Глава 68

Джой помнила, что в конце января люди говорили о каком-то ужасном вирусе, расползающемся по миру, но была слишком занята своим распадающимся браком, чтобы всерьез заинтересоваться этим, и к тому же она никогда не болела простудами. У нее была превосходная иммунная система.

К моменту, когда она «вернулась в Сеть», мир слетел со своей оси, и трудно было не чувствовать личной ответственности за это. Словно стоило ей перестать следить за ним, как наступил хаос. Ровно так же, когда Трой только начинал ходить, стоило ей отвести от него глаза, и тут же кто-нибудь получал увечье или что-то рушилось!

Все вдруг начали «социально дистанцироваться», особенно вокруг Стэна и Джой, которые, как считалось, были «престарелые» и находились «в группе риска». Когда они выходили прогуляться, люди помоложе моментально отскакивали в сторону – с тротуаров в дренажные канавы, освобождая им дорогу.

– Если пришло мое время, значит оно пришло, – говорил Стэн детям, и те со стоном отвечали ему, что родители всех их друзей делают похожие безрассудные заявления, отчего Джой со Стэном обменивались улыбками и торжественно обещали впредь вести себя нормально.

Те первые недели после возвращения домой напоминали Джой медовый месяц в разгар апокалипсиса.

Они со Стэном непрестанно прикасались друг к другу или смотрели новости, которые впервые в жизни Джой были глобальными и чудовищными, но тем не менее очень личными и специфическими. Нельзя было просто пожать плечами и отмахнуться от них. Нельзя было сказать, мол, это очень грустно, но жизнь продолжается, – потому что жизнь не продолжалась.

Они беспрестанно говорили, что не могут в это поверить.

Принц Чарльз подхватил вирус! Опасность подстерегала всех. Даже королевских особ.

Локдаун облегчил тяжесть ухода на пенсию. Теперь их единственной ответственностью было оставаться дома, в безопасности, и не принимать участия в ежедневной благотворной, укрепляющей активности. Теперь замерла не только жизнь Джой и Стэна, жизнь остановилась у всех. Тишина наступила не только в их когда-то шумном доме, она опустилась на когда-то бурлившие жизнью города по всему миру. Люди услышали птичий щебет в тех местах, где раньше раздавался только шум машин. Небеса прояснились. Если бы только эта прекрасная глобальная пауза не сопровождалась жестокими страданиями.

Джой то и дело вспоминала первого мужа своей бабушки, который умер от испанки сто лет назад, после того как по глупости решил пойти встретиться с одним приятелем в порту. Для Джой это всегда звучало сказкой и было необходимым элементом ее личной истории. Разумеется, этот первый муж должен был принять глупое решение встретиться со своим приятелем в порту, чтобы бабушка Джой могла выйти замуж за прекрасного деда Джой и Джой со временем смогла бы стать Джой.

Впервые в жизни ей пришло в голову, что первый муж ее бабки, вероятно, предпочел бы не умирать от испанки, спасибо большое, так же как Джой предпочла бы не умирать от этой заразы. Ей хотелось узнать, что будет дальше. Ее бабке с дедом и матери придется подождать у тех входных ворот еще немного.

Джой не сразу осознала, через что пришлось пройти мужу и детям, пока ее не было.

Стэн сказал, что все четверо детей сперва утаивали от полиции сведения, из-за которых, как они думали, его могли посчитать виновным. Он видел, как с течением времени, по мере того как оно шло, а Джой не возвращалась, их сомнения и страх росли по экспоненте. Вопросы вставали все более острые.

– Я начал чувствовать себя виноватым, – сказал Стэн. – Мне стало казаться, будто я и правда поднял на тебя руку. Мне снилось… – Он замолчал. – Ужасные были сны.

Дети упоминали о своих смешанных чувствах в отношении верности родителям и обиняком, и открыто.

