Глава 53

Было семь утра, и Джой не видела смысла вставать с постели. Никаких важных дел у нее не было. Впереди еще один день такой же, как вчера, как позавчера. За окном все затянуто мрачной серой дымкой, отчего небо выглядело как посреди зимы, только кроваво-красное солнце горело кончиком зажженной сигареты.

У Джой никогда не было астмы, но в последнее время она стала замечать, что вдыхает воздух маленькими, неглубокими глотками, как леди, пьющая чай. Из-за дыма или состояния ее брака?

Прошло несколько месяцев с тех пор, как уехала Саванна, однако ситуация не улучшилась и не смягчилась. Напротив, их злость усиливалась и затвердевала.

У них со Стэном и раньше случались сложные периоды в отношениях. Разница состояла в том, что теперь ничто не отвлекало ее – ни работа, ни дети. Когда они были моложе, времени не хватало на то, чтобы сходить с ума или долго переживать из-за нанесенных друг другу обид. Они слишком уставали, чтобы на досуге натачивать края задетых чувств.

Теперь же они оказались запертыми в этом большом пустом доме без возможности скрыться от невидимого, но ощутимого напряжения между ними. Джой казалось, что она может очертить в воздухе его силуэт.

Январь выдался особенно тяжелый из-за Открытого чемпионата Австралии. Возвращение Гарри Хаддада оказалось полным крахом после шокового поражения (некоторые зашли так далеко, что назвали его постыдным) в первом круге от неопытного девятнадцатилетнего канадца. Десять двойных ошибок и больше восьмидесяти невынужденных! Гарри и его новый тренер Николь Ленуар-Джордан расстались. Джой не смотрела матч, но проходила мимо гостиной и видела, как Стэн хватался за подлокотники кресла, искря от ярости и досады, как оборванный электрический провод под напряжением. Если бы Джой прикоснулась к нему, то отлетела бы в сторону.

Теперь, если один из них заходил в комнату и заставал там другого, то тут же разворачивался и исчезал за дверью. Говорили они только по необходимости. Спали отдельно с момента отъезда Саванны.

Стэн проводил ночи в старой комнате Логана. В спальне Эми было бы удобнее, но, вероятно, он не хотел ложиться на постель, которой пользовалась Саванна, так хорошо застеленную, что это явно напоминало о ней. Джой могла поспорить, что у него болела спина. Надеялась, что болит. Означало ли это, что любовь наконец прошла? Очень возможно, что ни капли ее не осталось. Душа Джой иссохла и растрескалась, как отчаянно ждавшая дождя лужайка перед их домом.

Она услышала звук текущей воды где-то в доме. После Рождества Джой перестала готовить, желая проверить, не предложит ли Стэн сделать что-нибудь – засунуть хлеб в тостер или заказать еду, но он не сказал ни слова.

Они молча питались по отдельности, как соседи, снимающие вместе жилье, потихоньку заходили на кухню и покидали ее, тщательно вытирая столешницы, споласкивая тарелки и оставляя как можно меньше следов своего пребывания там, словно это было одно из правил соревнований. Стэн, похоже, расправлялся с банками спагетти и печеной фасоли из кладовой. Джой питалась в основном тостами, иногда варила себе яйцо.

Она чувствовала себя хрупкой и уязвимой, неустойчивой, измученной и постоянно была на грани слез. Это напоминало состояние после рождения ребенка или расставания с любимым.

Как проводил дни Стэн, Джой не знала. Вроде бы он чем-то занимался в своем кабинете. Проходя мимо, она мельком замечала, как он, хмуро глядя сквозь очки в какие-то бумаги, перекладывал листы, хотя бог знает, что это были за бумаги. Документы о разводе? И почему она называет эту комнату его кабинетом? Когда дети были маленькими, они всегда говорили про нее: «Папин кабинет», хотя всеми делами их бизнеса занималась Джой.

И тем не менее они все сохраняли видимость того, что кабинет папин, раз он мужчина, и что бы он ни делал в связи с бизнесом, это автоматически считалось более важным и заслуживало предпочтения перед любым вкладом в него маленькой женщины.

