Роскошное багряное небо, подбитое иссиня–черной тучей, подкрашенное чем‑то цитрусовым, стремительно приближалось. Стеша не чувствовала ни рук, ни ног, тела как будто не было вовсе. Ей хотелось закрыть глаза, но она не могла и этого. Глазам было больно от небесной красоты, которую уже не в силах был вместить взгляд, не привычный к близости небес. Слышался мерный скрип крыльев, рассекающих воздух.

Вдруг что‑то случилось, ее как будто включили — она могла теперь двигаться. И тут же села — и вовремя: потому что еще немного — и она бы соскользнула со спины Змея вниз. Вон ее голубой десантный берет — летит, летит к земле… Как голубой лепесток… И скрылся из глаз!

Стеша переползла поближе к развилке трех шей, но обнять эти жирные чешуйчатые отростки не решилась. Тем более что крайняя шея изогнулась, и голова Смеяна, обернувшись, подмигнула ей. Вот ужас! Куда же чудовище несет ее?! И что ему надо?.. Жалко, что она не успела захватить свой лук… Но где же Деревня? Стеша посмотрела назад — но никакой Деревни под ними уже не было. А блестящий, как расплавленное олово, клинок реки вон он — далеко, далеко внизу.

За что‑то надо было держаться: рюкзак был при ней, и Стеша умудрилась достать из него полотенце, которое дала ей бабушка Вани Василиса Гордеевна. Полотенце было такое длинное, что как раз могло сгодиться… Только бы ветер не вырвал конец… Девочка пропустила полотенце между средней и правой шеями чудища и с третьей попытки поймала трепещущий край.

Средняя голова — это была голова парня — обернулась и заорала:

— Ты чего это делаешь? Выкидываешь белый флаг? — И ракшас расхохотался всеми тремя глотками.

— Пытаюсь не упасть, — крикнула в ответ Стеша. Но триглав, не слушая, продолжал реготать.

— Ужасно смешливый Змей мне попался, — не удержавшись, — хотя ей было страшно рассердить чудовище, — сказала девочка.

Теперь средний отросток оказался как бы в белом шарфе, концы Стеша перетянула на шее сзади, а потом завязала крепкий узел у себя за спиной. Она обхватила мерзкую шею руками, но поверх льняного полотнища. Теперь девочка была привязана к Змею.

И вот из‑за края темно–золотого леса показался солнечный диск… Лучи так и брызнули в глаза, едва не ослепив ее, и, видать, не только ее — потому что Змей смачно выругался устами парня и стал снижаться. Покружив над лесом, Змеян выбрал подходящее местечко — и приземлился на опушке. Стеша, едва живая, отвязала убрус и соскользнула со спины триглава в траву. Так хорошо было ощущать под собой твердую почву — просто великолепно! И вдруг голос Смеяна произнес:

— Надеюсь, тебе не трудно подтереть мне сопли!

Стеша так и подскочила — и уставилась на голову пастушонка, которая нависла над ней: да, ничего не изменилось — несмотря на то, что Смеян стал страшным чудищем, он по–прежнему был соплив! И положение усугубилось: ведь теперь ему нечем было вытирать зеленую жижу, текущую из носа. Фи, какая мерзость! Девочка перевела глаза: у двух остальных голов соплей не было. Понимая, что ей не отвертеться, Стеша полезла в рюкзак, достала косынку — и как следует высморкала Змея.

— А теперь я посплю, — сказал Змеян, — ведь я Летающий Ночью! До заката можешь делать что хочешь… Но не вздумай бежать — найду, и тебе не поздоровится!

Змей свернулся клубком, уложив головы подле хвоста, кончик которого по строению напоминал стрелу. И захрапел — так что пар струйками выбивался из носов и глоток. Не пар - дым, внезапно поняла девочка. Несмотря на человечьи головы, Змей всё равно был огнедышащим!..

Стеша обошла чудище кругом. Ни на широком брюхе Змея, ни на груди, ни на спине, вопреки ожиданиям, не было никаких драгоценных каменьев, толстый панцирь красно–коричневого оттенка — вот всё, что его защищало. Да еще когти — как лезвия ножей, все когти черные, а один вроде как серебряный, и вдвое длинней других. Стеша протянула палец, коснулась блестящего когтя — и отдернула руку: ей показалось, ее ударило током. Но Змей не пошевелился.

