Книга: Ведогони, или Новые похождения Вани Житного пвж-2
Назад: Глава 1. Хрустальная гора
Дальше: Глава 3. Змеиный царь

Глава 2. Людинец

 

Ваня уж носом стал клевать, как вдруг из тумана раздались глухие голоса. Неужто блазнится?..

— Мы ее опередили!

— Как есть обогнали!

— Коршун побери — вот хозяйка‑то будет локотки кусать!

И из белого тумана выметнулись… соловей с жаворлёночком! С размаху уселись Ване по плечам, вопя:

— Я его первый увидал!

— А я первый оседлал!

— Ой, чего это у него? Хвост, как у змеи!

— А он нас не сожрет?! — и обе птички мигом вспорхнули со своих мест, обратно в туман ринулись.

Мальчик чуть не расплакался, закричал:

— Вернитесь! Не съем я вас — что я: озверел, что ли… Меня Змей Соколинин заколдовал!

Но тут из тумана появилась куда более крупная птица! Посестрима то летела! Опустилась на землю — а крылышки‑то у ней выросли такие, что и сложенные из-за плеч торчат! Златыгорка наклонилась, чтоб расцеловать Ваню — и взгляд ее упал на хвост, который мальчик тщетно старался подобрать под себя… Но ничего не сказала деликатная посестрима, повернулась к лешачонку и спросила, дескать, не холодно ли тебе, молодец, не холодно ли тебе, красный? Красный Древожор, как прозвала Березая бабушка Торопа, расплылся в счастливой улыбке, помотал головой и в свою очередь провещал:

— Златыголочка живая?

— Живая пока, — отвечала посестрима и смачно чмокнула лешака в круглую щеку.

— Как же ты нас сыскала? — удивлялся мальчик.

Оказалось, кузнец Чурила отправился в горы, чтоб устроить кузню с плавильной печью возле найденной руды, и случайно встретил белую Виду, попытался вернуть самовильскую жену — да неудачно. Обмолвился, что названых детей вилы уж нет в Деревне: девочку Змей унес, — по словам Торопы, на Хрустальную гору, — а мальчик, де, с лешаком поехали ее выручать… А самогорская‑то Вида все ведь горы на свете ведает, а уж Хрустальную тем паче, — вот Златыгорка и полетела сюда, им на помощь.

Решено было, что посестрима по очереди подымет побратимов на гору, двоих‑то ей не осилить: мальчик–от легонький, — когда бы не хвост! — зато лешак не пушинка!

Пока Березай прощался с Крышегором, которого решено было отпустить домой, на Старую Планину, Ваня сел на спину крылатой девушки — и взмыли они кверху!

Долго поднимались‑то: Златыгорка без устали махала крылышками — но всё выше и выше вздымалась бескрайняя вершина, обернутая в туман. Ваня, чей хвост всё время норовил свеситься вниз, подхватил его в очередной раз, едва не сверзившись с девичьей спины.

Наконец белая ткань тумана перестала быть сплошной, поплыла клочьями, солнечный свет стал пробиваться в прорехи… И вот — поднялись они: свет–от после молочного тумана едва не ослепил их!

Впереди раскинулось широкое плато, покрытое изумрудной травой… Ваня на лету еще соскочил на землю — и пополз, посестрима тогда и приземляться не стала: указала на темно–желтое дерево вдали — небось, заболело, али тут уж осень наступила — и велела ждать под ним. Они, де, сейчас с Березаем живо подымутся — не скучай! — и бросилась с края скалы вниз.

Здесь было тепло — Ваня скинул меховую куртку и затолкал в свою тощую котомочку. Мальчик, едва только дополз до травы, понял: что‑то с ней неладно… Не живая то была травка, и цвела ненастоящими цветиками: сама‑то вся перисто–изумрудная, а вместо цветов — самоцветные камни, всех расцветок и оттенков. Вершинный ветер с трудом раскачивал тяжелые цветики: звон и скрежет стоял в ушах, когда соседние травинки‑то соприкасались.