Ругаться про себя – это стало ее новым и дающим удовлетворение достижением. В тридцать лет она пришла к заключению, что в жизни больше не случится никаких событий, которые сильно взволнуют ее, чувства притупились и стали мягкими, как кожа на лице старой женщины. Ярость собственных мыслей испугала и пробудила ее. Джой решила, что бранные слова никогда не прорвутся из мозга на язык, но кто знает.

Представьте, если бы дети услышали от нее подобные выражения. Это поразило бы их.

Джой проводила эксперимент. Она перестала звонить детям. Ей надоело слушать, с каким раздраженным нетерпением они отвечают. Ей надоело организовывать семейные встречи. Прошло уже семь дней, как она в последний раз говорила с кем-то из своих отпрысков. Она предполагала, что самые обязательные ее дети, Логан и/или Бруки, уже справились бы о матери, но нет.

Гипотеза: моим детям все равно.

Вывод: моим детям все равно.

Друзья тоже молчали, занятые своими делами. К Каро приехала из Копенгагена дочь с детьми. Из ее сада в окно Джой влетал ребячий смех. Зря Каро позволяет детям играть на улице в этом дыму. Две другие подруги впервые стали бабушками: у одной – внук, у другой – внучка. Джой послала им открытки: «Поздравляю с внуком/внучкой!» У нее в ящике была целая стопка таких, и каждый раз при получении радостной новости Джой мрачно выбирала карточку с правильным полом.

Она попыталась придумать, чему посвятить этот день. Глаза зацепились за ужасное коричневатое пятно на потолке спальни. Раньше Джой его не замечала. Похоже на кровь, но она знала, что это протечка после давнишнего ливня. Дождей не было уже целую вечность.

Нужно вставать. Она не шелохнулась. Сжала пальцами одеяло. Давай, Джой! Два ногтя у нее были сломаны и цеплялись за ткань, что раздражало. Она не могла найти маникюрные ножницы, хотя и знала, что купила новые всего две недели назад. Ногти у нее стали ломкие. Как старые кости. Как ее старое сердце. Но она не старая. Ей еще нет и семидесяти. Перед Рождеством она выиграла у пятидесятилетней опытной теннисистки 6–4, 6–2, но в этом году не вернулась в клуб. Казалось, у нее нет сил.

Джой не чувствовала желания покончить с собой, но впервые в жизни поймала себя на мысли, что, может быть, с нее хватит. К чему все это. Она тосковала по бабушке и деду. Она скучала по матери. И представляла себе их просветлевшие лица, когда она войдет в ворота загробного мира. Приятно будет увидеть их снова. Она побежит им навстречу, чтобы обнять. Надо будет надеть что-нибудь симпатичное для мамы.

Сегодня был День святого Валентина. Праздник любви. Они со Стэном никогда не придавали ему особого значения. Это американское веяние, но с каждым годом, казалось, суета вокруг Дня всех влюбленных разрасталась: красные розы, шоколадки и плюшевые мишки. Мужчины в костюмах, с букетами в руках. Джой не хотелось красных роз, но она не отказалась бы от мужа, который делил бы с ней постель.

Она перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Если начнет плакать, то уже не остановится.

– Вставай, – сказала она в подушку. – Вставай сейчас же!

На ум пришел рассказ матери об одном утре, когда Джой была младенцем. Деловая красавица Перл Беккер проснулась однажды и не могла встать с постели. Она с трудом отрывала голову от подушки. «Ко мне как будто привязали бетонные блоки», – сказала она Джой. Услышав, что у двери появился молочник (вот было время!), она крикнула ему, чтобы он сходил за помощью, и тот позвал врача. Врача, который ходил по домам. Это действительно были славные деньки! Доктор сказал, что у нее, вероятно, дефицит каких-то витаминов и добавил, что ей нужно встать и быть сильной ради ребенка.

Разумеется, деньки тогда были те еще, ведь сейчас, при современном уровне знаний, любой профан диагностировал бы у ее матери депрессию, хотя Перл не согласилась бы с этим. «О нет, это было нечто физическое, Джой, мне не о чем было печалиться, – сказала она. – У меня была ты. Прекрасная малышка! Ты выглядела бы лучше, если бы не большая голова, круглая, как бильярдный шар, но все равно ты была очень миленькая. – Мать Джой специализировалась на том, чтобы мимоходом отпускать острые, как иглы, шпильки, обернутые в мягкость комплиментов, так что вы не сразу замечали потекшую кровь. – И у меня был прекрасный муж!» Это случилось до того, как прекрасный муж отправился «повидаться с приятелем» и не вернулся.

