Глава 7. Пир на Острове Выкупа.
Обдумал его ответ Халльблит, потупив взор, и сказал, наконец:
– Намерены ли вы взять за меня выкуп, теперь, когда сам шагнул я в ловушку?
– Ни к чему говорить о выкупе, – отозвался старец, – ты волен выйти из дома, когда захочешь, и, коли станешь ты бродить по Острову, никто тебе не воспрепятствует, когда дам я тебе метку и особый знак; не помешают тебе и отплыть с Острова, ежели найдешь ты к тому средства; более того, пока ты на Острове, в этом доме можешь ты жить с нами, и есть, и пить, и отдыхать.
– Как мне покинуть Остров? – вопросил Халльблит.
Рассмеялся старец. – На корабле, – ответствовал он.
– А когда, – спросил Халльблит, – найдется корабль, готовый взять меня на борт? -
– А куда желаешь ты плыть, сын мой? – вопросил старец. Помолчал минуту Халльблит, обдумывая ответ свой, а потом сказал:
– Хочу я плыть к земле Сверкающей Равнины.
– Ну, в корабле для такого путешествия недостатка у тебя не будет, – заверил старик. – Можешь отплыть хоть завтра утром. А на ночь я велю тебе остаться здесь, и ждет тебя прием не из худших. Однако, поверь моему слову, лучше для тебя пореже вступать в беседу со здешними, а коли и вступишь – так смири по возможности гордость, ибо наши люди вспыльчивы, и ведомо тебе, что доблесть противу численного превосходства не поможет. Впрочем, маловероятно, что обратятся к тебе хоть словом, и ежели так, ни к чему и тебе открывать рот. А теперь скажу я тебе: хорошо, что решил ты отправиться на Сверкающую Равнину. Ибо ежели собрался бы ты в другое место, не знаю, где бы ты добыл себе челн, а на плечах у тебя крылышки еще не прорезались, хотя ты и ворон. И радуюсь я, что поплывешь ты к Сверкающей Равнине уже завтра; ибо лучшего попутчика и желать нечего; и, сдается мне, что, когда всем доволен ты, не так уж ты груб и неприветлив.
– Как, – удивился Халльблит, – и ты туда собрался, старик?
– Верно, – ответствовал Убеленный Сединами, – никого другого не будет на борту, кроме тебя и меня, да еще мореходов, что нас переправят, но эти-то на землю не сойдут. Так почему бы мне не поехать, ежели есть люди, готовые отнести меня на борт?
Отозвался Халльблит:
– А когда доберешься ты до той земли, что станешь ты делать?
– Увидишь, сын мой, – отвечал Убеленный Сединами. – Может статься, добрые твои пожелания пойдут мне на пользу. Но теперь, поскольку все это сбудется, только если доживу я до утра, и, поскольку сердце мое согрели пенный мед и твое общество, и что-то клонит меня в сон, а полдень-то давно миновал, ступай в залу и оставь меня поспать, дабы к завтрему набраться мне сил, насколько позволит старость. А что до тебя, вскорости явится в залу народ, как мужи, так и жены, и не думаю я, что станут тебя задирать; но ежели кто к тебе подступится, так, что бы ни услышал ты, скажи в ответ: "ОБИТЕЛЬ НЕ ЗНАЮЩИХ СМЕРТИ", и на том дело и кончится. Только смотри, не извлекай клинка из ножен. А теперь ступай, и, ежели хочешь, можешь выйти и за двери, однако здесь, в доме, рядом со мною, ты в большей безопасности.
Засим вернулся Халльблит в главную залу, а солнце уже свершило свой круговой путь и теперь лучи его проникали внутрь сквозь верхние ряды окон, так что все вокруг юноша различал весьма отчетливо. И показалось ему, что жилище это куда красивее изнутри, чем снаружи; в особенности же хороши были резные панели над откидными кроватями, и с удовольствием разглядывал их Халльблит. Но одному подивился юноша: несмотря на то, что находился он на острове викингов, грабителей моря, и притом в доме их и в главном пристанище, не моря и не корабли изображены были на барельефах, но дивные рощи и сады, с травой и цветами, и плодовыми деревьями. А под сенью их взор различал прекрасных дев и пригожих юношей, и воинов, и странных зверей, и еще немало всего чудесного, и кончалась распря, и начиналась отрада, и любовь обретала вознаграждение. А промеж прочих тут и там изображен был могучий король с мечом у пояса и короной на челе; и улыбка играла на губах его, а лицо сияло радостью, так, что при взгляде на него повеселело на сердце у Халльблита, и улыбнулся он резному изображению.