Посреди пылкой лекции о необходимости обрабатывать руки и носить маски Бруки ни с того ни с сего вдруг сообщила:

– Я нашла папе адвоката по уголовным делам, так как знала, что он невиновен, мама. Не из-за того, что считала его виноватым. Надеюсь, вы оба понимаете это.

«О, моя дорогая, – подумала Джой, – ты никогда не умела лгать».

Однажды, после того как Трой привез им огромную упаковку из двадцати четырех рулонов туалетной бумаги, которую ему удалось добыть среди панической скупки всего в магазинах, и они с Джой остались одни – сидели на задней веранде, держась на безопасной социальной дистанции друг от друга, – он сказал:

– Я думал, отец мог это сделать, мам. Я и правда так думал. И злился на Бруки, потому что она поддерживала его.

Трой говорил совсем как в детстве, когда был маленьким мальчиком и признавался в чем-то невообразимом.

– Не важно, дорогой, просто выбрось это из головы.

Выбрасывать что-то из головы было несовременным способом борьбы с проблемами, но что еще она могла предложить?

Слава богу, Трой и Бруки кое-как залатали свои отношения, как иногда делают братья с сестрами или супруги, – скорее поступками, чем словами.

Бруки купила Трою коробку шоколадных конфет.

Трой купил Бруки машину.

О Гарри Хаддаде Джой и Стэн вообще не заговаривали, пока в один прекрасный день, когда они смотрели новости, не прозвучало сообщение о том, что из-за пандемии впервые со времен Второй мировой войны не состоится турнир в Уимблдоне.

– Я понимаю, почему ты это сделала, – тихо произнес Стэн.

Он не сказал, что простил ее, но Джой восприняла его слова как прощение.

Более молодая пара могла бы потратить не один месяц на обсуждение с психологом этой проблемы, но Джой поняла, что они поставили тут точку. И двинулись дальше. Раз вы нанесли удар по мячу, нет смысла следить, куда он летит. Направление полета уже не изменить. Нужно думать о следующем движении. Не о том, как следовало бы ударить тогда, а о том, что делать теперь.

Она предала его. Он предпочел любить ее и дальше.

Что тут еще скажешь.

Тревожные мысли не давали Джой спать по ночам.

Например, что, если бы они с Саванной попали в аварию и их машина утонула бы в мутных глубинах какого-нибудь озера, а Стэна арестовали и обвинили в убийстве? Что, если бы он томился в тюрьме остаток дней и только Бруки навещала бы его?

В первые дни Джой часто звонила этому милому, нетерпеливому и неулыбчивому детективу – Кристине Хури.

Джой была слегка одержима ею.

– Оставь в покое эту женщину, – сказал Стэн.

При каждом упоминании имени Кристины у него на лице появлялось болезненное выражение, вот почему Джой испытывала странное желание и дальше убеждать детектива Хури в невиновности Стэна, хотя его невиновность была неоспоримой.

Джой просто необходимо было убедить Кристину в том, что ее муж на сто процентов невиновен. Он абсолютно точно не убивал ее.

– Мы разбирали сложное дело, основанное на косвенных уликах, миссис Делэйни, – мрачно сказала Кристина.

Но потом она смягчилась и разъяснила Джой, почему ее страхи безосновательны. Во-первых, Джой и Саванна по пути не проезжали никаких озер, так что их поездка никак не могла закончиться на дне одного из них. Во-вторых, женатый любовник Саванны, или ее бойфренд, или забава, или как вам угодно его называть (ее мишень?), доктор Генри Эджворт, рано или поздно привел бы их к Саванне, а Саванна – к «внесетевой» программе Гарри. Но еще важнее, что они получили бы (лучше поздно, чем никогда) заявление дочери Каро из Копенгагена. Дело основывалось на косвенных уликах и не подкреплялось неопровержимыми фактами, а потому неизбежно рассыпалось бы, как карточный домик.

– Вашего мужа никогда не осудили бы, – успокоила Джой Кристина.