В руках и ногах Джой ощущала, вероятно, такую же тяжесть, как ее мать в то давнишнее утро, но при этом сердце Джой билось учащенно. Было ли это проявлением депрессии, к которой примешалась тревожность? Этим страдала Эми? Тупая боль расползалась по лбу Джой. У нее никогда не болела голова. Вселенная, должно быть, решила, что пора ей испытать то же, что выносили обе ее дочери.

Почему ее девочкам выпало терпеть эти невидимые болезни, которых, похоже, никто не понимает?

«Я бы посоветовал быть с ней построже, – сказал их семейный врач, шутливо помахав пальцем перед лицом Эми, а потом добавил: – Может быть, она немного ипохондрик? Любимый ребенок в семье? Требует внимания к себе?» Он подмигнул Джой поверх головы до боли перепуганной, смертельно бледной Эми. Глаза другой дочери молили ее об облегчении, которого она не могла дать.

С мальчиками у врача было проще. Их поражали мужские болезни – видимые и излечимые: кашель и заложенные носы, сыпь и сломанные кости.

Семейный врач не догадывался, что он ничего не знает о психическом здоровье и мигренях. Даже специалистам, казалось, было известно ненамного больше, а обходились они гораздо дороже и вели себя еще более покровительственно. Но почему Джой проявляла такую вежливость, сталкиваясь с их безграмотностью? Была такой кроткой и благодарной? «Спасибо, доктор. Уверена, вы правы, доктор». А потом садилась в машину со своими несчастными дочерьми, и девочки принимали ее досаду на собственное бессилие за злость на них и винили себя, как и она винила себя.

Тот семейный врач уже умер. И еще один из тех специалистов тоже, насколько Джой знала.

Бесполезная злость на давно обретших вечный покой людей вытолкнула ее из постели под душ. Стоя под ним, Джой накапливала и подпитывала в себе ярость. Теперь на полочке стояли только ее шампунь и гель для душа. Никаких признаков мужа. Стэн пользовался другой ванной.

Вероятно, настало время признать поражение в браке: встретиться у сетки, пожать руки, уважительно хлопнуть друг друга по плечу, помахать поклонникам и уйти.

Джой энергично поскребла голову. Обломанные ногти вонзались в скальп.

Она вспомнила все азбучные истины, которые они со Стэном внушали своим детям и ученикам.

Боритесь до последнего мяча. Матч не закончился, пока не разыграно последнее очко.

Джой была боец. Победитель. Она – Джой Делэйни. Она не поставит крест на этом браке. Сегодня она предпримет решительные, агрессивные действия.

Она приготовит яблочный крамбл – вот что она сделает. Стэн временами бывает туповат, но он поймет символизм того, что Джой готовит фирменное блюдо его матери. Она попробует воспользоваться догадкой Саванны. В глубине кладовой стояла бутылка виски.

Джой приняла две таблетки панадола от головной боли. В два раза дольше обычного чистила зубы. Высушила волосы феном, используя большую круглую щетку, которую посоветовала ей Нарель, но Джой до сих пор избегала применять ее из-за боли в запястье. Она надела платье, которое ей шло. Стэн однажды великодушно назвал его очень милым. Накрасила губы.

Из спальни она вышла, чувствуя себя как-то по-особенному застенчивой. В коридоре было тихо. Дома ли он вообще?

– Стэн? – позвала Джой. Голос у нее сорвался. Он, конечно, не откликнется. – Стэн?

Нет ответа. Она вошла в гостиную, отдернула занавески. Машины на месте не было. Стэн уехал рано. Куда? Ладно, глупо обижаться, что он не сказал ей о своем предполагаемом отъезде, ведь сейчас это у них было в порядке вещей, и все же на ее сердце, нежном и мягком, как перезрелый фрукт, появилась новая болезненная засечка.

Джой пошла на кухню, достала кружку для чая и открыла холодильник – взять оттуда яблоки для крамбла. В четверг она ездила в магазин и купила пять крупных зеленых, сорта «Гренни Смит», но осталось только одно – печально перекатывалось в контейнере для фруктов и овощей.

Стэн умудрился слопать четыре яблока за два дня!