А пока разглядывал все это Халльблит да обдумывал свое положение со всех сторон, один-одинешенек в огромной чужеземной зале, услышал он снаружи гул голосов и смех, а вскорости и шум шагов, и вот вошли в зал женщины, десятка два или около того, одни – юные, другие – старые, одни – хороши собой, а другие – неприглядны, с грубыми и резкими чертами лица, но все они превосходили ростом соплеменниц Халльблита.
Так остался стоять он посреди зала, поджидая вошедших; и увидели женщины гостя и сверкающие его доспехи, и тут же смолкли разговоры и смех: женщины обступили чужака тесным кольцом, глядя на него во все глаза; но ни одна не сказала ни слова, пока не вышла из толпы древняя старуха и не молвила:
– Кто ты, пришедший в наш дом с оружием?
А юноша не знал, что ответить, и потому промолчал; старуха же снова спросила:
– Куда держишь путь ты и чего ищешь?
Тогда ответствовал Халльблит:
– ОБИТЕЛЬ НЕ ЗНАЮЩИХ СМЕРТИ.
Никто не отозвался на это ни словом, и прочие женщины тотчас же расступились и разбрелись по зале туда и сюда, и принялись за дела свои. Но старуха взяла гостя за руку, и подвела к возвышению, и усадила на место рядом с тем, что находилось в самом центре. А затем дала понять, что желает снять с него доспехи, и юноша возражать не стал, хотя полагал, что рядом могут оказаться враги; ибо доверял он словам старца и надеялся, что тот не предаст его; более того, считал, что недостойно мужа не принять предложенного гостеприимства согласно обычаям той страны, какие бы опасности то не сулило.
Так что старуха забрала его доспехи и оружие, и отнесла их на откидную кровать рядом с той, на которой покоился древний старец; и сложила оружие туда, все, кроме копья, а копье опустила на особые подпорки в стене над кроватью, и знаком дала юноше понять, что здесь ему и спать; но вслух не сказала ни слова. Затем принесла она ему воды для омовения рук в латунной чаше и шитое полотенце; когда же умылся юноша, отошла от него старуха, но недалеко.
Тем временем другие женщины сложа руки не сидели; одни подмели пол, а после рассыпали по полу камыш и горсти дикого тимьяна; другие отправились в кладовую и добыли оттуда доски да козлы; третьи пошли к сундукам и извлекли на свет богатые драпировки, и узорные покрывала, и занавеси, и украсили стены; четвертые внесли чаши, и рога, и кубки; прочие ушли куда-то и долго не возвращались, ибо эти занялись стряпней. И за хлопотами своими они словно не замечали гостя и обращали на него внимания не более, чем на изваяние, он же сидел смирно, наблюдая за происходящим. И никому до него дела не было, кроме старухи, что принесла гостю подкрепиться перед ужином, а именно: огромный рог меда, и пироги, и сушеную рыбу.
Так убрали зал для пира весьма приглядно, а Халльблит все сидел на месте, и вот закатилось солнце, и в доме воцарились сумерки, а затем и стемнело, и женщины зажгли свечи. Но спустя некоторое время после того загудел неподалеку гулкий рог, и вскорости послышалось у дверей бряцание оружия, и в зал вступили весьма высокие вооруженные воины, числом два десятка и еще пять, и подошли по двое к подножию возвышения, и выстроились там в ряд. Боевое снаряжение их показалось Халльблиту превосходным: все облачены были в кольчуги из переплетенных колец, а головы венчали стальные шлемы, украшенные венками чистого золота; в руках сверкали копья, а за спинами поблескивали белые щиты. И вот вышли навстречу к ним женщины и помогли разоружиться; воины сняли доспехи и остались в черных одеяниях, а на руках и на шеях у них поблескивали золотые обручья и ожерелья. И поднялись они на возвышение, и заняли места за столом, не обращая внимания на Халльблита, как если бы видели перед собою деревянного идола. Однако же рядом с ним уселся вождь над всеми прочими, и занял он место в самом в центре возвышения; и взял он в руку меч в ножнах и выложил на стол перед собою; только у него одного из числа вождей и осталось при себе оружие.