А головы‑то ведь человечьи: тонкая кожа, слабая плоть… Взять и воткнуть в закрытый глаз что‑нибудь острое!.. Нет, невозможно. Не то чтобы лежачего не бьют — и всё такое, хотя и это тоже… Стеша поняла, что просто не сможет проделать то, что пришло ей в голову — конечно, пока Змей не нападет на нее…

Недалеко Стеша ушла‑то — без дорог, петляя звериными тропами, — когда солнце упало за лес и сумерки опутали чащу. И тут стало еще темнее: над деревьями, низёхонько, — верхушки‑то почти скребут по брюху, — летел Змей! Головы в три стороны разом заглядывают. Стеша прижалась к калиновому стволу, стараясь слиться с ним. И губы сами зашептали:

— Сестрица Калина, помоги мне!

К удивлению девочки, ветви с кистями зеленоватых еще ягод наклонились почти до земли — или то был порыв ветра?

Змей не заметил ее — и пролетел мимо. А Стеша в своем платьице с калиновыми кистями поклонилась деревцу и побежала дальше.

Какой‑то просвет замаячил среди деревьев, ей нельзя было на открытое место, она оббегала полянку стороной — и вдруг краем глаза увидела нечто странное. И остановилась. Печка — коршун побери! Большущая печь стоит на опушке — и дым валит из трубы! Невероятно! Вокруг никого, домов нет, людей тоже… Девочка поглядела в небо — оно было чистым: но Змей, полетав туда–сюда, в любой момент может воротиться!.. Стеша подбежала к печи, открыла чугунную дверцу — яркий огонь горит в печном зеве! А на земле, в долбленом ведерке, подымается квашня! Невероятно! Печка, конечно, молчала, но девочка и без подсказки знала, что нужно делать! Правда, это займет немало времени! Но зато печь потом укроет ее! Тесто, правда, не совсем подошло, и начинки для пирожков нет!.. Можно, конечно, поискать черники, потом растолочь ее — нет, это слишком долго, а ведь скоро стемнеет, а Змей‑то в темноте, небось, видит лучше, чем днем! Напечет пирогов с таком — да и дело с концом!

Девочка открыла заслонку, тяп–ляп — налепила перепечек, накидала на лист и сунула в духовку! Хорошо бы сюда Василису Гордеевну — уж она бы таких пирожков настряпала! Но, как говорится, на нет — и суда нет! Да, выходит, теперь еще надо дождаться, когда печиво поспеет!

Стеша села у печи, в тревоге поглядывая на часы… Печеным пока и не пахнет! Надо дров подложить! Побежала в темную чащу за сухим буреломом, подбросила сучков в печь. Эх, огонь‑то как вспыхнул! Принюхалась — вроде горелым пахнет!

— О–о–о! — Стеша распахнула заслонку: точно, сгорели пирожки с таком! Ничего, сойдут и такие — тем более что есть их, кроме нее, некому! Да, и надо поскорее выстудить печной зев — а то как же она там спрячется?! Это уже получится печеная Стеша — сюрприз для…

— Ага–а, вот ты где, паршивка! — услышала девочка и в страхе обернулась: Змеян, видать только приземлившийся, сидел позади, изо всех сил стараясь сдержать смех. Потом не выдержал — и расхохотался!

— Я так и знал, что она попадется на удочку! — кричала голова Смеяна. — Спасибо, печка, что задержала дурищу! А вы не верили! — обратился Смеян к двум другим головам.

Те укоризненно покачивались на своих шеях. И бородач сказал:

— Что ж — и на старуху бывает проруха!

— Я думал, она умнее! — ответствовал парень.

— Дай–ко попробовать твого печива, — нагнул шею к пирожкам пожилой.

Стеша, скрепя сердце, сунула ему в пасть горелый пирожок. Старик пожевал–пожевал, скривился — и выплюнул:

— Ну и дрянь!

Но и две другие головы раззявили рты, как галчата, — Стеше пришлось и им дать откусить от печива. Парень, в свою очередь, не признал угощенья, а Смеян ничего, проглотил. Стеша обрадовалась и тоже откусила от пирожка: внутри не пропеклось, снаружи сгорело в уголь — есть нельзя, пришлось незаметно выплюнуть.

А Змеян рассказывал:

— Я давно эту печку приметил, протапливал ее, чтоб помнила меня! Приручал!

