А Ваня промаялся в ожидании девочки до обеда — она так и не пришла. Кровохлебка, когда он в очередной раз подбежал к окошку, не утерпела — высказалась:

— Ты сегодня ну вылитая пчела! От окна к окну мечешься, будто от цветка к цветку, только какой уж ты нектар с поглядок сбираешь, не понятно мне…

— Молчи–ко, — заворчал Ваня, — а то щас во двор вынесу! Мекеша‑то ждет не дождется…

Бедная Кровохлебка тут и замолчала. Как бы не на веки! Впрочем, сегодня Ване опять было не до нее. Одно у него на уме: почему Стеша не пришла?.. С одной стороны, он почувствовал облегчение — всё само собой разрешилось. Или вправду это розыгрыш был и дальше его разыгрывать не стали, или… Вот это — или… А вдруг с ней что‑то случилось… А где ее искать, где она живет, откуда приходит — он не знает. Ничегошеньки не спросил у ней вчера, вот ведь раззява! Права бабушка‑то, когда поругивает его…

И тут Ваня увидел девочку из окна! Она как раз на скамейку усаживалась. Быстрёхонько выметнулся за ворота, успев крикнуть бабушке, что в магазин пошел. Подбежал к Стеше — и направились они на вчерашнее разговорное место: к обрыву.

Девчонка раздернула свой рюкзак, покопалась в нем и вытащила папку с надписью «Дело №». Из папки вытряхнула фотографию.

— Вот он пленник, капитан Егор Васильевич Туртыгин. На, погляди…

Фотография была маленькая, для документов, с белым треугольником в правом нижнем углу. Ваня поглядел — капитан как капитан… И отдал фотку обратно, Стеша бережно заключила ее в дело.

— И… и что теперь?

— Нам известно следующее: капитан томится в кавказском плену, в ауле Пушкин–юрт, у Магомеда Бароева. В яме с капитаном до последнего времени находился некто Николай Кучеренко, раб…

— Кто–о? — вытаращил Ваня глаза.

— Раб, раб, ты что не знаешь, что такое раб? Не перебивай меня. Этому доходяге–рабу, который перестал справляться со своими обязанностями, дали задание (потому и отпустили на свободу)… Ему было поручено передать, кому следует, что Магомед за выкуп в 10000 долларов согласен освободить капитана. Чеченец будет ждать до 1 августа. А потом… В общем, наша задача — пойти и выкупить капитана Туртыгина! Ваня, с одной стороны, был несколько разочарован, что полоненных выручают таким образом, но, с другой, обрадовался — значит, воевать с головорезами им не придется. Ну что ж, это уже легче… И значительно кивнул на набитый рюкзак:

— тут деньги‑то?

Девочка пристально посмотрела на него и покачала головой. Ну, конечно, балда он! Кто ж такие деньги с собой будет таскать, небось, в сберкассе полеживают… Да, а разве несовершеннолетней выдадут без документов такую суммищу?!. Нет, наверно, деньги у ней дома хранятся… Так, а если родители найдут?..

— А ты где живешь‑то? — догадался спросить Ваня. — В нашем городе, али… может, в Москве?

Стеша дернула плечом:

— Не тут и не там. Здесь мне сняли номер в гостинице. А насчет денег… Денег у меня нет…

— Как так «нет»?! — приужахнулся Ваня. — А как же мы его выкупим, этого капитана, без денег‑то?.. И что ж, разве те, которые это нам поручили, не выдали тебе американские деньги?!

Стеша помолчала, опять травинку грызет — теперь чемерицу, Ваня выдернул травку у Стеши изо рта, чуть губу не порвал.

— Всё что ни попадя в рот‑то не суй! — сказал с бабушкиной интонацией и повторил свой вопрос: — А как же без денег?! Что они там наверху думают: посылают на такое дело ребятёшек и даже денег не дают?! Выкупайте, мол, как знаете!

— В том‑то и дело! В этом ведь и заключается задание! Как ты не понимаешь!.. — закричала Стеша. А потом, испугавшись чужих ушей, понижать стала голос: — А ты как думал — на всё готовенькое? Так и дурак сумеет! А нам нужно самим эту сумму раздобыть…

— Самим! — горестно воскликнул мальчик. — Десять тысяч‑то! Да не рублей, а долларов!.. Как же мы их добудем?