Потом Джой спросила, не окажет ли пандемия влияния на свадьбу, и Кристина ответила, что подготовка к свадьбе идет своим чередом, но гостей будет гораздо меньше, чем планировалось вначале.

– Какая жалость! – посочувствовала Джой.

– Да уж, – произнесла Кристина, но голос ее звучал так, будто она улыбается.

– Что вы с Саванной делали все это время? – поинтересовалась у Джой Эми. – Вы довольно долго были вместе. Вы не соскучились?

– Вы играли в игры? – спросила Бруки, потому что именно этим занялись бы Делэйни. Им всегда нужно было в чем-нибудь соревноваться. Кто-то обязательно должен выигрывать, а кто-то проигрывать. – Вы… ссорились?

Джой поняла, ее дочери переживают из-за того, что она провела столько времени с Саванной, ведь ни с одной из них она никогда не оставалась так надолго, и они все трое знали: если бы это случилось, они наверняка надоели бы друг другу до чертиков.

– О да, временами было очень скучно, – сказала Джой дочерям. – И иногда мы раздражали друг друга, да.

Это не было правдой. Они с Саванной прекрасно ладили.

Может быть, оттого, что Саванна не ее дочь, хотя Джой испытывала к ней почти материнские чувства, и подругой ей на самом деле не была, хотя они общались как подруги. Джой привязалась к Саванне, но это не было то горячее, сложное чувство, какое она испытывала к своим дочерям, и в результате, парадоксально, но факт, смогла провести с ней три недели без всяких проблем. Две маленькие женщины в крошечном домике.

Теперь, оглядываясь на этот двадцать один день, Джой сперва боролась с чувством стыда за тот жуткий переполох, который произвела, но, преодолев смущение, она вспоминала это время как пестрящий солнечными зайчиками сон, отпуск от своей жизни и отдых от себя самой или от того человека, каким она стала.

Деревянный домик, где они жили, стоял в окружении четырехсотлетнего тропического леса с водопадами и тропинками для прогулок. Мимо огромных окон регулярно скачками проносились кенгуру – большие и маленькие, будто машины по тихой улочке загородного поселка.

Джой спала на узкой постели, крепко и без сновидений. В домике не было зеркал, и, не видя ни своего лица, ни мужа, ни детей, она чувствовала себя странно, словно снова стала Джой Беккер, и бо́льшая часть жизни у нее не за плечами, а еще впереди.

По вечерам раз в два дня кто-то доставлял к их порогу корзину с едой – простой и свежей: фрукты и яйца, хлеб и овощи, совсем немного мяса. Все было продумано, чтобы богатые постояльцы получили опыт сельской жизни, вернулись «назад к корням», так сказать, но понимание, что все это кем-то продумано, не портило общего впечатления.

Они с Саванной совершали долгие прогулки поодиночке, иногда вдвоем. Они читали по несколько часов в день. В домике на полке стояло много старых книг в мягких обложках, изданных после 1970 года. Время замедлилось и смягчилось, как долгое жаркое лето в детстве.

Джой заметила, что Саванна как будто выбрала для себя одну личность и не меняла ее. Это была молодая, тихая и вдумчивая девушка. Все вычурные обороты исчезли из ее речи. Иногда они рассказывали друг другу истории из детства – только веселые и с хорошим концом. Саванна вспоминала время, когда они с Гарри были братом и сестрой, до тенниса, до балета, до развода родителей, когда вечер в крепости, сооруженной из покрывал и диванных подушек, мог тянуться и тянуться, как каникулы. Джой говорила о своих бабушке и дедушке. Однажды она сказала Саванне, что бабушка называла ее нижнее белье невыразимым, и Саванна долго и без удержу хохотала.

Бывали дни, когда они с Саванной обменивались всего несколькими словами.

Джой любила тишину. Она понимала, что у нее не хватило бы характера справиться с этим самостоятельно – она не продержалась бы, – но с ней была Саванна – полунезнакомка-полуподруга, и это был прекрасный компромисс.