Триглав длинным блестящим когтем умудрился отворить дверцу — дохнул туда огнем, и погасшие было дрова разгорелись с новой силой.

— Во как! Я ведь знал, что ты не выдержишь — сбежишь, и наставил на твоем пути ловушек, которые тебя задержат! Не в эту, так в другую непременно бы попалась… — самодовольно подытожил ракшас. — На первый раз тебя прощаем! — промолвила голова парня. — Его вон благодари! — кивнул парень на пастушонка. А тот велел девочке незамедлительно высморкать его. Что Стеша и выполнила.

Когда девочка вскарабкалась на спину чудища и ракшас стал взлетать, то, оглянувшись, она увидела, что вороны расклевывают ее стряпню, ворча при этом:

— Ну и гадость!

— Дерьмо и то вкуснее!

— Не ешьте, братья, не надо! Это западня!

— Точно! Девчонка отравить нас вздумала! А когда будем лежать кверху лапами — вернется да расклюет нас, курва!

Вороны пристроились в хвосте у Змея и долго еще летели следом, понося Стешу на чем свет стоит. Девочка сидела, втянув голову в плечи. Одна была надежда: что трехголовый не понимает птичьего языка! Небо вызвездило, луна посматривала на Летающих Ночью с осуждением. Сплошная чернота была внизу: ни огонечка, — впрочем, даже если где‑то там и жили люди, света по ночам они не жгли. Летели так высоко, что стало холодно — и всё равно у Стеши неудержимо слипались глаза. Змеяну‑то хорошо — выспался днем, вот и мчится, сломя… головы. А как ей быть? Девочка умудрилась надеть панцирный жилет, сверху куртку, и, крепко привязав себя к средней шее, легла на спину, а под голову, — хотя больше под плечи, — пристроила рюкзак вместо подушки. Авось теперь не упадет… Над лицом плыло звездное небо, иногда Змей залетал в облако — и обдавало ползучей влагой. Стеша непроизвольно улыбнулась — до того было хорошо, несмотря на то, что каталась она на змеиных боках. Девочка почти уснула, когда голова Смеяна, изогнувшись на длинной шее, нависла над ней и, кивнув на полотенце–страховку, с усмешкой сказала:

— А ведь аккурат таким убрусом связывают руки жениха и невесты…

И ракшас захохотал в три глотки. Стеша выпучила глаза, дернулась — и быстро нашлась:

— Шея — не рука. Я скорее запрягла тебя, как лошадь! — Она прижухла: вдруг Змеян разозлится на «лошадь». Но, кажется, обошлось…

— Да ладно — это ж шутка! — сказал бородач. — Не бери–ко в голову!

— Ладно, не буду, — согласилась Стеша, но хорошее настроение вмиг улетучилось. Впрочем, сон скоро сморил ее.

Тонкие ноздри затрепетали от чудесного запаха — ни с чем бы она его не спутала! Раз в жизни (ей было лет пять) Стеша оказалась на море — и полюбила его на всю жизнь. Ей снилось, что она убежала от взрослых, уснула на берегу — сейчас ее найдут и разбудят. Она проснулась сама, увидела сбоку огромное крыло, похожее на крыло летучей мыши, — закричала: «Мама!» — дернулась, поняла, что привязана, — и всё вспомнила!

Поглядев вниз, девочка обомлела: она не ошиблась — море! Куда ни кинь взгляд — бесконечная синева, переходящая в лазурь, а та — в бирюзу, бирюза — в ультрамарин. И свежий соленый ветер в лицо! Но куда они летят?! Стеша огляделась: земли не было видно…

Две крайних головы разом повернулись к ней — и бородатая сказала:

— Эх, всегда мечтал покорять моря!

А пастушонок воскликнул:

— Что — не жалеешь теперь? Глянь — какая красотища!

Тут и средняя голова вставила свое словцо:

— Вот чего никогда не увидит Соколина! Всё благодаря вам…

Стеша решилась промолчать. Как же Ваня теперь найдет ее?!

— Мы давно над морем‑то летим? — стараясь говорить небрежно, спросила девочка.