— Не знаю как! Меня‑то как раз уверили, что ты сумеешь деньги достать…

— Я?! — Ваня оторопел. — Такие бешеные деньги?! Да где ж я их возьму?!

— Не знаю… Подумай… Но с твоей помощью, если только я правильно поняла, мы должны раздобыть эту сумму!!! Давай вместе думать…

Ваня зачесал в голове: эх! ведь была у него когда‑то хорошая деньжура… Верть–тыща называлась, сколько ни меняй ее, кому ни отдавай, всегда к хозяину верталась, умная такая денежка была, вот только… Вот только проиграл он ее, как последний дурак!.. Да и тысяча‑то была наша, никак не американская! Чтоб ее на доллары наменять, это долгая была бы история… Долгая‑то долгая, но зато верная, через какое‑то время, так ли, сяк ли, а имели бы они эти проклятые доллары. Ну, верть–тыщу теперь поминай как звали! О ней и речи нет! А как еще он сможет добыть денежки? Больше никак!.. Разве только с бабушкой Василисой Гордеевной посоветоваться, но ни в коем случае не говорить, зачем ему деньги… У бабушки в перине каких только купюр ведь нет! Но — всё это деньги старые, вышедшие из обращения, и опять, конечно, не доллары, свои деньги–те, родные. А может, у нее в перине еще одна верть–тыща припрятана? Она ведь ему эту денежку‑то вручила!

— Ну, чего ты молчишь? — прервала его размышления Стеша. — Чего‑нибудь надумал?

— Я попробую! — ляпнул тут Ваня, и разноцветные Стешины глаза радостно взблеснули:

— Правда? Ну, Ванька, ты даешь! — и бросилась ведь обнимать да целовать его. Ваня только моргал да локоть выставлял от великого смущения. А Стеша принялась тут выпытывать да выспрашивать, каким это образом он собирается добыть такую сумму… Но Ваня молчал, как карась, только глаза пучил. Надежда была у него ничтожная, слабенькая совсем надеждишка, что–то подсказывало ему, что нет на свете второй верть-тыщи…

За разговором как‑то незаметно стали двигаться в сторону Ваниного дома и тут как раз до ворот добрели — мальчик сказал, что ему до отбытия на Кавказ надо обязательно дрова переколоть да в поленницы сложить. Тоже ведь и на это время надо выделить, поэтому пошел, де, он дровами заниматься, а попутно будет думать, как деньги доставать. Но Стеша не торопилась прощаться, мялась–мялась, а потом и говорит:

— А… может, помочь тебе? Колоть дрова я, конечно, не умею, а вот складывать… попробовала бы! Быстрее дело‑то пойдет… До 1 августа, конечно, есть время, но всё равно поторапливаться нам надо, закругляться со всякими посторонними делишками!

Теперь Ваня замялся, — чего он бабушке про помощницу скажет, кто она такая, откуда взялась и зачем… Но у Стеши еще и вопрос не прозвучал, а уж готов был ответ. Дескать, скажут, что на каникулы приехала, в гости, на соседнюю Первомайскую улицу, да скучно, де, ей стало, товарищей нет, вот и задружила с Ваней Житным, и со скуки же решила подмогнуть ему с дровами. Ваня кивнул: и он ведь подумал, что Стеша каникулярная гостья — должна бабушка поверить, да и дармовую помощь Василиса Гордеевна, скорей всего, не отвергнет!..

Так и вышло.

— Ага, — бабушка гуторит. — Гостья, значит, с Первомайской улицы… А не желает ли дровокладка с нами поисти?

Оказалось, желает.

Знакомясь с Василисой Гордеевной, девочка имя свое назвала — бабушка имя похвалила, дескать, у нее свекровь Степанидой звали. А на вопрос про фамилию, — прежде чем ответить, — Стеша глянула почему‑то на печку, вроде от нее подсказки ждала, а после уж назвалась:

— Дымова. Степанида Дымова.

Бабушка Василиса Гордеевна и фамилию одобрила:

— От бабы дымом и должно пахнуть!