Когда же расселись они, снаружи снова послышался шум, и вошла толпа мужей, оружных и безоружных, и заняли они места на длинных скамьях вдоль стен; с ними пришли и женщины, и по большей части устроились рядом с мужами, а прочие взялись прислуживать: все эти люди отличались сложением весьма могучим, однако уступали вождям.
Тут из кухни явились женщины со снедью, в коей изобиловало мясо, и притом отборное. В своей черед подносили угощение и Халльблиту, как всем остальным, но по-прежнему никто не обращался к гостю и никто на него не глядел; хотя промеж себя люди эти переговаривались зычными, хриплыми голосами, так что под стропилами гуляло эхо.
Когда же пирующие насытились, женщины наполнили рога и чаши, что и глаз радовали, и вмещали в себя изрядно. Но, прежде чем вкусить напитка, поднялся вождь, сидевший далее всех от середины возвышения по правую руку, и провозгласил тост: "СОКРОВИЩЕ МОРЯ!" Тут все встали с мест и разразились криками, как мужи, так и жены, и осушили рога и чаши под этот тост. Тогда встал тот, кто сидел далее прочих по левую руку, и воскликнул: "За Бессмертного Короля!" И снова вскочили все и огласили зал дружным гулом, прежде чем опрокинуть кубки. Звучали и другие тосты: за "Хладный Киль", и "Истрепанный Парус", за "Трепещущий Ясень" и "Взрытый Брег". Вино и мед рекою лились в чертоге Неистовых. Что до Халльблита, он пил, сколько хотел, но с места не вставал и не подносил чашу к губам, когда провозглашали тост; ибо не знал он, друзья эти люди или враги, и полагал, что неразумно будет пить за их здравие, ибо может оказаться, что пьет он за гибель и бедствия собственного племени.
Спустя некоторое время в дальнем конце зала снова прозвучал рог, и тотчас же поднялись пирующие от продольных столов, и убрали доски и козлы, и освободили зал, и встали у стен; тогда верховный вождь, сидевший рядом с Халльблитом, встал с места и воззвал: – А теперь пусть спляшут мужи и девы, и развеселимся мы! Музыка, играй! Тут заходили смычки, и зазвенели арфы, и мужи и жены выступили вперед, и все женщины одеты были в черное, хотя по ткани вилась вышивка: цветочные розетки да гирлянды. Некоторое время плясали они, а затем музыка резко смолкла и все разошлись по местам. Тогда снова поднялся верховный вождь и снял с пояса рог, и затрубил что было сил, и гул эхом раскатился по залу; и воззвал он громким голосом:
– Развеселимся же! Пусть выйдут поединщики!
Радостный крик был тому ответом, и сей же миг ворвались в зал из-за перегородки трое высоких мужей, закованных в черные доспехи, с обнаженными мечами в руках, и встали посреди зала, ближе к одной стене, и ударили мечами о щиты, и воззвали: – Выходите, о Поединщики Ворона!
Халльблит вскочил с места и потянулся к левому боку, но меча там не обнаружилось; так что снова сел он, вспоминая предостережения Старца, и никто на него не взглянул.
Тут вступили в зал, медленно и уныло, трое ратников, одетых и вооруженных по обычаю воинов его народа; на их щитах и шлемах красовалось изображение Ворона. Но сдержался Халльблит, ибо поединок, судя по всему, предстоял честный, трое на трое; кроме того, юноша опасался подвоха и решил выждать и посмотреть, что будет.
И вот паладины принялись наносить удары, да нешуточные, хотя показалось Халльблиту, что мечи не наточены, и вскорости Поединщики Ворона рухнули один за другим перед Викингами, и народ оттащил их за ноги в кладовку. Тут раздался оглушительный хохот да издевки, и весьма рассвирепел Халльблит; однако же сдержался, ибо помнил, что надо делать. А трое Поединщиков Моря обошли зал кругом, подбрасывая мечи и ловя их на лету; рога же трубили, не умолкая.
Со временем гул стих, и поднялся вождь, и воскликнул: – Теперь подавайте сюда снопы того урожая, что сбираем мы, работники весла и стрелы! У дверей перегородки возникла суматоха, и люди подались вперед, чтобы лучше видеть, и ло! – чередой вышли женщины, ведомые двумя вооруженными воинами; числом двадцать, босые, с распущенными волосами, не перепоясанные, и были они скованы вместе, запястье к запястью, однако же руки их и шеи украшало золото; и выступили они на середину зала, и воцарилось молчание.