И Ваня едва ведь дополз до ориентира — всё брюхо себе изранил, все руки искровавил об остро–каменную траву!.. Всё равно что ножей да иголок понатыкали в землю вместо мягкой растительности. Пока полз, слышал мелодическое дребезжание, поднял голову к дереву — и обомлел: дерево‑то не простое — медное! Ваня стал на хвост, дотянулся до нижней ветки — и попытался сорвать медный осиновый листочек, величиной с два пятака, да не сумел, листок держался на своем месте крепко! Вдруг окрик раздался:

— Кто это тут хозяйничает: чужие листья обрывает!

Ваня обернулся — и увидел зависшего над землей крылатого трехголового Змея… У этого‑то Змея головы были такие, какие надо, — змеиные, ужасные!!! Из ноздрей, величиной с мышиные норы, выбивались струйки дыма, глаза горели красным огнем, а из‑под крыла торчало длинномерное копье… Мальчик втянул носом воздух: да и попахивало от Змея впечатляюще, тухлыми яйцами! Цветом же Змей был красно–бурый, и весь в каких‑то шипах и буграх.

А душной Змей, в свою очередь, оглядев мальчика с хвоста до головы, учинил допрос:

— Ты кто таков будешь?!

Ваня, сморщив нос, пробормотал:

— Ну… я тут мимо проползал, и…

— Нечего с ним цацкаться, разговоры разговаривать! — воскликнула одна из голов. — Надо его отвезти, куда следует, пускай начальство разбирается!

— Живо полезай на меня! — прикрикнул Змей. Ваня, тщетно оглядываясь, — Златыгорки всё не было видно, — принялся подтягиваться на руках и медленно вскарабкался на мощное бугристое тулово. Только уселся между крыльями, как откуда‑то сзади соловей упал ему на плечо, шепнув, я, де, с тобой полечу, а жаворолёночек пускай тут остается, доложит девушке, что случилося. И пташка нырнула Ване за пазуху — мальчик захихикал: щекотно. Одна из Змеевых голов грозно обернулась, и со словами: «Сейчас тебе будет не до смеха!» — чудище взмыло в воздух и с такой скоростью понеслось куда‑то, что в Ваниных глазах всё окружающее завилось вихрем. Только разноцветные полоски рябили в глазах: а мимо чего да чего они летели — мальчик разглядеть не мог.

И вот Змей завис над каким‑то бесконечно широким строением, которое показалось Ване похожим на лабиринт, примерился, опустился в один из отсеков, велел мальчику слезать — и был таков. Ваня увидел, как он промелькнул в квадрате голубого неба над головой.

Теперь Ваня мог осмотреться: главное, в месте, куда его поместили, не было крыши! Чем мальчик тут же и воспользовался, выпустив соловья, с тем, чтобы птах запомнил местоположение этого отсека и доложил Златыгорке. Соловей со словами: «Будет сделано!» — выпорхнул наружу, а мальчик остался внутри.

Высоченные, — с двухэтажный дом, — стены оказались медными и не имели ни окон, ни дверей: видать, вход в помещение был один, с неба. Крылатым‑то очень удобно, а вот ползучим… Ваня исследовал стены, надеясь отыскать хотя бы щель, чтоб поглазеть сквозь нее на окружающий мир, — но они были совершенно гладкими. Таким же был и пол. Мальчик вычислил размер помещения: тринадцать на тринадцать — Ваниных шагов. Больше делать было нечего. (А посестримы всё не было…) Впрочем, он мог сколько угодно любоваться квадратом неба, в который, время от времени, заползали белые облака. Всего удобней было делать это лежа — но долго на медном полу не полежишь: шибко холодно! Глядеть же вверх сидя — неудобно: затекает шея, но таращиться‑то в пустую стену еще хуже! Чем же заняться?