— Всю ночь! — отвечал Змей устами старшей головы. Стеша прикусила губу. С какой скоростью летит ракшас, рассчитать, конечно, невозможно — и всё же они, видимо, уже очень далеко от берега…

Солнце еще не встало — но Заря–заряница расцветила полнеба. Девочка испугалась: им же надо куда-то садиться, ведь Змей летает по ночам, а днем дрыхнет…

Тут вдали она увидела полоску суши. И, забыв о страхе, мигом развязала страховку, вскочила на ноги и, держась за змеиную шею и размахивая полотенцем, заорала: «Земля! Вижу землю!»

— Молодец! Глазастая… — похвалил ее бородач. — А я вот ничего еще не вижу…

— Вам очки надо выписать, — посоветовала девочка.

Две другие головы, оказалось, тоже видели землю, причем, кажется, не в первый раз. Потому что средняя голова уточнила:

— Это остров!

Они облетели гористый островок, очертаниями как раз и напоминавший летящего триглава… И с первыми лучами солнца Змей приземлился, взрыхлив желтый песок прибрежной полосы.

Стеша приуныла — здесь никто никогда ее не сыщет, хитер Змей… А ракшас велел ей самой о себе позаботиться, а мне, дескать, туда — и указал на синеющую вдали полосу гор.

Девочка, обнаружив на ближайшем склоне дикую грушу, немного подкрепилась, поблизости же бил из‑под корней бука прозрачный ключ — можно было напиться. Но долго на фруктах да ягодах она не протянет… Но ведь в море, наверно, полно рыбы! Стеша вспомнила про рыболовные снасти в рюкзаке, нет только удила, но это не проблема! Она отыскала отличную ветлу, выломала подходящую вицу и соорудила удочку.

В море выдавалась длинная песчаная коса (хвост острова–триглава), поросшая редким кустарником, девочка отправилась по ней, нашла подходящее местечко — и быстро поймала с десяток барабулек. Тут же запалила костер — и в котелке сварила рыбу. Только Стеша собралась позавтракать, как со стороны острова прилетел Змей.

— А ты чего это не спишь? — удивилась Стеша.

— Сейчас не время спать, — ответствовал ракшас, и стал жадно принюхиваться. — Угостишь ушицей‑то?

Пришлось с ложечки кормить головы. Причем Смеян всё время норовил сунуться без очереди. Девочка пару раз треснула его по лбу — и старшие головы ее действия одобрили.

— Ничего ушица, — рыгнув, сказал бородач. — Повкуснее будет, чем пирожки‑то!

— Только маловато, — пожалел парень.

— В другой раз больше вари! — приказал пастушонок.

И Змей устами парня велел ей лезть на него, дескать, надо слетать в одно место.

Приземлились на лукоморье, где и впрямь рос дуб — всем дубам царь! Правда, кота на дубе не было, и златая цепь по ветвям не вилась, зато к стволу была прислонена заржавевшая лопата с почерневшим черенком. Змеян велел ей брать лопату в руки и копать. «Вот здесь», — указал триглав, блестящим когтем начертив на земле что‑то вроде ромба. Пришлось выполнять распоряжение чудища.

Копала она, копала — и нажила на ладонях кровавые мозоли. «Хоть бы знать, зачем копаем, что ищем…» — ворчала девочка, она уже по пояс была в яме, гора земли выросла рядом, а Змей велел, копай да копай. Вдруг гнилой черен переломился — но тут лопата звякнула обо что‑то…

— Давай, давай, руками греби! — заорал ракшас. — Руки‑то тебе зачем‑то дадены! Действуй!

Стеше и самой уже было интересно — что там, она принялась и с обломанным черенком отгребать лопатой землю. Вон блеснуло что‑то: железные набойки на… крышке! Неужто это сундук с сокровищами!!! Она быстро смела остатки земли, схватилась за кованую ручку — но вытащить сундук не смогла, больно уж тяжелый!

— Я же говорил: не провалится клад–от! — сказал Смеян.

— Ас чего бы ему проваливаться? — удивилась Стеша, она продернула в ручку всё тот же убрус Василисы Гордеевны, а концы крепко–накрепко затянула на средней шее Змея — и скомандовала: «Тяни!». Змеян попятился — сундук выпростался из глины и, взлетев в воздух, рухнул на землю! Хорошо, что полотенце выдержало, вот уж крепкое!