Впервые за несколько десятков лет Джой остановилась.

Она думала, что остановится, когда они со Стэном отошли от дел, но этого не произошло. Безнадежный бег к какой-то туманной и недостижимой цели продолжился.

Она заметила, что чем меньше думает, тем чаще находит простые и верные ответы прямо у себя перед глазами.

Например, мечту о карьере в профессиональном теннисе она отбросила абсолютно осознанно. Никто не смог бы убедить ее в обратном, даже если бы она отыскала способ вернуться назад во времени, хлопнула бы саму себя по плечу и сказала: «Он всего лишь парень».

Он никогда не был всего лишь парнем. Он был Стэном. Она хотела его и хотела иметь от него детей. Она считала, что Стэн не сможет вынести успеха своей жены. Может быть, напрасно, потому что это было до того, как Стэн начал тренировать. Она не знала, каким он станет и какое удовольствие будет получать от успехов своих учеников. Она была девушкой своего времени и девушкой, отец которой ушел и не вернулся. Она верила, что мужские эго хрупки, как яйца. И считала необходимым делать все возможное, лишь бы муж вернулся домой.

Она сделала правильный выбор для девушки, какой была тогда.

Когда-нибудь у Джой появится внучка, которая займется теннисом, – все ее внуки возьмут в руки ракетки, иначе и быть не могло, – и этой драгоценной девочке из будущего в голову не придет бросить мечту о профессиональном теннисе или что угодно другое ради парня.

Да и Джой ей не позволит.

Как-то раз утром, пока Саванна еще спала, Джой сидела на веранде, пила чай и наблюдала за восходом солнца – это было то же самое солнце, но двигалось оно намного медленнее и элегантнее, чем дома. Джой подумала: «Я отослала Гарри не только ради детей, я отослала его потому, что злилась на Стэна за его уходы из дому, злилась, потому что устала и чувствовала себя ответственной за все: от наркоторговли Троя до головных болей Бруки, от сегодняшнего обеда до завтрашней стирки». Это был тайный мелочный брачный подсчет очков, в чем она никогда не признается Стэну. Если он когда-нибудь простит ее, то должен верить, что ее мотивы были чисты, но, признавшись во всем самой себе, Джой испытала облегчение.

Разумеется, мудрая внучка Джой будет знать, как получить желаемое, не предпринимая особых усилий.

– Почему ты уехала с ней? Неужели не было кого-то другого? – спросили ее родные. – После того, что она тебе сделала? Как ты могла простить ее?

– Просто она позвонила в подходящий момент, – ответила Джой.

Это правда, но верно и другое: Джой нравилось не только, как Саванна готовит, общество этой девушки тоже было ей приятно. И пусть намерения Саванны не были чисты, когда она постучалась в их дверь, но поступала она в основном по-доброму, за исключением, разумеется, шантажа бедолаги Троя, но когда Джой положила это на одну чашу весов, а на другую легло детство Саванны и то, с какой бездумной жестокостью сама она и ее дети обошлись в тот день с ребенком, нуждавшимся в помощи, то обнаружила, что способна простить, если не забыть.

– С возрастом прощать становится легче, – объяснила Джой, исполненная мудрости и милосердия, но ее дети только рассмеялись и с готовностью перечислили людей, которых Джой так и не простила, хотя прошли десятки лет после вызвавших ее обиду событий, – к примеру, они назвали одного не проявившего внимания к ее мнению члена местной управы и учителя, который поставил ей всего семь баллов из десяти за задание про Великую Китайскую стену, выполненное ею за Троя.

Разница состояла в том, что никто из этих людей не готовил для Джой суп минестроне или коричные тосты.

Только раз за двадцать один день Джой вдруг задалась вопросом: почему она проводит время с этим человеком? И случилось это, когда Саванна призналась в других маленьких актах мести семье Делэйни.

Например, она позвонила с жалобой в колледж Логана.