Но Стеша тут стала резво отнекиваться:

— Не, я не курю!

— А я рази говорю, что куришь?.. У тебя внутри дым. Чуть что — и дымову завесу пустишь…

Стеша тихонько фыркнула.

Бабушка к ужину напекла картофельных шанег. Оказалось, что Стеша, как и Ваня когда‑то, слыхом не слыхивала про шанежки, и на вкус они ей были незнакомые. Ваня со знанием дела объяснял, что это за печиво. Стеша уплетала так, что за ушами трещало. Василиса Гордеевна только головой покачивала:

— Ишь ведь! Знать, на Первомайской улице народ‑то голодует!.. Шаньги–те только пикнули!

После ужина Стеша поразглядывала фотографии в рамке, походила возле печки — дескать, ого, какая громадина! Похвалила, хорошо, де, у них в избе, уютно и березовым лесом пахнет… Но за окошками черный всадник проскакал, а за ним другой, после третий, и каждый последующий был чернее предыдущего, — и девочка, повздыхав, стала прощаться, дескать, а то дома, на Первомайской, потеряют. Сама же незаметно Ване подмигнула — в гостиницу, де, спешу, а то не пустят. Ваня понимающе прикрыл глаза.

Совсем уже в ночь Ваня вспомнил про то, что так ведь сегодня до магазина и не добрался, проболтал с девчонкой. Важные, конечно, дела обсуждали, но назавтра-то хлебушка нет, молока тоже, да и шаньги только пикнули — чем завтракать? Ох, бабушка‑то утром задаст ему… Не хочется идти — да надо!

Вышел за ворота — а и Мекеша за ним увязался. Ваня повернул в сторону проспекта: на той его стороне, за дорогой, круглосуточный магазин работал — а козел в другую совсем сторону заворачивает, к балке… Ваня и так его, и сяк погоняет, нет, упрямый козел не туда норовит, куда следует.

— И куда тебя нечистый несет?! — Ваня кричит, козла‑то ведь запереть надо на ночь, на свое место посадить, а то еще отморозок какой‑нибудь зарежет ночью!

Мекеша по улице — Ваня за ним. Козел вдоль балки — Ваня за ним. Козел рогами книзу на дно обрыва сиганул — и Ваня туда же. Тут Мекеша затормозил — в ивовый ствол рогами уперся, и Ваня встал, будто тоже на иву налетел. Глазам своим не поверил. Туг, на дне балки, в зарослях папоротника, подсвеченная только серебристым светом месяца, спала юная десантница Степанида Дымова. Руку под щеку подложила — и сопит, а под головой красный вещмешок! Мекеша мекает тихонько, чтоб спящую не разбудить, дескать, а ты идти за мной не хотел, не зря ведь я звал‑то тебя, эх, дурень, ты дурень, языка козьего не понимаешь, учить тебя надо — да некому, и мне некогда!..

— Ладно, ладно, — Ваня ему шепчет, — молодец! Дома папиросочку получишь!

И Мекеша тут на радостях‑то как заорет во всю глотку: б–бе–е–е!

Девочка от козлиного вопля подпрыгнула на своей зеленой перине так, что чуть из обрыва не выскочила. А когда на место опустилась — увидела Ваню и насупилась. Мигом поднялась, пригладила свои рыжие космы и говорит:

— Ты что — следил за мной?!

— Очень надо, — Ваня обиженно отвечает. — Меня Мекеша сюда привел, у него нюх лучше, чем у собаки… Тебя что — из гостиницы выперли?

— Не выперли… Не хотела сразу говорить тебе — я ведь ни в какой гостинице и не жила. Это тоже проверка была. — Увидав, что Ваня нахмурился, Стеша заторопилась: — Меня они проверяли! С тобой‑то всё ясно, тебя они знают… Забросили меня, значит, в чужой город, без сопровождения, без денег — хотели посмотреть, справлюсь ли я, уцелею, нет ли… Теперь увидели — справилась. Уцелела.

— Ага. — В Ванину душу опять закралось сомнение. — А ты не врешь?!

— Дурак! — Стеша закричала. — Для чего бы?