Мальчик совсем было решил нацарапать на стене лезвием кинжала: «Здесь был Ваня», как вдруг внимание его привлек странный звук… Крылья рассекают воздух! Он задрал голову — и увидел, что к нему гости… Нет, не Златыгорка! Прежний трехголовый Змей привел еще одного — раз, два, три… семиглавого! Новый Змей имел темно–синюю окраску, схожую с цветом ночного неба, ну и пахло от него посильней еще, чем от первого. Впрочем, мальчик стал уж привыкать к крепкому змеиному духу.

Вдвоем в тесном помещении Змеям было не развернуться — и Трехголовый завис в воздухе, наблюдая за действием с бельэтажа. Ваня сделал вид, что не видит гостей — и скрежетал острием по стенке…

Приземлившийся Семиглавый молча понаблюдал за невежей, потом крикнул вверх Трехголовому:

— Нет, это не гибрид!

— Может, оборотень? — заорал из‑под тучи Трехголовый. — Застрял на средней фазе превращения?

— Не похоже… Мне кажется, хвост — это маскировка… А вот мы сейчас узнаем, что это за фрукт! — с этими словами Семиглавый вытащил из‑за пазухи коричневое яйцо… Ваня краем глаза заметил это — обернулся: а Змей уж ударил его яйцом (в точности такое было у Змеяна!) по нижней части туловища… Ваня, зажмурившись, заорал — а когда открыл глаза, увидел: ноги! Две ноги — и никакого мерзкого хвоста! И штанцы на нем были прежние! Только сыромятных сапожек не хватало — да это‑то что! Мальчик тут же вскочил на ноги — и заскакал по медной комнате. Он плясал вокруг Семиглавого, исполняя танец собственного изобретения: помесь казачка с лезгинкой. А когда наконец остановился, синий Змей крикнул висевшему в воздухе красному товарищу:

— Видишь теперь, кто это…

Трехголовый кивнул троекратно. А Семиглавый заорал:

— Посадить его в людинец!

— Отлично! — воскликнул Трехглавый и приказал мальчику садиться на него верхом. Как же теперь посестрима найдет его?

И опять они неслись с такой скоростью, что Ваня мало что мог разглядеть — разве что злато–серебряные промельки. Когда Трехглавый замедлил скорость и стал снижаться, Ваня увидел внизу рощу деревьев, откуда исходило такое сиянье, что больно было глазам. Но в рощу они не полетели, свернули в сторону: к ряду блестящих клеток… Вот, значит, какой это людинец — зверинец понашему!.. Все клетки, как успел заметить Ваня, были пустыми.

Змей приблизился к одной из клеток в середине ряда — мальчик обомлел: прутья явно были золотыми… Ну и ну! Наверное, ни один заключенный в мире не мог похвалиться подобной тюрьмой!..

Перед Змеем дверца клетки автоматически отворилась — Ваня невольно замер на пороге… Но Трехглавый хлестнул его хвостом по алябышу — и мальчик влетел внутрь. Дверь захлопнулась.

Клетка была обставлена, как человеческое жилье. Здесь имелась кровать с парчовым балдахином, занимавшая большую часть помещения, — правда, парча была вся в дырах и масляных пятнах, небось, об нее, за неимением ничего другого, вытирали руки. Впритык к кровати помещался круглый мраморный столик и такой же стул. На столе стояла чернильница с воткнутым в нее гусиным пером. На полу валялись пожелтевшие листы бумаги, Ваня поднял несколько — и разочарованно бросил: алфавит был совершенно неизвестный, какая‑то клинопись. Под кроватью обнаружился золотой горшок…

Мальчик услышал шум и вынужден был прекратить осмотр своего нового жилища. Обернувшись, он увидел толпившихся у клетки змей, самого разного вида: и ползучих, и летучих, правда, у всех было только по одной голове. Змеи были разной величины, толщины и окраски: синие, красные, желтые, зеленые, черные — в разводах, полосках, пятнах, волнах. Их было столько! У некоторых имелись зачатки лап — или рук — Ваня решил, что это ящеры. Вся площадь перед клеткой оказалась запружена полчищами змей. Ползучие поднялись на хвосты, чтоб лучше видеть. Летучие роились в воздухе, как стаи осенних птиц перед отлетом на юг. Имеющие руки приветливо ими взмахивали. Задние напирали на передних — которых почти расплющило о золотые прутья. Ваня боялся, что тощие змеи провалятся в промежутки между прутьями — и посыплются сюда, к нему… Он прижался к задней стене клетки.