– На самом деле я не обвинила его в сексуальных домогательствах, – сказала Саванна и добавила, что почти уверена, на ее звонок не обратили особого внимания.

Кроме того, она несколько раз записывалась на прием в физиотерапевтический кабинет Бруки – вот откуда взялись все эти не явившиеся пациенты.

Джой рассердилась на нее за обоих своих детей.

– Ты ставила под угрозу их работу! – воскликнула она.

– Я могла бы поступить много хуже. Я делала вещи и похуже.

– О, молодец, Саванна! – съязвила Джой. – Мне поблагодарить тебя за то, что ты не сделала хуже? – Девушка повесила голову, а Джой продолжила: – Очевидно, что ты шантажировала Троя, а как насчет Эми? Что ты сделал ей?

– Самую малость. Приготовила шоколадные брауни в День отца, – объяснила Саванна таким тоном, словно это был совершенно естественный шаг.

– Но как ты догадалась, что это расстроит ее?

– Вы говорили, что шоколадные брауни – ее фирменное блюдо, – ответила Саванна.

Джой такого не помнила. Она вела себя как старая клуша, кудахтала и кудахтала, а Саванна тем временем все брала на заметку. Джой почувствовала, что не в силах смотреть на нее, потому что ей вдруг захотелось дать этой нахалке пощечину.

– А я? – Джой вдруг вспомнила о себе, ведь разве не она была главной обидчицей в тот день? И единственной взрослой.

– Я пыталась соблазнить вашего мужа. Пока вы были в больнице.

– Ах это. Но ты бы не стала по-настоящему…

– Стала бы, – подтвердила Саванна. – Я же сказала, что делала вещи и похуже. Гораздо хуже. Я совсем не хороший человек.

Наступали сумерки. Они сидели на террасе, наблюдая, как по огромному оранжевому небу порхают сотни черных летучих мышей. Джой вздохнула и почувствовала прилив и отлив гнева, а успокоившись, сказала:

– Думаю, ты хороший человек. Хороший человек, совершивший несколько не слишком хороших поступков. Как все мы.

– Я могла разрушить ваш брак, – возразила Саванна.

– Ну да, – отозвалась Джой. – Это было ужасно. Ты должна обещать, что больше никогда ничего такого не сделаешь, потому что некоторые супружеские союзы не выдержали бы подобных обвинений, но ты знаешь, я ни на миг не поверила, что Стэн домогался тебя.

– Я не то имела в виду, – пояснила Саванна. – Я сказала ему, что это вы отослали Гарри.

Этим откровением она и правда могла покончить с их браком.

– Что ж, да, но никто не просил тебя держать это в секрете. Я сделала это сама. И честно говоря, не рассчитывала, что мой поступок так долго останется тайной.

Саванна вздохнула так, будто Джой ничего не поняла.

– Ладно, но я нехороший человек.

Казалось, она пыталась сказать Джой больше того, что говорила, будто в ее словах таились какие-то скрытые послания, и если Джой напряжется, то сможет их расшифровать, однако Джой видела перед собой только очень расстроенную молодую девушку, которой сильно не повезло в жизни, которая пришла к ней в дом, готовила и убирала для нее.

Джой ждала, пока Саванна выложит все, что у нее на сердце. Она чувствовала ее желание поговорить, как раньше улавливала желание своих детей облегчить душу – признаться в каких-то ужасных поступках или неприличных мыслях, и обычно, если она проявляла терпение и не давила на них, они наконец делились с ней тем, что хотели сказать.

Но Саванна сидела, крепко обхватив пальцами одной руки висевший у нее на шее ключ, и смотрела в чернеющее небо, пока летучие мыши не растворились в чернильной темноте, а когда наконец открыла рот, то произнесла только:

– Пожалуй, я приготовлю нам на обед фриттату с томатом и базиликом.

Джой отчасти испытала облегчение. Саванна не ее ребенок. Зачем ей узнавать тайны чужого человека? К чему это?