Только сундук–от оказался заперт пудовым замком, а ключика что‑то не видать!.. Змеян пригорюнился — а Стеша жестом фокусника достала из волос заколку, сунула остриё в чрево запора, повернула — раздался щелчок, девочка выдернула замок из скобы и, воскликнув: «Опля! Оваций не надо!» — откинула тяжелую крышку.

И замерла, завороженная открывшейся картиной! Четыре головы склонились над сундуком. Две руки нырнули внутрь, пересыпая потускневшие золотые монеты, иные денежки оказались собраны в низки — мониста. Под деньгами обнаружились золотые чаши и амфоры, муравленые блюда, серебряные головные сетки, золотые пряслица, застежки–фибулы, ожерелья из золотых месяца и солнышка, соединенные попеременно, витые браслеты — на шарнирах и съемные, подвески–лошадки, подвески–утки, височные кольца, на концах закрученные спиралью… Чего там только не было! Солнечные лучи, преломляясь, играли на гранях драгоценных каменьев.

— Сокровища! — воскликнула Стеша, не в силах больше сдерживаться. — Класс!

Змей тут же отозвался, уста наперебой зашептали:

— Я давно этот сундук приметил! Я ведь сквозь землю вижу — все клады на земле мои!

— Вот чего лишилась Соколина, бедняжка, всё из‑за вас!

— Та, что полюбит меня, будет в золоте купаться! — подмигнул Смеян.

— Ладно, нечего рассиживаться, — заключил бородач, — надо работать!

Оказалось, что клад нужно унести отсюда в пещеру, которую Змей присмотрел в горах. Девочка не стала задавать лишних вопросов: зачем да почему, не до того ей было… Да и что ей от этого клада — разве поможет он вернуться хотя бы в ту же Деревню… а не то что в свой мир…

И опять Стеше пришлось потрудиться: надо было наполнить золотом рюкзак, который по такому случаю она опростала, постаравшись прикрыть куколку Лелю барахлом. Нагруженный рюкзак водружался на спину Змея, девочка садилась рядом с грузом — и ракшас летел в горы, к пещере. Скорее, это был грот в неприступной базальтовой скале — сухой и чистый.

Перед пещерой имелся выступ — хорошая посадочная площадка для Змея. Стеша соскакивала со спины чудища, волокла в угол пещеры рюкзак с драгоценным содержимым, — которое, кстати сказать, было невероятно тяжелым, — вываливала сокровища, и они, налегке, возвращались к дубу.

Стеша сбилась со счета — сколько раз они летали к лукоморью и обратно, но вот наконец сундук опустел, а в углу пещеры выросла груда сокровищ. Триглав взобрался на нее, так что монеты растеклись по гроту. И так и этак крутился Змеян на кладе: и шеями терся, и брюхом, и спиной — лапы кверху задравши — только что не мурлыкал… «Видать, сокровище для Змея — всё равно что для кота валерьянка», — решила Стеша. Шеи нагибались — и головы выбирали зубами монеты, а подержав их во рту, выплевывали, с тем, чтобы схватить что‑нибудь еще, что было им по зубам.

Натешившись вдосталь, Змей захрапел, выпуская из носов струйки дыма. Но девочка растолкала его: дескать, отнеси–ко меня прежде на берег. Купаться в золоте, конечно, хорошо — но по ней куда приятней искупнуться в море! Голова парня проснулась — и нахмурилась, а юнца со стариком было не добудиться, но, оказалось, чудище и с двумя спящими головами способно летать. Принес ее Змей куда надо и понесся обратно в пещеру, досыпать.

Первым делом девочка вернула свои вещи на место, в рюкзак. А после до самого заката купалась, загорала, рыбу удила, — на этот раз постаралась наловить побольше, чтоб и самой хватило. Только собралась запалить костерок, глядь — спички кончились! Что делать?!

Стеша отыскала пару громовых стрелок — и пыталась с их помощью высечь искру, когда из пещеры вернулся выспавшийся Змей. Стеша оторвалась от своего занятия, глянула на него — и обомлела: на голове Смеяна был надет рыцарский шлем с забралом, видать, шлем был из чистого золота — потому что сверкал в лучах до рези в глазах. Небось, напялил, чтоб ложкой по лбу не получить! Но девочка удержалась от замечания. Ракшас же, наблюдая за ее тщетными попытками получить огонь, расхохотался, потом, когтем открыв Смеяново забрало, дыхнул из всех трех глоток огненным пламенем. Сухие сучья мигом вспыхнули — и костер разгорелся. Стеша проворчала:

— Мог бы и сразу запалить костерок…

После того как уха сварилась и все поужинали — теперь Стеша кормила по очереди четыре рта, свой в том числе, — Змей устами старшей головы стал рассказывать, как из лещины нужно плести клетки…

— Зачем нам клетки? — удивилась девочка.