Вдруг раздался писклявый голосок:

— А огня он боится? — и крохотный, величиной с курицу, летучий змееныш дыхнул в клетку пламенем, точно сработала зажигалка.

— А можно его ужалить? Он не сразу умрет? — раздалось с разных сторон.

Ваня стал с опаской поглядывать на тощих несмышленышей, которые запросто могли заползти к нему… Взрослых змей он не боялся: кажется, те были настроены миролюбиво…

И особого отвращения к змеям Ваня не испытывал: сам недавно был таким!.. Да и со змеиным духом он уже свыкся, кроме того, ползучие‑то змеи вовсе и не воняли: погребом от них несло, и только… Но тяжко было сидеть, как зверю, в клетке! И от вида разноцветных змей, которые бились о прутья, блестели, извивались, складывались кольцами, ползли серпантином, — у него рябило в глазах и кружилась голова. Если бы отвлечься… Но заняться было нечем! Разве что…

Когда Ваня поднял с пола исписанный лист бумаги, перевернул его чистой стороной и, обмакнув перо в чернильницу, принялся рисовать: домик, дерево, человечка и солнышко — раздались изумленные возгласы: — Ого! — Вот это да! — Ну и ну! — Вот значит как!

Ваня, против воли, напыжился: картинка и в самом деле показалась ему ничем не хуже тех, что выставляют в музеях! Косясь на Трехголового, он изобразил над трубой Змея о трех головах. Трехголовый, поглядев на картинку, ухмыльнулся, довольный. Остальные змеи одобрительно прищелкивали. Тогда Трехголовый насадил на копье кипу чистых листов, протянул их сквозь прутья — и велел Ване писать…

Мальчик чесал в голове, не зная, что бы такое написать, а Змей, подумав, сказал:

— Напиши, как тебя зовут, сколько тебе лет…

— Пусть напишет, кем он хочет стать! — раздался из змеиной толпы очередной писклявый голосок. Ваня покосился и увидел метрового змееныша из ползучих, медной окраски, с длинным утиным носом примерно в четверть змеиного роста. Змееныш стоял на хвосте и, раскачиваясь, горящими глазами глядел на Ваню. Рядом возвышалась медянка с таким же странным носом, раза в два выше малыша.

— Да, напиши всё это, — подытожил Трехголовый.

Ваня небрежно, с ошибками, написал, насадил на протянутое Змеем копье — и тот торжественно вручил листок с Ваниными каракулями утконосому змеенышу. Малыш взглянул — и запищал: «Мама, я не могу прочесть, это по–каковски? Мама, прочитай, пожалуйста». Взрослая змея взяла длинным носом листок, уставилась на него близко посаженными глазами — и помотала головой, дескать, не понимаю. Окружающие стали заглядывать в написанное — и хоть никто ничего не понял, восторгу змей не было предела.

— А что он ест? — спрашивал любопытный утконос. — Он, как мы, камень лижет, да?

— Нет! — строго отвечала мама–змея. — Он морковку ест, капусту ест, горошек ест, и еще, пожалуй, мышей!..

— Очень хорошо, пойду наловлю ему мышей, я знаю, где они водятся!

— Не надо! — испугался Ваня. — Я не ем мышей!

— Он разговаривает! — заорал змееныш. — Он говорить умеет! Вот здорово! Я говорил, он настоящий, а вы не верили!

— Я только в Книге Жизни двуногих видел, а живьем никогда, я думал, там всё невзаправду. А ты, мама, видела настоящих людей?

Утконосая змея отвечала, что ей приходилось видеть человека, правда, это было очень и очень давно, она была тогда такой же маленькой, как он. Тот двуногий здесь же, в людинце сидел, как раз в этой самой клетке…

— И где он теперь? Куда девался? — спрашивал змееныш. Ваня тоже ждал ответа, хотя и делал вид, что рисует.