Когда двадцать один день подошел к концу и они попрощались со своим крошечным домиком в лесу, Саванна повезла их обратно в Сидней.

– Что ты теперь будешь делать? – спросила Джой.

– Наверное, позвоню брату. Скажу, что прошла его «испытание» и оно того стоило, а дальше не знаю, чем займусь. Начну новую жизнь где-нибудь. А вы?

– Полагаю, я просто вернусь домой, – ответила Джой.

Впервые она поняла, как это здорово – иметь возможность произнести такие слова.

– Кто готовил для тебя, пока меня не было? – спросила Джой у Стэна как-то раз за обедом.

– Каро присылала ужасно невкусную баранину. Несколько раз еду привозила Бруки, – ответил Стэн. – Но я сказал ей, что могу готовить для себя сам. Не знаю, откуда взялась эта фраза, мол, «Стэн яйцо себе сварить не умеет». Варить яйца научил тебя я.

– Нет, – возразила Джой.

– Да, – сказал Стэн.

В голове всплыло воспоминание, прекрасно сохранившееся, как старинный предмет искусства в музее.

Он действительно научил ее превосходно варить яйца всмятку и по ходу дела рассказал, что ребенком, после того как отец ушел от них, часто готовил для себя еду, когда мать «дремала». Тогда Джой охватило девичье, чувственное желание покормить своего мужчину, насытить его, как сделала бы настоящая женщина, стать ему матерью, какой у него не было, вот почему она не пускала его на кухню, прогоняла прочь, пока он не прекратил туда заглядывать, и по мере того, как годы шли, приготовление еды перестало ощущаться ею как занятие чувственное, женственное, проникнутое любовью и превратилось в каторжную рутину.

– Может, нам готовить по очереди, – предложила она. – Во время локдауна.

– Конечно, – согласился Стэн.

«Будьте осторожнее в своих желаниях», – предупреждала Дебби Кристос, которая до сих пор хранила недобрые воспоминания о том годе, когда Деннис вознамерился сравняться в кулинарном искусстве с французскими шеф-поварами и тратил долгие часы на приготовление каких-то ужасных блюд, которые часто требовали использования невинных утят.

Слава богу, Стэна утята не интересовали, зато оказалось, что он способен вполне успешно поджарить что-нибудь на обед.

Когда он впервые поставил перед Джой тарелку, то включил на своем новом телефоне песню 1974 года «You Ain’t Seen Nothing Yet», тогда они были совершенно другими людьми и в то же время ровно такими же.

– Неужели не видел? – спросила Джой.

– Не-а, – ответил Стэн.

Иногда в два часа ночи – почему-то это происходило всегда именно в два – Джой резко садилась в постели, оттого что в ее сон просачивался страх: ей в голову лезли мысли о Стэне в наручниках, о веренице гробов в теленовостях, о Полли Перкинс, которая, оказывается, вовсе не уехала благополучно жить в Новой Зеландии, как думала Джой, а была закопана в буше, и тело ее обнаружили, пока сама Джой была в отъезде, и люди какое-то время (очень недолгое) думали, что это может быть Джой; и она задумывалась обо всех тех женщинах, которые, как и сама Джой, считали свою жизнь слишком обыкновенной, чтобы умереть насильственно и попасть в криминальные теленовости, и тем не менее так случалось, и обо всех обычных людях, вроде них со Стэном, которые планировали стать активными пенсионерами и жизнь которых теперь обрывалась жестоко, внезапно и слишком рано.

Джой пробовала применять техники, предложенные Эми, которая переживала локдаун гораздо легче, чем ее друзья, потому что те никогда не испытывали неотвязного экзистенциального страха на том уровне, на котором он был знаком Эми с восьмилетнего возраста.

С восьмилетнего! Джой не вполне понимала, что такое экзистенциальный страх, но звучало это явно зловеще.