Джой подумала, не вернуться ли ей в постель, оставив затею с крамблом.

Нет. Она совладала с собой. Сейчас она сгоняет в мини-маркет у железнодорожной станции и купит там еще. Они всегда открываются рано.

Только Стэн взял машину. А пешком туда тащиться целую вечность.

Джой глухо зарычала от досады.

Штеффи, лежавшая на своем любимом прохладном месте у задней двери, вопросительно приподняла голову и застучала хвостом по полу.

– Я пытаюсь, Штеффи, – сказала Джой. – Только он съел все яблоки и забрал машину.

Вдруг Джой осенило. Она наденет шорты и сгоняет в мини-маркет на своем новом велосипеде! До сих пор она сделала на нем только небольшой кружок по тупиковой улице. Идея езды на велосипеде Джой нравилась, только вот уличное движение заставляло ее немного нервничать. Но ничего, со страхами она справится! Это же восхитительно – побороть свои страхи! По крайней мере, все так говорят.

Через полчаса Джой стояла на дрожащих ногах в магазине и выкладывала деньги за четыре яблока «Гренни Смит» по безумно завышенной цене. Она, как обычно, была приветлива с продавцом, хотя тот, как обычно, глядел на нее хмуро (за что он ее так ненавидит?). Яблоки были положены в плетеную корзинку, и Джой покатила домой. Чтобы подняться на холм, ей пришлось изрядно поднажать на педали. Сколько лет она прожила здесь, а никогда не замечала, что уклон на этой улице как у Эвереста.

Кто-то просигналил, и у Джой подскочило сердце. Руль вильнул в ее руках, и переднее колесо сильно ударилось о водосточную трубу. Джой выправила его, завернула за угол, посмотрела вниз и увидела, что передняя шина совсем сдулась.

Джой швырнула велосипед на землю, сильно, как рассерженный ребенок. Постояла, уперев руки в боки, тяжело дыша и глядя на своего охромевшего железного коня и валявшиеся на земле яблоки. Пнула одно, как мячик. Оно вяло и недалеко укатилось. Сегодня ей не придется готовить яблочный крамбл. И вообще никогда.

Значит, с этим покончено.

Можно выбрать подходящий удар, у вас может быть отличный замах и великолепная техника, вы все сделаете правильно, а мяч тем не менее полетит не туда. Ни один игрок, каким бы хорошим он ни был, не наносит точно сто процентов ударов.

Все иногда проигрывают. Это они тоже вдалбливали своим детям. Можно быть первым номером в мире, побеждать, побеждать и побеждать, но рано или поздно ты проиграешь: это неизбежно.

Остальную часть пути до дома Джой прошла пешком, неся шлем за ремешок. Машина стояла на подъездной дорожке. Джой вернется и заберет велосипед, когда успокоится и остынет. В доме было тихо, но Джой чувствовала потаенное, угрюмое присутствие своего мужа. Рубашка прилипла к ее вспотевшему телу, дурное настроение шипело и клокотало в ней, как шипучий и царапучий ворюга-кот Каро. Джой прошла на кухню, налила себе стакан воды и залпом выпила его.

– Тебе, наверное, следует прочесть это, – вдруг раздался у нее за спиной низкий и громкий голос Стэна, отчего Джой подскочила. Стакан больно ударился о зубы. Она обернулась к мужу. Он бросил на стол толстую пачку сшитых вместе листов.

– Что это? – спросила Джой.

– Это мемуары Гарри Хаддада. Копия для предварительного ознакомления, – думаю, это так называется. Прислал нам почитать. Я там есть. Мы оба.

– Хорошо, – сказала она.

И едва не добавила: «Мне пофиг», как подросток. Она напрочь забыла об этих мемуарах. Какая теперь разница. Отвратительная маленькая тайна уже и так раскрыта.

– Он признается, что в детстве, когда играл, жульничал. – Стэн постучал пальцем по рукописи.

Джой прочла на титульном листе: «Гейм за Гарри».

– Он признается? – Она поставила стакан и медленно опустилась на стоявший у стола стул, пододвигая к себе историю жизни Гарри. Если он открыто заявляет о том, что когда-то жульничал, значит мог соврать и не только про то, попал ли мяч в площадку.