— Туда же, куда все они деваются, — отвечала противная змея. Змееныш же воскликнул:

— Я пойду посмотрю в Книге Жизни, что там показывают, может, и про нашего найду…

— И расскажи мне, — шепнул сидящий вполоборота Ваня.

Змееныш смигнул, ничего не ответил — и вот уже он следом за матерью плашмя упал на землю и уполз, скрывшись в змеиной толпе.

Когда наступил обед, Трехголовый подал Ване печеную картошку на копье, причем пек он ее тут же, выдыхая из пастей пламя. Первые картофелины сгорели в уголь, затем Змей поубавил пылу–жару — и картофелины испеклись как надо. Жаль только, соли не было!

К вечеру Ваня почти привык к своему положению — и старался не обращать на посетителей внимания. Впрочем, и толпа зрителей поредела. Но к ночи он почувствовал себя выжатым лимоном: хотя целый день, считай, пробездельничал.

Утром Ваня поднялся чуть свет — не только от укусов клопов, но и от мелодичного звона, которым сопровождалось его пробуждение: это пели чудесные деревья, чьи листья, трепеща, соприкасались меж собой. Посетителей, к счастью, еще не было: и он смог без помех полюбоваться на сияющую рощу, которая находилась метрах в ста от людинца. К сожалению, разглядеть деревья в подробностях на таком расстоянии было невозможно.

До вечера ничего не произошло, а на закате появился вчерашний медноцветный змееныш с утиным носом. Ване казалось, что где‑то он уже видел таких утконосов, мальчик долго вспоминал и наконец сообразил: на лезвии его кинжала извивались похожие змеи!

На этот раз утконос был один, он держал во рту морковку — и сунул ее сквозь прутья Ване. Мальчик взял морковку за хвостик — и тут же схрумкал.

— Разве здесь растет морковь? — насытившись, спросил Ваня.

— У нас на окошке растет! — отвечал горделиво змееныш. — Мама говорит, она очень редкая… И дорогая…

Ваня, надеясь, что малыш–змей приползет, еще утром нарисовал картинку со смешным змеенышем в цилиндре и галстуке–бабочке… Схватив рисунок, утконос впился в него взглядом, но картинку быстро отобрали другие змеи — которым тоже не терпелось увидеть Ванино произведение. Рисунок буквально разодрали в клочья. Небось, если бы не прутья, такая же участь постигла бы его самого… Тут Ваня понял, каково приходится поп–звездам! Хорошо, что Трехголовый был начеку, он велел ретивым посетителям расходиться, дескать, поздно уже, дайте человеческому недорослю передышку, дескать, не отдохнувши, он устанет — заболеет и умрет. Ваня был рад–радёхонек, услышав, что его рабочий день подходит к концу, и в самой вежливой форме попросил у своего сторожа разрешения поговорить с таким же, как он — недорослем из породы змей…

— Вот с этим… — указал мальчик на утконоса.

— Можешь звать меня Шешей, — заявил змееныш. Ваня назвал свое имя.

— А написанное имя у тебя такое же? — спросил Шеша. — Которое ты вчера на листочке чернилами писал.

— Ну да! — удивился мальчик.

— А у меня написанное имя другое, — сообщил Шеша. — И тебе его ни в жизнь не прочесть!

— Ладно, можете поболтать, думаю, греха тут нет, — добродушно вмешался Трехголовый, и принялся покалывать оставшуюся публику под бока своим копьецом.

— Я вроде нашел про тебя в Книге Жизни… — сообщил змееныш. — Меня ведь уже пускают туда одного, без мамы… А других змеят еще нет… Потому что они не такие умные…

Ваня попросил змееныша без долгих предисловий приступить прямо к делу. Шеша немного обиделся, проговорив: «Ух, долго пришлось искать‑то, едва ведь кожа с меня не слезла! Не больно‑то ты важная птица!»

— Ладно. Ну, и что там про меня написано? — спросил мальчик. — Вырасту я? Женюсь? Будут у меня дети? И… — последний из вопросов он задать не решился.