— Много будешь знать — скоро состаришься! — прикрикнула на нее голова парня.

— Слушай, что старшие говорят — и учись! — под–тявкнул из‑под забрала Смеян.

Чудище отвезло девочку на гору, к зарослям лесного ореха, Стеша наломала молодую поросль, нагрузила на Змея — и они прилетели обратно к морю. До полночи в свете костра девочка пыталась плести клетки, как учил ее ракшас, — правда, без особого успеха.

Потом она уснула, а утром, лишь только проснулась, Змей дал ей задание: велел за день сплести хотя бы пару клеток, а не то…

— Вот ведь косорукая! Кто только тебя замуж возьмет такую! — ворчала старшая голова.

— Даже я бы не взял, — соглашалась средняя.

— А я бы взял! — неожиданно не согласился Смеян.

— Ты бы взял — да я бы не пошла! — пробормотала Стеша. — Словами‑то легко клетки плести — а руками бы попробовал! — и, вспомнив, что у чудища нет рук, прикусила язычок.

Змей заснул тут же, на песчаной косе, но на этот раз головы спали по очереди: две спят, одна бодрствует — и следит за тем, как идет работа, то и дело вякая: не так ты делаешь, да не этак…

— Не говори под руку! Спи вон лучше! — огрызалась девочка.

С грехом пополам удалось ей к закату сплести пару клеток: и как раз такого размера, как было заказано. Она даже за третью принялась, но тут все головы проснулись, и Змеян, оглядев работу, трижды кивнул, сойдет, де, за третий сорт, схватил клетки и куда‑то унес, а вернувшись, велел лезть на него, полетим, дескать, в одно место.

На сей раз приземлились на другом конце острова, у подножия белых скал, на которых гнездилось видимо-невидимо птиц. Стеша тут же оглохла от их криков: правда, ни слова в таком гвалте разобрать не смогла, как ни старалась. Змей указал ей на серенькую утицу, которая качалась на волнах, время от времени ныряя в воду — так что только хвост да лапы торчали наружу. Девочка недоуменно подняла бровь: это что ж, Змей теперь охотиться ее заставит?! Только этого не хватало! У самого‑то такие когти, что медведя можно продырявить… Но сомнений не осталось, когда триглав устами Смеяна глухо скомандовал:

— Поймай–ко мне ее!

Стеша одарила его таким взглядом… Но ослушаться приказа не посмела, не раздеваясь, поплыла, надеясь, что утка сейчас вспорхнет — и улетит, ну, или уплывет… Утица, завидев ее, и в самом деле попыталась отплыть, — но не слишком далеко… Девочка увидела: у птицы сломано крылышко…

— Давай быстрей! — кричал Змей, кружась над ними…

Девочка едва двигалась, надеясь, что утке удастся уплыть… Та опять шарахнулась в сторону. Но в третий раз фокус не прошел — ракшас так взвыл, что всех птиц поднял в воздух. Стеша протянула руку и, пробормотав: «Прости», — цапнула забившую целым крылом уточку.

— Держи крепче!

— Лезь на меня!

— Скорее! — орали головы — причем все одновременно.

Триглав приводнился — и ждал неподалеку, в нетерпении колотя хвостом по воде. Девочка прямо из волн, с трепещущей утицей в руках, вскарабкалась на спину чудища — и они взлетели в воздух, едва пробившись сквозь разноцветный фейерверк птиц.

Утка так дрожала, что за всю дорогу и слова не вымолвила.

Змеян приземлился на площадке у пещеры с сокровищами, Стеша чуть не на лету еще соскочила с его спины. Что же, он на ее глазах устроит кровавую трапезу?! Хорошо, что она не успела познакомиться с уткой, — а то как бы выдержала это… Змеян кивнул ей на клетки, которые стояли подле груды золота. Девочка не поняла:

— Туда? Посадить ее — в клетку?!