Сперва она попробовала, по примеру Эми, делать дыхательные упражнения, но они всегда напоминали ей о родах, а роды у нее проходили очень агрессивно и быстро – все четверо ее детей буквально ворвались в этот мир, – так что дыхание то так, то этак не особенно ее расслабляло.

Эми также предлагала «практиковать благодарность», упражнение состояло в том, чтобы перечислять мысленно все то, за что вы благодарны, и у Джой это хорошо получалось.

Поводы для благодарности были. Например, Индира и Логан не только снова жили в вместе, но и заключили помолвку. Кольцо ужасное! Но Индире, кажется, понравилось, и девочки велели Джой ни слова не говорить о кольце и какое оно безобразное, так что Джой закрыла рот на замок. Она лишь надеялась, что однажды, через много лет, когда в их браке наступит черная полоса, Индира не воскликнет: «Я всегда ненавидела это кольцо!» Джой трудно было вынести мысль, как обидится бедняга Логан, если это случится. «Думаю, он выживет, мама», – сказал Трой.

Клиника Бруки держалась на плаву, слава богу, потому что физиотерапия считалась важным методом лечения и Бруки говорила, что люди получают ужасные травмы, выполняя упражнения дома и принимаясь за слишком амбициозные проекты из серии «Сделай сам», – так что это была хорошая новость.

Бывшая жена Троя забеременела его ребенком и из-за пандемии решила, что хочет жить в Австралии. Ее Бедный Муж неохотно согласился переехать сюда. Трой решил, что хочет получить частичную опеку над своим ребенком, и Клэр согласилась. Бедному Мужу это не слишком понравилось. «Мама, перестань называть его Бедным Мужем, – сказали ей дети с веселой партизанской жестокостью. – Это биологический ребенок Троя».

Первый внук Джой должен появиться на свет к Рождеству. Младший сын всегда дарил ей лучшие подарки.

С Бедным Мужем Джой пока не встречалась, но собиралась быть особенно милой с ним, когда встреча произойдет, потому что у нее имелись ужасные тайные подозрения.

Она вспомнила один матч, когда Трой играл против своего судьбоносного врага Гарри Хаддада. Гарри послал мяч через весь корт так широко и размашисто, что любой другой игрок пропустил бы его, но Трой кинулся за ним. Ему пришлось забежать почти на соседний корт, но он не только дотянулся до этого невероятно сложного мяча, но и добыл то невозможное очко. Небольшая толпа зрителей ахнула, будто они спускались на американских горках. Даже Гарри нехотя хлопнул рукой по струнам ракетки.

Трой всегда бросался за невозможными мячами.

Но Клэр не теннисный мяч.

Она была разумной, интеллигентной девушкой, способной самостоятельно принимать жизненно важные решения, и, если Трою удалось бы каким-нибудь образом выманить ее из брака, это ведь не вина Джой, верно?

Джой ничего не могла сделать, чтобы изменить жизнь своих детей, то же касалось и их партнеров, сколько бы она ни закусывала губы, а она их закусывала, иногда до крови, и сколько бы Стэн ни бормотал себе под нос полезных советов, которые никто не слушал.

Иногда дети поступали в точности так, как их учили родители, а бывало, совершали все те вещи, от которых их предостерегали, и видеть, как они страдают от малейших разочарований, было тяжелее, чем переживать собственные самые значительные утраты, но потом дети вдруг делали что-нибудь настолько неординарное, настолько неожиданное и прекрасное, по личному выбору и совершенно самостоятельно, что это ощущалось как омовение ледяной водой в жаркий день.

То были прекрасные моменты.

Так Джой удавалось снова заснуть: вспоминая все эти прекрасные моменты, один за другим, ликующие лица детей, которые глядят на своих родителей, сидящих на трибунах, ищут их одобрения, их любви и знают, что она там есть, знают – Джой надеялась, они знали, – что она там будет всегда, даже после того, как они со Стэном уйдут, ведь такая любовь не кончается.