— Сейчас я не могу тебе сказать, — вздохнув, отвечал Шеша. — Иначе всё лопнет, а покажется другое… Может, в сто раз худшее…

— Тьфу! — от души сплюнул Ваня, и, помолчав, решил разузнать про Стешу и остальных, дескать, а нет ли тут другого людинца, и не поступала ли туда девочка, да лешак, да еще крылатая девушка…

— Крылатая девушка! — воскликнул змееныш. — Кого ты имеешь в виду? Уж не самовилу ли?! Тьфу, тьфу, тьфу, я их не поминал, чтоб им пусто было — это всё ты виноват!

Мальчик удивился такой реакции и сказал, что вилы бывают разные, например, его знакомая вила — прекр–расная девушка, просто лучше не бывает! Но змееныш стоял на своем, и уверял, что хуже самовил никого в целом свете нет. Хорошо, что он таких созданий не видел — а то бы со страху помер! Ваня прыснул (сам‑то змееныш выглядел не лучшим образом…). А Шеша продолжал:

— А про девочку, и как его… ле–ша‑ка я скажу, только если ты мне что‑нибудь подаришь! А то хитренький: я тебе всё выложу, а у меня что останется?!

— Вот ты какой! — воскликнул мальчик, но быстро нашел выход из положения. Ведь у него в кармане синий клубок. А как разогреть его?! Да проще простого!

Утконосый змееныш, по просьбе мальчика, подышал на клубок своим горячим дыханием — и на шаре тут же проявились океаны и материки, будто на морозном стекле вытаяли проталинки. Ваня долго шарил по театрам Европы — попутно натаскав пирожков себе на ужин — и наконец вытащил то, что надо: галстук–бабочку и черный цилиндр! Мальчик нацепил на шею змеенышу бабочку, водрузил шляпу, сползшую на длинный утиный нос, так что Шеша ничего уже не мог видеть, но был страшно доволен, надулся — и стал раза в три шире, чем был, так что Ваня испугался, как бы змееныш не лопнул… Но, впрочем, всё обошлось.

— Теперь я как картинка? — спросил змееныш. Ваня сказал, что лучше, чем картинка, — и Шеша совсем задрал свой утиный нос. И даже на летающего неподалеку Трехголового стал поглядывать свысока.

— Ну?! — сказал мальчик.

— Что «ну»?! — удивился Шеша. — А–а–а, это ты про девочку и лешака… Про них мне ничего не известно!

Ваня страшно рассердился: очень ему хотелось отшлепать несносного змееныша, да руки были коротки, но тут Шеша решил продолжить:

— Зато я знаю, что где‑то в Лабиринте сидит страшный ракшас с человечьими головами!..

— Ну да! — обрадовался мальчик. Если это Смеян, то и Стеша где‑то здесь… Но где они ее прячут, может, тоже в Лабиринте? — А нельзя ли как‑нибудь поговорить с этим ракшасом? — полюбопытствовал Ваня, хотя очень ему этого не хотелось — только–только он вернул себе ноги… а кто знает, чем может кончиться новая встреча с бывшим пастушонком!..

— Кто ж тебе разрешит! — насмешливо воскликнул утконосый змееныш. — За это знаешь что бывает?.. Ух! Мигом станешь безголовым! Не у всех же змеев есть запасные головы! — Шеша кивнул на Трехголового и с завистью продолжил: — У некоторых‑то и по двенадцать головок имеется!

— У кого это? — заинтересовался Ваня.

— «У кого, у кого»! Известно у кого — у нашего царя!

— А… как его зовут?!

— «Как‑как»! Известно как — Горишняк!

— Вот это да! — не смог удержаться от возгласа мальчик. — Тогда мне надо обязательно с вашим царем поговорить!..

Этого заявления Шеша не выдержал: упал на землю — и уполз, едва не потеряв цилиндр.

 

Назад: Глава 1. Хрустальная гора
Дальше: Глава 3. Змеиный царь