— Ну да, — подтвердил ракшас устами Смеяна. — Куда ж еще‑то…

— И ты не будешь ее есть?!

— Еще чего! — воскликнул парень.

— Мне ушица больше нравится, — заключила старшая голова.

Стеша мигом посадила утицу в клетку. Это что ж — ракшас решил живой уголок тут устроить?.. Девочка попыталась сквозь прутья погладить утку, бормоча: «Бедная Серая Шейка, вечно тебе не везет», но, получив крепким клювом по пальцу, отскочила в другой конец пещеры. Эту ночь она провела тут же, подле клетки с уткой, тем более что на воле зарядил дождь. Змей же, невзирая на погоду, опять куда‑то улетел.

Весь следующий — ясный — день Стеша плела клетки, сидя на берегу, а триглав храпел неподалеку. И когда на закате они опять отправились на охоту — девочка уже не волновалась. Небось, за следующим экземпляром для живого уголка. Да и клетку Змеян велел прихватить с собой.

На сей раз полетели в глубь острова. Стеша давно уже не боялась летать: сядет поближе к основанию средней шеи и ноги свесит. А тут еще и закурить вздумала, но, получив от Змея хороший нагоняй, заканючила:

— Сам‑то дымишь почем зря, а мне, значит, нельзя…

— У меня природа огненная, а тебе дымить не след! — строго сказала бородатая голова. Но тут парень с пастушонком зашикали на них, дескать, тихо вы, вон, смотрите…

На лесную полянку упала тень от триглава, а на полянке‑то… кормится заячье семейство! Ракшас поднял длинным когтем забрало на золотом шлеме Смеяна, наклонился и — зайцы застыли как вкопанные… Змеян приземлился — девочка, соскочив с его спины, побежала к зайчатам, восклицая: «Ой, какие миленькие!» Но чудище зашипело: «Молчи–и!» — и Стеша, получив внушительный шлепок змеевым хвостом по алябышу и пару раз перекувыркнувшись, вынуждена была замолчать. А заячье семейство кинулось врассыпную — все, кроме зайца–отца. Это был здоровенный русак, девочка никогда еще не видела таких огромных зайцев. А триглав всеми шестью глазами уставился в глаза несчастному зайцу, который почему‑то не убегал, он, казалось, не мог сдвинуться с места.

И вот этот великанский зайчище, не сводя со Змея глаз, двинулся к нему: подползет — и сядет, потом еще шажок сделает, сядет… Стеша поняла, что происходит: Змей по–удавьи гипнотизирует беднягу. Неужели заяц полезет в пасть одной из голов… Да нет, зачем же они тогда взяли клетку!.. А Змеян, не сводя с зайца глаз, кивнул девочке на отлетевшую в сторону плетенку, мол, дело за тобой. Стеша поспешила к клетке, и когда заяц оказался на расстоянии вытянутой руки, цапнула его за длинные уши, сунула в плетенку — и захлопнула дверцу.

— Молодца!!! — воскликнул триглав. А заяц заверещал и забил лапами в плетеные прутья, так что мочало полетело во все стороны. Но клетка оказалась сплетена на славу — зайчик не смог ее сломать.

С новой добычей прилетели в пещеру, но тут Змей велел зачем‑то прихватить клетку с уткой, — что Стеша и сделала, — и уже во тьме они отправились на лукоморье.

У девочки вновь возникли нехорошие предчувствия: небось, Змей захотел рагу из зайчатины с утятиной… Нашел себе кухарку! Да еще с ложечки корми его, сопли утирай, всё за него делай — просто как за дитем малым приходится ходить!..

Подле царь–дуба зияла разверстая яма со сломанной лопатой на дне, а рядом валялся опустевший сундук. Змеян велел ей достать утку и положить на крышку сундука. Конечно, сейчас зарежет! Утка затрепыхалась и принялась орать: «Караул! Спасите! Помогите! Птицы добрые!» Стеше хотелось заткнуть уши, но руки были заняты: держали утку. Ракшас с размаху вонзил блестящий коготь в брюхо несчастной птицы — девочка зажмурилась — и распорол его. Но утка, несмотря на кровавую рану, не замолкала: «Ой, ратуйте! Ой, рушат меня, серую утицу, несносные чудовища!»