Действительно, для чего? Совершенно не для чего… А вдруг это какая‑то игра?.. Нет, не игра. Кто так станет играть: вон, завалилась на дно балки и дрыхнет. Он козла ночью боялся за воротами оставить, а тут не козел — девочка…

— Знаешь что… — Ваня сказал, — пошли–ко к нам!.. У нас на сеновале места много, мягко там и безопасно, один Мекеша внизу шебуршится, дак он не страшный, даром что рога, как кинжалища!

И Степанида Дымова, ни слова не сказав поперек, подхватила свой красный рюкзачок, повесила на одно плечо и потопала за Ваней Житным, а козел вприскочку следом побежал.

Две ночи, два дня скрывал Ваня новую знакомую на сеновале, а на третий день бабушка Василиса Гордеевна учуяла, что дело не ладно. Только девочка спустилась с долгой лестницы — глядь! а внизу ее не только друг Мекеша поджидает, а и Василиса Гордеевна, руки в боки:

— Та–ак! Знать, в городе Чудове еще одна Первомайска улица завелась — на нашем сеновале! Уж кто ее только строил — не крысы ли с мышами?!

Стеша тык, мык, а ничего сказать не может, кроме того, что она, де, хотела посмотреть, какие сеновалы бывают, никогда, де, не видывала. Но бабушка Василиса Гордеевна только головой покачала:

— Ох ведь! Уж ври, да не завирайся! Беспризорница, что ль, жить, что ль, тебе негде? — спрашивает.

Стеша насупилась и… кивнула! Ваня, стоявший в дверях, только глаза выпучил. А Стеша на него и не смотрит, рассказывает:

— Я ведь тоже с бабушкой жила, в Новгороде-на–Волхове, в коммуналке комната у нас была, а полгода назад бабушка возьми и умри! Соседка всю квартиру на себя переписала, на лапу дала кому надо — и всё, меня в детский дом отправили! А чего я там не видала!

— Убегла, что ли? — Василиса Гордеевна спрашивает.

— А то! — Стеша отвечает. — К тетке подалась, на юг… Только не доехала еще…

Ваня к косяку дверному прислонился, руки на груди сложил и прямо из себя выходит, злится: а ему‑то, ему‑то наплела, вот ведь брехушка! Да, но ведь она знала, как его зовут, искала зачем‑то! Что‑то тут не так, не сходится что‑то, не стыкуется…

А бабушка Василиса Гордеевна повернулась уходить, ушла уж, да вдруг обернулась и говорит:

— Собирай свои манатки, ежели они есть, — и перебирайся в избу! Кто знат, когда еще до тетки‑то доберешься! Найдем уж, где положить тебя…

И Стеша мигом взлетела на сеновал за рюкзаком, а соскакивая с третьей перекладины, едва ноги не переломала. А когда шла мимо Вани, — а он так ведь и стоял укоризненным соляным столбом, — палец к губам приложила, дескать, молчи, молчи, всё потом объясню. Он и потянулся следом за бабами.

Когда же они до дровяной работы добрались: Ваня ухает колуном, а Стеша полешки складывает, — мальчик и высказался наконец (долго терпеть‑то пришлось, Стеша всё возле бабушки отиралась):

— Брехло собачье! Так бы и сказала: что жить тебе негде! Зачем наврала‑то с три короба?!

И колун засадил в суковатый чурбак, никак вытащить не может, за клином придется бежать, толстенное дерево‑то было, кто только срубил такое…

А девочка не краснеет, а только хвалится:

— Нас этому в разведшколе учили! Без вранья нельзя — «легенда» называется! А ты что думал — что я бабушке твоей всю правду выложу?! Дескать, меня послали внука у вас забрать и на Кавказ увезти, на опасное правительственное задание: полоненных русских офицеров выручать?! Ты в своем уме?! Что бы она мне сказала, подумай башкой своей дырявой?!

— Так, значит, мы всё‑таки едем на Кавказ?! — опешил мальчик. — Наш договор в силе?!

— А ты как думал! — Стеша‑то воскликнула. — Вот балда!

А Ваня не отвечает, суковатый чурбак с засаженным в него колуном поднял над головой, да как ахнет о плаху! — и раздвоил ведь кряж!