, как от гнева у меня начинает стучать в висках. Куда теперь идти Жизели? Что ей делать? Ее судьба волнует меня так же сильно, как моя собственная. Сегодня утром мистер Россо снова мне угрожал: «Плати или выметайся». Мой дом, моя работа. Это все, что у меня осталось. Я чувствую, как к глазам подступают слезы, которые мне сейчас совершенно ни к чему.

«Тот, кто усердно трудится, получает награду. Чистая совесть, чистая жизнь».

Бабушка всегда приходит ко мне на помощь.

Я прислушиваюсь к ее совету и, поспешив обратно к своей тележке, натягиваю резиновые перчатки. Я поливаю дезинфектантом стеклянные столешницы, окна, мебель. Я уничтожаю все отпечатки пальцев, все следы незваных гостей, которые побывали в этом номере. Затем я принимаюсь оттирать стены, ликвидируя вмятины и царапины, которых, я в этом совершенно уверена, не было здесь до нашествия неуклюжих детективов. Я натягиваю на матрас белоснежный наматрасник. Потом застилаю постель свежим хрустким бельем. Дверные ручки отполировать до блеска, пополнить запасы в кофейном уголке, выставить на стол чистые стаканы для воды, накрыв их бумажными розетками, чтобы никто не усомнился в их чистоте. Я работаю на автомате, мое тело действует самостоятельно, столько раз я проделывала все это, столько дней подряд, так что номера и гости сливаются в одну смутную, неразличимую массу. Когда я полирую позолоченное зеркало напротив кровати, руки у меня слегка дрожат. Я должна сосредоточиться на настоящем, а не на прошлом. Я тру и тру до тех пор, пока на меня из зеркала не начинает смотреть мое безупречное отражение.

Теперь остается убрать один угол спальни Блэков, темный угол рядом с гардеробом Жизели. Я беру пылесос и принимаюсь туда-сюда водить щеткой по ковру. Потом пристально оглядываю стены и тщательно протираю обе дезинфектантом. Готово. Ни следа грязи.

Я окидываю критическим взглядом дело своих рук и вижу, что комнаты приведены в полный порядок. В воздухе стоит приятный цитрусовый запах.

Пора.

Все это время я обходила ванную стороной, но больше так не может продолжаться. Там тоже творится полнейший кавардак. Полотенца пропали, салфетки, даже рулоны туалетной бумаги – ничего этого нет. Зеркало над раковиной и столешница вокруг нее припорошены дактилоскопическим порошком. Я щедро лью и разбрызгиваю повсюду дезинфектант, я полирую и восполняю запасы. Здесь, в этом маленьком помещении, в силу своей функции требующем более основательной дезинфекции, стоит такой едкий запах хлорки, что у меня начинает щипать в носу. Я включаю вентилятор, но слышу знакомый лязг и поспешно выключаю его.

Пора.

Стащив с рук резиновые перчатки, я бросаю их в мусорный бак. Потом беру с тележки маленькую табуреточку, устанавливаю под вентилятором и залезаю на нее. Решетка вентилятора сдвигается вниз безо всякого труда. Я сдвигаю два зажима, чтобы снять ее полностью, и осторожно ставлю на пол рядом с раковиной. Потом снова забираюсь на табуреточку и засовываю одну руку в темную шахту вентилятора, все дальше в неизвестность, пока мои пальцы не натыкаются на холодный металл. Я вытаскиваю металлический предмет и беру его обеими руками. Он меньше, чем я ожидала, гладкий и черный, но неожиданно увесистый. Основательный. Рукоятка на ощупь кажется шершавой, как наждачная бумага или кошачий язык. А дуло гладкое, приятно блестящее. Безупречное. Отполированное. Чистое.

Пистолет Жизели.

Никогда в жизни я не держала в руках ничего подобного. Он кажется живым, хотя я прекрасно понимаю, что это не так.

Кто мог бы упрекнуть ее в том, что она обзавелась пистолетом? Я бы на ее месте, если бы мне постоянно угрожали мистер Блэк и все остальные… в общем, я не вижу в этом ничего удивительного. Я физически ощущаю эту силу, которую держу в руках и которая немедленно заставляет меня чувствовать себя защищенной, неуязвимой. И тем не менее она не воспользовалась им, этим оружием. Она не воспользовалась им против своего мужа.

Куда она теперь пойдет? Что будет делать? А я? Я чувствую, как сила земного притяжения в номере изменяется и груз всего этого с размаху обрушивается на мои плечи. Я кладу пистолет на край раковины, снова забираюсь на табуреточку и ставлю на место решетку вентилятора. Затем спускаюсь обратно, снова беру пистолет и несу его в гостиную. Он так уютно лежит у меня в ладонях. Что мне с ним делать? Как передать его Жизели?

И тут меня осеняет. Говорят, просмотр телевизора – это пустая трата времени, но я настаиваю, что «Коломбо» очень многому меня научил.

«Если нужно что-то спрятать, надежнее всего делать это у всех на виду».

Я осторожно кладу пистолет на стеклянный столик, потом спешу обратно к моей тележке. Взяв спортивную сумку Хуана Мануэля, я направляюсь с ней обратно в спальню, где засовываю ее под кровать. Потом возвращаюсь в гостиную.

Мой взгляд падает на пылесос, стоящий наготове у моих ног. Я расстегиваю мешок для мусора и вытаскиваю грязный фильтр. Потом беру с тележки новый и засовываю пистолет внутрь, после чего вставляю его обратно в чрево пылесоса и застегиваю мешок. «С глаз долой, из сердца вон». Я толкаю пылесос туда-сюда. Он не издает ни звука, мой верный молчаливый друг.

Я беру грязный фильтр и уже собираюсь отправить его в мусорный бак, как вдруг из него вываливается ком пыли и с глухим стуком приземляется на ковер. Я бросаю взгляд на пыльную и грязную плюху на ковре. В ее центре что-то блестит. Я опускаюсь на корточки и, взяв находку в руку, очищаю от грязи. Толстая полоска золота, инкрустированная бриллиантами и другими драгоценными камнями. Это кольцо. Мужское. Обручальное кольцо мистера Блэка. Оно лежит у меня на ладони.

«Господь милосердный дарует, Господь милосердный и отнимает».

Я сжимаю кольцо в кулаке. Кажется, мои молитвы не остались без ответа. «Спасибо, бабушка», – говорю я про себя.

Потому что теперь я знаю, что мне делать.