Но девочка не обратила внимания на то, что ее тоже причислили к чудовищам — то, что приказывал ей сделать триглав, заставило ее забыть обо всем. Змей, кивнув на пастушью сумку, с которой не расставался, велел достать камень — Стеша достала — и положить утке в брюхо!!! Девочка вытаращила глаза.

— Давай, давай, суй его туда, — подтвердил устами старшей головы Змеян.

Стеша сунула камень, куда велено. А утка завертела шеей, забила крыльями, едва не вырвавшись, и заорала: «Ах ты, мерзкая кукушка! Дрянь! Всякий стыд потеряла! Прямо в глаза мне глядит — и делает! Да не в гнездо сует — а прямо в меня! Пойди потом докажи, что это чужое ЯЙЦО!»

Слово огрело Стешу так, что она пошатнулась. Яйцо!!!

— Разве это не камень? — уставилась она на Змея. А тот, не отвечая и мерзко ухмыляясь, провел по рассеченным краям серебристым когтем — и концы раны тут же склеились. Утка вскочила на ноги — и собралась лететь.

— Держи ее!!! — заорал ракшас. Девочка молча повиновалась и посадила ругавшую ее в хвост и в гриву утку обратно в плетенку. А на сундуке уже распростерся сонный заяц — Змей опять держал его под прицелом шести гипнотических глаз. Русак, в отличие от утки, молчал, впрочем, его речей девочка и не поняла бы…

И зайцу ракшас распорол брюхо, велев Стеше засунуть туда… утку! Ну, это уж слишком!.. Змей завертел своим хлестким хвостом — и девочка, поджав губы, повиновалась. Вот, теперь он сделал из нее операционную сестру!.. «Тоже мне — хирург!» — пробормотала девочка. Утка же, сидя внутри зайца, сквернословила так, что хоть беги на другой конец острова. Триглав опять провел своим блестящим когтем по краям заячьей раны — и они сошлись. Заяц тут же вскочил, как ни в чем не бывало.

— Сажай его в сундук! — вскричал Змей, и девочка сделала, что приказано, а заяц принялся барабанить в стенки не хуже Ларса Ульриха из «Металлики».

Потом сундук с новым содержимым пришлось опустить в готовую яму — и закопать. Стеша забрасывала сундук глиной — а из‑под земли всё еще слышалась барабанная дробь и глухие проклятья несчастной утки. Заровняла землю, бросила лопату, поглядела в небо: а с луны на нее укоризненно глядит заяц!.. Девочка опустила глаза.

Змей сказал ей, чтоб набрала побольше хвороста, — и отнес вместе с грузом к пещере. Там, запалив костер, устами старшей головы торжественно велел выбирать подарок… И указал блестящим когтем на гору сокровищ. Стеша закусила губу — на каждый подарок бывает отдарок: ей‑то нечего подарить чудовищу! Девочка стала отказываться. Но ракшас разозлился и заорал, дескать, должен же он расплатиться с ней за работу, вон сколь ей пришлось хлопотать, ведь без нее он, как без рук!

Стеша подумала–подумала и кивнула — и впрямь она на этом острове трудилась как никогда в жизни, но велела Змеяну самому заплатить ей, чем не жалко.

Триглав принялся разгребать кучу золота, подцепляя на серебряный коготь то одно, то другое — и раз за разом отбрасывая: подвески в виде крылатых собак, червленые браслеты для поддержки долгих рукавов (глянул: рукава‑то у Стешиной куртки были неприлично узкие да короткие — кисти рук наружу); бусы из лалов, сапфиров, скатного жемчуга… Стеша, не зная цены изделий, не могла понять — то ли Змеян ищет, что получше, то ли, наоборот, что поплоше. Наконец триглав выбрал — и протянул на кинжальном когте алмазное ожерелье, дескать, это будет в самый раз. Девочка осторожно сняла украшение со змеиного пальца и надела себе на шею, потом не выдержала, вытащила из боковины рюкзака зеркальце — и погляделась: красотища!!! Головы, довольные, заулыбались. И вдруг Смеян, глядевший на нее в немом восторге, рявкнул из‑под забрала:

— Всё–ко! Мы и так тут задержались — пора лететь! Остальные головы закивали, дескать, действительно пора.

— Ведь я Летающий Ночью!!! — воскликнули головы хором. И Стеша, вздыхая, уже привычно вскарабкалась на спину Змея — и они, сделав круг над островом, полетели в неизвестное далеко.