– Да, – ответил Стэн. – Это не так уж удивительно…

– Прошу прощения? – Джой взглянула на него. Она не верила своим ушам: разве мог он сказать такое? – Что ты имеешь в виду: «Не так уж удивительно»? Ты не поверил Трою. Обвинил его во лжи.

– Ничего подобного, – возразил Стэн. – Никогда я не говорил, что он лжет. Я сказал ему, что это невезение в игре. Сказал, что иногда он будет встречаться с детьми, которые дают нечестные ответы, и ему нужно сосредоточиться на своей игре, а не на моральных качествах противника.

– Чушь! – Джой захотелось схватить его за голову сзади и повернуть ее в правильном направлении, где он мог бы отчетливо увидеть свое прошлое. – Ты встал на сторону Гарри! Ты не поддержал своего сына!

– Мой сын напал на другого игрока! Разумеется, я не поддержал его. Ты что, спятила?

– Не смей называть меня сумасшедшей! – Джой была наэлектризована яростью: против мужа, против врачей, которые не смогли помочь ее дочерям, против грубого продавца из магазина. Ее прическа сейчас не выглядела красиво, волосы вспотели и прилипли к голове, а ноги продолжали дрожать от езды на велосипеде по чертову Эвересту, от провала затеи купить яблоки и приготовить яблочный крамбл мерзкой матери ее ужасного мужа. – Трой вышел из себя, потому что не получил от тебя поддержки!

– Трою было дано все. Им всем были даны все возможности. Они не понимали, как им повезло.

Джой ощутила брошенный ее детям упрек как физический удар.

– Они полностью отдавались игре!

Стэн не слушал. Он продолжал думать о Гарри. Все его мысли всегда крутились вокруг Гарри: его таланта, его потенциала. Гарри, Гарри, Гарри.

– Хочешь знать, почему этот несчастный ребенок врал? – проревел Стэн, схватил рукопись и сердито потряс ею. – Потому что отец сказал, что у его сестры рак.

От этих слов Джой вздрогнула, как от резкого разворота на корте, при котором можно порвать ахиллово сухожилие. Она думала, ей известны все аргументы Стэна.

Слабым голосом Джой произнесла:

– Он сказал ему, что у Саванны рак?

– Дочь такая же, как отец. – Стэн улыбнулся с мрачным удовлетворением, как будто он предсказывал именно такой неожиданный исход, и пихнул рукопись через стол к Джой. – Он сказал Гарри, что тот должен выиграть призовые деньги, чтобы его сестра могла получить какое-то лечение, которое спасет ей жизнь. Глупый парнишка считал, что играет ради спасения жизни сестры. Неудивительно, что он жульничал. Если бы он остался со мной, я бы все узнал и положил этому конец, но мне не выпало такой возможности, потому что ты приняла самостоятельное решение и отослала его прочь!

Стэн растопырил пальцы, как выпустивший когти кот, словно хотел задушить ее.

Сейчас Джой не могла думать о Гарри. Она сосредоточилась на информации, которой обладала тогда.

– Дети нуждались в твоей поддержке! – крикнула она. – Я нуждалась в твоей поддержке!

– Ты не имела права! Я был профессиональным тренером! – Стэн возвышался над ней, но она его не боялась, ее обуял отчаянный задор – треснувшая скорлупа их брака наконец раскалывалась, как кокосовый орех. Она хотела выпустить наружу все. Сказать наконец то, что всегда хранила в душе.

– А как насчет моей профессии? – Джой стукнула себя кулаком в грудь. – Как же я? Что с моей карьерой? Моей жертвой?

– Твоей жертвой? – Изумление Стэна было сродни публичному унижению.

Как будто ей было чем жертвовать? Она ничего не стоила: ни улыбки от продавца из мини-маркета, ни телефонного звонка от детей.

– Я пожертвовала теннисом ради тебя. – Джой наконец произнесла это вслух.

Все годы брака эта мысль сидела в ней, никогда не добираясь до кончика языка и даже не всплывая в глубине сознания, но угнездившись прямо в центре груди, под ключицами, между грудей, прямо в том месте, по которому она продолжала ударять кулаком снова и снова.