Тут Халльблит не смог сдержаться, и вскочил с места, и перепрыгнул через стол, и бегом пересек зал и подступил к этим женщинам, и заглянул в лицо им по очереди, и никто в зале не промолвил ни слова. Но Заложницы в числе их не оказалось; да, впрочем, ни одна видом не походила на дочерей его народа, хотя красивы и пригожи они были; так что снова усомнился Халльблит, уж не пиршественное ли это действо, разыгранное ему назло; тем паче что в лицах дев не читалось особого горя, и две-три улыбнулись юноше дерзко, пока разглядывал он их.
Тогда повернулся он и возвратился на место, не сказав ни слова, и за спиной его зазвучали насмешки да хохот; но теперь гость не особо досадовал, ибо вспомнил он совет старца и что поступил он по слову его, так что, стало быть, выгода на его стороне. Тут мужи заговорили промеж себя, и люд пил да веселился, пока не поднялся снова вождь: он ударил по столу мечом плашмя и воскликнул громко и грозно, так, чтобы все слышали:
– Да звучат музыка и песни, пока не разошлись мы по постелям!
Тотчас же смолк гул голосов, и вышли вперед трое с арфами, и с ними – четвертый, менестрель; и арфисты ударили по струнам, так, что дрогнули стропила, и загремели аккорды, сливаясь в мелодию, а со временем заиграли они потише, и менестрель возвысил голос и запел:
Земля гола —
Все зима взяла;
Дуют ветра
Средь полей и двора;
Под кровом – люд;
Весь прибыток – что ткут.
В пальцах проворных
Челнок скользит,
Тканей узорных
Отраден вид.
Бард поет про лето:
Как в знойный день
В лучах согретый,
Зреет ячмень.
В назначенный срок
Замер челнок;
Нить не бежит,
Батан забыт.
В пляс зовет напев
И мужей, и дев.
Но пока не нарушит
Затишья струна,
И деды не осушат
Чаши до дна,
Всяк прислушаться хочет
К гулу ветров;
То – ткется ночи
Въюжный покров.
Люд бьет челом
Тем, кто строил дом:
Прочен крыши свод,
Крепок стен оплот —
Руками отцов
Встарь отстроен кров!
Тут в рев буранный
Вплелся звон струны,
О потехе бранной
Забыли сыны.
За парой пара
В пляске кружат,
Юный и старый
Празднеству рад.
Что ветреный фьорд
Тем, кто сердцем тверд?
Что шторм и волна,
Если смерть не страшна?
Темной ночью, в шквал
Мы сыщем причал;
Ярится кипучий
Прибой у скалы,
Гон затеяли тучи,
Но росы – светлы.
Ло, а вот и долина!
Вдали – огни.
Во мраке пустынном
Путь укажут они.
Кто сорвал замок,
Взойдя на порог?
Что за гости пришли
Из чужой земли?
Щитом и мечом
Им окажут прием!
Ло, свершилась забава!
Ло, нем чертог:
Кровь слева и справа,
Лег к клинку клинок.
Кто – сражен, чья – награда?
О, морской народ -
Люд просит пощады
У новых господ!
Дол в сумрак одет —
Грядет рассвет.
Разбудила лог
Поступь многих ног.
Вспять брошен взор
На дом и двор.
Ждет обшитый дубом
Чертог морей,
Спорить с ветром любо
Сердцам бунтарей.
Владыки на троне
Дрожат, смущены,
При вестях о погоне
Коней волны.
Едва отзвучала песня, загремели в зале крики и смех, и мужи вскочили на ноги, потрясая мечами над чашами, в то время как Халльблит хмуро взирал на их веселье. Последним поднялся вождь и громко потребовал прощальную чашу перед отходом ко сну, и чаша обошла зал, и всяк к ней приложился. Затем рог возвестил конец дня, и вожди удалились в свои покои, а остальные ушли во внешние пристройки или разлеглись прямо на полу, и вскорости на ногах никого не осталось. Тогда поднялся Халльблит, и пошел к назначенной ему откидной постели, и прилег, и проспал, не видя снов, до утра.