Она никогда не ждала от него благодарности, только признания. Хотя бы раз. Потому что в противном случае какой смысл во всей ее жизни? Во всех этих отбивных из баранины, приготовленных на гриле? Во всех этих спагетти болоньезе? Бог мой, она ненавидела спагетти болоньезе! Вечер за вечером, тарелка за тарелкой. Стирка, глажка, мытье полов, подметание, вождение машины. Тогда ее не возмущало все это, но теперь каждый шаг вызывал ненависть, каждая чертова баранья котлета!

– Джой, я никогда не просил тебя от чего-то отказываться, – тихо произнес Стэн.

– Если бы ты захотела, то сделала бы это, – добавил он.

Злость пропала из его голоса. Джой видела, как на него находит это знакомое смертельное спокойствие. Он устранялся из ситуации – сперва ментально, а затем физически.

Она знала, что последует дальше, что следовало всегда. Миг – и она останется одна в этом безмолвном доме со своими мыслями и сожалениями.

– Если бы ты действительно этого хотела, тебя ничто не остановило бы.

Она не могла говорить.

А потом он выложил свой последний, убийственный аргумент:

– Ты никогда не вошла бы в первую десятку, Джой. Если бы я считал, что ты когда-нибудь туда доберешься, то не позволил бы тебе остановиться.

Весь воздух вышел из нее, как от удара кулаком в живот. Он никогда не позволил бы ей остановиться. Как будто ее самопожертвование было его обдуманным решением.

Если бы травму получила она, ему в голову не пришло бы бросить карьеру.

Он ошибался, и никаким способом невозможно было вернуться назад во времени и доказать это – ему или себе.

И Джой отреагировала инстинктивно:

– Ты был недостаточно хорошим тренером, чтобы воспитать Гарри. Он лучше справился без тебя. Ты тянул бы его назад! Ему был нужен тренер лучше, чем ты!

Это была неправда. Джой считала Стэна одним из самых талантливых тренеров в стране, может быть, даже в мире. Она знала, чего он мог бы добиться без пут семьи, но разве он сам не знал, кем могла бы стать она? Как высоко она могла бы взлететь?

Стэн похлопал рукой по карману джинсов и вынул ключи от машины.

Джой копнула глубоко, чтобы достать самые едкие кусочки язвительности, до каких только сможет добраться.

– Я привела Делэйни к успеху. Все это знают. Если бы не я, у тебя ничего бы не было, ты бы ничего не добился, ты остался бы никому не нужным, бесполезным… ничтожеством!

Слова отскочили от него. Он развернулся, чтобы уйти, и она не могла вынести этого. Это нечестно, что он уходит. И никогда не было ни честным, ни правильным. И тем не менее она терпела это раз за разом, и дети терпели, а это было неприемлемо, непростительно, и она больше не будет этого принимать, не будет прощать. На этот раз он останется.

Джой побежала за ним и на бегу отчасти сознавала постыдность и унизительность своих действий. Она мысленно поднялась к световому окну и понаблюдала за собой: маленькая потная пожилая гражданка, крича что-то бессвязное, выбегает из кухни и несется по коридору к входной двери за своим мужем вместе со старой собакой, лающей от непонимания и пытающейся сообразить, где опасность, потому что в доме нет посторонних, так отчего этот переполох?

Джой дотянулась до спинки бело-голубой клетчатой рубашки мужа, выглаженной ею рубашки, чтобы вернуть его обратно, пусть остается. Штеффи, высунув язык, бешено скакала вокруг них. Стэн развернулся, и собака сбила его с ног. Он шатнулся вперед, едва не упал. Одной рукой схватился за стену, отчего фотография в рамке – Бруки с кубком за победу на местном турнире для детей до восьми лет – качнулась, упала с громким стуком и стекло треснуло. Вытянутая рука Джой, которой она хотела уцепиться за рубашку Стэна, вместо этого царапнула его по щеке. Корявые обломанные ногти прочертили на ней мгновенно закровившие полосы.

Он схватил ее, пальцы болезненно сжали плечи.

Джой обмерла, потому что лицо Стэна больше не было его лицом – какая-то незнакомая, отвратительная маска гнева.

Сердце у нее остановилось. Мир застыл в неподвижности.

Впервые за шестьдесят девять лет жизни Джой ощутила страх – страх, который, как известно каждой женщине, поджидает ее; вероятность угрозы, которая мелькает и копошится в потаенных уголках сознания, даже если всю жизнь ее нежно любил и защищал надежный мужчина.